Сергей Вихорев
Апрельские праздники
Однако все же для России он был потомком эмиграции первой волны, гражданином США, родившимся в США и выросшим там. Это его посещение было не первым – он уже посещал страну в качестве переводчика при бизнес-делегациях. Еще вынашивал планы встречи с родственниками.
Союз, бывший Союз удивлял. Уже на протяжении ряда лет массовое сознание претерпевало, если так можно было сказать состояние подобное эмоциональному выгоранию. Общество на какое-то время зависло между прежним строем и западом. Люди не верили в прежние ценности, но и не были готовы их отвергать. Это продемонстрировал их референдум, состоявшийся прошлой весной. Тем не менее, не без легких инициирующих толчков появилась и готовность отвергать эти самые ценности и серые монолиты памятников полетели со своих гранитных постаментов.
Однако то, что устроили местные. Вернее то, к чему они оказались готовы, оставляло позади все прежние «достижения». К слову сказать, здесь памятник Ленину стоял как стоял, но это говорило скорее о том, что образ и все с ним связанное девальвировалось настолько, что люди просто-напросто посчитали излишним устраивать возню и убирать привычную, обозначавшую центр правильной прямоугольной площади тумбу. Именно так.
Несмотря на то, что Бланкенберг сам входил в состав первой «ядерной» команды, прибывшей за три дня до первого же “Боинга”, прилетевшего из Хельсинки, он со значительной долей уверенности мог утверждать, что Агентство не было заинтересовано в развернувшемся безумии. Могло конечно статься, что у руководства был какой-то свой план и свои же соображения. Бланкенберг был лишь техническим агентом и его задачей был лишь первичный сбор информации. Однако личное видение ситуации, как России последних месяцев так и общемировой говорило ему, что меньше всего руководство было заинтересовано вот в таком раскачивании и без того вдребезги пущенной вразнос страны, в которую намеревались свезти ядерное оружие с остальных республик и которой, очевидно, предназначалась роль некоего острова стабильности. Чего стоила одна история с планами по денуклеаризации Украины, перенасыщенной бывшими и действующими военными. Украины, имевшей все шансы стать очагом совершенно нежелательного неосоветского ренессанса, который мог бы опереться не только на широкие группы бывшего советского военного сословия, но и мощную высокотехнологичную военную промышленность. Видя, к чему демократический путь привел северного соседа, они вполне могли достать из чуланов прибранные до поры красные знамена, и это было чревато новой бедой.
Первый свой день в Сибири Бланкенберг провел в этой угрюмой советской гостинице, где разместился десант из трех таких же американцев, как и он. То есть это и вправду были граждане США, но так же как и Бланкенберг они эмигрировали из Союза по разным причинам. Правда, в отличие от Бланкенберга, имен они не меняли.
Самые недавние из уехавших покинули страну уже в начале перестройки, так что даже не приобрели ни малейшего акцента, хотя при желании могли что-то такое изобразить. Это было глупо, но на местных действовало.
Помимо их первой была и нулевая, вот уж действительно «ядерная» команда. Эта состояла исключительно из умевших специфическим образом общаться и никогда никуда не уезжавших россиян, перед которыми была поставлена задача обеспечить беспрепятственное проведение комплекса начальных мероприятий, на которые отводилось пять дней – с первого числа по пятое включительно.
Обеспечение состояло, как нетрудно было понять, в даче нужных сумм нужным людям. Подбором тех людей очевидно, занимались знающие свое дело, и никакого противодействия со стороны местных властей встречено не было.
Коненчно, даже такая сильно подвергшаяся разложенчеству администрация рано или поздно должна была спохватиться и в определенной мере уже спохватилась, но многое уже было сделано, и теперь задача официальных властей привести ситуацию к прежней нормальности усложнилась на порядки.
Так, в первый день, точнее вечером предыдущего по-военному организованное подразделение, состоявшее исключительно из гражданских, вошло в телецентр. Не смотря на то, что там имелась какая-никакая система безопасности, представленная агентом, работавшим под прикрытием технического специалиста все прошло как и планировалось – обеспеченный деньгами саботаж привел к затягиванию мер реагирования, и контратака, разделившаяся на несколько эскалировавших этапов бездарно увязла. Бланкенберг даже поймал себя на мысли, что ему впору было испытывать стыд за бывших соотечественников.
За пару часов были развернуты две десятифутовые параболические антенны – обычные гражданские, хотя и недешевые. От более практичных военных отказались из соображений не подкидывать лишних дров в обязательно грядущий международный инцидент. И хотя любому компетентному специалисту даже в России было очевидно, что списанные военные линки можно было приобрести даже дешевле, чем эти новые гражданские, следовало принять во внимание существование охотников за дешевыми сенсациями и, самое главное, их безмозглой аудитории. Хотя, с другой стороны, именно эта неисчерпаемая энергия человеческой глупости и легковерности и двигала вперед реализацию плана.
Бесчетные каналы, которые принимали антенны нарезались круглосуточно дежурившими сменявшими друг друга каждые восемь часов командами, в которые входило по переводчику-синхронисту. Последних нашли в России, вроде бы в столице.
Весь широченный поток телепрограмм был сведен всего лишь к трем новым для местных каналам – дабы не распылять внимание аудитории и проще контролировать материалы. Надо было сказать, для местных три новых канала – это уже было нечто прорывное. Когда Бланкенберг покидал Союз, такой прорыв, как любили выражаться погруженные в свою шизофрению настоящие марксисты, количественно-качественный прорыв ошеломил бы и Москву.
При всей успешности реализации плана Бланкенберг не мог испытывать того воодушевления, которое явно выказывали простые члены группы. Окажи власти противодействие в первые дни – Бланкенберг, как, надо думать, и руководство счел бы такой сценарий благоприятным. Максимум что угрожало бы ему – высылка из страны. А вот если план, то как его обрисовали на брифинге, отработает как и задумано, мало не покажется никому. Гражданской войны, конечно не будет, но очередной виток экономического провала, политический кризис, обострение и без того нездоровой социальной атмосферы – это вне всяких сомнений. И это лишь самое очевидное, краткосрочное. Если Бланкенберг и мог питать какие-то личные привязанности к этой стране, то руководство, разумеется, таких сантиментов испытывать не могло. Тем не менее, сумасбродные инициативы глобалистов и Рокуэлла в частности могли повлечь совершенно нежелательные последствия для Соединенных Штатов. Как для существовавших, так и тех, которым суждено было появиться. Пусть даже это была красивая легенда, запущенная с какими-то своими целями в профессиональное сообщество. Хорошо, для существующих США. Этого тоже было вполне достаточно. Однако за Рокуэллом стояла такая сила, с которой было вынуждено считаться даже разведывательное сообщество самого могучего государства. Правда, и эта сила также была частью этого государства. Такое вот уравнение, решение у которого хотя и было, но постоянно уходило в своего рода недосягаемость. На вечер было запланировано официальное декларирование по ТВ уже не первый день проговариваемых намерений о «экспорте» тотальной забастовки на остальную Россию. Местные, надо сказать, имели довольно низкий порог готовности к таким действиям, проще говоря, долго уговаривать их было не надо – экономическая ситуация была соответствующая.
Этому-то морально-психологическому состоянию и был посвящено отчет, который Бланкенберг набрал на клавиатуре своего «атари», после чего сбросил текстовый файл в «панасоник». Сама же социологическая информация была собрана десятком вполне органично выглядевших на местном фоне членов команды, которым отводилась такая роль в рамках Рокуэлловского плана. В первый день они, как и все остальные, раздавали консервы и кока-колу, на второй уже рассредоточились по всевозможным злачным местам и баням. Разумеется, они не шлялись по чужим улицам сами по себе – мелкие местные служащие, в том числе из числа милицейских охотно заводили приятельские отношения с иностранцами, воспринимавшимися в Советском Союзе, пусть теперь уже и бывшем, как люди высшего сорта. Это была такая удивительная дискриминация шиворот-навыворот. За двадцать с лишним лет Бланкенберг напрочь позабыл каково видеть в чужаке что-то наподобие свалившегося с неба богатого дядюшки, готового за просто так одарить каким-нибудь ценным артефактом, способным возвысить тебя над остальными. Пусть не всерьез, только в приятельской компании, но возвысить. Передовая страна, мать ее.
Вдруг послышался отчетливый гул авиадвигателей. Словно никогда не видевший вертолета, а это определенно был вертолет, Бланкенберг снова направился к окну. Гул нарастал и вскоре приобрел совершенно жуткий, угрожающий характер. А дальше случилось то, чего Бланкенберг ну ни как не ожидал. Прямо на улицу полетели красные огни. Поначалу промелькнула мысль, что это были сигнальные ракеты, но нет – на улицу, на дома и ветки деревьев летели тепловые ловушки.
Вскоре в поле зрения показался-таки один вертолет, судя по траектории, это был явно не тот, что обозначил себя огнями. Военный Ми-24 шел куда-то на юго-запад. Высота полета едва дотягивала до пятидесяти метров, – это Бланкенберг определил ориентируясь на многоэтажки.
– Вот дерьмо! Им все-таки это удалось! – пробормотал он по-английски, после чего бросился к компьютеру. О событии следовало немедленно доложить.
Глава 4
05.04.1992
Брагин в который раз подошел к остеклению. Грануляционная башня, одна из двух, открывала прекрасный вид на город. Веранда была что надо. Если бы не металлические ограждения площадки, разделявшие его и стену из сплошного, в три этажа остекления, он не решился бы подойти так близко – он был нетрезв.
За спиной гудели вентиляторы, гнавшие водяной пар в трубы и далее в атмосферу. Это было привычным, не вызывавшем дискомфорта, но сейчас это сильно мешало слушать новости.
Брагин глянул в сторону телецентра и потянулся за сигаретами. Раньше, до всех этих событий, позволить себе такое здесь было нельзя.
– Что там про забастовку говорят? – выкрикнул он назад, в сторону остальных, сидевших вокруг черно-белого телевизора, поставленного на стол из ящиков.
– Ничего нового, – сквозь гул прозвучал ответ.
Телевизор и приемник-транзистор были теперь основным, к чему было приковано внимание той части смены, что находилась здесь, в северной башне, по-прежнему, несмотря ни на что, выпаривавшей продукцию. Производство было непрерывным, и влиться во всеобщее дело, в тотальную забастовку было не так-то просто. Не правильно проведенная остановка была чревата такими авариями, что мало не показалось бы никому. Зато на прежнюю дисциплину и правила все положили.
Со вчерашнего дня начали ходить разговоры, что зарплату утроят и будут выплачивать в конце каждой недели. Очевидно, это была попытка хоть как-то утихомирить забастовочные настроения. Тем не менее, это все же были бы деревянные. В то же время многие уже успели раскатать губу на доллары, которыми будут расплачиваться после прихода американцев.
Телецентр теперь транслировал аж пять программ. До этого их было четыре, но не было бы ошибкой сказать, что две с половиной, потому что две из тех четырех появлялись в эфире лишь вечером на пару часов и показывали то, что шло по первой и второй днем. В это время все, как правило, смотрели мексиканскую «Марианну», так что недопрограммы были совершенно невостребованны. Судя по всему, так телевизионщики вводили в строй новое оборудование и эти недопрограммы были лишь своеобразным пробным шаром. Эта их работа по вводу в эксплуатацию длилась уже более года, но кого такое бы удивило?
Все изменилось в один день. «Марианну» определенно задвинули на задний план. Первая из полупрограмм-аутсайдеров, третья, как ее еще называли, стала называться Federal One. Она сменила канал и стала работать круглосуточно. Часть дневного эфира составляли те самые боевики, крутые боевики, за просмотром которых совсем недавно нужно было ходить в видеосалоны, местами оставшиеся до сих пор. Вторую часть дневного же эфира составляли неожиданно ставшие такими понятными американские ток-шоу. Перевод, правда, был точь-в-точь как в видеосалонах, но было не привыкать.
А вот после девяти вечера, пол-десятого, если точнее, начиналось что-то: после краткого выпуска новостей, «дейли-дайджеста», как это теперь правильно было называть, который вел кто-то из своих, местных, начиналась самая настоящая порнуха. Просто так, без всяких видеомагнитофонов и кассет. Включаешь в пол-десятого телевизор и смотришь. Порнуха, правда, тоже не шла всю ночь напролет, а прерывалась каким-то очередным ток-шоу. Это продолжалось до шести утра. Ну а потом опять дневной репертуар.
Второй новый телеканал, то есть четвертый назвали «World of Disney», то есть «мир Диснея». Можно было бы просто «Дисней», но отчего-то решили поизощряться. О содержании было нетрудно догадаться – сплошняком мультфильмы, от еще черно-белых до этого «чип-и-дейла». Детям приходилось как-то делить телевизор со взрослыми, ко всему по понятным причинам сильно опасавшимися ненароком включить Federal One вечером. Однако дележка телевизора облегчалась тем, что отдать ящик на откуп «диснею» можно было в дневные часы. Времени теперь было предостаточно. Еще до того, как учителя одними из первых присоединились к забастовке, многие родители, как и сам Брагин, рассудили, что детям в нараставшей уже от первого ко второму дню суматохе будет куда безопаснее посидеть дома.
Что касалось телеканалов, то самым серьезным, пожалуй, был пятый – «Liberation Inter». Появился он, как и остальные, на второй день и к вечеру того же дня объявил о забастовке. Из фильмов по нему шли в основном документальные, про то, как США помогали в войне, про историю США, про историю вообще. Фильмы были американские же, нередко еще черно-белые, но с прекрасным переводом, с отличными голосами, не то что у видеофильмов. В остальную часть времени, занимавшую чуть более половины, на экране была все одна и та же студия, куда приходили разные люди. Новые лица. Новые лидеры формирующегося не то сопротивления, не то стачки.
В какой-то момент Брагин, все так же стоявший перед стеклом и перебиравший в памяти недобрые заявления центральных властей, начавших реагировать лишь на третий день, вдруг заприметил две точки, двигавшиеся над горизонтом по северо-востоку. Через минуту, может чуть больше стало понятно, что это были два вертолета. Еще через минуту, когда машины уже шли над центральной частью города, стало понятно, что вертолеты эти не просто какие-то, а боевые «Двадцать-Четверки» с их характерными силуэтами и чуть поджатыми книзу крыльями.
Вообще вертолеты, как невзрачные Ми-4, так и вполне боевые Ми-8 появлялись в небе над городом довольно часто. Бывали дни, когда какой-нибудь вертолет нарезал круги с утра до вечера. Делали они это обычно где-то на головокружительной высоте, должно быть кто-то учился. При этом и низкие проходы редкостью не были, особенно еще пару лет назад, когда был Союз. Даже «Двадцать четверки» не были чем-то из ряда вон выходящим.
В общем, в обычных обстоятельствах Брагин и не обратил бы внимания. Ну, может быть, поднял бы голову, если стрекот лопастей был бы совсем уж где-то поблизости. Интересно все же.
Сейчас было не до праздного интереса – генерал Грачев уже успел заявить, что зачинщикам демарша, как он все это назвал, предстоит увлекательный тур на океанское побережье. Океан будет Северный Ледовитый, а добираться придется бегом и в чем мать родила, но будет интересно и полезно. Так он и сказал. Когда он предложил Грузии свои трусы в качестве флага было смешно ,а сейчас не очень.
Вертолеты! Военные Ми-24 над центром! – наконец-то прокричал спохватившийся Брагин остальным. Кто-то отозвался, дав понять, что все и так все видят.
В какой-то момент обе машины извергли со своих боков ровные ряды огней – то были обманные цели, предназначенные для увода вражеских ракет. Брагин, хоть и не служил, но это знал, а вот огромное количество непосвященных вполне могли принять это за какое-то оружие. На момент этого фейерверка вертолеты определенно ушли к востоку от центра города, возможно уже пересекли маленькую вонючую речушку, за которой начинались новые, построенные в брежневские времена кварталы.
– Чего творят-то! – проговорил Брагин вполголоса.
Отстрелявшись своими огнями, вертолеты свернули и пошли чуть севернее. Там они начали сбавлять скорость, после чего выполнили резкий вираж – до того вертолеты, летавшие над городом никогда таких резких маневров не выполняли, Ничего даже близко похожего. Вновь оказавшись над центром, вертолеты повторили свой резкий маневр, после чего описали пару кругов радиусом в несколько сот метров.
– Они над площадью кружат! – прокричал кто-то из-за спины, – Запугивают!
Покружив над центральными кварталами, вертолеты пошли по прямой и вскоре снова начали валить свои огни.
– Если они сейчас начнут стрелять, то нам только останется радоваться тому, что мы не там, не на баррикадах, – пронеслось в голове Брагина, тут же чуть смутившегося кощунственности собственной мысли.
Баррикады начали городить на утро четвертого дня. По замыслу инициаторов это должно было стать символом новой, теперь уже великой стачки, с помощью которой удастся продавить Москву, явно саботировавшую переход региона в статус Федеральной Территории США. Совсем недавно, в последние годы Союза здесь уже была одна забастовка, которая, если судить по тому, как ее сейчас подавали в прессе, подтолкнула СССР к развалу. Хотя если разобраться, то где забастовка, а где горячие точки, уже тогда во всю пылавшие на карте Союза. Так или иначе, сейчас инициативная группа, как они себя назвали, выбрала в качестве пробного инструмента именно забастовку, тотальную забастовку.
И вот, в конце пятого дня дело уже дошло до военных вертолетов, по-боевому носившихся над городскими улицами. Становилось страшно. Как в общем смысле, от осознания происходившего и перспектив этого самого происходившего, так страшно здесь и сейчас, стоя в башне у остекленной стены, открывавшей исчерпывающий вид на бесчинства вертолетов.
– Кто-то выразительно выругался.
– Чтоб вы грохнулись! – в свою очередь подумал Брагин.
Дальше все было как в ночном кошмаре. Словно почувствовав, услышав, что к ним так неуважительно обращаются, оба темных силуэта, несшихся на тот момент куда-то к югу, скорее всего над основной железнодорожной веткой, вдруг повернули и пошли по направлению к наблюдавшему. К Брагину. Расстояние было значительное, на машине по сравнительно прямым улицам минут двадцать, но для вертолетов это был пустяк – сейчас там, а сейчас и тут. Шли они не точно на башню, но в любом случае с их стороны это было преступным безрассудством – тут уж без всех этих страхов и сравнений с ночными кошмарами.
Не будучи посвященным в правила осуществления полетов, Брагин был убежден, что низколетящим, да еще выпендривающимся вертолетам было совершенно нечего делать над утыканными высотными конструкциями промышленными площадями. Вертолеты было не жаль, как и какую-нибудь стальную трубу, находившуюся внутри удерживавшего каркаса – мачту можно было убрать и заменить. Вертолет просто убрать, погрузив оставшееся в самосвал – за какое-то мгновение Брагин представил именно это. Проблема была в том, что аммиака, хлора и другого подобного сырья, на емкости и аппараты с которым могла грохнуться эта труба-мачта или сам вертолет, здесь было столько, что хватило бы, чтобы прославиться не хуже Чернобыля.
Два дегенерата, может и не два, если в каждом вертолете было не по одному пилоту, шли аккурат к промышленным площадям. Уже определенно не на башню, а к ТЭС, но даже и так по их курсу было много чего, над чем летать не следовало.
Когда вертолеты прошли примерно половину пути от того места, где они повернули, они к ужасу Брагина, да, надо думать, остальных наблюдавших словно замерли и пошли чуть вверх. Это говорило лишь об одном – теперь они шли точно на башню. Мысли мелькали в одурманенной ужасом голове как слайды в разогнанном на максимум автоматическом проекторе. Возможно, решение пилотов не было случайным – их привлекли две похожие на небоскребы конструкции, извергавшие самый длинный шлейф белого дыма. Если ты дурак и хочешь просто все разгромить и всем нагадить, то башни – это же то что надо. Такой была одна из тех мыслей пытавшегося представить мотивацию пилотов Брагина.
Продолжавшие увеличиваться и отдаляться друг от друга силуэты перестали снижаться.
– Километр, не больше, – в какое-то мгновение отметил про себя Брагин, прекрасно ориентировавшийся в расстояниях между многочисленными ориентирами, об которые вертолеты без труда могли бы обломать свои лопасти.
Наконец, звук этих самых лопастей стал прорываться сквозь стекло и гул вентиляторов. Бессильно стоявший Брагин на какое-то мгновение представил, как во внутреннее пространство влетает сине-зеленый корпус с уже обломанными лопастями. Как крушатся и ломаются металлические лесенки и перекрытия. Как летят и режут всех вокруг острые стекла.
Вертолеты шли рядом. Тот, что был по левую руку Брагина шел чуть позади, очевидно другой был главным. Уже стали различимы детали стеклянных кабин. Просматривались и безумные головы летчиков – белые шлемы и черные очки-светофильтры в пол-лица.
– Прямо как в «Рэмбо»! Эх, нет на вас этого Джона Рэмбо! – подумал уже обреченно ожидавший следующую сцену с проламывающим башню превращающимся в огрызок вертолетом Брагин.
Внезапно обе машины завалились каждая на свой бок и бросились прочь друг от друга. Тот, что шел чуть позади, пронесся так близко, что, казалось, должен был рубануть своим задним винтом по металлическим мостикам, опоясывавшим башню в самом верху снаружи. Хлопки от разрезавших воздух лопастей главных винтов отдавались по стеклу и рамам крупной дрожью. Шедший к правому берегу шлейф белого пара, судя по всему, разорвался и брызнул вихревыми ошметками, край которых показался в верхнем углу окна и тут же унесся, развеялся.
Пилоты пропали из видимости в самом начале маневра – давшие крен вертолеты прошли, повернувшись брюхом, но надо было думать, что те негодяи были довольны проделанным. А ведь опаснее для всего города было бы разве что если бы они забавлялись с полуразобранной, но готовой рвануть ядерной бомбой.
Брагин наконец разжал руки, неизвестно когда вцепившиеся в перила и повернулся к остальным. Те сидели неподвижно.
– Ты живой? – Прозвучал чей-то голос, Брагин даже и не заметил чей.
– А если они вернуться? – Пробормотал Брагин и шагнул к лестнице, ведшей вниз.
– Это обычное дело, – они же умеют летать, – прозвучал голос за спиной, – ну и куда ты пойдешь.
Брагин не собирался ничего объяснять и молча «заскользил» вниз. Тут же за спиной послышался другой гулкий тяжелый металлический топот – он такой оказался не один.
