Сергей Зверев
Курс на дно
1
Индонезия. Остров Суматра
Джунгли выглядят примерно одинаково в любой точке мира, расположенной неподалеку от экватора, будь то дебри в районе Амазонки, ядовито-зеленые заросли Вьетнама или всем известные по книгам Киплинга таинственные чащи Индии. Везде много самой разнообразной зелени, перевитой лианами, экзотических цветов, зверья, птиц, змей, пауков и прочей гадости, коей несть числа. Везде очень жарко, сыро и душно… Вот только воспоминания о «великолепии диких джунглей» у каждого остаются свои, особые: восторженный турист, проведший пару недель где-нибудь в Малайзии, вспомнит недурной отель с кондиционером, катание на слоне, море, пляжи и прочую дребедень, а джунгли, которые, скорее всего, увидит лишь из окна комфортабельного автобуса, назовет «зеленым раем»; а вот какой-нибудь бывший «зеленый берет» из американской глубинки, прошедший более чем серьезную подготовку в Форт-Брэгге и сполна изведавший все прелести вьетнамских болот, кишащих змеями и вьетконговцами, наверняка вспомнит джунгли с отвращением и обзовет эти «поганые мокрые заросли» «зеленым адом»…
Создавая нашу Землю, Всевышний, видимо, опасаясь, что материалов может не хватить, кое-где экономил, и таким образом получились тундра, степи-саванны-прерии, огромные пустыни и безжизненные нагромождения холодных гор. Потом, похоже, всего осталось слишком много, и все это досталось тропикам: невероятно богатый растительный и животный мир, много солнца, много ливневых дождей. Кроме массы вещей интересных и полезных, жарким тропикам таинственным образом досталась и способность рождать множество мерзких и страшных болезней вроде бубонной чумы, холеры и почти безобидной на их фоне малярии. Где-то в глубине душных болот зарождались и до сих пор зарождаются смертельные вирусы, распространяются, мутируют и, невидимые, несут людям болезни и смерть… По неведомой причине родиной многих известных недугов вроде того же «птичьего гриппа» как раз и стали районы Юго-Восточной Азии: Южный Китай, Мьянма, Малайзия с Индонезией и им подобные теплые страны. Именно поэтому и Международная научная экспедиция, направленная известной организацией с названием, включающим слова «Красный Крест и Красный Полумесяц», для изучения уже известных и новых вирусов, расположилась на восточном побережье острова Суматра – почти на линии экватора и примерно напротив отделенного Малаккским проливом знаменитого города-порта-государства Сингапур…
…Обильный ливень прекратился так же внезапно, как и начался, и все вокруг засверкало-заискрилось еще более яркими красками; вновь ошалело закричали-запищали на все голоса птицы в недалеких зарослях, примолкшие было на время дождя, стеной обрушившегося на побережье и на крохотный поселок экспедиции, состоявший из нескольких сборных домиков, в самом большом из них, отмеченном мачтой с лениво шевелившимся флагом с изображением красного креста и полумесяца, расположилась лаборатория.
– Эдуард Викторович, а у вас в школе прозвище какое-нибудь было?
Темноволосая девушка лет двадцати пяти, очень приятной внешности, в которой легко угадывалось присутствие восточной крови, с интересом взглянула на начальника экспедиции – естественно, «ученого с именем», доктора медицинских наук и своего непосредственного шефа, колдовавшего над электронным микроскопом. Шеф, Эдуард Ракитин, ничуть не напоминал растиражированный образ полусумасшедшего профессора с всклокоченной шевелюрой, бегающего около школьной доски с мелком в руках и бормочущего что-нибудь вроде архимедовского «Эврика!». Напротив, доктор наук был высок, поджар, широк в плечах и довольно недурен собой. Единственное, что при желании можно было найти общего с киношным профессором, – это пышная светло-русая шевелюра, но у Ракитина она была чисто вымытой и ухоженной. Дополняли образ почти голливудского супермена холодноватые и порой иронически-насмешливые серые глаза, умевшие быть и злыми, и жесткими.
– Что? А, прозвище… – Доктор на секунду отвлекся от окуляров микроскопа и, что-то торопливо черкнув в блокноте, повернулся к обаятельной девушке-ассистенту и добродушно улыбнулся. – Да вроде бы нет, не было. То Эдиком пацаны называли, то просто Ракитиным, в старших классах и в институте – Эд, док… Вообще-то, в детстве я свое имя ненавидел! Папаша с мамой в честь Эдуарда Хиля назвали – был в те годы страшно популярный певец… Да, собственно, почему был – он, слава богу, и сейчас жив-здоров! А может быть, папка имел в виду Стрельцова – тоже известный был парень, футболист…
– Так ненавидели-то за что? Нормальное имя – как у английских королей…
– За что? – вновь улыбнулся Ракитин. – А за то, что бабушка по вечерам кричала на весь двор: «Едик! Домой!!» Все люди как люди, а я – Едик! Хуже собачьей клички… Король Едик VI! Ты мне лучше вот объясни, почему ты Таня, а не Саида, Лейла или Гюльчатай какая-нибудь? У тебя ведь отец – узбек, так?
– Зато мама – русская, – лукаво улыбнулась Татьяна, – а от смешанных браков, между прочим, получаются самые красивые дети. И кроме того, мама преподавала в школе русскую литературу, а как же еще могла назвать свою дочь почитательница Пушкина? Все та же самая «милая Татьяна»…
– Кстати, барышня, а что милая Татьяна изволят делать сегодня вечерком, а? Принимаете сегодня? Как вы отнесетесь к визиту некоего вольнодумца-соседа, что «сумасброд и пьет одно стаканом красное вино»?
– Ну, до вечера еще далеко… Барышня подумает. – Татьяна неопределенно пошевелила ухоженными пальчиками с коротко, по-медицински, стриженными ноготками и устало добавила: – Мы, товарищ начальник, между прочим, еще и не обедали…
– Что там у них сегодня? А впрочем, что я спрашиваю… Суп куриный «сотей аям», курица карри, салат типа местный силос… тьфу! – Эдуард Викторович сжал кулаки, со вкусом потянулся и мечтательно произнес: – Ох, Танечка, а как же хочется жареной картошечки с лучком и хрустящей корочкой, да с огурчиком маринованным, да под соточку-другую ледяной водочки! А потом выйти на балкон покурить, а там – морозец, звезды и снежок тихо-тихо падает…
– До «снежка» нам еще далеко… – погрустнела девушка. – Так что там у вас? Не виден ли на электронном горизонте неведомый грозный враг человечества?
– А знаете ли, сударыня, вы напрасно иронизируете! – Ракитин посерьезнел и жестом пригласил девушку взглянуть сначала в окуляры микроскопа, потом продемонстрировал какие-то таблицы с результатами экспериментов на мониторе ноутбука. – Видите? Похоже, у этой твари невероятно короткий инкубационный период, и при благоприятных условиях…
– Мы будем иметь новый вирус похлеще любого свиного гриппа, как сказали бы в Одессе?
– Мы, милостивая государыня, – понизив голос, торжествующе заявил доктор, – уже его имеем! Смотри!
Ракитин подошел к лабораторному холодильному шкафу, открыл дверцу и осторожно извлек три самые обычные пробирки, тщательно закрытые притертыми пробками.
– Вот! И как вы думаете, несравненная Звезда Востока, что это?
– Так ты уже…
– Да-с, сударыня! Это чистый штамм… Так что до прохладных российских снегов не так уж и далеко! Мы доведем исследования этой заразы до конца, потом будет вакцина, а потом… На нобелевку, пожалуй, рассчитывать рановато, но… Ты «Укротительницу тигров» с Касаткиной смотрела? Так вот. – Ракитин подбоченился, придал лицу напыщенно-глуповатое выражение и голосом, очень похожим на филипповский, объявил: – «Казимир Алма-азов – это имя! Это – афиша, это – касса!» Так что мы, Танечка, уже вошли в клетку с тиграми, почти всех укротили, и скоро наши гастроли в этих райских местах закончатся! И слава богу! Провались он, этот рай! Домой хочу…
Ракитин аккуратно поставил пробирки в углубления лабораторной подставки, несколько секунд, склонив голову, полюбовался на результаты своей работы и, хрустнув пачкой, закурил длинную сигарету.
– Эдуард Викторович, – притворно ужаснулась Татьяна, – в лаборатории! Как можно-с?! Вон наше будущее светило науки бежит – сейчас вам попадет за вопиющее нарушение чистоты эксперимента!
Ракитин мельком глянул в окно: к домику важной походкой приближался смуглый мальчонка лет двенадцати – Али, сын местного фельдшера, старательно исполнявший при лаборатории обязанности младшего лаборанта. Али мастерски мыл пробирки, делал каждодневную уборку и кормил томившихся в клетках подопытных крыс, мышей и кроликов какой-то местной породы. Мальчонка знал около сотни английских, десятка два немецких слов, мог выговорить «спасибо», «здравствуйте» и «пожалуйста» по-русски и лопотал еще на парочке местных наречий, так что вполне мог претендовать на звание полиглота. Кроме почти взрослой солидности и старательности, Али имел еще и заветную мечту: выучиться в университете, стать эпидемиологом и уничтожить все виды и разновидности тропических болезней, ежегодно уносивших в местных краях не одну и не две жизни. Правда, мечта могла и не осуществиться, поскольку семья фельдшера отнюдь не купалась в деньгах. Причина столь скромного достатка была очень простой: согласно статистике на каждого индонезийца приходилась часть «всеобщего валового продукта» величиной немногим больше двух тысяч американских долларов – почти в семь раз меньше, чем у соседей из Малайзии…
– Точно, попадет, – ухмыльнулся доктор, но сигарету прятать не спешил.
Али возник на пороге, широко улыбнулся, поздоровался и тут же недоуменно нахмурился, заметив в руках профессора дымившуюся сигарету. Белый доктор, конечно, почти бог, но и богам, по мнению Али, в медицинской лаборатории наглеть не стоило бы…
– Мой юный коллега, не нужно ворчать! – улыбнулся Ракитин и пояснил: – Сейчас кондиционер все быстренько вытянет. А между прочим, господа, есть любопытный почти медицинский факт: в комнате, где курят, очень хорошо растут цветы, так-то! Как дела, Парацельс?
– Хорошо дела! Вам обедать пора, а мне надо кормить зверьков и убираться…
– Слушаюсь, сэр! – Доктор по-американски отдал честь и неспешно вернул свои пробирки в холодильник. – Трудись, мой друг, а мы – на обед. Труд создал из обезьяны… А кстати, кто и когда видел, как обезьяна трудится – сено косит, например, а? Что-то тут наука явно намудрила… Да, к холодильнику и к ноутбуку не прикасаться, ферштейн-андерстенд?
– Йес, сэр! Есть не прикасаться! – Али тоже козырнул в ответ, но вполне серьезно. – Али знает порядок и никогда не нарушает его…
Татьяна была уверена, что мальчишке страшно хотелось добавить: «В отличие от некоторых профессоров», но уважение к белым и воспитание заставили Али промолчать. Да и работой, за которую по местным меркам неплохо платили, мальчишка очень дорожил…
2
Есть известное выражение о том, что человек никогда не устает любоваться женщиной, огнем и водой. Иногда в перечень произвольно вносят играющего ребенка, бегущую лошадь и другие не менее прекрасные и завораживающие взгляд вещи. Сюда же, пожалуй, можно присоединить корабли… Нет, конечно, не аляповатые сухогрузы и танкеры с облезлыми бортами и грязно-рыжими потеками ржавчины, не портовые трудяги буксиры, а настоящие корабли: легкие стремительные парусники с воздушными крыльями белоснежных парусов и хищно-изящные, мощно разрезающие высокими форштевнями морские и океанские волны военные эсминцы, крейсеры и прочие пенители морей. Есть в них особая суровая красота, вызывающая уважение, гордость за родной флот, порой почти детский восторг, а иногда и легкое тайное недоумение, вызываемое полным забвением уроков школьной физики: «Такая железяка! Интересно, а чего это он не тонет?! Топор-то вон…»
…Эсминец, резавший голубые воды Южно-Китайского моря, был красив, поблескивал новенькой серой окраской и всем, чему положено сверкать на военном корабле, нес на флагштоке флаг российских ВМС и производил впечатление грозной военно-морской единицы, хотя таковой являлся не вполне: корабль пока был лишен всяческого бортового, положенного по штату, вооружения. Эсминец был недавно построен российскими военными корабелами на верфях Владивостока по заказу дружественной Индии и сейчас следовал курсом на уже недалекий Сингапур и далее через Малаккский пролив в океан Индийский, до порта назначения с красивым названием Калькутта, где новенький боевой корабль следовало передать индийским ВМС. Именно поэтому на бортах эсминца вместо названия красовался всего лишь простой бортовой номер, экипаж был кадрированным, то бишь включал лишь необходимое для управления корабельными системами и механизмами количество офицеров и матросов. А поскольку тяжелого вооружения на эсминце не было, а в море порой случается всякое, экипажу был придан взвод морской пехоты под командованием сумрачно-немногословного старшего лейтенанта Кравцова, мужика жилистого и, судя по длинному шраму на левой щеке, кое-что на этом свете повидавшему. А если брать в расчет, что отряды спецназа морской пехоты отметились и в чеченских войнах, и много где еще, то старлей, вполне возможно, краешком глаза что-то успел увидеть и на том…
В жизни любого солдата-срочника, кроме занятий, учений и несения всех видов службы, есть вещи и приятные, вроде получения писем, увольнений и отпусков. В этот небогатый перечень можно внести и короткие минуты, когда солдат может слегка расслабиться: перекурить с друзьями в уютной беседке-курилке, написать письмо своей девушке или родителям, подкачать мышцы на снарядах спортгородка – минуты, которые в армиях всего мира именуют личным временем. Причем количество этих самых минут частенько напрямую зависит от срока службы: молодому солдатику, носящему множество титулов вроде «салабона», обычно расслабляться почти не приходится, а вот у бойца, срок службы которого перевалил за полтора года и на его горизонте уже вполне явственно вырисовывается желанный дембель, почти вся служба превращается в личное время. И большинство старослужащих, тоже по армейским обычаям имеющих несколько почетных титулов наподобие «деда», большую часть своего честно заслуженного досуга заполняют заботами о красотах дембельской парадки и дембельского альбома, а наименее ленивые усиленно качаются, старательно наращивая бицепсы-трицепсы и грудные мышцы, словно заранее предчувствуют, что на гражданке время для какого-либо спорта у них вряд ли найдется и накопленный в армии багаж придется как-то растягивать на долгие годы «мирной» жизни…
Чем может заниматься в свободное время российский солдат, волей командиров и причудливой судьбы занесенный в жаркие тропики в паре шагов от экватора, о котором раньше он, сидя на скучноватом уроке географии в своей надоевшей школе и разглядывая за окнами еще более скучные грязновато-белые сугробы, не мог и мечтать? Правильно, солдат найдет укромное местечко, уляжется на кусок брезента и подставит свои северные бледности горячему щедрому солнцу тропиков!
– М-да, пилю-пилю, а оно все еще не золотое… – Светловолосый паренек скептически осмотрел свои бока, грудь и руки и чуть завистливым взглядом покосился на возлежавшего чуть поодаль товарища. – Ты, Никонов, уже как цыган или индус, а я все еще как рак – только краснею как свинья-альбинос, а нормального загара нет как нет! Тебе хорошо, ты от природы смугловатый, а я… Вроде и не рыжий, а загораю плохо…
– А может, ты финн какой. – Сержант Никонов довольно потянулся и заложил крепкие смуглые руки с могучими бицепсами под голову. На правом плече темно-синими линиями ветвилась затейливая татуировка с двумя аббревиатурами, означавшими Тихоокеанский флот и Особые морские разведотряды. – У меня на гражданке подруга одна была: вроде тебя, загар ее не брал. Так по ее коже, бывало, чуть посильнее пальцем проведешь – сразу полоса красная… А так вообще была девка нормальная… В общем, во всех местах все путем…
– А почему была? Умерла, что ли? – недоуменно приподнял голову светловолосый.
– С какого это перепугу? – иронично хмыкнул Никонов. – Жива-здорова, насколько я знаю. Да просто замуж она вышла, кажись, даже пацаненка родила… Ну, в общем, обычная история: любила, плакала, ждать обещала. А два года – это все же срок… Так что поплакала – да и успокоилась! Да не, я не в обиде, чего там… Ну, подвернулся мужик нормальный, с квартирой, с бабками, позвал – она и пошла. Да, наверное, и правильно сделала. С меня, детдомовского, что взять-то? Ну, приду я, положим, из армии, так пока поднимусь, пока то да се… Да нормально все! Сначала, правда, обида жгла, а потом мозгой прикинул – оно и к лучшему! Свободен, никому ничего не должен… Да и на гражданку не сильно-то и тянет – кому я там нужен? Я, может, на контракт останусь… А че? С таким мужиком, как наш Кравцов, служить можно… Слушай, Серега, ну со мной понятно все, а вот как ты в армии оказался? Предки вроде нормальные, че, папаша отмазать не мог, что ли?
– Да мог, наверное… – Сергей на минуту задумался и чуть смущенно продолжил: – Вообще-то, я сам… Просто отец все время повторял, что мужик должен решения принимать сам, что за чьи-либо спины прятаться стыдно и все такое… Я после школы в институт поступил, сам, без всякого блата и взяток, учеба пошла – вроде все нормально. А потом присмотрелся и понял, что поступить-то можно, а вот потом… За все плати! А откуда у отца с матерью деньги возьмутся, чтобы все пять лет меня тянуть?! Мама – учительница, батя – простой инженер, как Райкин говаривал… В общем, когда одна сволочь там в открытую начала намекать, что просто так я экзамен по его предмету не сдам, я просто послал его и ушел! Да и не один он там был такой… В общем, все за бабки! А раз из института ушел, то тут же в ящике почтовом и повесточку обнаружил. «Дорогой товарищ Лагодич, а не желаете ли Родине долг отдать?» Хотя я у Родины еще ничего, вообще-то, и не брал… Конечно, страшновато было: дедовщина, унижения, горячие точки – сам понимаешь. Но, как говорит батя, «мужик должен», и я подумал, что я ничем не лучше остальных, отслужу, а там видно будет! Думаешь, я дурак, да?
– Ну че сразу дурак… Нормально, – лениво пожал плечами сержант. – Просто тебе повезло как не знаю кому… Вот смотри, загибай пальцы, салабон! В спецназ морской пехоты попал – это раз! Круто? Круто. Земляка Митьку Никонова здесь встретил – два! Тоже, брат, не последнее дело… К Кравцову во взвод попал – три! Я сам еще тогда салабоном был, когда он к нам в роту пришел. Построил взвод, мрачно так посмотрел на нас, «молодых», на «дедов», да и говорит: «С этой минуты во взводе будет только один дед – старший лейтенант Кравцов! Если хотя бы краем уха про дедовщину и прочую хрень услышу – виновным сначала башку оторву, а потом… Про потом лучше вам, сынки, и не знать!» И уж не знаю как, но слово свое старлей сдержал! Да за такого командира… такого мужика и от пули закрыть собой можно, точно тебе говорю! И четвертое: мы с тобой, два простых лоха из Светлогорска, сейчас загораем на халяву на самом экваторе, когда другие пацаны плац топчут да по полосе препятствий как лошади потные носятся! И это, брат, тоже везуха, это тоже круто! Да еще и в этой… как ее… в Калькутте, в настоящей Индии побываем!
– Да уж, настоящее «хождение за три моря» получается, как у Афанасия Никитина… До Калькутты еще дойти надо, – с сомнением покачал головой Лагодич. – Сейчас Сингапур будет, а потом Малаккский пролив – между прочим, самое пиратское местечко в этих краях! Я читал, что этот пролив – главный морской путь, соединяющий Тихий океан с Индийским, в Индонезию, Индию, Китай, да еще и для Южной Кореи с Японией через него грузы идут. Это, считай, то же, что Суэцкий и Панамский каналы. А пролив, между прочим, в самом узком месте всего два с половиной километра! И пираты – всякий сброд, но преимущественно малайзийцы – шустрят в этих водах испокон веков, можно сказать… Они тут до того местные власти довели, что те военное патрулирование пролива организовали!
– Да нам-то, думаю, по барабану! Они ж, наверное, не совсем бараны, чтобы на военный эсминец кидаться! Им, наверное, что-нибудь «торговое» подавай… – Никонов пренебрежительно фыркнул и потянулся за формой, лежавшей рядышком на брезенте. Для «индийского» похода старшина их разведроты неисповедимыми путями, известными только умудренным большим опытом и жизненной сметкой прапорщикам, добыл песочного цвета легчайший «тропический» камуфляж, подозрительно напоминавший натовский, но обозначенный, где положено, знаками различия российской морской пехоты и украшенный шевроном ОМРО на рукаве: скрещенные голубые молнии на фоне якорной мины. Надпись расшифровывалась просто: «Особый морской разведывательный отряд». В просторечии еще короче: спецназ. В итоге от стандартной формы у ребят остались только черный форменный берет и тельняшка, которые ни один морпех не поменяет даже на офицерскую фуражку какого-нибудь майора медицинской службы…
Сержант быстренько облачился в светлую удобную форму и, затягивая шнуровку высоких ботинок, уверенно подытожил:
– А если этим работникам ножа и топора все же что-то нехорошее в голову ударит и они на наш эсминец полезут… Ну, пусть рискнут здоровьем! Пушек у нас, конечно, нет, но все-таки «калашниковы» половчее детских рогаток будут! Так что, если что… Мы этим смуглым ребятам на раз объясним, что между русской морской пехотой и простыми мужичками, замученными работягами с сухогруза-торгаша, ну очень большая разница! Давай одевайся шустрей – через полчаса на ужин построение, а потом и в караул… Через день – на ремень! Вообще-то, мне вся эта экзотика уже поперек горла! Ну хоть бы чуток попрохладнее в этих тропиках было… Хоть и по полосе разведчика не носимся, а все равно вечно мокрый, как в сауне…
Через пару минут «друзья-однополчане» уже дробно сыпали высокими ботинками по гулким металлическим ступеням высокого трапа, спускавшегося на нижнюю палубу, где уже кучковались, покуривая и готовясь к построению, ребята из их взвода.
В эти же самые минуты в офицерской кают-компании старший лейтенант Кравцов обсуждал с командиром эсминца, капитаном второго ранга Меркуловым, задачи и особые подробности дальнейшей службы своих подчиненных.
– Так, старлей, заходим в Сингапур, становимся на рейде и берем лоцмана – мой штурман, конечно, парень опытный, но в проливе среди всех этих островков сам черт ногу сломит! Да и движение там, как в Москве в какой-нибудь час пик. – Капитан небрежно бросил на карту глухо стукнувший циркуль. – Ну а у твоих морпехов задача одна: бдить в оба глаза, нести службу согласно караульному уставу, а в случае чего действовать согласно обстановке и вводным! Даст бог, на эсминец никто кинуться не посмеет, но, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай! Не сплошают твои орлы, старлей, если что?
– Не сплошают, товарищ капитан второго ранга! – Кравцов прикинул расстояние по карте: получалось, что «не плошать» его ребятам придется не один день, поскольку пролив тянулся ох и долгонько! Но служба есть служба, а уж в своих бойцах старлей был уверен на все сто – множество часов, проведенных на стрельбище и в спортгородке, затраченных на марш-броски и на занятия по рукопашному бою, не прошли для морпехов впустую…
…Чистенький, шумно-деловой Сингапур остался позади, трудяга-катерок лоцманской службы, обвешанный по округлым бортам старыми автомобильными покрышками, проводил пока еще русский эсминец через путаницу рассыпанных в проливе бесчисленных островов и островков, и корабль неторопливо взял курс на северо-запад…
