Сергей Семипядный
Автодорожный рок
В дверях гастронома Ноткин вынужден был сделать остановку, чтобы пропустить нескольких представителей встречного потока. Нетерпеливо устремлённый вперёд взгляд мгновенно прилип к лицу, показавшемуся знакомым. Третьей по счёту из магазина выходила одна из судебных заседателей. Та, что молчала. Ноткин хотел спрятать взгляд у носков своих ботинок, но не успел – заседательница, узнав его, шла навстречу ему, а не просто покидала магазин. Как он догадался об этом, Ноткин сказать бы не смог. Тем не менее, из дверного проёма он сдал назад и обеими ногами утвердился на крыльце. Заседательница остановилась напротив него и, ежесекундно толкаемая мимоидущими людьми, возобновила прошлое молчание.
– Вас совсем затолкают… эти голодяи-негодяи, – сказал Ноткин и, осторожно взяв заседательницу за локти, передвинул её вправо.
– Да нет, ничего, – ответила заседательница, но сопротивления не оказала. Она была в пальто из серого драпа и в серо-голубой вязаной шапочке. Ни одного звучного цветового пятна. «А воротник?» – тревожно стрельнувшая мысль слегка контузила Ноткина. Скоро он сосредоточился и убедился, что воротник – песцовый. Без сомнения, это была она. И Ноткин начал неотвратимо краснеть, что, будучи обнаруженным им, повергло его в состояние растерянности (Ноткин некстати забыл о предварительной работе морозного дня).
– Вы в магазин шли, – напомнила заседательница.
– Нет-нет, что вы! – возразил Ноткин. И запоздало вспомнил, что да, – в магазин. Конечно же, он шёл туда. И отрицать данное обстоятельство было глупо. Исключительно.
– Ну, – заседательница пожала плечами, – тогда…
Асимметричность движений её плеч привлекла внимание Ноткина – и он увидел, что правую руку женщины вытягивает вниз увесистая сумка.
– О-у! – встревожился Ноткин. – Давайте, давайте!
И отобрал у неё сумку. Обретение ноши добавило ему определённую долю уверенности в себе, Ноткин вышел из ступора, стал подвижен и лёгок на язык. Когда они подошли к его подъезду, Марина отвечала уже на один из вопросов третьего или четвёртого десятка. «Вам-то обо мне всё уже известно», – оправдывал своё любопытство Ноткин. Отвечала на вопросы Марина скупо. «Из Липецка… По распределению… Ну а потом осталась… Получилось так. Не знаю… Из близких – никого… Умерли родители… В Липецк? Нет, не собираюсь… И здесь жить можно…»
Спустя месяц брак зарегистрировали. Ноткин спрашивал иногда Марину, почему она не сказала ему у перекрёстка, что ей в другую сторону, – Марина пожимала плечами, задумчиво, без улыбки глядя между его бровей, в ритме сквозной перспективы. И не отвечала. Если Ноткин настаивал на ответе, Марина обижалась.
Вскоре после регистрации Ноткин купил Марине заячью шубку. Не только потому, что подарки делать приятно. Был серьёзный повод: Марина, будучи сбитой неизвестным автомобилем тёмного цвета, осталась без пальто, точнее, скользнув по капоту машины, она поднялась с обочины дороги в беспощадно разорванном пальто. Они вдвоём радовались покупке и смеялись над Мариной, так нелепо попавшей в аварию и так счастливо избежавшей самого худшего.
Когда же Ноткин с ужасающей степенью достоверности установил, что Марина почти всевременно не помнит о существовании дорог и снующих по ним автомобилей, затеплившаяся тенденция к накапливанию стабилизирующего объёма покоя умерла безвозвратно. Ноткина поражало и возмущало спокойствие, с каким Марина относилась к безмерно частому в её жизни визгу тормозов, стремительно бьющему то сзади, то сбоку.
Ноткин вступил в борьбу. Он был настойчив, а порою и красноречив, он боролся, мало считаясь с условиями места и времени, вплоть до минут самых уж не подходящих. «Подожди, – говорила она тогда, поднимая голову и обращая к нему улыбающееся лицо, – ты нам мешаешь». И Ноткин ненадолго умолкал, досадуя на ограниченность власти своей над явлениями общесемейного порядка.
