Сергей Зверев
Кодекс морских убийц
В основе романа лежат реальные события, случившиеся в 1968–1974 годах. Однако все даты, имена людей, названия кораблей и некоторые детали происшедшего сознательно изменены автором.
Пролог
Тихий океан, сто миль к северо-западу
от Северных Марианских островов
1990 год
Страшный удар потряс корпус советской субмарины, едва та вернулась на глубину двести метров. За ударом последовал катастрофический дифферент, не дававший никому из команды устоять на ногах.
На центральном посту прозвучал взволнованный доклад:
– Товарищ командир, мы проваливаемся на глубину!
– Продуть все группы балластных цистерн! – через мгновение ответил капитан.
Ракетный подводный крейсер стратегического назначения К-229 проекта 667БДР «Кальмар» покинул пункт постоянного базирования полтора месяца назад. Боевая служба проходила штатно, как говорили в экипаже, «без приключений». И вдруг на исходе сорок восьмых суток похода прозвучал доклад акустиков о неясных шумах в кормовом секторе.
«Американцы?» – насторожился опытный командир, капитан первого ранга Локтев.
Американцы действительно имели привычку пристраиваться в зоне акустической тени и следить за нашими лодками, патрулирующими заданные районы боевой службы. Они запросто «садились на хвост» даже вдали от своих территориальных вод, а уж здесь – в ста милях от изогнутой цепочки Марианских островов, принадлежащих США, – слежка была заурядным делом.
Надо было отвернуть в сторону, дав возможность акустикам определить характер шумов. А после сеанса связи, если на хвосте действительно окажутся американцы, воспользоваться близостью подводных вулканических вершин. Подобный маневр отрыва Локтев уже использовал не раз.
– Лево тридцать, – приказал он изменить курс и, переключившись на акустический пост, предупредил: – Повышенное внимание! Слушать корму и левый борт!
Через три минуты последовал второй доклад – лаконичный и недвусмысленный:
– Товарищ командир, слышим отчетливые шумы винтов. Предположительно иностранная подводная лодка большого водоизмещения.
– Понял, – поглядел Локтев на стрелки часов.
До контрольного срока радиосвязи с командным пунктом оставалось около получаса – самое время сматываться на перископную глубину. Одним движением можно поймать двух тунцов: уйти от преследования и отправить руководству очередную радиограмму.
По отсекам полетел короткий приказ:
– Приготовиться к всплытию на перископную глубину!..
Вначале все шло как обычно: продолжительный дифферент на корму, поскрипывание силовых элементов прочного корпуса, реагирующих на изменение давления. Наконец, кратковременное чувство легкости в теле и ровный киль, означающий, что лодка достигла перископной глубины. Звучит команда «Поднять выдвижные устройства». Командир осматривает горизонт и лаконично роняет:
– Горизонт чист. Отправить сообщение…
Связная аппаратура работает без сбоев, а навигационный комплекс четко определяет координаты К-229 с точностью до нескольких десятков метров.
Штурман делает отметку на карте и с облегчением вздыхает. Район здесь непростой: при средней глубине в три с половиной тысячи метров над дном резко возвышаются три потухших вулкана. Один невысокий – верхушка едва дотягивается до максимальной глубины погружения субмарины. Второй аккурат достигает рабочей глубины – трехсот двадцати метров. А верхнюю точку третьего великана от поверхности моря отделяют всего шесть метров. «Подводный клык» – так моряки называли торчащую из бездны погибель. Если идешь на судне с приличной осадкой, то не дай бог позабыть о нем или ошибиться в штурманских расчетах! А уж для подводников этот район и вовсе был закрытым для плавания.
– Убрать антенну, – звучит по трансляции голос командира. – По местам стоять, к погружению. Заполнить среднюю. Погружаемся на пятьдесят метров, дифферент пять…
На центральном посту рабочая атмосфера. Рулевой-горизонтальщик монотонно докладывает:
– Десять метров. Двадцать. Тридцать. Подходим к заданной глубине.
– Дифферент ноль, – отвечает на доклад Локтев. – Держать глубину.
Корпус лодки выравнивается. Посторонние шумы, связанные с перепадом давления, стихают. Несколько минут субмарина идет ровным ходом; все ждут новостей от акустиков.
Новости не радуют:
– Товарищ командир, по пеленгу триста – отчетливые шумы винтов. Дистанция от пяти до восьми кабельтовых…
Чертыхнувшись, Локтев глядит на карту и принимает решение спрятаться за верхушку вулкана с одновременным нырком на большую глубину.
– Курс сорок. Погружаемся на двести метров. Дифферент пять.
Нос лодки снова наклоняется.
– Восемьдесят метров. Сто двадцать. Сто шестьдесят… – твердит рулевой-горизонтальщик. – Подходим к заданной глубине.
И вдруг этот страшный удар, сотрясший корпус и сваливший с ног две трети команды.
Командир хватает микрофон.
– Осмотреться по отсекам и доложить на центральный пост!
Пока из отсеков поступают доклады, у лодки появляется угрожающий левый крен и еще больший дифферент на нос. А вскоре выясняется главное: в носовые отсеки через длинную пробоину быстро поступает вода.
– Внимание экипажу! Аварийная тревога! Продуть носовую группу цистерн главного балласта! Полный вперед! Переложить горизонтальные рули на всплытие!..
Бесполезно. Подлодка почти не слушается рулей. Стремительно набирая внутрь корпуса воду, она продолжает погружение.
– Товарищ командир, мы проваливаемся на глубину! – звучит взволнованный доклад.
– Триста. Триста двадцать. Триста сорок пять, – взволнованно зачитывает матрос. – Скорость погружения нарастает.
– Продуть все группы балластных цистерн! – отдает приказ Локтев.
Он понимает: с каждым метром стремительного погружения столь же стремительно увеличиваются и шансы навсегда остаться в западной части Тихого океана – вблизи длинной цепочки крохотных островов. Если в ближайшие секунды погружение не замедлится, то лодка проскочит рубеж предельной глубины и…
– Четыреста сорок метров. Четыреста шестьдесят. Четыреста семьдесят пять, – бубнит рулевой. – Скорость погружения замедляется.
Появилась надежда. Субмарина пересекает значение рабочей глубины, и до предельной границы остается чуть более сотни метров.
– Пятьсот тридцать. Пятьсот сорок. Пятьсот пятьдесят…
Пятьсот пятьдесят – предельная глубина погружения для проекта 667БДР «Кальмар». Но в любую военную технику, будь то самолет, танк или корабль, инженерами-конструкторами всегда закладывается запас прочности. У подлодок он небольшой – с чудовищным давлением шутки плохи. Гарантированный – около сотни метров, ну а дальше как повезет.
Два носовых отсека молчат. Они затоплены, и выживших моряков внутри не осталось. Это факт.
Динамик трансляции оживает и говорит голосом командира БЧ-5:
– Центральный, в седьмом отсеке появилась течь. Аварийная команда приступает к ликвидации…
– Рулевой, почему не докладываешь глубину?! – рычит командир.
И мальчишка с застывшими от ужаса глазами шепчет:
– Шестьсот восемьдесят. Шестьсот девяносто. Семьсот…
Следующий доклад потонул в непривычном шуме и грохоте. Это ломались отсеки прочного корпуса…
Часть I
Сбор
Глава первая
Российская Федерация, Москва,
Лубянская площадь
Наше время
– Черенков, ты газеты читаешь?
– Газеты – это анахронизм, порожденный отсутствием Интернета.
– Значит, о перезагрузке ты слышал, верно?
– О чем?
– Понятно. Перезагрузкой сегодня принято называть потепление в российско-американских отношениях.
– Что-то слышал. Это когда бывший вероятный противник превращается в вероятного друга и делает вид, что его ядерные ракеты направлены на кого угодно, только не на тебя.
– Да, примерно так, – посмеивается шеф. – А наша сторона притворяется, будто верит. Ты ведь не поспешил поверить, верно?
– Куда мне спешить? Я вроде как на пенсии…
Мы сидим в кабинете моего бывшего шефа и около получаса мирно беседуем. Мы давненько не виделись, поэтому он, встретив меня в дверях, по-отечески обнял, усадил на удобный диванчик, угостил рюмкой коньяка и отличным кофе; потом интересовался здоровьем, настроением, осторожно стал выспрашивать о планах на ближайшее будущее. Немудрено интересоваться настроением и планами – шесть месяцев назад под ударом безжалостных реформ силовых структур пал Особый отряд боевых пловцов «Фрегат-22». Нас вывели за штат, многих отправили в отпуска; затем подоспел и приказ об увольнении. Нет, шеф тоже переживал эту несправедливость, ведь он лично принимал участие в создании легендарного «Фрегата», однако помочь ничем не мог – решения принимались на самом верху. И вот теперь, по истечении многих месяцев, меня неожиданно разыскали и привезли на Большую Лубянку, в дом 1/3. Понятно, что привезли не ради коньяка и пары чашек кофе. Посему мне приходится поддерживать вялотекущую беседу ни о чем и ждать, когда шеф перейдет к главному.
– Ты ведь догадываешься, Евгений, что просто так я беспокоить не стал бы? – таинственно сверкнув очками, подводит он разговор к той грани, за которой и начинается главное.
– Догадываюсь – не первый год вас знаю.
– Тогда слушай… – Подойдя к приоткрытому окну, он раскуривает сигарету. – Неделю назад в наше посольство в Вашингтоне неустановленными лицами был подброшен конверт с цифровым носителем, содержащим весьма интересную видеозапись.
– Триллер?
– Да, пополам с детективом. – Старик включает телевизор и DVD-проигрыватель.
На экране появляются кадры довольно качественной подводной видеосъемки. Камера закреплена в носовой части неизвестного медленно парящего в придонном пространстве глубоководного аппарата – снизу объектив захватывает основание платформы, слева видны щупальца манипуляторов. Светлое илистое дно хорошо освещено бортовыми прожекторами; из мрака навстречу вылетает «планктоновый дождь» – разновеликие частицы органического происхождения. Судя по редким представителям морской фауны, глубина съемки приличная.
Пару минут гляжу на однообразную картинку и осторожно напоминаю:
– Я видел это сотни раз.
– Смотри-смотри. Сейчас начнется…
И тут из непроглядной мути выплывает громадный корпус затонувшего корабля.
Встаю из кресла и, подойдя ближе к экрану, стараюсь получше рассмотреть «утопленника».
– Это же лодка. Ну да – кормовая часть подводной лодки! Два пятилопастных гребных винта… Крестообразное кормовое оперение…
– Верно, – кивает генерал. – Сейчас увидишь самое страшное.
Глубоководный аппарат движется параллельно корпусу погибшего корабля, и я замечаю так называемый «горб» – явный признак некоторых проектов отечественных подводных ракетных крейсеров. «Горб» – ограждение пусковых шахт, увеличенное из-за геометрических размеров самих ракет.
Аппарат достигает разлома – лучи прожекторов вырывают из мглы изувеченные элементы силового набора и края стальной обшивки. Неприятное зрелище. Мне никогда не нравилось смотреть на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида рваных пробоин или подробного «поперечного плана» корпуса на месте его разлома?
– Корпус разрушен в районе последней пары ракетных шахт, – поясняет генерал.
– Вижу.
Камера делает «реверанс» вокруг зияющей дыры шестого отсека вспомогательных механизмов, разворачивается и, набирая скорость, куда-то несется.
– Что за лодка? – пытаюсь выяснить, пока на экране монотонно мельтешит светлый грунт.
– Смотри сам…
Ага, вот и средняя часть корпуса, лежащая на левом боку. Судя по скорости и времени «перелета» – метров триста от кормовой.
Камера вновь возле разлома. Теперь прожекторы освещают пустые ракетные шахты, после чего аппарат медленно перемещается над правым бортом в направлении носовых отсеков… На экране появляется рубка с торчащим кверху горизонтальным рулем.
Развожу руками:
– Это действительно наша лодка, но я ничего о ней не знаю.
Густое облако табачного дыма окутывает седую голову моего шефа. Он молчит…
Его зовут Сергей Сергеевич Горчаков. Большая шишка мелкого роста; десять лет руководит очень серьезным департаментом Федеральной службы безопасности и носит звание «генерал-лейтенант». Правда, в генеральской форме я не видел его ни разу в жизни.
Знаете, на теле рыб есть хитрая штуковина – «латеральная линия», состоящая из рецепторов, определяющих малейшее изменение в давлении и направлении течения воды. Хищные рыбы используют этот орган для слежения за добычей. Так вот на теле моего шефа тоже имеется такое приспособление – с его помощью он охотится за подчиненными. И за мной в том числе.
С траурным видом покашляв в кулак, старик поясняет:
– Мы показали часть видеозаписи представителю Главкомата ВМФ. Согласно полученному ответу, эта лодка не вернулась с боевой службы в 1990 году.
– В девяностом? Годом раньше погиб «Комсомолец».
– Совершенно верно – К-278 затонула в Норвежском море в апреле. А через год в восточной части Тихого океана при невыясненных обстоятельствах исчезла еще одна советская субмарина – К-229. Долгие поиски не дали ровным счетом ничего; экипаж погиб в полном составе, а точных координат гибели мы не имели до сегодняшних дней. У наших специалистов имелось несколько версий ее гибели, в том числе одна наиболее вероятная: приблизительно в то же время наша разведка засекла странное поведение американской субмарины, зашедшей в порт военной базы Японии и под покровом строжайшей секретности вставшей на долгий ремонт…
Припоминаю туманные слухи об исчезновении К-229, но о деталях слышу впервые. Неудивительно – руководство СССР не любило распространяться о неудачах и катастрофах. О «Комсомольце» пришлось рассказать, а вторую трагедию решили не придавать широкой огласке. Оно и понятно: потерять два атомных подводных корабля с интервалом в пятнадцать месяцев – явный перебор. К сожалению, наша несчастная страна мало знакома с тем, что называется золотой серединой – мы предпочитаем крайности. Сегодня господа журналисты получили слишком много свободы, а в те годы ее не было вообще – информация для граждан СССР выдавалась строго дозированно. А чаще не выдавалась совсем.
Шеф бурчит примерно о том же – любит он поворчать и поучить жизни молодое поколение. Деваться некуда: делаю вид, будто слушаю, а сам смотрю продолжение видеозаписи…
Выполнив пару виражей вокруг рубки и вертикально торчащего «плавника», камера скользит в направлении носовых отсеков. Однако, к своему удивлению, короткой носовой части я не вижу – вместо нее по кормовой переборке третьего отсека зияет следующий разлом. Примерно через минуту запись обрывается.
– А где же носовая часть?
– Возможно, наши тайные доброжелатели ее просто не обнаружили, – тушит в пепельнице окурок Горчаков. – Как тебе фильм?
Качаю головой, испытывая сложные чувства.
– Такое впечатление, словно побывал на кладбище, где похоронены старые сослуживцы.
– Понимаю, Евгений. Но я не об этом. Мне хотелось бы услышать мнение профессионального подводника.
Прокручивая в памяти увиденные кадры, пытаюсь анализировать:
– Большой разброс обломков корпуса всегда означает одно: судно развалилось раньше, чем столкнулось с дном.
– Похоже на то, – соглашается генерал.
– На боевую службу ракетоносцы уходят с полным боекомплектом, значит, как минимум две баллистические ракеты потеряны в момент катастрофы.
– И здесь ты попал в точку. Какие еще предположения?
– Последнее и самое неприятное.
Горчаков не сводит с меня напряженного взора.
– Точно сказать не берусь, но шансы на то, что лодку выпотрошили, – очень высоки.
– Что значит выпотрошили?
– Носовой части с боевыми торпедами, шифр-рубкой, аппаратурой ЗАС-связи и боевыми пакетами – нет; две последние ракетные шахты пусты. Выводы делайте сами.
Пожевав тонкими губами, старик морщится:
– То есть ты предполагаешь, что на лодке кто-то побывал?
– Увы. А для того чтобы исключить это предположение, необходимо обследовать дно в радиусе одного километра и найти недостающие детали.
– Одного километра?! Почему такая огромная площадь?
– Ракеты имеют хорошо обтекаемые корпуса и, двигаясь ко дну после разлома, могли упасть гораздо дальше, чем мы ожидаем.
– Дай бог, чтобы ты оказался прав. Еще мысли есть?
– Хотелось бы получить общую картинку. К примеру, для чего этим доброжелателям понадобилось подбрасывать видеосъемку погибшей лодки?
– У нас пока больше вопросов, чем ответов, – вздыхает Сергей Сергеевич. – На диске кроме этой записи – ничего. Да, еще на бумажном конверте авторучкой написаны координаты.
– Отлично. Загадка превращается в квест.
– Мне тоже кажется, что придется попотеть, разгадывая этот ребус. Кстати, координаты соответствуют точке, расположенной в ста морских милях к северу от Марианских островов.
– Марианские острова? Там давно хозяйничают американцы.
– Черт его знает, кто там хозяйничает, – потирает затылок генерал. – Погибшая лодка сейчас ценности не представляет: коды с документацией устарели, технические решения, примененные инженерами на стадии проектирования – то есть более тридцати лет назад, – тоже никому не нужны.
– Логично. И на какой же глубине покоятся остатки субмарины?
– Таких данных у меня нет. В тех местах из-за вулканической деятельности очень рельефное дно…
Сергей Сергеевич староват даже для звания «генерал-лейтенант». Небольшого росточка – около ста семидесяти сантиметров, щуплого телосложения. Седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Кожа тонка и почти не имеет цвета – наверное, от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет. Однако внешность мало перекликается с его внутренним содержанием. При некоторых отрицательных качествах характера Сергей Сергеевич остается великолепным профессионалом, получившим навыки и опыт в старой доброй контрразведке КГБ. О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: он не имеет ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует лишь два мнения – свое и неправильное. К тому же его высокие профессиональные качества хорошо приправлены выдержкой, смелостью, незаурядным умом и бесценным опытом.
– Изучив посылку, мы не стали поднимать шум – для начала следует во всем разобраться, согласен? – ищет поддержки в моем лице Горчаков.
– В общем, да – вдруг это заурядная провокация.
– Правильно мыслишь, Евгений. Поэтому с подачи нашего ведомства один из кораблей Тихоокеанского флота, вышедший для несения боевой службы в район Корейского полуострова, перенаправлен к Северным Марианским островам.
Нутром чувствую: сейчас генерал скажет нечто важное.
Покрутив меж тонких пальцев зажигалку и вперив в меня требовательный взгляд, он заявляет:
– Мне нужна твоя помощь.
– Чем же я могу помочь?
– Видишь ли, нам позарез надо проведать эту лодку.
Признаться, не догоняю его обеспокоенности. Ну, резвились у потухших подводных вулканов дайверы из Австралии, Китая, Филиппин или Японии – мало ли сейчас состоятельных охотников за адреналином? Ну, наткнулись на нашу старую лодку, после чего решили поступить по совести – оповестить нас о страшной находке. Чего из-за этого бить тревогу?
– Все не так просто, Евгений, – мрачно говорит босс. – Во-первых, не ясно, как эти странные дайверы установили государственную принадлежность субмарины – на ней ни опознавательных знаков, ни номеров…
Здесь он прав. Красных звезд на лодках не малюют, а бортовые номера перед выходом на боевую службу тщательно закрашивают.
– …А во-вторых, – голос Горчакова становится трагическим, – все шестнадцать баллистических ракет, установленные в шахтах, имели разделяющиеся ядерные боеголовки. И это страшное оружие, коль уж его кто-то отыскал на морском дне, отныне представляет собой лакомую и очень дорогую приманку.
– Парочка вопросов, шеф.
– Давай-давай – спрашивай.
– Это была подлодка проекта 667?
Сергей Сергеевич не имеет морского образования и опыта службы на флоте, поэтому вытягивает из ящика стола мелко исписанную шпаргалку:
– Ты прав: РПКСН проекта 667БДР «Кальмар».
Память мгновенно воспроизводит картинки с разных ракурсов, тактико-технические данные и особенности названного ракетного подводного крейсера стратегического назначения.
– Вооружение лодки состоит…
– Я помню. Основным вооружением является ракетный комплекс Д-9Р, состоящий из шестнадцати установок шахтного типа. В комплексе используются жидко-топливные ракеты Р-29Р с разделяющимися головными частями. Три боевых блока в каждой «башке», мощностью по две десятых мегатонны.
– У тебя хорошая память, Женя, и отличная базовая подготовка. Все верно: одна ракета – шестьсот килотонн сплошной романтики. И поэтому у нас есть повод для серьезного беспокойства.
– Я бы не стал пороть горячку. Отчего же вы так переполошились?
– А, по-твоему, нет повода?
– Видите ли, товарищ генерал, обычные дайверы балуются до глубин тридцать-сорок метров. Более опытные с продвинутым снаряжением ходят на тримиксных смесях до сотни. Самые отчаянные погружаются до двухсот, абсолютный рекорд – триста метров. Далее нужна специальная и очень дорогая техника. Остатки нашей лодки, судя по полному отсутствию естественного освещения и скудной фауне, покоятся на очень приличной глубине, куда без соответствующего оснащения не добраться. Это первое.
– Обнадеживает. Что второе?
– Вторая причина вашего спокойного сна состоит в том, что попасть на большую глубину мало. У дайверов имеется глубоководный аппарат, по характеру передвижения напоминающий легкий разведчик. Он не способен поднять со дна ничего тяжелее обломков греческой амфоры. Для серьезных работ на глубине нужен солидный робот, оснащенный специальным оборудованием: резаком, сваркой, захватами… Но даже его не хватит – наверху должна дежурить большая платформа с огромным запасом положительной плавучести и с мощным подъемным краном. Наша разведка зафиксировала такую платформу в указанном месте?
– Нет. Только проходящие мимо суда.
– Так в чем же дело? Забудьте, Сергей Сергеевич, это не та проблема…
– Я бы забыл, но, видишь ли, о гибели лодки наше руководство в свое время не заявило, поэтому, согласно международному праву…
А еще Горчаков ненавидит любую религию, будь то ислам, иудаизм, христианство, буддизм, индуизм или что-то другое. Нет, он не воинственный атеист, коих пачками штамповала коммунистическая партия. Просто он не верит в посредников между человеком и Богом, считая их обычными проходимцами, одурачивающими доверчивый народ в храмах, мечетях, синагогах и церквях. Он и без них великолепно осознает окружающий мир, придерживаясь самых высоких моральных норм.
Международное право, касающееся морских границ и прочего, мне хорошо известно. Согласно этим канонам, зона территориальных претензий, где государством присваивается ВСЁ лежащее на дне, представляет собой прибрежную полосу шириной в двенадцать миль. А дальше – на континентальном шельфе или в двухсотмильной экономической зоне – суверенитет распространяется лишь в отношении разведки и разработки естественных богатств, а также в области охраны морской среды. Затонувшие корабли в данный перечень не входят – их наличие в экономической зоне трактуется правом так же, как если бы они покоились в нейтральных водах. И здесь существует одна закавыка: если ни одна из стран своевременно не заявила о гибели корабля, то он сам и находящееся на его борту имущество делится между тем, кто его обнаружил, хозяином (если тот все-таки объявился и доказал права владения) и компанией, осуществляющей подъем. Наша власть трусливо промолчала о гибели лодки и экипажа, поэтому остатки до сих пор ничьи.
– …Нашли подлодку неизвестные люди, но хозяин-то у нее имеется – это мы! – горячится шеф.
Он – нормальный мужик. Один из немногих, дошедших до вершин Системы и оставшийся при этом Человеком. Нонсенс. Но это так.
– …И заниматься данным вопросом надлежит нам и только нам!
– И каким же образом вы намерены им заниматься?
– Несколько дней назад одна приближенная к телу личность поинтересовалась: есть ли в нашей стране специалисты, способные пролить свет на эту темную историю?
– И что же вы ответили?
– Сказал правду. Дескать, были, пока вы сами не приказали их разогнать.
– Отважный вы человек.
– И знаешь, каков был приказ?
– Понятия не имею.
– Разыскать, восстановить, поставить задачу и отправить в западную часть Тихого океана. А по итогам проделанной работы будет принято решение о дальнейшей судьбе Особого отряда боевых пловцов «Фрегат-22». Так что, уважаемый Евгений Арнольдович, отныне все зависит от тебя.
– От меня?! Гениально! Выходит, раньше мы с парнями занимались херней, а теперь нам дают шанс исправиться?
– Не кипятись, – с невозмутимым видом, словно речь идет о каждодневной рутине, подает он лист бумаги. – Ты уже восстановлен в должности командира отряда и имеешь право вписать в этот приказ еще три фамилии.
Читаю сухие строчки приказа и ощущаю закипающее с новой силой возмущение…
– Понимаю твое состояние, – снимает очки проницательный Сергей Сергеевич. – И прошу: не сердись. Власть, она что мед, а негодяи – что мухи. Потому все так в нашей стране и выходит.
– Нет у меня желания помогать этой власти, – кидаю я на стол листок с высокими подписями и печатями. – Ее приказы мне по барабану – я гражданский человек и подлежу мобилизации только в военное время.
– Погоди, – мягко произносит генерал и, тяжело поднявшись, направляется к встроенному в стену сейфу. Открыв тяжелую дверку, достает с полки старую картонную папку. – Вот погляди.
– Что это? – листаю подшитые пожелтевшие странички.
– Список личного состава погибшей лодки К-229. Сто двадцать два человека.
Читаю… Командир экипажа – капитан первого ранга Локтев Андрей Афанасьевич. Далее несколько старших офицеров; с десяток младших и столько же мичманов. Потом следует длинный список старшин и матросов.
Генерал вздыхает:
– У каждого из них остались близкие родственники. И все до сих пор ждут известий о пропавших сыновьях, братьях, мужьях, отцах. Пойми, Женя, эта операция – не только единственный шанс восстановить наш с тобой «Фрегат». Это еще единственная возможность хоть что-то узнать об экипаже пропавшей лодки.
– Но почему они только сейчас очнулись? Чего раньше-то не чесались?
– Да бог с тобой! У нашего руководства не хватило политической воли спасти выживших людей с «Курска», лежавшего на смешной стометровой глубине. Как не хватило мужества объективно расследовать причины катастрофы и объявить их всему миру. А ты говоришь о подлодке, сгинувшей двадцать лет назад и покоящейся под двухкилометровой толщей воды! Лежала себе эта несчастная субмарина, не знал о ней никто – молчало и руководство. А просочилась информация, так сразу зашевелилось – спасать свою репутацию!..
С минуту молчим. Затем Сергей Сергеевич тихо просит:
– Сделай это, Женя. Я не так часто обращался к тебе с просьбами. Прошу тебя: сделай.
– Что я должен сделать?
– Для начала собери команду – двух, а лучше трех надежных ребят из «Фрегата». Все они немедленно будут восстановлены в званиях и должностях. Ну как – согласен?
Закрываю картонную папку со скоросшивателем и кладу ее на край стола.
– Когда стартуем к Марианским островам?
– Через неделю. Так что времени у тебя – в обрез.
