–Лезешь! – передразнила Мария Сергеевна, – с каких это пор поцеловать родного человечка, это «лезть!»
– Бабуля, ну извини! – Оля не выдержала и сама поцеловала бабушку
– Мы же все о тебе беспокоимся! Я эту заразу могу перенести бессимптомно, а на тебе она как скакнет! – Оля шутливо сделала прыжок к Марии Сергеевне.
– Ой, малашечка, моя! – вздохнула она, – скакнет, так скакнет! Мне ведь скоро так и так умирать, какая разница от чего?!
– Ну, так ты все-таки еще поживешь! – засмеялась Оля.
– А зачем? – пожала плечами Мария Сергеевна. – Сижу одна, вас не вижу, все мои оставшиеся подруги друг друга боятся, все по домам сидят! Так уж лучше, знать, что умрешь, но хоть с тобой наговориться!
Оля выросла при бабушке. Бабушка последние двадцать лет жизни прожила для внучки. Родители работали, вечерами хотели пожить своей жизнью и всю неделю Мария Сергеевна водила Олю в садик, забирала из садика, потом из школы. И только на ночь и на выходные родители забирали Олю домой, и то не всегда. Надо сказать, Мария Сергеевна была этим премного довольна, да и Оля тоже. Им было интересно друг с другом. Часами Оля с детства слушала рассказы бабушки о том, как жили раньше, про жизнь ее подруг, про то, кто кем стал.
Повзрослев, она так же часами обсуждала с бабушкой свои первые увлечения, свои конфликты с подругами, учителями, спрашивала и про «это».
Только ты родителям не рассказывай, что мы про «это» говорим, – предупреждала Мария Сергеевна.
– А почему?
– Потому что рано.
– А ты когда первый раз «это» сделала?
– Ну, примерно, как тебе, было… – смущалась бабушка.
– Ну вот! – победно заключила Оля.
Но на город налетела Чума. И умирали от нее в основном старики. И приносили им эту смерть на своих плечах в основном их дети и внуки, сами не зная об этом. Потому что чума эта была коварная – она вселялась в человека и неделями, затаясь, ничем не выдавала себя, но они в ней уже были и, человек разносил эту заразу всем, с кем общался.
– У тебя есть два выхода, говорили родители Оле, а была они в эту пору уже студенткой, – Или не тусоваться по кафе и компаниям, или все это время не встречаться с бабушкой!
– Почему?
– Чтобы ее не убить!
Оля не могла бросить ни одно, ни другое. Но бабушку бросить было нелегко.
О чем она ей честно и сказала.
– Не делай глупости, – ответила на это Мария Сергеевна. – Как это в двадцать один год бросить всю жизнь, сидеть во взаперти дома!?
– Ну, значит, к тебе не надо ходить!
– Не ходи. Тогда я умру от этого.
– Ну, бабушка! Я серьезно!
– И я серьезно.
На том и порешили.
… Через две недели Мария Сергеевна умерла.
На столе она оставила письмо:
– Олечка! Ты ни в чем не виновата. Я счастлива. И тебя очень люблю!
***
Какие странные и ненужные мысли лезли в голову, когда сознание возвращалось, и лежачая неподвижность вынуждала смотреть на эту голую лампочку под потолком.
– Неужели нельзя было разориться на плафон?! И это, черт возьми, министерская палата в номенклатурной больнице! – Думал Николай и тут же успокаивал свои мысли, – О том ли нужно было думать сейчас, лежа в кислородной маске под аппаратом искусственной вентиляции! Вопрос стоял о жизни и смерти!
– Но, ни о жизни, ни о смерти не думалось. Ни когда Николай не думал, что в эти, может быть, последние часы в голове будут какие-то бессвязные, мелкие, необязательные мысли.
В свои тридцать шесть лет Николай, казалось, достиг достаточно высоких вершин в своей области. Был уже заместителем министра в областном правительстве, и практически хозяином министерства. Известно ведь, что министр фигура, скорее политическая, что все реальные дела решает его заместитель, и служащие в его министерстве, знали, конечно, кто в доме хозяин.
Дорогу к этому своему положению Николай прокладывал после института ровно и быстро, но, конечно, через сложные связи взаимоотношений, интриг, в общем, вдруг подумал он в этот момент, жизни то он и не видел. Все думал, вот потом, когда все будет, всего добьется, сядет он спокойно и будет ездить в отпуска, колесить по загранице, жить летом на даче, проводить выходные со всей семьей, да мило ли чего, может дать сложившееся обеспеченная жизнь!