Сергей Трифонов
Полет в неизвестность
Глава 4
Во время чаепития генерал Барышников начал вводить Савельева в курс дела:
– Задача вашей оперативной группы на первый взгляд предельно проста: поиск и предварительное изучение исследовательской, опытно-конструкторской и технологической документации на заводах Юнкерса; транспортировка в СССР всех обнаруженных в цехах, ангарах, на летных полях летательных аппаратов, в том числе недостроенных, поврежденных, отбракованных; сбор, упаковка и отправка в Союз обнаруженных материалов из металла, пластика, клееного дерева, алюминия, стекла; вывоз станков и оборудования.
– Одним словом, уборка мусора, – улыбнулся Савельев.
– Ошибаетесь, подполковник. – Лицо Барышникова оставалось серьезным. – Предстоит большая научно-прикладная и хорошо вам знакомая разыскная работа. Для реализации первой части задачи к вашей группе прикомандированы ученые и инженеры из ЦАГИ[7], ЦИАМа[8], ВИАМа[9], ЛИИ[10], НИИ ВВС[11]. Вам знакомы эти учреждения?
– Так точно, товарищ генерал-майор.
– Я же просил: без формальностей.
– Виноват, Владимир Яковлевич. В ЦАГИ и ВИАМе я проходил практику, а в ЦИАМе бывал у своих однокашников по университету. С Летно-испытательным институтом и НИИ ВВС незнаком.
– Ничего, познакомитесь. А вот вторая часть задачи, разыскная, уверяю вас, окажется очень непростой.
Барышников подошел к стене и отодвинул шторку, за которой висела подробная карта Германии довоенного берлинского издания.
– Глядите, заводы Юнкерса располагались в Дессау, – он карандашом показывал заранее обведенные синими кружками города, – Ашерслебене, Хальберштадте, Бернбурге, Кетене, Леопольдшалле, Лейпциге-Моккау, Гнадау, Шенебеке, Фрицларе, Магдебурге, Мерзебурге, Арнимсвальде. География, как видите, обширная. Но пока американские войска не ушли из Тюрингии и Саксонии, в том числе и из Дессау, ваш район поиска будет ограничен. Вашей группе предстоит выявить ученых, конструкторов, технологов, инженеров, работавших на заводах Юнкерса, взять их на учет и после получения приказа из главка отправить тех из них, кого мы отберем, в Москву.
– Какими силами и средствами располагает группа? – Савельев, словно опытная гончая, внутренне собрался, готовясь к рывку. – И где она будет дислоцироваться? Как я понимаю, Дессау пока еще занят американцами, а ведь именно там находится главный научный и производственный центр концерна Юнкерса.
– Об этом чуть позже, Александр Васильевич. Хочу обратить внимание вот на какую проблему. Американцы действительно уйдут за Эльбу не раньше июня, возможно и в июле. Они ребята ушлые, расторопные. По нашим сведениям, вычищают заводы, тащат, что могут. Но самое неприятное, их органы разведки и контрразведки уже отправили в Америку большую группу разработчиков ракетной и авиационной техники и, что еще хуже, самых толковых химиков и материаловедов.
– А нам-то, Владимир Яковлевич, останется что-нибудь?
– Останется, будьте уверены, все американцам просто не успеть вывезти, у них нет точных сведений о расположении многих заводов, особенно построенных в годы войны, замаскированных под предприятия пищевой и легкой промышленности, упрятанных в отработанных соляных и серебряных рудниках и шахтах. А у нас есть. Разведка, как вы понимаете, хлеб даром не ела, да и освобожденные из концлагерей ценную информацию дали.
В дверь постучали, вошел дежурный офицер и доложил:
– Товарищ генерал-майор, ученые и инженеры собраны, ждут в коридоре.
– Очень хорошо. – Барышников поднялся, быстро прошелся по кабинету, что-то обдумывая. – Очень хорошо. Вы вот что, капитан, сводите их в столовую и проследите, чтобы они обедали не менее часа. Нам с подполковником край как этот час нужен.
– Слушаюсь. – Капитан откозырял и бесшумно удалился.
– Да, за этот час нам еще многое нужно успеть. Потом проведем совещание с представителями НИИ, отпустим их для сборов, пообедаем и снова за работу. Так на чем мы остановились? Да, на американцах. Так вот, Александр Васильевич, всего американцам не увезти. Как не собрать им и всех ценных сотрудников авиазаводов. Посудите сами, часть научно-технического персонала бежала от бомбежек куда попало, часть бежала на Запад в ходе нашего наступления, часть, безусловно, осталась. Все эти части должны стать объектом ваших оперативных разработок. Вам не придется работать с чистого листа, кое-чем мы располагаем.
Барышников достал из сейфа несколько тонких папок и разложил их перед Савельевым.
– Вот поглядите, это список сотрудников заводов и инженерно-конструкторского центра в Дессау, нечто похожее на наше штатное расписание. Вот это, – генерал раскрыл папку коричневого цвета с грифом городского отдела гестапо в Дессау, – перечень сотрудников заводов Юнкерса в Дессау, стоявших на учете в гестапо, как лица, постоянно работавшие со сведениями, составлявшими государственную тайну. Этот документ важен тем, что содержит полные сведения не только о сотрудниках, но и о членах их семей и близких родственниках с указанием места жительства. А вот эта папочка имеет особую ценность. Здесь реестр всех тайных секретных сотрудников гестапо, завербованных в среде работников заводов и конструкторского центра. Вряд ли всем удалось бежать. Хотя надо признать, американцы и англичане превратили Дессау в руины. Жителей осталось немного.
– Откуда эти документы, Владимир Яковлевич?
– Разведка подсуетилась. – Барышников подмигнул Савельеву. – Перед самым приходом американцев прямо у них из-под носа увели. Они, американцы, это поняли и, уверяю вас, не простили. Так вот, об американцах. После их ухода из Саксонии и Тюрингии, будьте уверены, их разведка там активизируется. Они не перестанут искать технические документы по конструированию и производству различных летательных аппаратов, особенно о новых разработках реактивных самолетов, и в первую очередь штурмовиков и бомбардировщиков. Их также интересуют новые композитные материалы, новые сплавы и полимеры, применявшиеся немцами в самолетостроении, новые разработки двигателей, авиационное вооружение, в частности проекты многоствольных автоматических пушек револьверного типа, и многое другое. Полагаю, контрразведывательной работы у вас будет невпроворот. Создавайте свою сеть осведомителей, вербуйте немцев, собирайте и тщательно анализируйте информацию.
– Владимир Яковлевич, разрешите закурить. – Савельев потянулся к карману кителя.
– Не курю и вам не советую. Теперь о составе группы. В общих чертах она сформирована и, как я ранее говорил, состоит из двух частей, военной и инженерно-исследовательской. – Барышников вынул из сейфа новую пачку папок. – Начнем с военной. Заместителем командира группы, считайте первым замом, назначен майор Снигирев Иван Иванович, опытный контрразведчик, ранее служивший начальником разыскного отделения отдела контрразведки «Смерш» стрелкового корпуса 2-го Белорусского фронта, чистильщик от Бога. Хорошо владеет немецким. – Генерал передал Савельеву личное дело зама. – Заместитель командира группы по оперативной работе майор Бурляев Игорь Владимирович, бывший старший оперуполномоченный отдела военной контрразведки отдельной мотострелковой бригады НКВД войск охраны тыла действующей армии 1-го Украинского фронта. Характеризуется положительно, но я его не знаю. Его задача – ограждение личного состава опергруппы от лишних глаз и ушей, от несанкционированных контактов с немцами, американцами и всякими прочими шведами, как бы выразился Маяковский. – Генерал усмехнулся и, явно стесняясь своего замечания, поскорее спрятал улыбку. – Заместитель командира группы по тылу майор Кубацкий Михаил Иванович, ранее служил зампотылу танковой бригады в танковой армии Ротмистрова. Говорят, его лично командарм уважает за порядочность. Майор Кутовой Ярослав Михайлович, командир приданной группе отдельной авиаэскадрильи. По отзывам – отличный авиационный разведчик, владеет немецким.
– А каков парк машин эскадрильи?
– Все машины трофейные, но в прекрасном состоянии. Два десантно-пассажирских Ju-52, четыре малыша «Физилер-Шторьх» и три бомбардировщика He-111, переоборудованных под транспортники. Пока все машины на аэродроме в Бреслау. Группе придан отдельный сводный мотострелковый батальон «Смерша» во главе с майором Губенко Павлом Васильевичем, он до Победы командовал ротой «Смерша» в батальоне вашего фронтового управления. Вы его наверняка знаете.
– Хорошо знаю. Помогал нам в Берлине со своими бойцами конвоировать задержанных фашистов, охранял группу полковника Грабина. Толковый офицер.
– Ну и славно. – Барышников убрал в сейф папки с документами. – Транспортное обеспечение группы ляжет на один из автомобильных батальонов фронтового подчинения. Там в основном большегрузные машины, «студебеккеры». Но и трофейные мощные «бюссинги» подбросим. Придаем вам и отдельную роту связи, и саперную роту, и батальонный медпункт. Одним словом, Савельев, большое хозяйство принимаете.
– Это точно. Не хватает только танковой бригады и полка катюш, – невесело пошутил Савельев.
– Как знать, подполковник, как знать. В нашем деле все может пригодиться. Сейчас проведем совещание с прикомандированными. Заодно познакомитесь с будущими подчиненными.
Глава 5
Однажды в палату вошел раненый военнопленный, достал из-под койки утку и, не взглянув на Баура, удалился. Через некоторое время он вернулся с чистым сосудом.
– Добрый день, господин группенфюрер. – Пленный вытянулся в струну, по уставу прижав ладони к бедрам и чуть назад отодвинув локти.
Баур внимательно разглядывал пленного, но никак не мог признать его, облаченного в мешковатую застиранную больничную пижаму, с повязкой, скрывавшей правую сторону лица вместе с глазом.
– Простите, – Баур попытался привстать, но боль отбросила его на подушку, – не узнаю вас. Представьтесь, будьте добры.
– Штурмфюрер СС Миш. Телефонист коммутатора рейхсканцелярии.
Баур вспомнил этого скромного связиста, сутками несменяемого в фюрербункере, валившегося от усталости, но всегда приветливого и отзывчивого на шутки. В последние дни рейха к нему заходили все обитатели подземелья узнать последние новости с фронта, сплетни и слухи, расползавшиеся по еще уцелевшим телефонным кабелям. От него Баур получал информацию с западных аэродромов, куда из Берлина перегонялись тяжело груженные документами, картинами, драгоценностями, дорогой мебелью самолеты его особой правительственной эскадрильи.
– Приветствую вас, Миш. Присаживайтесь. Бергмюллер небось проболтался?
– Никак нет, господин группенфюрер. Бергмюллер тут ни при чем. – Миш присел на краешек кровати и поправил одеяло. – Я немного знаю русский. Краем уха слушаю, о чем говорит персонал и охрана. Узнал кое о ком из наших, находящихся здесь, в госпитале. Вот про вас услышал и осмелился навестить.
– Как в плен попали, Миш? Куда ранены?
– Уходил я из бункера, господин группенфюрер, в составе сводного взвода, прикрывавшего отход вашей группы. Перед отправкой господин группенфюрер Раттенхубер построил нас и предупредил: вы, мол, выполняете особо важное задание, отвечаете за жизнь господ лехляйтера и рейхсминистра Бормана, группенфюреров СС Мюллера и Баура. Ну, мы, ясное дело, и прикрывали вас, как могли. Но на Цигельштрассе нас отрезали русские танки и пехота. Думаю, от взвода мало кто остался в живых. Ранило меня осколком танкового снаряда. Задело ухо и бровь, содрало кожу на щеке. Жить можно. – Миш улыбнулся.
Баур, с нескрываемым интересом выслушав рассказ телефониста, спросил:
– Про кого еще слышали здесь, в госпитале? Что-нибудь известно о Бормане, Мюллере, Раттенхубере?
– Раттенхубер, – Миш перешел почти на шепот, – со слов русских, тоже ранен, но, говорят, его самолетом отправили в Москву. О Бормане и Мюллере противоречивые сведения. Некоторые наши и русские говорят, сбежали они, вырвались из Берлина, значит. И что их даже американцы с англичанами не схватили.
Баур не слышал последней фразы. Он вспоминал ту страшную ночь прорыва второго мая. Он хорошо видел бежавших перед ним Бормана и Мюллера неподалеку от железнодорожной станции Лертер, взрыв русской мины, выпущенной тяжелым минометом и поднявшей столб огня и дыма, скрывший бежавших впереди. Он был абсолютно уверен в гибели своих коллег. От осколков 120-миллиметровой мины, разлетавшихся в радиусе ста метров, на открытой местности спастись невозможно.
Миш продолжал:
– Другие утверждают, что оба погибли, что сами видели, как русские хоронили их останки в общей могиле у железнодорожного полотна вместе с десятками трупов наших солдат. Одеты ведь они были в десантный камуфляж, как и мы все, как простые солдаты. Даже и не знаю, господин группенфюрер, кому верить.
– Они погибли, Миш.
– Откуда вам это известно? Прошу меня простить, господин группенфюрер.
– Я видел своими глазами, как их убило осколками русской мины. Можете всем нашим об этом сказать. Никому не позволяйте спекулировать фактом их спасения. Они погибли, Миш. Кого вы еще видели в госпитале и о ком что-нибудь слышали?
Миш потер ладонью лоб и поднял вверх указательный палец:
– Вот, вспомнил. Один русский капитан говорил другому офицеру, чина которого, простите, не рассмотрел, что в госпиталь поступили контуженный или раненый штурмбаннфюрер Гюнше и…
– Какой Гюнше, Отто, адъютант фюрера? – прервал его Баур.
– Похоже, он самый, господин группенфюрер. А еще они говорили о бригаденфюрере Монке и генерале артиллерии Вейдлинге. Но я не понял, в госпитале они или в лагере.
– В каком лагере? О каком лагере речь?
– Как в каком? В этом самом, в котором мы с вами находимся, господин группенфюрер.
Баур остолбенел. Он был уверен, что с момента пленения находился в госпиталях, вначале во фронтовом, а теперь в тыловом.
– Не понимаю вас, Миш, мы что, содержимся в лагере?
– Конечно, господин группенфюрер. Мы находимся в Позене[12], в лагере № 173 для германских военнопленных. А при лагере имеется госпиталь. – Миш вынул из кармана пижамы замусоленный клочок бумаги, расправил его и протянул Бауру. – Вот видите, эвакуационный госпиталь № 2805 при лагере НКВД № 173.
Баур увидел на клочке жирный фиолетовый штемпель с реквизитами госпиталя и лагеря. Мурашки побежали по коже. Только теперь до него дошло: началось настоящее пленение, госпиталь – лишь часть этого унизительного процесса. Но он взял себя в руки, нельзя нижним чинам даже на секунду показывать свое смятение.
– Послушайте, Миш, у вас остались в Германии родные?
– Никого, господин группенфюрер. Я сам из Цинтена, что в Восточной Пруссии. Слыхали, наверное? Маленький тихий и очень зеленый городок. Ничего от него не осталось. Русская авиация стерла его с лица земли. Бомба попала в наш дом. Разом все и погибли – бабушка, мать и сестра. Теперь я один.
– Примите мои искренние соболезнования, Миш. А я, как вы видите, отныне инвалид. Буду просить русских дать мне в помощники кого-либо из немецких солдат. Если удастся решить этот вопрос, не согласитесь ли принять на себя это бремя?
Миш поднялся с койки, вновь встал по стойке смирно и, как положено по уставу, ясно и громко ответил:
– Так точно, господин группенфюрер! Сочту за честь!
– Ну вот и прекрасно. – Баур улыбнулся. – Только, прошу вас, не так громко. Не ровен час, все русские сбегутся. А пока раздобудьте для меня блокнот и карандаш и узнайте, работает ли почта. Можем мы отправлять почтовые сообщения родным?
Глава 6
В сентябре тридцать третьего Доррит стало лучше. Настолько, что она буквально на глазах стала оживать, на лице появился румянец, голос зазвенел с прежней мелодичностью. Она энергично поглощала все, приготовленное кухаркой и мамой. Мы возобновили с ней продолжительные прогулки по берегам озера, а затем каждый раз удлинявшиеся вылазки в Мюнхен, во время которых гуляли по нашим любимым местам, посещали магазины, покупая Доррит самую модную одежду и обувь лучших коллекций Парижа, Милана, Берлина. Мы подолгу сидели на открытых террасах кафе и ресторанов, пили ароматный кофе, говорили и говорили, будто старались наверстать упущенное. Многочисленные прохожие, обращая на нас, светившихся радостью, внимание, мило улыбались и кланялись. Однажды мимо проходил пожилой шарманщик в баварской национальной одежде, в коричневой охотничьей шляпе с фазаньим пером. Он остановился перед нами, встал на одно колено и исполнил народную песню о любви молодого охотника к прекрасной дочери герцога. Я подошел и протянул ему двадцать марок. Денег шарманщик не взял:
– Молодой господин, разве можно измерить деньгами ту радость, которую я получил от искрящихся любовью ваших и вашей прекрасной фрау глаз? Будьте счастливы!
И я был по-настоящему счастлив. Все как бы вернуло меня и Доррит во время расцвета нашей любви. Мы радовались каждой минуте, внезапно отпущенной нам судьбой. Мы по-прежнему любили друг друга.
В тот счастливый сентябрь я налетал миллион километров. Выходило, по экватору я облетел земной шар двадцать пять раз. Честно признаюсь, такого радостного чувства от этого события, как прежде, не было. Я бы, наверно, и не вспомнил об этом, если бы не коллеги, раструбившие о событии во всех германских газетах и по радио. Вновь начались многочисленные поздравления и посыпались подарки. «Люфтганза» одарила меня баснословной премией и специальным золотым нагрудным знаком фирмы в виде стрелки компаса. Фирма Юнкерса вручила карманный «Брегет»[13] из массивного золота.
Как-то вечером позвонил Геринг, сообщив о банкете, организуемом в Мюнхене друзьями и коллегами в мою честь. Доррит разволновалась, не ведая, в каком платье отправиться на банкет. Приехала сестра Мария, и они долго выбирали наряд, о чем-то весело щебеча, заглушая иногда все на свете громким хохотом.
Банкет состоялся в одном из самых дорогих и элитных ресторанов Мюнхена. Прибыло все руководство «Люфтганзы» и имперского министерства транспорта (гражданская авиация находилась под контролем этого министерства), НСДАП в лице Гесса, Бормана, Геббельса, Розенберга, Лееба, Гиммлера, вновь созданного министерства авиации во главе с рейхсминистром Герингом и статс-секретарем Мильхом. Пришли старые однополчане – лучшие летчики Германии, облаченные в новую форму люфтваффе или форму авиации военно-морского флота с боевыми наградами. Удивление вызвало появление в ресторане генеральных консулов в Мюнхене Италии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Финляндии и Японии.
Зал ресторана был полон нарядными мужчинами и прекрасными дамами, сияющими золотом и драгоценными камнями. Но, уверяю вас, никто не мог сравниться с Доррит и Еленой Ганфштенгль, затмившими всех своей красотой, свежестью, изысканными нарядами и со вкусом подобранными украшениями из бриллиантов, сапфиров и изумрудов. Я был горд своей супругой. Я был искренне счастлив.
Гости потоком несли корзины и букеты цветов, предназначавшиеся главным образом Доррит. Дипломаты вручили мне фарфоровые сервизы, статуэтки, бронзовые канделябры, а генконсул Финляндии – серебряный знак пилота ВВС своей страны с почетным дипломом, подписанным Верховным главнокомандующим Густавом Маннергеймом. Друзья-однополчане подарили мозаичное панно, выполненное в виде карты Западного фронта, с указанием рубиновыми стрелками районов, где мне пришлось принимать участие в боевых действиях. Геринг, верный своим охотничьим пристрастиям, торжественно вложил в мои руки карабин с дорогим цейссовским оптическим прицелом. Ну а подарком Мильха, как у него всегда водилось, стал плотный и пухлый пакет с весьма чувствительной суммой в долларах.
Геринг взял в свои руки порядок на банкете и первым произнес тост за одного из лучших пилотов Германии, его боевого товарища и просто замечательного человека, то есть за меня. Затем, строго следуя вложенному в его руки адъютантом списку, он предоставлял слово руководству министерств, «Люфтганзы», однополчанам, дипломатам. Не успел болгарский генконсул, получивший разрешение Геринга, открыть рот, в зале произошло оживленное движение. Вошли адъютанты фюрера Брюкнер и Дитрих, а за ними сам Гитлер, на ходу взмахом руки приветствовавший публику, разом вскочившую с мест в восторженном порыве. Он направился прямо к нашему столу, вручил букет роз Доррит, поцеловал ее руку.
– Вы, как всегда, прелестны, фрау Баур, – прошептал он, наклонившись к уху Доррит.
– Дамы и господа! – Голос фюрера заполнил собой все пространство зала. – Коллеги, друзья, товарищи по партии! Я рад от имени НСДАП и правительства рейха поздравить нашего боевого товарища. Баур – эталон немца, эталон современного летчика, эталон члена партии. Будьте здоровы и счастливы, дорогой товарищ и друг! Пусть ваш небесный путь и далее освещает неугасимая звезда по имени Доррит! Желаю вам многих новых миллионов километров налета во имя рейха, во имя нашей партии!
Гитлер выступал, как говорили в его ближнем окружении, по-семейному. Говорил спокойно, не переходил на крик, но эмоционально. Доррит после комплимента покраснела и еле сдерживала себя, готовая разрыдаться от переполнявших ее чувств.
Гитлер взглянул на Брюкнера и продолжил:
– Дамы и господа! Имею честь сообщить вам о принятом мной решении присвоить капитану Бауру воинское звание майора авиации. Поздравляю вас, Баур. – Гитлер передал мне папку зеленой кожи с приказом о присвоении звания и продолжил: – Хочу также вручить вам символ чести и мужества члена НСДАП, почетное оружие.
Брюкнер передал Гитлеру, а тот торжественно вручил мне почетное оружие СС: изготовленный по особому заказу массивный кинжал с ручкой, украшенной золотом, в черных лакированных ножнах.
Я выпрямился, прижал ладони к бедрам, щелкнул каблуками и резко кивнул головой:
– Благодарю вас, мой фюрер!
Больше я ничего сказать не мог. Волнение стальным кольцом сковало горло. Гитлер похлопал меня по плечу, затем прошел к Герингу, взял его под руку, и они, о чем-то разговаривая, направились к выходу. Вскоре за ними покинули банкет Гесс, Борман, Геббельс, Розенберг и другие партийные боссы. Незаметно исчез Мильх. Но я не обиделся. Мне даже стало как-то легче и свободнее. Гости и мы с Доррит веселились до поздней ночи.
Мы пили шампанское, много танцевали, с удовольствием общались с парой Ганфштенгль. Путци сыпал анекдотами и забавными историями о фюрере, Геринге, лидерах НСДАП, дипломатах и зарубежных журналистах. Мы от всей души смеялись, но я успевал поглядывать по сторонам и замечать, как люди Гиммлера, оставленные им в ресторане, поближе подсаживались к веселившимся и уже изрядно подвыпившим гостям, внимательно прислушиваясь к разговорам. Ганфштенгль тоже заметил агентов. Он обнял меня за плечи и с улыбкой заметил:
– Это Германия, Баур. Это немцы с их неистребимым природным свойством пить, есть за чужой счет и тут же стучать на хозяина, друга, коллегу, партнера. Авось что перепадет с барского плеча. Не нация, а сама святость. Вы не обижайтесь на меня, но этот банкет, как вы, видимо, понимаете, не только в вашу честь. Мне думается, сегодня Гитлер показался публично, в неформальной обстановке уже как полноправный хозяин Германии, и присутствие дипломатов тому свидетельство. А вот Геринг с Мильхом явно праздновали возрождение люфтваффе и создание министерства авиации. – Он налил себе полстакана виски и, не разбавляя, выпил залпом. – Ну а ваши акции, Баур, похоже, растут. Гитлер и Геринг удачно использовали ваше торжество как символ возрождения военно-воздушных сил рейха.
* * *
Доррит очень любила фотографировать и фотографироваться. Да и я слыл неплохим фотографом. Фотокамера всегда была при мне во время полетов. Однажды Гофман, просматривая мои фотографии, сделал мне предложение продать ему право опубликовать лучшие из них. Я отказался, но попросил его взять на себя обработку моих пленок, печатание и увеличение лучших снимков. Он с радостью согласился, и отныне все мои пленки хранились у него. В нашем доме и в доме сестры Марии стены украшали мои лучшие снимки Альп, улочек Берлина, Мюнхена, Парижа, Цюриха, памятников Рима, Венеции, Вены, художественно обработанные и украшенные дорогим багетом в студии главного фотографа НСДАП.
Бывая в Мюнхене, мы часто заглядывали к Гофманам на чашку кофе, не забывая при этом зайти в их студию, располагавшуюся на втором этаже очень приличного дома по улице Амлие. Однажды, не застав Гофманов дома, мы с Доррит заглянули в их студию, которая в этот час оказалась безлюдной. Не найдя никого из сотрудников, мы уже было собрались уходить, когда отворилась дверь, ведшая в лабораторию, и в студию вошла молодая, стройная, очень миловидная, я бы даже сказал, весьма привлекательная девушка в элегантном платье светло-серого цвета, облегавшем ее прекрасную фигуру и подчеркивавшем длинные и стройные ноги.
– Могу я вам чем-то помочь? – спросила она.
Выйдя из оцепенения, которое не могла не заметить Доррит, глядевшая с интересом то на девушку, то на меня, я наконец представился и представил супругу. Я сказал, что зашел за фотографиями, которые должны быть уже готовы. Девушка с неподдельным интересом и милой улыбкой, чуть кокетничая, явно желая подразнить Доррит, произнесла:
– Вы и есть тот самый знаменитый летчик Баур? Рада, очень рада с вами познакомиться. И с вами, фрау Баур. – Она протянула руку вначале мне, а затем Доррит. – Ева, Ева Браун. – Девушка сделала легкий книксен. – Сейчас я проверю.
Она на минуту скрылась в лаборатории и вернулась с плотным пакетом снимков. Разложив их на столе, заметила:
– Это ваша работа? Чудесные снимки, у вас прекрасный вкус, господин Баур.
Я поблагодарил ее и, смущаясь, собрал фотографии и поскорее откланялся. На улице Доррит спросила с плохо скрываемой ревностью, давно ли я знаком с этой красавицей. Я ответил, что впервые ее вижу. Доррит, как мне показалось, не поверила. Так состоялось знакомство с женщиной, разделившей судьбу Гитлера.
