Сергей Зверев
Крестовый перевал
Глава четвертая
Россия, Саратов
Наше время
К назначенному часу я приехал в Заводской район и стою перед дверью в квартирку своего армейского друга. Открывает Юрка; во взгляде смесь надменности и сарказма. Но сейчас не тот случай – он сдержанно кивает и приглашает войти.
В прихожей появляется Серафима – красивая статная брюнетка лет двадцати восьми, так и не успевшая стать законной женой Андрея. Тетя Даша прибежала с кухни на полминутки – обняла, расцеловала, всплакнула и снова отправилась к плите. Юрка подталкивает ко мне хрупкую, как апрельская сосулька, девушку. Коротко постриженные черные волосы, приятная смешливая мордашка с голубоватыми глазами, джинсовая юбчонка длиной «покуда мама разрешает», стройные босые ножки с ровным волжским загаром. Такое впечатление, будто из одежды на ней только юбочка да тонкая просвечивающая футболка. А вместо нижнего белья – заколка в волосах и ярко накрашенные губы. Типичная представительница «поколения Pepsi».
– Знакомься. Это моя новая блондинка.
Забыв о вечных Юркиных приколах, пытаюсь отыскать хотя бы одну прядь светлых волос на голове девушки. Тщетно. Темна, как украинская ночь.
– Она по содержанию блондинка, а не по форме, – подсказывает Ткач.
Посчитав знакомство состоявшимся, делаю шаг в сторону Серафимы: хочу расспросить ее о жизни, о новостях. Гражданскую жену Андрюхи я все-таки знаю давненько, а Юркин переменный состав меня интересует мало. Однако молоденькая «блондинка» взвешивает мою крупную фигуру уважительным взглядом и бодро протягивает руку.
– Я Ирэн. Юрец много о тебе рассказывал. И о старшем брате тоже.
– Да? – искренне удивляюсь, осторожно пожимая маленькую ладошку. – Стареет наш Юрец – раньше за ним сентиментальности не замечалось…
В прихожей, гостиной и крохотной кухне практически ничего не изменилось. Меньшую из двух отдельных комнат занимает Дарья Семеновна, бóльшую Андрей когда-то делил с младшим братом. И вот уже четыре года в ней безраздельно хозяйничает Юрка, сделавший неплохой ремонт и прикупивший дорогую мебель в современном стиле.
В левом углу гостиной, рядом с выходом на балкон, поблескивает черным лаком древнее пианино, принадлежащее хозяйке квартиры. Она давно не играет на нем, а чтобы племянник не доставал с требованием выкинуть ненужный инструмент, использует лакированные поверхности в качестве выставочной площадки. В обычные дни на крышке красуются портреты и групповые изображения далеких предков, родственников, одноклассников и подружек. Сегодня же на ней сиротливо стоят всего две рамки: с фотографиями покойной сестры и Андрея в офицерской форме.
В центре небольшого зала накрыт стол, вокруг несколько разномастных стульев. В углу работает допотопный телевизор, на экране которого поет и нескладно приплясывает какой-то пучеглазый мужик. Болгарин или цыган, один из мужей Аллы Борисовны. Его кордебалет не ко времени – я без раздумий щелкаю выключателем.
Серафима извиняется и уходит на кухню помогать тете Даше.
Потоптавшись в гостиной, перемещаюсь в Юркину комнату; молодежь лениво плетется следом. Комната преобразилась, претерпев качественный ремонт: ровные светлые стены, пластиковое окно, дорогой ламинат, натяжной потолок; сверкающая хромом мебель и навороченная техника…
Оглядевшись, одобрительно ворчу:
– Неплохо живут системные администраторы, неплохо.
– Я всего лишь попросил у Бога денег, но скоро убедился, что это не его метод, – театрально вздыхает юный паяц и, увлекая за собой девицу, падает на роскошный диван. – Пришлось украсть деньги и попросить у Бога прощения. Представляешь, сработало!
Парочка ржет, я же выдерживаю вопросительную паузу.
– Шутка юмора, Паша, – дает отступного Юрка и демонстрирует холеные белые ладошки: – Все заработано вот этими мозолистыми пролетарскими руками. Не веришь – спроси у тетки…
– Если и верится, то с большим трудом.
– Паша, раз меня выпустили досрочно из зоны, значит, сочли, что я перевоспитался и с прошлым завязал.
– Видишь ли, Юрий… Верить в чудеса я перестал в старшей группе детского сада, когда мы с другом Максом увидели после утренника пьяного Деда Мороза, дравшего на кухонном столе нашу повариху, тетю Асю.
– Представляю вашу трагедию, – прыскает Юрка.
На него находит озарение: шутки сыплются одна за другой. Ирэн самозабвенно слушает бойфренда…
Под его треп я продолжаю беглый осмотр достопримечательностей и замечаю на письменном столе два ноутбука: новенький, ослепительно белый – закрыт крышкой; старенький – привычной черной масти – раскрыт и мерно урчит винтом и кулером. На его экране темнеет страничка с ярко-бирюзовыми надписями. Сверху на стилизованном изображении старинной щеколды слепит яркое название сайта «Клуб любителей замков и накладок»; чуть ниже анонс: «От деревянных ключей египетских фараонов и медных замков древнего Китая до современных кодовых и дактилоскопических панелей электронных замков».
Какая прелесть. Очень занимательная тема, учитывая не слишком честную натуру и наклонности младшего Ткача.
Заинтересовавшись страничкой, склоняюсь над экраном. Но Юрка оказывается рядом и довольно поспешно захлопывает крышку ноутбука.
Моя очередь включать иронию:
– Совершенствуешь навыки медвежатника?
– Паша, ты же знаешь: немецкие сейфы я вскрываю не корысти ради, а в качестве хобби. Из познавательного и спортивного интереса… – лопочет он. И стремительно переводит разговор на другое: – Пошли на балкон – покурим.
Возвращаемся в гостиную, выходим на узкий, но длинный балкон. Закуриваем. Юрка с Ирэн, которая по паспорту обычная Ирина, о чем-то спорят приглушенными голосами; я не вмешиваюсь – облокотившись на перила, затягиваюсь дымком и стараюсь думать о своем…
Не выходит. Шепот набирает децибелы и постепенно переходит в перебранку. Не слышать фраз, переключившись на созерцание дворовых достопримечательностей, попросту не получается.
– По-моему, наши отношения перестают развиваться.
– Ты права. Как насчет анального секса?
– Дурак…
Обычная светская болтовня о высоком.
Потом они вспоминают о Базылеве, выясняют отношения из-за какого-то бывшего футболиста… И мне становится очевидно следующее: наше юное дарование по фамилии Ткач давно уволено с нормальной работы и перебивается случайными или сомнительными заработками.
Затушив в пепельнице окурок, я решительно поворачиваюсь к Юрке:
– Значит, ты меня разводил, заливая про должность системного администратора?
– Та работа не стоила того хера, который я на нее положил! – в запале огрызается тот.
– Приручив собаку, человек навсегда потерял нюх. Теперь человек приручил компьютер и начинает терять мозг…
– Да пошел ты! – огрызается молодой засранец. – Чего ты лезешь в мою жизнь?!
Сплюнув вниз, интересуюсь:
– Какой у тебя этаж?
– Третий. А что, Павел Аркадьевич, с балкона меня выкинуть собираешься?
– Есть такая мыслишка. Но, думаю, низковато – разлет мозгов будет маленький. Не шедеврально.
– Не так страшна сила, как неадекватность ее владельца, – бурчит Юрка и на всякий случай отходит подальше.
Швырять его за борт я, конечно, не собирался, а вот хорошенько проучить за постоянное вранье и неуважение к старшим – страсть как охота. Расправу останавливает присутствие девицы да испуганные глазенки с тщедушным телосложением молодого авантюриста. Порой кажется, что его свалит легкий подзатыльник или безобидный щелбан. Еще в такие минуты мне вспоминается мать Андрея с Юркой – добрая, мужественная женщина, долгое время боровшаяся с раком и проигравшая эту борьбу.
– Ладно, на сегодня полет отменяется – зрителей многовато, – оглядываюсь на женские голоса, доносящиеся из комнаты. – Но учти на будущее, молокосос: выкинешь фортель – мозг буду чистить через нос. Или через левый глаз. Усек?
Молодежь в почтительном молчании проскальзывает мимо. У тети Даши что-то не клеится с приготовлением горячего блюда, и я, оставшись в одиночестве у перил с облупившейся коричневой краской, принимаюсь изучать прохожих под невеселые воспоминания чеченской войны…
* * *
За пару лет до начала второй чеченской кампании мы неплохо обжились в районе аэропорта Северный в Грозном. Состав нашей группы постоянно варьировался от тридцати до пятидесяти человек, и тем не менее нам отвели закуток в казарме для рядового и сержантского состава и три двухместных номера в общаге для офицеров. Официально здесь хозяйничала 46-я Отдельная бригада оперативного назначения. Мы, спецназ ВДВ, вроде сами по себе, но половину задач выполняли совместно с ними.
К 2005 году в обширном военном городке по соседству со штабом соединения постепенно отстроили казармы, офицерские общежития, кирпичную столовку и баню. К городку подвели электричество, газ, воду; открыли спортзал с современными тренажерами и даже возвели православную часовню.
Наш контингент регулярно менялся: честно отвоевавший три месяца народ убывал к месту постоянной дислокации десантно-штурмовой бригады – лечиться, отдыхать, продолжать службу. На смену приезжали свеженькие, полные сил и решимости ребята. Выполняемых здесь задач хватает: дежурства на КПП, заставах и взводных опорных пунктах; сопровождения транспортных колонн, ликвидация бандформирований и предотвращение терактов; разведывательные рейды и контроль обстановки в приграничных районах. Все это мы неоднократно проходили и отлично знаем…
Итак, в юном месяце феврале 2005 года мы с Андрюхой опять загремели в Чечню, на нашу обжитую базу в районе аэропорта. Холодное темно-серое небо, за окнами общаги носятся ветра и снежные плевки. Короче – тоска и вечное похмелье.
И вдруг навалилась неурочная работенка: по данным ФСБ, из Грузии на территорию Ингушетии собирается просочиться крупная банда кавказских отморозков, разбавленных арабскими наемниками. Командование объединенной группировки приказывает в кратчайший срок подготовиться и провести операцию по их перехвату и ликвидации на юге республики. Ликвидировать приказано пограничникам, подразделениям 46-й Отдельной бригады, и, в довесок, сватают нас.
Примерно в это же время и опять по линии ФСБ прилетела весть из другой части Ингушетии: на северо-западе республики у селения Кантышево засветился лидер ингушского джамаата, выходец из Кувейта – Абу Дзейт. По разведданным, ранее этот тип прошел подготовку в афганских учебных лагерях «Аль-Каиды» и был направлен в Боснию для организации серии терактов. Позже прибыл на Северный Кавказ. Здесь успел нарисоваться при нападении боевиков на Ингушетию. По некоторым сведениям, имеет косвенное отношение к теракту в Бесланской школе; участвовал в создании на Кавказе исламского «халифата». Короче говоря, международный террорист со стажем, координатор террористической деятельности на Северном Кавказе и просто большая сволочь, по которой давно плачет пуля со стальным сердечником.
У командиров шапки зашевелились – мозг начал работать. Натужно так, но уж как может. В общем, немного поскрипев извилинами, полководцы разбили нашу группу пополам: двадцать человек во главе с Андрюхой отправились к российско-грузинской границе, меня же послали с другой половиной ликвидировать Абу Дзейта…
16 февраля 2005 года рота внутренних войск, усиленная подразделением ОМОНа и моими парнями, окружила село Кантышево. Командовавшего операцией полковника постоянно дергало вышестоящее начальство – указания по радио сыпались одно за другим. В конце концов он послал всех в жопу, бросил рацию на сиденье «УАЗа» и начал действовать сам. И действовал, надо признать, грамотно: отрезал от Кантышево квартал с обозначенным на карте домом, перекрыл тяжелой техникой дороги, ведущие из села; выставил оцепление, кое-где разместил снайперов. Мне приказал под прикрытием омоновцев штурмовать строение с засевшими внутри бандитами.
Настоящий штурм состоялся позже. А ликвидация сподвижников Абу Дзейта, засевших в невзрачном кирпичном доме, оказалась делом быстрым и несложным. Трижды из дома шарахнули гранатометными зарядами, раз десять жахнули из СВД; потом были слышны исключительно автоматные очереди. Перестрелка длилась минут пятнадцать, после чего на любые наши действия ответом была тишина.
Ну и прекрасно.
Прошу у полковника БТР. Тот с пониманием задумки мигом его присылает. БТР таранит ворота с забором, а мои ребятки лихо просачиваются в окна и прочие дыры изрядно пострадавшего строения.
После ожесточенной перестрелки вдруг становится тихо. Только внутри дома слышатся крики.
На полу два окровавленных трупа. Третий «дух» схватился за живот, корчится на полу и орет, мешая чеченские и русские ругательства. Больше никого.
Сверяем рожи убитых и раненого с фото Абу Дзейта. Его среди них нет. Как сквозь землю провалился, сука…
– Мистика, – вытирает со лба пот полковник. – Не мог он проползти через наши кордоны!
Полковника немного жаль. Мужик вроде ничего: толковый, смелый – за спинами пацанов не прячется. Его ребята выносят на улицу мертвых, колют раненому «духу» сильное обезболивающее и укладывают затихшее тело на носилки. Орать и корчиться он перестал, но изредка посылает нам проклятия. Когда его проносят мимо, мой мозг отчего-то напрягается и с бешеным усилием роется в анналах памяти. И вдруг подсказывает: «Раскрой глаза пошире! Приглядись! Ты же видел эту смуглую бородатую рожу!»
Наморщив лоб, провожаю его взглядом и машинально делаю следом шаг… Меня осеняет в тот момент, когда замечаю окровавленную правую кисть, судорожно сжимающую рану на животе. На указательном и среднем пальцах кисти отсутствуют по две фаланги, и отсечены они не сейчас, не в этом бою, а гораздо раньше.
Эмоции от встречи со старым «знакомым» готовы вырваться наружу, но в ту секунду приходит другое озарение, помешавшее порадоваться встрече.
Наши парни бродят по дому, осматривают комнаты и мебель на предмет схронов и взрывоопасных сюрпризов. И вдруг мой слух улавливает особенность: в углу комнаты, где лежали трупы, имеется небольшое возвышение или приступок, покрытый ковриком – вероятно, место молитв Аллаху. Дважды бойцы ходили по этому возвышению, изучая стены и полки, а стук от каблуков тяжелых спецназовских берц становился звонче и отчетливее.
– А ну-ка, взялись! – Откинув коврик, хватаю за край приступка.
– Ого! – свистит полковник, обнаружив в приоткрывшейся черноте ступеньки. – Погреб, что ли?..
– Похоже…
Он хотел лезть первым. Но я остановил:
– Позвольте мне. Я все же помоложе.
Он повторил попытку стать на первую ступеньку. Я опять удержал.
– Ваш хлипкий бронник прошьет даже «ТТ». Подарите его своему начальству.
Невесело улыбнувшись, полковник уступил. А я направил ствол автомата вниз и начал осторожно нащупывать ногами темные ступеньки…
Секунд через пять внизу рванул фугас – так установили эксперты, изучавшие потом место подрыва. Под домом оказался специально оборудованный бункер для длительного проживания пяти-шести человек с соответствующим запасом провизии, воды, оружия и боеприпасов. Если бы мы не обнаружили странный приступок, то Абу Дзейт спокойно отсиделся бы в этом подземелье и, улучив удобный момент, ушел бы в горы к своим пособникам.
Мне повезло: до взрыва я не успел преодолеть и половины крутой лестницы. Или у араба раньше времени сдали нервы. В общем, осколками нашпиговало только мои ноги. Голова и ее содержимое получили приличную контузию от взрывной волны и обрушения внешней стены здания, но зато остались целыми.
Очнулся я на больничной койке на исходе вторых суток. О судьбе же второй группы и моего друга Андрея Ткача товарищи решились сообщить мне через пару недель – когда окончательно пошел на поправку…
* * *
Сидим дружной спаянной семейкой вокруг стола. Во главе Дарья Семеновна, довольная нашим вниманием и немного разрумянившаяся от рюмки водки. Юрка прикусил свой длинный язык и скорчил серьезную мину. Надолго ли?.. Его подружка вся из себя воздушно-гламурная; говорит медленно, куртуазно и непременно оттопыривает мизинчик, поднося к губам рюмашку. Ну, вылитая Рената Литвинова, только помоложе… Серафима выбрала место рядом со мной. Она больше молчит, грустно рассматривая серебристые пузырьки по краям наполненного минералкой бокала.
– Ты разливай, Пашенька, разливай, – изредка спохватывается тетя Даша, убегает на кухню и возвращается с очередной емкостью салата или жареной рыбы в кляре. – Помянем нашего Андрюшеньку и маму его – сестричку мою ненаглядную.
Разговор за столом стихает, и мы неловко воротим взоры от вытирающей слезы женщины…
У меня сложное чувство по поводу поминок Андрея. Иногда я не верю в смерть своего друга и разговариваю с ним, как с живым. А порой с тяжелым сердцем осознаю, что никогда больше его не увижу.
Из-за этой неопределенности мне не по душе это ежегодное мероприятие, смахивающее на поминки. Зачем поминать человека, если мертвым его не видели? Если нет свидетелей гибели и никто толком не знает, что произошло на перевале?
С другой стороны, останься он каким-то чудом в живых, – разве не подал бы весточки на протяжении четырех лет? Дарья Семеновна долго держалась и разделяла мои сомнения, но постепенно душевные силы иссякли, и ждать старшего из племянников она перестала. А возобновлять обсуждение столь тонкого вопроса не хочется – к чему расстраивать и ранить пожилую женщину? Потому я послушно наполняю рюмки с бокалами, но поминаю только маму Андрея и всех наших погибших товарищей.
– А как это случилось? – шепчет Ирэн, толкая Юрку в бок.
– Отвянь, – кривится тот.
– Ты мне никогда не рассказывал, как погиб твой брат.
– Ну и что! Тебе какое дело?..
Перепалка слышна всем присутствующим.
Удивляюсь бесцеремонности нынешней молодежи, но молчу – я здесь гость. Серафима вздыхает, нервничает и тоже молчит. Она тоже гость – все более редкий и менее значимый…
Наконец, подает голос мудрая тетя Даша:
– Павел, наш Юрий никогда не отличался деликатностью – Ирина, конечно же, ничего не знает. Ты не мог бы повторить свой рассказ о том дне, когда с Андреем произошло несчастье?
Я откладываю вилку, промокаю салфеткой губы и мельком гляжу на Серафиму. Не тяжело ли ей будет вторично услышать эту историю?
Словно отвечая на бессловесный вопрос, молодая женщина пристально смотрит на меня и кивает.
Соглашаюсь и я:
– Мог бы. Но хочу напомнить: меня в тот день рядом с Андреем не было. А эту историю мне довелось услышать от четверых выживших спецназовцев. Был еще пятый, но он… Он странным образом исчез.
Юрка морщит лоб:
– Э-э-э… Сейчас вспомню его фамилию…
На какой-то миг в гостиной тонкой стрункой натягивается тишина.
И вдруг, опережая мою мысль, в этой гулкой тишине звучит спокойный голос Серафимы. Она произносит фамилию так, будто только и делала, что повторяла ее каждый день.
– Волков. Фамилия того спецназовца – Волков.
Подивившись ее памяти, встаю из-за стола и, шагнув к открытой балконной двери, тяну из пачки сигарету.
– Точно – Волков. Был у нас такой старший сержант: здоровый, молчаливый, задумчивый. Надежный, как скала…
Младший Ткач огорчен сбоем в памяти и спешит реабилитироваться:
– Вспомнил! Сразу после той злополучной операции он написал заявление и уволился. Точно?
– Не совсем. Он не писал заявлений, а подал по команде рапорт. И уволился из армии не сразу, а месяца через три. С тех пор о нем ничего не известно. Ходили слухи, будто уехал к себе на родину и спился… Но это не имеет отношения к делу. Ладно, слушайте – рассказ долгий. Я бы назвал его проклятое место. Или день непредвиденных обстоятельств…
Глава пятая
Россия, Северный Кавказ,
район хребта Юкуруломдук
Февраль 2005 года
Человек романтичный сказал бы так: Крестовый перевал – это дорога, уходящее в небо.
Пунктуальный тип наверняка выразился бы суше и точнее: это один из наиболее удобных переходов через Водораздельный хребет Большого Кавказа. Территориально находится в Северной Грузии и соединяет долины рек Терек и Арагви. Название его пошло от креста на белокаменном постаменте, установленном в 1824 году на высоте 2379 метров.
Бог не наградил меня ни пунктуальностью, ни романтизмом. Поэтому скажу короче: Крестовый перевал – наивысшая точка Военно-Грузинской дороги. Это высокогорье, голые или заснеженные скалы, холод собачий, пронизывающий ветер и другие «прелести» для больных на голову любителей экстрима.
Впрочем, многочисленная банда из Грузии в Россию добираться по шоссе и не собиралась. Конечно, это решение показалось бы свежим и нетривиальным, но вместе с тем – чрезвычайно глупым. Банда планировала незаметно пересечь границу восточнее Военно-Грузинской дороги километров на десять-двенадцать по неглубокому ущелью Шан-чоч. Само по себе местечко на границе названия не имело, и, ломая голову над картами, кто-то из наших командиров наткнулся на крохотную надпись «Крестовый перевал». Чем не звучное название для предстоящей операции по ликвидации банды?
16 февраля 2005 года двадцать спецназовцев и стрелковую роту 46-й Отдельной бригады перебросили «вертушками» во Владикавказ; затем на закрытых грузовиках доставили по Военно-Грузинской дороге до окрестностей селения Джейрах. Оттуда наши ребята протопали пехом четыре часа по заснеженным тропам до точки встречи с пограничниками из Назрановского погранотряда. Воссоединившись, сборный отряд подбирался к нужному ущелью под покровом темноты и с максимальной осторожностью, выслав вперед две дозорные группы.
Прибыли затемно. Устали и прилично замерзли.
Ущелье довольно глубокое, его длина – полтора десятка километров. В низовьях покрыто смешанным лесом; по дну бежит узкая мелкая речушка, название которой по-ингушски звучит «Шан-хи», а официально на картах почему-то пишется «Шандой».
Разбили подобие лагеря. Расставив вокруг дозорные посты, передохнули, подкрепились и даже согрели чайку. Подполковник-пограничник собрал офицеров, кратко повторил задачу и, развернув карту, уточнил позиции для каждого подразделения. Судя по тому, как он жонглировал сложными в произношении местными названиями, эти края были ему хорошо знакомы. Он также поведал о датчиках движения, установленных рядом с тропой, посетовав при этом на зверье и погодные условия, часто становившиеся причинами ложных сигналов. Вкратце упомянул о тропах в соседних ущельях – Ляжги-чоч и Амаль-чоч; а также о необходимости послать в каждое ущелье по небольшой дозорной группе с рациями, чтобы иметь полную картину перед завтрашним боем. Говорил коротко, по делу и в целом производил впечатление грамотного профессионала.
17 февраля с первыми лучами солнца осмотрелись, нашли удобное место для встречи «гостей» – с прогалинами и обширными полянами средь смешанного лесочка на дне ущелья, с густым хвойником на обоих склонах. Слегка окопались в рыхлом снежке, навели марафет с маскировкой, а несколько малочисленных разведгрупп ушли к границе. Снайперы, расчеты ручных пулеметов и гранатометов «АГС-30» обустроили позиции, изучили секторы и прикинули дистанции до контрольных ориентиров. В общем, все по-деловому и буднично – как на учениях.
Задумка оригинальностью не отличалась. Да и чего ради городить огород, когда разведка предоставила исчерпывающие данные: «Банда пройдет ущельем Шан-чоч предположительно между семью и четырнадцатью часами 17 февраля сего года…» Все ясно, как божий день. Стрелковая рота в составе трех взводов растянулась на противоположных лесистых склонах. Два отделения пограничников для нейтрализации разведчиков из банды перекрыли ущелье севернее основной позиции, а остальные затаились на вершине гребня, почти у самого рубежа. Их задача – отрезать банде путь к отступлению в Грузию.
Ну, а мы – спецназовцы, почти сливаясь с небольшим выступом, остались с подполковником и двумя радистами, изображая из себя резерв ставки. На случай непредвиденных обстоятельств.
Капитану Ткачу скромная роль статиста в разгроме банды не нравилась. Не привык он – спецназовец до мозга костей – оставаться на вторых ролях, когда рядом решаются боевые задачи. Но приказ есть приказ, придется подчиниться. Ведь непредвиденные обстоятельства на самом деле случаются гораздо чаще, чем нам хотелось бы. Особенно на войне.
Так произошло и в этот раз.
Вначале операция развивалась согласно разработанному плану. Один из дозоров сообщил о появлении небольшой группы вооруженных людей со стороны грузинской территории.
– Это разведчики, – подмигнул Ткачу подполковник.
Скоро выяснились важные подробности: разведчики «духов» двигаются с юга на север по ущелью Шан-чоч; дистанция между ними и основными силами банды – около километра. Всего в караване насчитывается сто-сто двадцать человек и два десятка вьючных животных; вооружение преимущественно легкое стрелковое, замечено несколько гранатометов и ручных пулеметов.
Для надежности подполковник связался с дозорами, контролирующими тропы в соседних ущельях. Там все спокойно – ни души.
Напряженное ожидание. Томительный отсчет секунд… В зарослях едва заметно движение. Передовой отряд «духов». Этих не трогаем – пусть идут до встречи с пограничниками, перекрывшими ущелье.
Терпеливо ждем подхода основных сил. Наконец, на обрамляющих реку прогалинах появляются десятки боевиков. Шагают уверенно, спокойно – по два-три человека; в новенькой камуфлированной форме, оружие несут по-походному – за спинами или на плечах. Многие в темных очках, в кожаных перчаточках. Фраера недоделанные.
Это на руку – никто из них подвоха не чует.
Подполковник медленно подносит к губам микрофон небольшой рации…
Начали!
Первыми огонь открывают бойцы стрелковой роты, засевшие вдоль склонов. Залп ошеломляет – боевики мечутся по берегу и, не видя противника, лупят куда попало.
Растерянность длится минуты три-четыре, после чего их действия в обороне приобретают более организованный характер: передовая группа бандитов вернулась к основным силам, а те рассредоточились по берегу и заняли наиболее выгодные позиции в «зеленке».
С этого места и начался отсчет непредвиденных обстоятельств.
Взвод пограничников, что тихо сидел на вершине западного гребня у самой границы и должен был заткнуть пробку, в назначенное время скатился по крутому склону и ударил бандитам в спину. Хорошо ударил, грамотно. Да вот беда – минут через десять ударили уже в спины пограничников. Тоже грамотно и, главное – неожиданно.
Много позже, когда операцию разбирали по минутам, стало ясно: общая численность банды составляла более двухсот человек. На грузинской территории в самый последний момент полевой командир разделил ее на две части и велел им пересекать границу в разное время.
Наша разведка, конечно же, этого знать не могла, и очень скоро «затыкавшие пробку» погранцы оказались между молотом и наковальней: с севера огрызался арьергард боевиков, попавших в засаду, а юга всей мощью напирала свежая, только что подошедшая их сотня.
Через полчаса кто-то из младших офицеров сообщил: левый фланг стрелковой роты полностью уничтожен; боевики выходят из окружения через образовавшуюся брешь и поднимаются по восточному склону к вершине хребта Юкуруломдук.
И это стало вторым непредвиденным обстоятельством.
– Давай, капитан! Кроме твоих ребят, это уже никто сделать не успеет. Давай! – хлопнул по могучему плечу подполковник.
– Подъем, парни. За мной, – подхватил Ткач автомат и стал быстро взбираться по заснеженному склону.
Решение было следующим: спецназ поднимается на вершину узкого горного хребта Юкуруломдук и ввязывается в бой с вырвавшимися из окружения боевиками, чтобы не успели ускользнуть обратно в Грузию. Продержаться спецназу нужно всего минут двадцать-тридцать: за это время подполковник обещал перегруппировать силы и отправить наверх подкрепление.
Так замышлялось в идеале. А на самом деле все получилось наперекосяк.
Во-первых, чертов хребет состоял из череды трехтысячников, снег и ледяные шапки на которых не успевали таять даже летом. Во-вторых, эта зима особенно расщедрилась на осадки – толщина снежного покрова на склоне местами достигала полутора метров. И, что было хуже всего, боевики начали восхождение раньше и намного опередили спецназ…
Большие проблемы в тот день свалились не только на пограничников и бойцов левого фланга стрелковой роты. Стоило бойцам спецназа завершить тяжелое восхождение, как они тут же нарвались на «духов». Троих положили без особого труда, зато привлекли стрельбой остальных.
Судя по всему, возвращаться в Грузию бандиты и не думали. Прорвавшись на хребет, они хотели обойти наши подразделения и ударить сверху. По крайней мере, так подсказывали Андрею опыт и интуиция. Удайся им этот маневр, и на операции «Крестовый перевал» можно было поставить большой и жирный крест. А так весь удар приняли на себя спецназовцы.
Первый наскок отбили. Осмотрелись, рассредоточились. Живой силы противника на верхотуре собралось немного – человек пятнадцать. Но вскоре стало ясно, что снизу и с юга подтягиваются другие боевики.
– А где же наше подкрепление? – тоскливо спросил молодой лейтенант. – Подполковник же обещал…
Покусывая губы, Ткач приказал:
– Бери половину бойцов и занимай позицию здесь.
– Зачем?!
– Подкрепление, которое ты ждешь, полезет по протоптанной нами тропе. Понял?
– Понял. А вы?
– Надо растянуть позицию, чтоб нас не взяли в клещи. Мы отойдем немного к восточному склону, а ты постарайся удержать тропу. Просто удержи тропу, лейтенант, понял?
– Понял. Постараемся…
Андрей кликнул девятерых бойцов, и группа стала ползком перемещаться влево…
Перестрелка на вершине узкого горного хребта Юкуруломдук то угасала, то вспыхивала с новой силой. Лейтенант-то удержался, а вот Ткачу приходилось туго. Он потерял четверых, но не прекращал маневрировать, отвлекая на себя все больше и больше «духов». Позже завязалась рукопашная, в результате которой еще два спецназовца остались лежать на снегу. В какой-то момент остатки крохотного отряда оказались сначала сброшенными на восточный склон, а затем и плотно зажатыми в кольцо. Настолько зажатыми, что надежд на спасение практически не было.
А дальше случилось последнее из серии «непредвиденных обстоятельств»…
Подполковника, приведшего на вершину подкрепление, встретили четверо: лейтенант и три спеца из его группы.
Яркое солнце и слепящая белизна чистого снега, полный штиль и абсолютное безмолвие. Ни стрельбы, ни криков.
– Что? Что произошло?! – изумленно оглядывался вокруг подполковник.
Губы лейтенанта тряслись. То ли от холода, то ли от испуга.
– Лавина, – выдавил он севшим голосом. – Пару минут назад внизу грохнул взрыв, с вершины восточного склона сорвался огромный пласт снега и…
– Лавина?
– Так точно. Всех накрыло. Всех до одного… И наших парней, и «духов»…
