Сергей Зверев
С неба – в бой!
VII
Москва
В это же время
Семен Востряков проснулся от настойчивых телефонных звонков, чертыхаясь, вылез из-под одеяла, схватил трубку. К этому времени терпение абонента, видимо, иссякло, и Востряков услышал только сигнал отбоя. Посидел, зевая, несколько минут, согнувшись, внимательно разглядывая чернильную кляксу на углу старого ковра. Клякса напоминала амебу, которую обычно изображают в учебниках биологии.
Лицезрение кляксы с утра, когда спал всего несколько часов, да еще с крепкого похмелья, направило мысли Вострякова в область философии. Он подумал, что этому грязному пятну уже почти четверть века, оно нисколько не изменилось за весь отчетный период, а самое главное – никто ни разу даже не попытался его уничтожить. «Нет, вру, – поправил он себя, – после того как я здесь разлил чернила, мать заставила меня отмывать ковер стиральным порошком, только без толку».
Когда Востряков умывался, чистил зубы и соскребал свою двухдневную щетину, его философская мысль плавно перешла в сферу обобщений: «Вот так у нас все всегда. Никто без особой надобности пальцем о палец не ударит. А какая сейчас у всех надобность? Ясно какая – побольше денег…»
Мысль о деньгах вдруг неприятно его кольнула – Востряков вспомнил, что вчера оставил в ночных барах около полутора сотен долларов – сумму в масштабах его заработков очень приличную, которую пропивать в течение нескольких часов было если не полным кретинизмом, то, во всяком случае, безрассудством и глупостью.
Вчера Востряков отправился отдохнуть на несколько часов и неожиданно застрял чуть ли не на всю ночь. В каком-то «Бравом гусаре» он истратил тридцать долларов только за две рюмки кьянти, в «Зеленом змее» взял бутылку рома за пятьдесят долларов, где-то еще – бутылку виски…
Востряков отчетливо помнил лишь то, что в три часа утра почему-то допивал ее на бульваре в компании двух девиц. Облик их полностью испарился из его памяти. Когда и в каком месте он с ними расстался, тоже теперь было загадкой египетского сфинкса.
Зато отчетливо отпечатался в сознании другой эпизод. Дело было в начале его «ночного турне». В «Бравом гусаре» к столику, где сидел Востряков, «подкатила» восхитительная блондинка в вечернем платье с глубоким декольте:
– Простите, у вас не занято?
– Свободно, свободно, – он с излишней поспешностью отодвинул стул с противоположной стороны столика. – Садитесь, чувствуйте себя как дома.
Девушка не обратила внимания на натужный юмор, спокойно, с достоинством села, эффектным жестом раскрывая складки своего платья, чтобы соседу стали хорошо видны ее длинные стройные ноги. Удивляло почти полное отсутствие косметики на ее чуть вытянутом лице идеальной формы.
– Давайте знакомиться, – сказал Востряков. – Меня зовут Семен.
– Алина. У вас редкое имя. Во всяком случае, могу поспорить, что здесь нет ни одного Семена, кроме вас. Никита есть, Джон есть, даже один Никодим…
– Ваше имя гораздо более редкое. И убежден, что ваши тезки здесь тоже гарантированно отсутствуют, – парировал Востряков, поворачивая голову к официанту. – Будьте добры, кьянти. – А что вы будете пить?
– Какой-нибудь коктейль, – лениво сказала Алина, закуривая.
– Вы, как я понял, здесь часто бываете? – спросил Семен, когда официант ушел за заказом.
– Время от времени. Неплохое заведение.
– Но довольно дорогое. Достаточно сказать, что пятнадцать долларов за рюмку кьянти – хороший барьер для тех, у кого в карманах гуляет ветер.
– И часто он гуляет у вас? – Алина сощурилась, выпуская густые клубы дыма.
– Когда как. Раз в месяц могу себе позволить.
– Все с тобой ясно, – неожиданно выдала Алина. – А прикид классный. Можно обмануться. Чао, малыш.
Девушка резко встала из-за столика и, не дожидаясь своего коктейля, исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Грустно в одиночестве потягивая идиотское кьянти, Востряков думал о том, что совершенно не научился разбираться в людях. Поразился тому, что девица была не накрашена, и почему-то решил, что она «благородных кровей». А это всего-навсего проститутка, причем весьма высокого уровня. Видимо, в баре отирается много «денежных мешков». Небось берет по несколько сотен баксов за ночь.
«Прикид классный…» Востряков придирчиво осмотрел свою одежду: новый незатасканный английский костюм, свежая рубашка, итальянские ботинки. Обычный «джентльменский набор» среднего класса. Он усмехнулся: «Значит, мы оба обманулись».
После этого, собственно, и начался загул, результатом которого и стали почти пустые карманы, где теперь вовсю гулял ветер…
– Накаркал себе, придурок, – вздыхал Востряков, наливая в кружку крепко заваренный чай, давно известное проверенное средство от похмелья. – Теперь придется срочно куда-то тащиться. К Разуваю с пустыми руками не придешь.
Востряков по профессии был археолог, но уже пару лет с наукой дела не имел, подрабатывая фактически нелегальным бизнесом – раскопками курганов и поселений для продажи ценностей скупщикам археологических предметов. Иногда на душе скребли кошки, особенно когда приходилось бросать неописанный как надо памятник прошлого. Но Семен хотел зарабатывать хорошие деньги. И это перевешивало всё. Заканчивались раздумья и рефлексии, в руках оказывалась лопата, и начиналась увлекательная и в чем-то опасная деятельность так называемого «черного» археолога.
Обычно Востряков выходил на промысел в одиночку, поэтому все найденные ценные вещи присваивал себе, сдавая одному и тому же человеку – своему старому знакомому еще с институтских времен Коле Разуваю. Коля представлял собой уже законченный образец «темного коммерсанта»: скупал античные монеты, ржавые, но вполне сохранные мечи, ножи и кинжалы, обсидиановые и кремневые наконечники стрел и копий, средневековую утварь, украшения. Он не гнушался ничем – любой старинный предмет, если он, конечно, был относительно сохранен, имел вполне определенную рыночную стоимость. Где уж в дальнейшем обустраивал приобретенные ценности Разувай, сказать было сложно. Но круг его клиентуры и связей в области торговли стариной и антиквариатом являлся необычайно широким. Передвигался Коля на собственном черном «БМВ», жил в четырехкомнатной квартире в Замоскворечье, имел дачу в Коктебеле и не менее раза в год выезжал отдыхать за границу.
Заработки «черного» археолога Семена Вострякова выглядели на порядок скромнее. Только однажды, полтора года назад, он сразу получил от Разувая солидную сумму в размере пяти тысяч долларов. И было за что – он притащил целый ворох арабских монет десятого века, золотые украшения сарматского времени и настоящий скифский меч – акинак, правда, поврежденный лопатой одного из помощников.
Востряков бросил тарелку и сковородку, в которой жарил яичницу, в раковину, закурил, лег на диван. С какой-то брезгливой тоской осмотрелся по сторонам. Обстановка его убогой двухкомнатной квартиры навевала страшную тоску. Пристанище безработного холостяка! Когда-то давно эта комната видела прекрасную молодую женщину, которая жила здесь, сидела в мягком халате на диване, готовила обед на кухне. Ее образ стерся, размылся, затерялся среди всей этой шелухи…
Сейчас вокруг – пыльный пол, пожелтевшие обои, которые с трудом маскируют сплошные стеллажи, заставленные книгами и археологическими сувенирами. У окна, прямо на полу, лежат полиэтиленовые мешки, наполненные всяким хламом, который не взял даже Разувай, – осколками керамики, гильзами, кремневыми отщепами.
Вообще-то Востряков собирался ехать на Кубань. Прошлой осенью он там неплохо покопался, благо помогал ему за скромную мзду местный шизофреник из Управления по охране памятников, всерьез убежденный, что именно на Северном Кавказе находится прародина человечества. Подобная идея, по мнению шизофреника, могла быть доказана только дотошными исследованиями, которые при этом под силу лишь представителям неофициальной науки: «мол, в институтах сидят одни негодяи и жулики, и им дела нет до подлинной истории». Востряков, что называется, «попал в струю». Большого труда не стоило убедить борца за «истинную историю», что ему встретился единомышленник, который готов попотеть во славу Кубани. Спустя несколько часов перед Семеном была подробная карта всех местонахождений от «палеолита до Главлита», и он не преминул похвалить бескорыстного адепта «черной» археологии. Стоит воспользоваться его услугами еще раз…
Когда Востряков тщательно изучал железнодорожное расписание, выбирая себе подходящий поезд до Краснодара, зазвонил телефон.
– Ты дома? – донесся издалека возбужденный голос Разувая.
– Коля, меня уже нет. Я на пути в Кубань.
– Востряков! Срочное дело! – Разувай тяжело дышал, словно только что пробежал тысячеметровый кросс.
– Какие дела? Хочешь мне в долг дать пару штук? Я не откажусь. А вообще-то, Коля, я пустой, как ведро в засуху…
– Помолчи! Говорю тебе: сроч-ное де-ло! Понимаешь? Короче, я сейчас у тебя буду. Через полчаса. Не пожалеешь. Озолочу. Жди. Я с Крымского моста сворачиваю.
Гудки отбоя. Востряков сидел с трубкой в руках и ничего не понимал. Разувай так себя еще никогда не вел! Да и дома у Семена был последний раз, наверное, больше десяти лет назад, еще в студенческие годы. Теряясь в догадках, Востряков стал приводить квартиру в порядок: подмел полы, вытер пыль, сложил разбросанные вещи, вымыл посуду. Когда собирался вынести мусор, у самой двери столкнулся с Разуваем.
Коля даже не нашел места для шутки. Красный, взмыленный, он ввалился в квартиру и сразу побежал в комнату, не снимая обуви и не спрашивая разрешения.
– Что за фигня в конце концов? – Востряков поставил ведро посередине коридора, раздраженно захлопнул дверь.
– Слушай сюда, – Разувай утонул в глубоком кресле, расстегнул пиджак, который с трудом облегал его тучное квадратное туловище. – Дело очень спешное.
– Это я уже слышал, – Востряков сел напротив на скрипучий старинный стул с покосившимися ножками. – Раз спешное, так поторопись.
– Короче, я попал. Выручай, – Разувай снял очки. Протер их толстыми пальцами, водрузил обратно на нос. – Есть один очень крутой дядя. Считай, что авторитет. Свою бандитскую бригаду имеет. Держит всю скупку. Крепко держит…
Разувай сжал кулаки, показывая силу авторитета. Потом вытащил из кармана старинный серебряный портсигар, закурил сигарету.
– Ну не всю, конечно… Но сил у него немерено. Так вот. Я с ним напрямую дел не имел. Сам понимаешь! Ну а тут вчера ночью, представь, в два ночи, он вдруг мне звонит. Здравствуй, так, мол, и так, Коля, с тобой говорит Алексей Тушинцев. Так и сказал… Хотя и погоняло у него имеется – Антиквар! Мог сказать, я бы сразу допер. А то какой-то Тушинцев! Ну я соответственно и говорю: что, Тушинцев, мать твою, еще попозже не мог позвонить? Он тут мне и раскрывает карты! Меня аж дернуло! Извините, говорю! Ну это все лирика… Главное в другом – ему срочно нужен копальщик. Причем профи. А суть вся в том, что, если я его сегодня же не найду, мне наступает полнейший абзац! Во-первых, на меня менты заводят одно дело по продаже картины. Ну, это неважно… А во-вторых, его ребята конфискуют, конкретно, ты понимаешь, конфискуют мои товары. Я сейчас очень много раскинул, решил закрома очистить. А у них все выходы есть. Мне и пикнуть не дадут! Так что помогай.
– Подожди, – Востряков поднялся, взял сигареты, тоже закурил. – Я что-то не пойму. Ты хочешь сказать, что бандитскому авторитету понадобился археолог? Так?
– Именно так. Не обычный бугровщик, а профи. А у меня, кроме тебя, других кандидатов нет!
– Но зачем? Это какая-то херня.
– Послушай, Сема, – Разувай наклонился вперед, округлив глаза, – ты себе даже не представляешь, на что способны эти люди! Если они что-то говорят, у них лучше не спрашивать подробностей. Меньше знаешь, крепче спишь.
– И куда профи должен ехать? В особняке этого Тушинцева ковыряться?
– Нет, тут все просто. Белецкая область, город Монастырск. Ты ведь, кстати, где-то там служил? Сам же рассказывал.
– А при чем здесь…?
– Я тебе еще раз повторяю: спрашивать у них не принято. Сказали – надо, значит – надо. Выручай, а? Семка, я тебя очень прошу! Ну хочешь, я тебе еще от себя пару штук дам?
Разувай судорожно вытащил из внутреннего кармана портмоне, раскрыл его, достал пачку долларов.
– Что означает – еще от себя? Бандиты платят хорошие деньги?
Разувай вдруг рассмеялся хриплым нервным смехом:
– Смешной ты, Востряков! Конечно. Условия простые: две недели работы, оплата – десять тысяч долларов. Если сделаешь все, как надо, получишь еще столько же…
– Или пулю в висок?
– Нет, нет! – Разувай замахал руками. – В этом смысле не менжуйся. Они слово держат. И запомни: специалистов бандиты просто так не мочат… Ну как? Согласен?
Востряков посмотрел на свои самодельные полки, пожелтевшие обои, чернильное пятно на ковре:
– Слушай, а это ты мне с утра трезвонил?
– Не только с утра. Всю ночь! Ты уж меня извини, старина, но больше не к кому обратиться, поверь! И потом… Тебе же деньги нужны? Сам же говорил…
– Нужны, – задумчиво проговорил Востряков. – Когда ехать?
– Сегодня. В ночь. Там тебя встретят.
Закрыв дверь за Разуваем, Востряков посмотрел на себя в зеркало и сказал:
– Может быть, теперь ветер обойдет стороной карманы этого человека? Что скажешь, спецназ?
Из зеркала на Вострякова тяжело смотрел хмурый усталый человек средних лет. Какой это десантник? Пьяница специального назначения!
Да, жизнь есть борьба!
Семен грустно усмехнулся и пошел собирать вещи.
VIII
Левый берег Белицы,
30 километров юго-западнее Монастырска
18 сентября 1943 г
Резкий звук автоматной очереди прозвучал громом. Круглов увидел, как упали три солдата, еще один метнулся в сторону, офицер отскочил за борт грузовика. Переместившись влево, Круглов рывком поднялся, пробежал зигзагами короткую дистанцию, продолжая стрелять уже вслепую. Он создавал иллюзию партизанской атаки – немцы должны были поверить, что им противостоят по крайней мере двое бойцов. Опустошив один неполный рожок, Круглов прыгнул в высокую траву, откатился на несколько метров, молниеносно вставил новый магазин.
Следующей очередью он свалил офицера. Это было несложно – тот двигался неумело, дилетантски, что выдавало в нем человека, незнакомого с условиями передовой. Сначала бросился за кузов ближайшего грузовика, затем почему-то выскочил на незащищенное пространство, суетливо размахивая руками, попытался сделать выстрел из пистолета, но рухнул вниз, сраженный прямым попаданием в голову.
Два солдата залегли в канаве у колес первой машины, отвечая короткими очередями. Водитель, стоявший у разбитой машины, скрылся на другой стороне дороги. Круглов решил, что тот не опасен, и подумал, что пока на него можно не обращать внимания. Он бросился вперед по классической схеме атаки, упал после короткой перебежки, выплюнул из своего автомата заряд свинца. До разбитой машины оставалось метров семьдесят.
Круглов успел выстрелить еще раз, ощутил, как косая очередь одного из солдат прошла прямо над его головой, изо всех сил рванулся к дороге. Прыгнул в кювет, перекатился, занимая новую огневую позицию.
Солдаты палили, не переставая. Видимо, как догадался в конце концов Круглов, боеприпасы были у них прямо под рукой. Может быть, в тех ящиках, которые они выгружали из грузовика?
Круглов заменил последний рожок, метнулся к колесам ближайшей машины, обежал кузов и, прицелившись, выпустил короткую очередь по огневым точкам у первой машины. Один из двух немецких стрелков умолк. На бегу боковым зрением Круглов смог зафиксировать, что шофер с другой стороны дороги наконец начал беспорядочную стрельбу из винтовки. «Долго же ты собирался, идиот!» – подумал Круглов, посылая очередь в его сторону.
В этот момент солдат у первой машины не выдержал. Он вскочил и открыл огонь, держа автомат у пояса. Но Круглов его опередил. Солдат рухнул как подкошенный. Шофер же, видя, что остался в одиночестве, дрогнул и «сломался». Он отбросил в сторону винтовку и робко выглянул из укрытия, подняв руки.
– Дурак! – громко сказал Круглов, посылая в его сторону последний патрон.
На мгновение настала тишина, постепенно наполняясь звуками далекой орудийной канонады. Круглов присел на землю, вытирая пот со лба. Он был весь мокрый, как из бани. Никогда еще за два года войны, сначала против немцев, потом, после плена и вербовки, наоборот, на их стороне, не приходилось ему воевать в одиночку. Тяжело ощущать отсутствие рядом соратников, трудно рассчитывать только на свои силы…
Круглов вслушался, отметил едва заметное движение сбоку от себя. Он мгновенно вскочил, осмотрелся.
А ведь офицер был жив! Молниеносно сообразив, откуда исходит опасность, Круглов оторвался в сторону от борта машины и, не раздумывая, спрыгнул в кювет. И недаром – щелкнул сухой пистолетный выстрел, в полуметре от его головы просвистела пуля. Засекая местонахождение противника, Круглов автоматически нажал на курок. Выстрела не последовало. Как же он забыл? Все! Патроны кончились.
Но офицер, видимо, тоже израсходовал всю обойму. Когда Круглов выскочил из-за кабины первой машины, рассчитывая на внезапность атаки, то увидел картину приближающейся агонии. Офицер еще был жив, но уже не имел сил подняться с земли. Из раны на голове сочилась кровь.
– Nicht shissen, nicht shissen, – лопотал офицер, с ужасом наблюдая за Кругловым.
Он попытался поднять руки, этот лысоватый полный человек лет сорока, с лейтенантскими погонами сухопутных войск вермахта. Стрелять он уже не мог – в пистолете кончились патроны.
– Shissen! – передразнил его Круглов и, подняв винтовку одного из солдат, выстрелил в офицера, почти не целясь.
IX
Село Васильевские Дворы
8 км южнее Монастырска
27 апреля 2004 г
День
Школа, расположенная на высоком холме, круто обрывающемся в сторону Белицы, являла собой образец невзрачной типовой планировки провинциальных образовательных учреждений. Четырехэтажный корпус сильно обветшал от времени. Кирпичи кое-где вывалились, штукатурка со стен местами обсыпалась, асфальтовая площадка перед входом покрылась трещинами, даже стальная перекладина турника на краю маленького стадиона была выгнута посередине.
Анисимов оставил машину у ограды, перед густыми зарослями бузины и сирени, строго наказав водителю никуда не отлучаться, и по узенькой дорожке, выложенной неровными бетонными плитами, быстро пошел по школьному двору.
Было около часа дня. Входя в здание, капитан с радостью подумал, что приехал вовремя – попал как раз в самый разгар занятий. В широких коридорах первого этажа, покрытых вздувшимся линолеумом, ему не встретилось ни души, лишь вдалеке мелькнула одинокая фигура уборщицы с ведром и шваброй в руках. Поражало отсутствие охранника или хотя бы вахтера. «Странные люди – всё нараспашку, как двадцать лет назад», – подумал Анисимов, останавливаясь перед директорским кабинетом.
Вежливо постучав в дверь, он заглянул внутрь:
– Можно?
Миловидная женщина средних лет поднялась ему навстречу из-за стола, заваленного ворохом каких-то бумаг, сделала шаг вперед, смотря на капитана большими удивленными глазами:
– Я вас слушаю.
– Прошу прощения, вы директор школы?
– Да, я. А вы, извините?
– Капитан Анисимов, уголовный розыск.
Директриса тревожно замерла на мгновение, потом совершенно неожиданно улыбнулась, облегченно вздохнула, взмахнув руками, будто сбрасывая с себя некую тяжесть, и быстро заговорила:
– Слава богу, наконец-то… Вы его привезли с собой? Мы уж, честно сказать, чего только не передумали. Родителей у него нет, воспитывает дядя, пьющий, конечно, но в меру, не то что некоторые… Но все же за ребенком приглядеть не может. Юра учится неровно, то очень хорошо, а то просто безобразно. А сейчас? Вы представить себе не можете! Выпускной класс, а у него куча «хвостов». Алгебра, химия, физика… Зато история! Он же знает ее прекрасно, ходит в кружок. У нас в школе есть военно-исторический кружок. Кстати сказать, лучший в районе. Ну, ладно… Главное, что он нашелся! Он ведь не успел ничего натворить? Я имею в виду, ничего серьезного? Сбежал и всё? Кстати, где вы его поймали?
Анисимова трудно было сбить с толку. Как правило, он всегда знал, как нужно себя вести в той или иной ситуации. Особенно это касалось разговоров со свидетелями, с которыми следовало быть подчеркнуто доброжелательным. Но сейчас он растерялся, совершенно ничего не понимая. Поэтому стоял молча, в величайшем изумлении наблюдая за директрисой.
– Да вы садитесь, садитесь. Вот стул. Сейчас сделаем чаю. Как вас зовут? – Она произносила слова со страшной скоростью, точно боялась, что ее прервут на половине фразы.
– Олег… Олег Михайлович. А вас?
– Елизавета Алексеевна. Будьте добры, расскажите про Юру. Мне нужно знать. Знать, что сказать учителям. Родителям других детей, детям. У Юры очень много друзей. Вы не поверите… И все страшно волнуются. Сейчас мы позовем Александру Тихоновну, это их классный руководитель, ей лучше встретить Юру. А то тут еще, представляете, наш руководитель кружка, куда ходил Юра, второй день пропускает занятия. Валентин Владимирович, наш учитель истории… Он, может быть, лучше всех знает Юру, должен был сказать, куда направить поиски…
При последних словах директрисы Анисимов слегка вздрогнул и нахмурился. Всё вставало на свои места, только, кажется, дело еще больше усложнялось. Своим опытным оперским чутьем он мгновенно определил, что копать придется серьезно. Поэтому решил не проводить «разведку боем», а сразу открыть все карты, что, возможно, и было жестоко по отношению к этой симпатичной женщине.
– Елизавета Алексеевна, дело в том, что я сюда не по поводу Юры, – мягко сказал капитан. – Я приехал… Приехал, чтобы расспросить вас о вашем учителе, Валентине Владимировиче Торопове…
Директриса застыла с пустым чайником в руке. Она вся напряглась, безошибочно определив, что сейчас услышит нечто страшное.
– Дело в том, что я должен сообщить вам тяжелую новость. – Анисимов вздохнул, потянулся за сигаретами, но быстро сообразил, что курить здесь, скорей всего, нельзя. – Сегодня утром он был найден убитым. В реке, около деревни Осиновка.
Анисимов помолчал, соблюдая необходимые приличия, потом сказал:
– Елизавета Алексеевна, примите мои соболезнования. Мне очень неудобно, но не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
В глазах директрисы стояли слезы. Она кивнула, не разжимая губ. И опустилась в кресло, машинально поставив чайник на колени.
– Скажите, пожалуйста, когда вы последний раз видели Валентина Владимировича?
– В пятницу. В пятницу днем. – Она говорила через силу, усилием воли сдерживая рыдание.
– Где это было?
– Здесь. В школе. Он обещал, что в понедельник зайдет ко мне обсудить летние планы…
Голос ее задрожал, она замолчала.
– Планы?
– Да. Он должен был в июне собирать детей из кружка, вести их в поход по местам боев.
– Он проживает… проживал в Васильевских Дворах?
– Да.
Анисимов достал из кармана блокнот, открыл страницу, прочитал:
– Первомайская, 24. Правильно?
Елизавета Алексеевна кивнула.
– У него была семья?
– Он так и не женился. А родители умерли несколько лет назад.
– Ясно. Близкие друзья?
– Он всегда был очень замкнутым человеком. Общался, насколько я знаю, только с Виктором Яновичем, учителем математики. Еще, кажется, с соседями… Больше не знаю.
– Простите, что спрашиваю, но это необходимо… Личная жизнь? Подруги?
– Ничего не знаю точно. Одно время вроде у него была невеста.
– Местная?
– Нет, из Монастырска. Сотрудница музея. Как зовут, не знаю.
– Они давно перестали встречаться?
– Он мне об этом не докладывал.
Елизавета Алексеевна произнесла эти слова неожиданно резко, даже зло, уже совершенно не владея собой. Потом сильным движением головы откинула волосы назад, посмотрела куда-то вверх. Анисимов понял, что перешел невидимую грань и случайно вторгся в запретную зону. Поэтому замолчал, повел взглядом по сторонам, выискивая в обстановке кабинета подтверждение своей догадки. И вдруг увидел на полке, за стеклом книжного шкафа, искусно выполненный шарж, в котором угадывался облик учителя истории. Крупными буквами сбоку было написано: «Дорогой Елизавете Алексеевне в день рождения от автора. Сим победиши».
Анисимов выдержал паузу, потом спросил:
– А школьные товарищи, однокурсники? С ними он поддерживал отношения?
– Не знаю. Впрочем… Кажется, в Белецке, когда там бывал, останавливался у своего старинного приятеля… Не помню точно. Кажется, его зовут Петр… Фамилия у него еще какая-то странная, двойная. Он мне что-то говорил. Вроде Ерова-Полытина, что ли, не помню…
– Валентин Владимирович часто выезжал в город? В Монастырск? Белецк?
– Да нет. Хотя прошлой зимой много работал в области, в архиве и библиотеках.
– В архиве?
– Да. Он писал исследование о боях в наших местах в Великую Отечественную. Собирался это напечатать. Между прочим, хотел включить в книгу несколько детских работ. Вполне профессиональных, скажу откровенно.
– Понятно. Теперь еще один вопрос. Чем именно занимались дети во время походов? Выявляли воинские захоронения? Или собирали гильзы, ржавое оружие? Копали землянки?
– Всего понемногу. Но по большей части – пополняли школьный музей. У них там соревнования даже были. Кто больше откопает…
Она улыбалась сквозь слезы и так выглядела еще более привлекательной. «Наверное, в нее тайно влюблены некоторые старшеклассники», – вдруг не к месту подумал Анисимов.
– А Юра? Как его фамилия, кстати?
– Юра Беспалко.
– Он ездил с Валентином Владимировичем во все походы?
– Больше всех. Фактически Юра – его помощник. Прекрасно разбирается в военной истории, топографии, археологии, нумизматике. И так далее…
– И вы говорите, он исчез?
– Да. Вчера не был на уроках. И сегодня. Но главное – его уже два дня нет дома. Дядя говорит, что сорвался в воскресенье ни свет ни заря. Ребята тоже ничего не знают.
– А когда вы видели его в последний раз? – неуклюже выразился Анисимов, тут же внутренне отругав себя последними словами.
– Тоже в пятницу, – ответила Елизавета Алексеевна и, не в силах больше сдерживаться, громко зарыдала, так и не выпуская из рук пустой и ненужный теперь чайник.
В этот момент, будто подхватывая инициативу, громкой тревожной трелью залился длинный школьный звонок.
