Сергей Зацаринный
Мёд мудрости
IX
Адские зелья
Лекарь поклонился и спросил, может ли идти. Но Бурангул протестующе вскинул руку, обращаясь, правда, больше к наибу:
– Прошу оказать милость. Пообедайте с нами. На сытый желудок и думается лучше. А то мы здесь мешаем этим достойным женщинам. Того гляди, хозяева откажутся им платить условленную плату. Скажут, вы просто так сидели. С них станется.
– Завтракал у вас, теперь обедаю. Осталось только на ужин прийти, – засмеялся Злат.
– Разве так нужно принимать дорогого гостя? – закатил глаза водовоз. – Наспех. Как придется. Что можно приготовить наспех? Только кебаб. Но за мясом я человека посылал к Сарабаю. Все знают, что он в Сарае лучший мясник. Зря, что ли, иудейский резник у него всегда скот берет? А у них с этим делом строго. Чтобы без малейшего изъяна.
Увидев, что лекарь пытается тихонько удалиться, Бурангул бесцеремонно ухватил его за рукав.
– Куда ты, сосед? И так здороваемся раз в году, хоть живем на одной улице. Даже не думай удрать. Я же теперь здесь начальник, меня слушаться должны.
Не выпуская рукав лекаря, он двинулся к воротам, по пути дав отмашку плакальщицам: «Начинайте». Те дружно заголосили, и Злат бросился наперегонки с остальными к выходу.
Во дворе водовозов было тихо. Заросли кустарников отделяли его от улицы, высоченные вербы – от Булгарского квартала и пристани. Даже ветерок не залетал, лениво пробираясь над головами сквозь нежную молодую листву. Зато солнце к середине дня уже припекло почти по-летнему.
Дастархан устроили прямо на улице, в укромном уголке за домом. Совсем рядом с летней земляной печью, где шипел над углями обещанный кебаб. В чаше для мытья рук плавали розовые лепестки. Бурангул старался изо всех сил. Когда разливал вино, Злат сделал знак, чтобы лекарю налили побольше:
– Заработал. Вино у тебя хорошее, но мне еще во дворец ехать. А ему можно. Пей, добрый Хошаба! За упокой души новопреставленного.
Злат подумал, что теперь уже точно не узнает имени покойного. Так никто и не обмолвился. А самому спрашивать вроде как неудобно. Да и ни к чему. Зато новый знакомый вызвал интерес.
– Значит, с ядами имел дело? Искусство это редкое, не всякий лекарь им владеет. По всему видно, ты человек бывалый. Расскажи, где учился, как в наши края попал? Можешь не бояться, я яму тебе копать не буду. Просто, сам понимаешь, должность у меня такая. Человек, искусный в ядах, не может не вызвать интереса.
Наиб строго посмотрел на лекаря и добавил серьезно, даже немного сурово:
– Тебе же будет лучше, если я на твой счет не буду иметь никаких сомнений. А тайны хранить я умею. У Бурангула ведь своих дел полно, он нас пока покинет.
Водовоз немедленно устремился прочь, не забыв перед уходом налить гостям полные чаши вина. Лекарь молчал. То ли вспоминал что, то ли обдумывал.
– Мне скрывать нечего, хоть и запутана дорога моей судьбы. Ты прав, лучше все рассказать, как оно было. Хотя ничего интересного во всем этом и нет. С ядов и начну. Если бы не они, ты и не заинтересовался бы моей историей? Где яды – там тайна. Злодейство, смерть, интриги. Как не заинтересоваться? По правде говоря, и началось все с ядов.
Рассказ лекаря был долгим. Злат не перебивал, стараясь не мешать собеседнику, который все больше и больше уходил в свое прошлое. В минувшие годы, когда он сотни дней провел в пути.
Родился Хошаба в Ираке Персидском. В чудесном краю возле гор, благоухающем садами. Где-то совсем недалеко брали начало реки Тигр и Ефрат, подпирала небо гора Арарат, спасшая еще праотца Ноя. Книжные люди говорили, что здесь давным-давно был библейский рай. Те времена остались в преданиях, а теперь совсем рядом располагалась столица новых правителей страны монголов. Были они народом кочевым, с ними кочевала и столица. Сначала Мерага, потом Тебриз. Недалеко от тех мест, где жили родители мальчика, возвели чудесный загородный дворец с садами и пастбищами.
Отец Хошабы был христианином. Несторианцем. В державе ильхана Хулагу и его наследников они имели тогда большую силу. Все помнили, как ильхан после взятия Багдада отдал дворец халифа правоверных несторианскому патриарху. Немудрено. Мать ильхана была несторианкой, главная хатунь Докуз – тоже. Среди самих монголов было много их единоверцев. Даже гуляла тогда по свету легенда о царстве пресвитера Иоанна, сокрытом в глубинах Азии.
Сами кочевники были народом некнижным, в богословских тонкостях не разбирались, а потому в делах веры там рулили больше уйгуры. Один из них как раз в годы детства Хошабы стал по воле ильхана патриархом-католикосом под именем Мара Ябаллаха Третьего.
При таком положении дел несторианцы чувствовали себя при дворе хорошо. Отец мальчика заведовал доставкой рыбы в тот самый загородный дворец. Дело ответственное. Рыбу ловили в горных озерах и везли по жаре. Нужна была расторопность, добрые лошади на смену и запасы льда. Зато в доме был достаток, а сам мальчик на всю жизнь полюбил рыбу. Его сызмала отдали в книжное учение, благо недостатка во владеющих самой глубокой премудростью рядом не было. Нашли старика-единоверца, который, кроме принятого у них древнего сирийского языка, учил арабскому и персидскому.
Учение шло хорошо. Только одно беспокоило мудрого наставника. Мальчик слишком увлекался древностью. Ни богословие, ни право, никакие иные знания, приносившие пользу в жизни, не завораживали его так, как рассказы о делах минувших. Особенно влекли отрока древние тайны. Вот тогда и привез учитель из поездки в Марагу к своим ученым знакомым книгу Ибн Вахшия о тайнописи.
Называлась она «Тайные иероглифы и алфавиты». Даже сам вид ее поверг юного ученика в трепет. Помимо привычной арабской вязи здесь были нарисованы таинственные значки, неведомые буквы и загадочные картинки, имевшие скрытый смысл. Автор рассказывал о переводе с восьмидесяти девяти древних, частью уже забытых языков, описывал разные алфавиты. Особенное волнение вызывали иероглифы, которыми были написаны тексты египетских фараонов. Тех самых, о которых рассказывала Библия и которые казались почти сказкой, утонувшей в океане времен.
Даже сама нисба автора, указывавшая на его происхождение, учащала сердцебиение юного Хошабы. Ан-Набати. Набатеец. А еще прозвище аль-Касдани. Халдей. Ведь и сама их церковь называлась еще халдейской. Учитель рассказывал, что набатеи писали на том же сирийском языке, который некоторые считают арамейским. Древний язык. Времен Христа и апостолов. Мальчик не расставался с книгой, пока не выучил ее наизусть. Потом попросил у учителя еще что-нибудь написанное Ибн Вахшией. В Мерагу некогда по велению ильхана Хулагу свозили отовсюду ученых и книги. Тогда было время великих завоеваний, люди и города сгорали, как солома на ветру. Многим это решение хана спасло жизнь. И уберегло немало книжных сокровищ.
На этот раз учитель привез книгу Ибн Вахшии о ядах.
Годы спустя, когда Хошаба наберется опыта и знаний, станет лекарем и научится отличать истинное от ложного, он поймет, что это была скорее страшная сказка. Сам автор ссылался в ней на древние сочинения набатеев, переведенные им с сирийского языка. Кто все это выдумал, уже поди разберись. Сам Ибн Вахшия покинул наш мир четыре столетия назад. Прочитай эту книгу мальчик позже, может, она и не поразила его до такой степени. Хотя кто знает, не попади она в свое время ему в руки, может, он и лекарем бы не стал? Вся жизнь сложилась бы иначе?
Жаждущую необычного юную душу она потрясла до самого основания.
Там были рецепты самых страшных и необычных ядов. И противоядий, конечно. Но разве сравнится скучное описание лечения с леденящим сердце рассказом о действии бестелесных, невидимых и часто даже неосязаемых убийц, разящих без промаха и без разбора? Змеи, травы, ржавчина, металлы и соли, ослиный навоз и множество самых диковинных составляющих, о существовании которых даже не подозревает непосвященный, перемешивались, варились, выдерживались неделями в земле, печах, закупоренных сосудах. И обретали смертоносную силу.
Одними ядами напитывали летучие масла, чтобы убивать запахом, другие составляли так, чтобы они действовали не сразу и отравителя нельзя было заподозрить или он мог успеть скрыться. Какие-то должны были убить мгновенно, какие-то – вызывать длительные мучения. Словно из самого ада долетал с этих ветхих страниц дым его кипящих котлов.
После этого мальчик уже не мог думать ни о чем, кроме ядов.
Озадаченный рвением сына отец по совету учителя отвез его в Марагу, к знакомому алхимику, торговавшему снадобьями. Потом тот отправил способного юношу в Тебриз. Изучать медицину. Там при дворе собралось тогда множество самых известных ученых едва не со всего света. Ходили слухи, что ильханы хотели найти эликсир бессмертия и денег на это не жалели.
Никогда после Хошаба не видел в одном месте сразу столько умнейших людей и изощренных мошенников.
Между тем времена менялись.
Ильхан Газан принял ислам, а его младший брат Олджейту, крещенный некогда своей матерью именем Николай, в честь папы римского, в одночасье превратился в Махмуда. Стало понятно, что на первые роли при дворе теперь выйдут мусульмане, да и гонения на христиан лишь вопрос времени. Держаться в столице Хошабе было не за что. В ту пору как раз понадобился лекарь в отряд, направлявшийся в Хорасан. Там Хошаба попал ко двору одного эмира в Герате. Оттуда хотел добраться до Индии, но не уехал дальше Кабула. Торговал снадобьями на кандагарском базаре, был помощником у лекаря.
Мирной жизни в том пограничном крае не было уже много лет. Хошаба попал в плен к отряду, пришедшему из-за реки Джейхун. Оказался в Улусе Чагатая. Жил в Бухаре, Ходженте, Самарканде, Алмалыке. Там тоже началась грызня между христианами и мусульманами. Вот тогда он и пристал к каравану, идущему в Улус Джучи. В Сарай. Хошаба и раньше хотел податься в Хорезм, находившийся под властью сарайских ханов, но убоялся рассказов о зимних холодах. Теперь его согрели рассказы о том, что многие кочевники в степи держатся по старинке несторианской веры.
Это оказалось правдой. Хошаба прибился лекарем к ставке одного темника на севере, у самого края лесов. Жил в юрте. Слух в степи летит быстрее птицы – скоро слава о нем пошла далеко. Дело свое он знал, а соперников на двадцать дней пути было не сыскать. Платили хорошо, зазывали в гости. Однако годы брали свое. Жить в юрте непривычному человеку стало под старость тяжело. Вот и подался он в Сарай Богохранимый. Сторговал домик на окраине.
Прежние знакомцы из степи его не забывали. Заезжали, бывая в столице, покупали снадобья про запас. Бывало, даже передавали гостинцы через попутчиков.
В самом Сарае Хошаба подрабатывал редко. Пользовал приезжих с пристаней или продавал лекарства. Единоверцев здесь почти не было. Большинство разбежалось еще после смерти Тохты.
– Зато встретил здесь человека, знающего сирийский, – закончил рассказ лекарь, – да видно не в добрый час.
Злат, пропустивший уже было мимо ушей первые слова, насторожился:
– Случилось чего?
– Умер в одночасье. При очень странных обстоятельствах. Нашли мертвого в лавке. Так вот, вдова мне не дала его осмотреть. Да и сама жалобу не подала.
– Думаешь, отравили?
Лекарь только развел руками, словно показывая, что думать можно сколько угодно. Толку-то?
– Вдовушка потом на нашу улицу перебралась. Правда, со мной не зналась совсем. Так что ты думаешь? Ее потом тоже убили. В прошлом году.
– Так ты про Шамсинур говоришь? – вскинулся наиб. – А тот самый знакомый, что сирийский знал, покойный Зерубабель?
– Тесен мир, – только качнул головой лекарь. – Всегда найдутся общие знакомые. Впрочем, неудивительно, что Зерубабель был тебе хорошо известен. Водился он с самыми темными людьми. К ядам и всяким снадобьям дурманящим большой интерес проявлял. Потому я с ним старался общаться поменьше.
– А откуда он ваш сирийский знал?
– Набатеем был. Откуда родом, не знаю, но похоже из Аравии.
– Надо тебя с Бахрамом познакомить. Он ведь тоже с ваших мест. Из Тебриза.
– Сказочник? Слыхал о нем, конечно, а так – незнакомы. Да и что мне Тебриз? Я там только учился недолго. Сколько у меня в жизни было таких Тебризов? В Герате и то дольше прожил.
Отшельник. Интересно, чем он занимается в своем доме день-деньской в полном одиночестве? Тайны, говорит, в детстве любил?
– Задам я тебе, Хошаба, один вопрос. Без подвоха, мне действительно нужно знать ответ. Вот если бы ты решил убить человека так, чтобы никто ничего не заподозрил… Не напрягайся ты! Я точнее спрошу. Можно человека убить так, чтобы никто не подумал, будто его убили?
– Это гораздо легче, чем ты думаешь.
– И никто ничего не заподозрит?
– Следы остаются всегда. Но иногда совсем незаметные. Я отвечу и на твой первоначальный вопрос, как убил бы я сам. Есть такой паук. Паучок, я бы сказал. Каракурт называется. Черная вдова. Ядовиты только самки. Укус очень опасен. Половина укушенных умирает. Это гораздо больше, чем после укуса многих змей. Вот и ответ на твой вопрос. Маленький совсем паучок. Его и не заметить легко, и подложить.
– Два дня назад у дороги наши мертвеца. Он умер от укуса змеи. Дело обычное, и в голову можно было не брать. Вот только был человек весь закутан в черное, хотел быть ночью незаметным. А самое главное, тело его выкрали из скудельницы. Ты говорил, тайны любишь? Можешь что сказать про эту историю, коли и здесь яд замешан? Пусть змеиный.
– Почему решили, что он умер от укуса? Лекарь сказал?
– След был на руке.
– Еще римляне говорили: «После этого – не значит вследствие этого». Что тут странного? В здешних краях нет таких змей, яд которых убивает сразу. Здесь больше гадюки. Опасно, но смерть от их укуса наступает не мгновенно. Бывает, довольно много времени проходит. Да и не всегда умирают от их укуса. Тот же каракурт во много раз опасней. А ты говоришь, что человек умер у дороги. Значит, яд подействовал очень быстро.
– Значит, может быть, его убили, а потом свалили на змею?
Лекарь вдруг засмеялся:
– Ты спросил, я сказал. Но ведь своими глазами я ничего не видел. Так что цена моим словам небольшая. По нынешнему покойнику могу определенно сказать: убит лезвием, следов яда не заметил. Смотрел очень тщательно. А насчет любви к тайнам… Это про детство. Сейчас я их не люблю. С тех самых пор, как увидел, что они уносят людей в могилу.
X
Закон – что дышло
Тут-то до ушей наиба и долетел шум с улицы. Кто-то ругался возле самых ворот. Выйдя со двора, Злат натолкнулся на Бурангула, размахивавшего руками перед несколькими мужчинами в нарядных халатах. В одном из гостей наиб сразу узнал приходского кади из хорезмского квартала.
– Кто ты такой, чтобы я тебе давал показания?! – бушевал водовоз.
– Вопрос не праздный, – поспешил вмешаться наиб. – Возможно, почтенный кади не представился? Бурангул только сегодня приступил к обязанности здешнего старосты. Будьте к нему снисходительны.
Появление помощника эмира с грозно поблескивающей пайцзой на груди сразу охладила спорщиков.
– Он представился, – стал оправдываться Бурангул. – Но я-то почем знаю, кто это? Любой может назваться хоть королем иерусалимским.
– Сомнения вполне обоснованные, – кротко кивнул Злат. – Мы все-таки привыкли видеть кади в стенах суда, а не на городской улице в стороне от большой дороги. Наверное, его привели сюда очень важные дела?
Приободрившийся кади сразу надулся как индюк.
– Я прибыл сюда, – изрек он с самой доступной ему важностью, – по жалобе нашего прихожанина, чтобы засвидетельствовать смерть его отца. – И подчеркнул со значением: – Насильственную смерть.
– Если ты этого не сделаешь, он так и будет считаться живым? – простодушно удивился наиб.
– Насильственная смерть несет за собой ответственность, а закон требует порядка.
Елейный настрой разговора прервал Бурангул:
– Этот сын ишака с накрашенными глазами сегодня, едва узнал, что меня назначили старостой, сразу попытался слупить денег. Со всей нашей улицы. Сказал, что если убийца неизвестен, то должны платить соседи. Лучше, говорит, договоримся по-хорошему. Если я пойду в суд, придется отдать цену ста верблюдов.
– Ста верблюдов! – с притворным изумлением ахнул наиб. – Ничего удивительного, что бедный Бурангул кипит, как переполненный казан с мантами. Кстати, я так и не понял – это у ишака глаза накрашенные или у его сына?
При этих словах он посмотрел на пухлого нарумяненного юношу с нещадно намазанными сурьмой веками.
– Ты, как я понимаю, безутешный наследник покойного? А эти два мордоворота, при виде которых сразу хочется проверить кошелек, кто?
– Это свидетели, которые прибыли со мной. Они должны подтвердить происходящее, – пояснил кади.
– Вот здорово! – обрадовался Злат. – Не нужно искать убийцу. Так вы все видели?
Теперь даже кади понял, что наиб дурачится. И делает это неспроста. Не мог же искушенный в делах судебных человек не знать, для чего нужны свидетели!
– Или все-таки не видели? – невозмутимо продолжал Злат. – Потому и требуете сейчас от бедного водовоза, чтобы он вам рассказал, как дело было? Чтобы засвидетельствовать его рассказ? Значит, все, что он говорил после слов про сына ишака и вплоть до цены ста верблюдов, чистая правда?
Решив, что нельзя все время гнуть только в одну сторону, наиб сурово обернулся к Бурангулу:
– А ты бы постыдился называть этого достойного юношу сыном ишака, когда его несчастный отец еще не предан земле. Хотя бы из уважения к покойному.
– По закону, если убийца неизвестен, то цену крови должны уплатить соседи или хозяева земли, – возвестил кади, словно оглашая приговор.
– Я уже слышал про сто верблюдов, – отмахнулся от него наиб, уже без всяких церемоний. – Уверяю тебя, не первый раз в жизни. Кому, как не мне, слуге хана Узбека, который объявил себя султаном, защитником мусульманской веры, следить за исполнением законов, предписанных фикхом! Но здесь ты вступил на чужую территорию. Жители здешней улицы тебе неподсудны. Тем более среди них полно немусульман. Так что решать это дело придется в суде яргу, которому подчиняются все. Там будет и главный кади. Поэтому до встречи! А ты, Бурангул, расскажи почтенному кади, как было дело, и пусть эти два олуха, похожих на кабаньи задницы, это засвидетельствуют. Обязательно внимательно прочитай, что запишут с твоих слов. Грамотен? Вот и хорошо.
Ссориться с мусульманским кади, даже самого худого пошиба, было не с руки. После того как пятнадцать лет назад Узбек объявил себя защитником веры и даже принял имя Мухаммед, ислам набирал в Улусе все большую силу. Особенно в столице. Польза от этого, конечно, была немалая. Старые степные законы плохо подходили для разбора купеческих дел и хозяйственных споров, а новая вера принесла с собой вековые традиции имущественных прав, регулирования сделок и прочие мудреные хитрости. Ученые кади и факихи как рыба в воде чувствовали себя в мутных водах рынков и хитросплетениях торговых договоров.
Была у всего этого и обратная сторона. Кади могли разбирать споры только между мусульманами. Если дело касалось человека другой веры, то приглашался представитель оттуда, а окончательное решение оставалось за властью. В Сарае все решал эмир, однако нередко разобраться в дебрях какого-нибудь хозяйственного спора он не мог. Это давало большое преимущество мусульманским правоведам. То, что они объясняли в суде, часто было для суровых знатоков Ясы судей-яргучи птичьим языком.
В мутной воде всегда находятся желающие половить рыбку. Видно, здесь как раз такой случай.
Как на грех, воду замутили хорезмийцы. В Сарае они самые влиятельные. Двадцать лет назад именно деньги хорезмийских купцов проложили хану Узбеку путь к власти. Его наставник в делах веры могущественный шейх эн-Номан тоже носил нисбу аль-Хорезми. Из Хорезма. Да и главный кади Сарая почтенный Бадр ад-Дин также из них. Он и будет в конце концов разбирать эту тяжбу в ханском суде, хоть и под присмотром яргучи. Однако пускать дело на самотек не следовало, не то хорезмийцы забалуют. Войдут во вкус. Сто верблюдов! Это сколько же будет деньгами?
Наиб дождался, пока Бурангул поговорит и прочитает, что понаписали с его слов, и поманил водовоза:
– Ты меня уговорил. Вечером приду к тебе на ужин. Лекаря этого тоже позови. Занятный мужик, есть о чем с ним поговорить. Бахрама не забудь. Обязательно чтобы был. Понял? Пошли своих ребят, пусть его найдут. И воспитанницу его. Не шучу! Я эмиру обещал сказочницу. Ждут ее больше жены, поэтому нужно постараться. Сам понимаешь, какая это великая сила – эмирские жены. С ними никакой кади не страшен.
– Все сделаю. Так что со штрафом получается?
– Тебе все сто верблюдов покоя не дают? Плюнь и разотри! Если на меня не надеешься, то вот тебе мое слово. Коли все-таки заставят платить, все отдам из своего кармана. До последнего пула. Клянусь!
Дел до конца дня еще было полно, и наиб отправился пешком на Булгарскую пристань, благо рядом. Там сейчас пока тихо и малолюдно. Караваны с верховья начнут прибывать позже. Нужно незаметно глянуть, что творится там, вдали от бдительного ока власти.
Злат спрятал под одежду пайцзу и попросил у Бурангула плащ, чтобы скрыть монгольский халат. Он любил вот так незаметно, слившись с окружением, посмотреть, как люди живут. Про эту привычку наиба в Сарае знали, уважали за нее и побаивались.
Только в самом конце дня, добравшись до дворца, Злат заглянул в ханский суд диван-яргу, где и застал Бадр ад-Дина. Главный кади еще не получал жалобу, поэтому выслушал обстоятельства дела с большим интересом.
– Скорее всего, не придут, – сделал он вывод, даже не задумываясь ни на миг. – Дураком нужно полным быть, чтобы явиться. Никакой надежды на удовлетворение. Это же мошенничество чистой воды, если твой водовоз говорит правду.
– Так в чем здесь соль? Объясни мне, медресе не кончавшему.
– Норма, что цену крови за убитого, если убийца не найден, выплачивают хозяева земли, где найдено тело, или живущие поблизости, действительно существует. Насчет размера тоже все верно. Только там есть одна оговорка – если убийство не произошло в собственном доме. Так что ты правильно посоветовал своему водовозу на это дело плюнуть и забыть. Его хотели на испуг взять. Очень ведь сильно действует на человека несведущего, когда у него свидетельство берут, да еще записывают, ученые люди голову морочат умными словами. Опять же, если в деле судьи замешаны. Плохо! Правосудие – основа ислама. Неуважение к суду – корень всех бед и причина гибели царств. Нужно будет присмотреться к этому кади. Он, похоже, там у себя в хорезмском квартале уже совсем потерял страх и совесть. Значит, говоришь, свидетелей с собой привез?
Видно было, что именно последнее обстоятельство обозлило Бадр ад-Дина больше всего.
– Нельзя?
– В том-то и дело, что можно. В других странах, где уже давно живут по шариату, только так и делают. Оказывается, и до нас эта беда добралась.
– Так объясни толком, в чем дело-то? Сам же сказал, что можно!
Кроме исполнения судейских обязанностей, Бадр ад-Дин преподавал в медресе и уделал этому очень много внимания. В прошлом году именно он прислал к Злату писца, молодого шакирда Илгизара, с которым наиб быстро нашел общий язык. Человек книжный, умный и благочестивый, кади и сейчас словно произносил проповедь с минбара мечети.
– Дело в том, что свидетели требуются всегда. При подписании сделок, заключении браков. Мало ли. Преступления бывают не каждый день, а жизнь идет своим чередом, и в таком большом городе, как Сарай, свидетели нужны ежедневно. Вот только по закону свидетелем может быть не каждый. Ведь при заключении договоров требуется честность, неподкупность и доброе имя. Поэтому еще с давних времен свидетельствовать должны были люди, известные среди окружающих своей добродетелью. Обычно их выбирал помощник судьи с его согласия.
Злат сразу вспомнил сегодняшних мордоворотов. Кади между тем продолжал:
– Отводом для свидетеля могут быть самые незначительные нарушения порядка. Например, если в азартных играх замечен. Или на улице ел. А свидетели нужны каждый день и неоднократно. К тому же искать их – каждый раз дело хлопотное. Поэтому со временем стали появляться люди, которые постоянно под рукой и уже назначены свидетелями. При заключении сделок им немного платили, так что потихоньку свидетельство стало делаться ремеслом. А кто захочет им заниматься постоянно? Бездельник, согласный жить на очень скромный доход, зато ничем себя не утруждая. В то же время дело это очень ответственное. От него зависит правомочность многих сделок или решения суда. Отсюда остается лишь шаг до откровенного мошенничества. По харчевням на базарах рассказывают полно историй о похождениях свидетелей-плутов. Скоро, видно, и у нас начнут.
– У франков заверяют договоры специальные нотарии. Все записывают в особые книги и разрешение получают от правительства.
– Разумная мера, – одобрил Бадр ад-Дин. Подумав немного, добавил: – Не мешало бы этого кади припугнуть. Только предъявить ему нечего. Была жалоба, он делал, вроде, все по закону. А что там говорил этот родственник с водовозом, так с них взятки гладки. Мало ли кто о чем болтает.
– Долго жить будет! – засмеялся Злат. – Вот он и сам. Легок на помине.
Действительно, ко входу в диван быстро приближалась вся компания, оставленная наибом на Черной улице.
– А ты говорил, не будет подавать, – поддел он Бадр ад-Дина.
– Велик Аллах! – неожиданно обрадовался тот. – Услышал мою мольбу.
– За верблюдами пришли? – подмигнул подошедшим наиб. – Судьи уже расходиться собираются.
Скучавшие яргучи оживились, сообразив, что сейчас будут жаловаться на мусульман. Однако дело не задалось с самого начала. Едва хорезмийский кади изложил суть дела, как Бадр ад-Дин спросил его, прервав прямо на заключительных словах:
– А почему ты этим занимаешься? Разве покойный жил в твоем квартале?
Было видно, что кади готов к такому вопросу:
– Мне подал жалобу его сын. Он живет у нас. И покойный был исправным прихожанином нашей мечети. Ходил не только на пятничные намазы, но и на ежедневные.
– Вот как…
Наибу показалось, что в усах Бадр ад-Дина спряталась улыбка. Интересно, почему он не говорит то, что сказал ему? Мол, на убийство в собственном доме штраф не распространяется.
– Теперь понятно, – продолжал главный кади. – Значит, покойного можно считать жителем вашего квартала? Потому ты и здесь?
Хорезмиец с готовностью кивнул, обрадованный, что все так быстро клонится в его сторону.
– Тогда тебе можно было и не обращаться в ханский суд. Дело касается только мусульман твоего квартала. Ты уже собрал все свидетельства, как я понял? Можешь взыскивать штраф. С квартала, жителем которого был убитый. Я со своей стороны могу только похвалить тебя за усердие, благодаря которому преступление не останется безнаказанным. Немедленно утверждаю твое решение. Сейчас попрошу писаря выдать вердикт. Нужно только посчитать, сколько сейчас стоят верблюды.
«Похоже, и в Сарае появилась история про плутов-свидетелей и незадачливых мошенников, – подумалось Злату. – А я буду самым первым ее рассказчиком. Прямо сейчас, у эмира».
Хорезмийский кади стоял с таким видом, как будто его ударили чем-то тяжелым по лбу. Даже глаза выпучил. А Бадр ад-Дин продолжал сочувственно:
– Тем более, что детям убитого сейчас деньги не помешают. Ведь наследством отца они пока воспользоваться не смогут. С сегодняшнего дня оно подлежит аресту. Меняла Касриэль бен Хаим с Красной пристани предъявил заемное письмо на имя покойного. На сумму в триста сумов.
