Сергей Семенович Монастырский
Пустой перрон
– Лешку взяли! – сообщил он без всяких предисловий.
– Куда взяли? – задала глупый вопрос Ольга.
– Куда – куда! В ментовку!
Слово «полиция» так и не прижилось в народе.
Так наступил конец короткого Олиного счастья.
В первые дни Оля еще верила, что это все какой-то неправильный и нечестный случай, что вот-вот все разрешится, и упрятанный за решетку Лешка, выйдет к ней, из этого обезьянника – так называлась камера предварительно задержания… Но нет!
Случай был заурядный для жизни вернувшихся с зоны, старая компания брала в оборот, авторитет и понятия приобретенные во время отсидки не давали возможности отказать.
Да и деньги всегда нужны!
Схема заработка Лешкиной компании была проста. В городе уже было не мало контор, выдававших микрозаймы. И как правило, взятый микрозаём через два-три месяца вырастал до серьезной и неподъёмной суммы, которую нужно было отдавать. А отдавать зачастую было нечем.
Вот для этого владельцы таких контор, не желающих пачкать руки, и нанимали некие бойцовские группировки.
Выбивали долги, конечно, не ударами.
На одной из таких разборок и залетела Лешкина группировка.
Заодно Ольга узнала, что курсы водителей Лешка давно забросил, потому что днем нужно было заниматься делами.
Полгода шло следствие. И первый раз после всего случившегося, Оля увидела Лешку в зале суда. В клетке.
Прокурор просил три года.
Адвокат, выторговал два.
Какие-то несколько минут, пока судьи раскладывали бумаги, можно было к клетке подойти.
Оля подошла и встала рядом со стоявшей там матерью. Лешка смотрел на нее и молчал.
– Зачем жить так? – тихо спросила Ольга.
– Хотел для нас с тобой заработать!
– Лучше бы мы на одну мою зарплату жили!
– Я мужчина, – сквозь зубы произнес Лешка.
Молчали.
И вдруг Лешка подошел к решетке, так от чего конвоир тут же отодвинул Ольгу.
– Ждать будешь? – услышала она.
И не думая о том, что говорит, она крикнула, потому что конвоир уже уводил ее в зал.
– Буду!
… И пошли письма.
От нее к нему постоянно, от него, когда как.
«Лешка! Я все думаю – как же ты мог так убить нашу с тобой жизнь! Наше счастье! Или оно было не наше, а только мое? Мое точно было.
И чем измерялось не знаю! Наверное – счастьем! Я ведь иногда в трезвую минуту помнила – жизнь с тобой – не самая лучшая партия! Ты вряд ли мог стать надежным отцом, да и надежным мужем. Ты вообще ненадежный! Но ты мое счастье! Ничего не надо – только тебя!
Наверное, это бы прошло, но не у меня. Я еще тебя не налюбилась, я с тобой на этом веке еще не нажилась!
А если бы любила, когда мне бы уже стукнуло сорок или не дай бог пятьдесят, то все равно ни о чем бы не жалела.
Правда, я этого не могу знать. Ты не дал.»
«Леша, я переживу эти два года, я дождусь, тогда налюбуюсь, тогда наживусь с тобой! Я, правда, не знаю, дашь ли ты мне этого дождаться!»
«Олька! Ты все-таки, жди. Я думаю, у нас все будет хорошо!
Уже прошло полгода. Ты не думай, что здесь тоска зеленая. Вовсе нет. Некогда об этом думать. В шесть подъем и дальше каждая минута по графику. Работа – шьем рукавицы, и только один час перед сном свободный. Тогда я думаю о тебе. Конечно, скучно, конечно – хочу тебя! А хотеть здесь – значит дрочить! А дрочить я могу только на тебя!
Ну, вот такое признание. Что хочешь думай, объясняюсь, как умею!»
«Да, Лешка, второй раз понимаю, почему я тебя люблю! Так объясняться в любви больше никто не может!
Ну, мне и не нужно.
Боюсь, Леш, что все эти твои слова, потому что ты естественно, давно не имел женщину. А самая близкая по счету из них, это я.
Прости, Леш. Пишу всякую фигню! А надо бы не о том. А о том, как я тебя жду.
Выходи поскорей! И давай пообещаем, друг другу, что больше расставаться не будем.
Я – точно. А ты пообещай!»
***
Так прошла зима, весна, еще одна зима, и еще весна и лето.
