Сергей Зверев
Закон десанта – смерть врагам!
«Мы боремся с течением, бьемся из последних сил – однако нас неумолимо сносит в прошлое».
Ф.С. Фитцжеральд
Часть I
Сентябрь, 2004 год
«Заходите, без вас нам одиноко», – уверяла табличка на потертой двери. Вадим помялся у ступеньки, как бы сомневаясь в верности принятого решения, обернулся. Городишко, погруженный в осеннюю меланхолию, загадочно помалкивал. Бесцветные дома, мостки через речушку. Шуршала листва по разбитому асфальту. Из фрагмента силикатной ограды через дорогу (то ли недостроили, то ли недоломали) позевывая выглядывала смешная дворняга с обвислыми ушами. Вадим посмотрел на часы. До автобуса на Любимовку оставалось много времени. Довольно с него местных достопримечательностей. Он вытер ноги о решетку и вошел в парикмахерскую.
«Одиночество» царило махровым цветом. В помещении присутствовала единственная мастерица – судя по рыжему мочалу на голове, особа без комплексов.
– Добрый день, – поздоровался Вадим.
– Милости просим, присаживайтесь, – работница положила на подоконник женский журнал пятилетней давности, с вызовом оглядела клиента. В углу работал полуживой компактный телевизор «Сапфир». Лесбодуэт, которого было еле видно, орал про то, как «сошел с ума».
Вадим уселся в продавленное кресло. Для того чтобы разогнать скуку и убить время, а также избавиться от легкого озноба и лишней растительности на голове, это помещение вполне подходило.
– Что-то «Келвином Кляйном» повеяло, – почтительно заметила девица, становясь за спиной Вадима. Оценивающе обследовала прическу и кое-что пониже.
– Согласен, – кивнул Вадим. Стойкая вода – ни один поезд не берет. Приятно осознавать, как прогрессирует российская глубинка: пусть не владеет (на какие, позвольте, средства?), так хоть в курсе буржуазных веяний. – Особо не утруждайтесь, девушка, хорошо? Легкий тюнинг, так сказать; приукрасьте мою действительность, не нарушая волосяной покров, договорились?
Рыжая с готовностью прыснула. Мягкие пальчики с нажимом прогулялись по отросшей шевелюре, явно намекая на комплекс дополнительных услуг (горячих и бесплатных) при соответствующем, разумеется, поведении клиента. Вадим закрыл глаза. Хотелось только одного – скоротать время до автобуса, а уж там завалиться спать. Как-то незатейливо и легкомысленно под жужжание машинки он начал погружаться в полудрему. Вернулись воспоминания – неторопливый поезд из «столицы Сибири», упитанная проводница с манерами капрала, командированный в Тугун «начальник транспортного цеха», короткая стоянка в Славянске, где он выгрузился, – сонный, испытывающий стойкую неприязнь ко всему железнодорожному.
– Вы приезжий, – донесся через стук колес голосок мастерицы. Она не спрашивала – утверждала. В этом парне все – и лицо, и прическа, и стандартная городская упаковка – откровенно говорило: он приезжий! По ошибке, на минуточку, от поезда отстал!
– Приезжий, – пробормотал Вадим. – Вернее, проезжий. Транзитом я – из Н-ска в Любимовку. По делам. А вас как зовут?
Последняя фраза вырвалась как-то автоматом – ничего подобного он не замышлял.
– Оля, – охотно представилась мастерица, закусив от усердия губу – она тщательно выравнивала висок. – Можно Оленька. Все подруги зовут меня Оленькой.
Имя Оля ей шло, как бифштекс, поджаренный с перцем, – столовке общепита.
– А вас… сейчас угадаю, – заворковала Оленька. – Вас зовут Олег – ваше имя нарисовано на вашем лице, как на плакате. Такого мужчину, как вы, могут звать только Олег, и никак иначе. Ну, скажите, разве я не угадала?
Вадим усмехнулся.
– Угадали, Оленька.
Это была чистая правда и пожизненное проклятие Вадима Кольцова. Любые полузнакомые и незнакомые лица машинально нарекали его Олегом, а, узнавая правду, сильно удивлялись – мол, дескать, дырявая память и незнание здесь ни при чем – это имя первым приходит в голову, когда на него смотришь. Иначе говоря, мистика.
– Как здорово, – обрадовалась Оленька и еще активнее завозила машинкой, продираясь от виска к затылку. Вадим опять задремал – сказывалась бессонная ночь в трескучем вагоне. Сквозь молочный туман до него доносилось бормотание парикмахерши – о том, что городок Славянск не такая уж дыра, в нем есть два клуба, химчистка и целое интернет-кафе со своими прожигателями жизни. Что места, конечно, глуховатые, загадочные, особенно благодаря закрытой зоне министерства не то обороны, не то еще чего-то, которую и раскрыли-то совсем недавно (правда, не до конца), но зато какая красивая здесь природа, особенно сейчас, в начале осени, когда буйство красок достигает апогея. Что «Олегу» нужно чаще заходить в парикмахерские, ему очень идет короткая стрижка. И не важно, что пышная шевелюра, по утверждению древних, является свидетельством жизненной силы и мудрости. В частности, мудрейший легендарный Самсон перестал быть таковым, когда однажды ночью коварный агент вражьего стана срезал у спящего Самсона с головы его обильную растительность (в журнале вычитала, догадался Вадим). Не в обилии дело, глубокомысленно заявляла Оленька, а в индивидуальных особенностях каждого клиента – время нынче другое. У «Олега» красивая ранняя седина на висках, и только короткая стрижка позволяет лицезреть благородные переливы – истинное свидетельство мудрости и жизненной стойкости…
Убаюканный комплиментами, он все глубже погружался в сон. «Вот захраплю сейчас, – мелькнула мысль, – и будет неловко».
Ладно хоть не спросила, откуда у него седина. Десять лет назад он обзавелся этой сомнительной «красотой» – в один короткий день. Выполз, контуженный, из-под обломков жилого здания в центре чеченской столицы и побрел, запинаясь о мертвых однополчан, – искать живых. Уже в расположении части глянул на себя в зеркало и не узнал – смертельно бледный, с искаженным лицом, безжизненными глазами, побелевшей головой…
– А зачем вам нужно в Любимовку? – вдруг спросила Оленька.
Вадим очнулся. Рыжая любовно полировала шею, умудряясь при этом прижиматься к плечу и в полной мере передавать жар своего невостребованного тела.
– Да есть у меня в Любимовке интерес, – пробормотал Вадим, поневоле впадая в задумчивость. Странная штука происходила с ним в Славянке. Доселе спящее чувство опасности вдруг проснулось, и все утро, пока он шарахался по городку, не давало покоя. Он решил, что это из-за быстрой смены обстановки, но так ли это на самом деле?
Не дождавшись правдивого ответа, девушка не стушевалась.
– Не думаю, что из Славянки есть прямой рейс на Любимовку, – она отложила машинку и задумчиво уставилась на стоящий у зеркала одеколон с «клизмой». Сердце протестующе сжалось. – На Антополь есть, на Горчихино есть… Даже на Томск есть. А вот чтобы попасть в Любимовку, вам придется сесть на томский автобус, выйти у Ивлево, дождаться рейса из Строгановки… А томский автобус уходит рано утром, на него вы уже не попали. Вам есть где переночевать?
– Спасибо, – искренне поблагодарил Вадим. – Мой автобус уходит в два часа дня. Нужно ехать, извините.
Оленька заметно расстроилась.
– Как странно. Неужели запустили новый маршрут?.. Вы будете душиться? Это, конечно, не «Келвин Кляйн»…
Хорошо хоть спросила. Вадим с готовностью замотал головой.
– У вас прекрасное чувство юмора, Оленька. Запах «Шипра» я признаю только в литературе, спасибо вам.
– Ну, тогда все, – мастерица скинула с клиента покрывало, обтерла шею, чтобы не чесалось. – Принимайте работу, Олег Батькович. Неплохо, согласитесь?
– Очень хорошо, – согласился Вадим. – Достойный портрет в интерьере. Вам нужно переезжать в город, Оленька, там катастрафически не хватает классных парикмахеров.
– У меня фобия на большие города, – улыбнулась рыжая. – Страх и аллергия. Да и не знаю я никого в вашем городе, чего я там не видала? С вас 65 рублей, Олег. И давайте без сдачи, у меня в кассе одна пыль.
Вадим, похоже, единственный в сентябре клиент.
– Не нужно сдачи, Оленька, – он выложил на подзеркальник сотенную купюру – достойная плата за тепло и дружеское участие. Еще раз критически осмотрел свою голову (действительно, вариант беспроигрышный) и пятерней, как гребнем, взъерошил челку. Оленька смотрела на него с легкой грустинкой.
– Теперь вы будете пользоваться популярностью, Олег, – сказала она, подумала и добавила: – Большой популярностью.
– Просто обвальной, – подыграл Вадим. Он мило простился с мастерицей, забросил на плечо сумку с надписью «Nike» и покинул парикмахерскую.
Автостанция выглядела такой же вымершей, как и весь городок. Ветер носил листву по разбитому асфальту. Под навесом закрытого кафе тосковали голуби. У коробочки с вывеской «Касса» притулились два автобуса-старожила; еще один, с надписью «Гурьево – Славянка», чадя выхлопом, вползал на площадь. Еще минута, и площадь перестанет казаться вымершей. Автобус остановился на дальнем конце, принялся выгружать сонный контингент, в основном пенсионеров. Проехал грузовик, груженный картошкой. На восточной стороне площади, у пустующих базарных рядов, стоял еще один автобус – не новый, зато импортный – с плоским ветровиком и вытянутым пассажирским салоном. Очевидно, он и был искомым – на Любимовку. Вадим посмотрел на часы – тринадцать пятьдесят. Ни поразмыслить над жизнью, ни припасть к теплому стану парикмахерши Оленьки времени уже не было. Разве что перекурить. Вытряхнув сигарету из пачки и сунув ее в рот, Вадим побрел через площадь.
«Любимовка» – красовалось за ветровым стеклом. Там же висел стыдливо-розовый скелетик и вымпел с гербом города Таллина. Шофер отсутствовал. За серыми шторами темнели силуэты ожидающих. У раскрытой двери курили двое – совершенно лысый субъект без ресниц и бровей – явная жертва Эдисоновой болезни и уверенного вида крепыш с клочком седины повыше лба – осанистый, улыбчивый. Возможно, эти парни и не были знакомы, просто сошлись как будущие попутчики. Вадим щелчком отправил окурок в далеко стоящую урну. Безволосый проследил за точным попаданием, уважительно крякнул и посторонился.
– Надо же, автобус до Любимовки объявился, отродясь такого не было, – заметила пожилая аборигенка в платочке, бредущая с прибывшего гурьевского рейса. Женщина тащила две корзины с опятами – свою и хромающего поодаль деда.
Вадим обернулся, вновь почувствовав опасность. Испытывая нерешительность, он забрался в автобус.
Жажды к общению он пока не испытывал, оттого и двинул на «корму» – мимо бледного очкарика, не сказать, что заморенного, но сильно худого, мимо двух дам и мачо в солнцезащитных очках от Картье. В самый конец он не полез – уселся на предпоследнее сиденье справа от прохода, машинально отметив немногочисленность пассажиров и какую-то подспудную мыслишку относительно последних, мгновенно исчезнувшую.
Бросив сумку к окну, Вадим откинул голову на высокую спинку. Для того чтобы собраться с мыслями, требовался покой. Он расслабился, но ненадолго – хихикнула девица, заливисто засмеялась другая. «Кому-то нужно как следует стукнуть по макушке», – подумал Вадим, открывая глаза. Хохотушки за высокими сиденьями не просматривались. Зато неплохо было видно, как появляются новые пассажиры. Кряхтя и отдуваясь, в салон забрался плотный молодой мужчина – гладко стриженный, бородатый, в яркой красно-желтой ветровке. Следом за ним – фигуристая блондинка в джинсе. Оказалось, что они не вместе: упитанный плюхнулся на переднее сиденье сразу за кабиной, девица отправилась дальше, держа перед собой на вытянутых руках нейлоновый «банан» с таким видом, словно там как минимум граммов триста тротила. Приятно улыбнувшись Вадиму, она вздула челку и села напротив – через проход. Вошли те двое, что курили. Безволосый хихикал, видимо, по поводу услышанного забавного анекдота, а крепыш с довольным видом похмыкивал. Эти тоже далеко не пошли – приземлились между дамами и худосочным очкариком. Звякнула пивная тара – неизбежный спутник долгой дороги.
Вернулась и обожгла мысль – та самая, подспудная: возраст пассажиров! Ни детей, ни стариков. Ни молодежи, ни представителей старшего поколения. Относительно молодые люди, немногим за тридцать, как и ему самому, но почему-то никто этого не замечает.
Вадим скосил глаза, обнаружив, что блондинка занимается тем же – поглядывает на него. Она была постарше остальных, но из-за детского курносого носика и кукольных щечек казалась моложе. Заметив, что за ней наблюдают, дама смешно вздернула носик и отвернулась. Обручального кольца на правой руке не было (но это ни о чем не говорило). Вадим открыл рот, намереваясь что-то сказать, хотя и не придумал что (главное, открыть рот, а слова найдутся). Но тут в автобус поднялся водитель в кожаной жилетке и радостно объявил:
– Всем привет. За проезд приготовим, граждане.
– Сколько? – поинтересовался толстяк.
– Недорого, по полтинничку, – водила до ушей растянул в улыбке рот и скинул кепку. – Дружно обилетились и поехали.
– Почему так дорого? Это же рейсовый автобус… – лениво возмутился кто-то из представителей сильного пола. Но не крепыш с безволосым – те не стали бы заниматься гнилым, а главное, бесперспективным крохоборством – не те лица. Либо очкарик возмущался, либо «мачо».
– Это вам не рейсовый автобус, – грубовато заметил водила. – А заказной. Чуете разницу?
Качать права и унижаться крохобор поостерегся. Водила двинулся по проходу, собирая в кепку деньги. Вадим опять скосил глаза. Блондинка морщила носик, пытаясь одновременно смотреть и в сторону, и держать соседа в поле зрения.
– С каких это пор заказные автобусы стали платными? – вполголоса поинтересовался Вадим. Быть обвиненным со стороны блондинки в скупердяйстве он не боялся, поскольку проговорил сардоническим тоном.
– С тех пор как появились водители в кожаных жилетах, – блондинка повернулась к Вадиму. Ее глаза были ясные, серые, она смотрела немного с вызовом.
Он бросил купюру в протянутую кепку – словно милостыню вольному музыканту. Соседка повторила его движение – правда, бросила сотенную, а купюру Вадима извлекла, скрутила и вставила в пистончик на груди.
– Спасибо, цыпочка, – шофер по-свойски подмигнул, развернулся и потопал на рабочее место. Заработал двигатель – базарные ряды и дощатые сараи медленно поплыли за окном.
– Между прочим, меня Вадимом зовут, – представился Кольцов.
– А я Катя Василенко, – отозвалась попутчица. – Можно Екатериной Викторовной, но так длиннее. Как хотите.
– Хочу короче, – подумав, выбрал Вадим. – Вы довольно молоды для такого длинного имени.
– Увы, – вздохнула блондинка. – Уже немолода. Одно радует – бывают случаи и потяжелее.
– Сплошь и рядом, – подхватил Вадим. – Вы знаете, Катя, я полдня болтался осенним листом по Славянке и пришел к интересному выводу: наши социологи бессовестно лгут, утверждая, что средний возраст населения, особенно в провинции, неуклонно снижается. Средний возраст аборигенов этого милого городка – лет девяносто. Вы случайно не местная?
– Боже упаси, – блондинка эротично приложила руку к груди. – Я из Н-ска.
– Как странно, – удивился Вадим. – Городок-то наш небольшой, всего каких-то полтора миллиона, причем половина – пенсионеры, дети, инвалиды и наркоманы…
Автобус между тем выезжал за пределы Славянки. Проплыла заросшая крапивой околица, мостик через глубокий овраг. Затуманились гористые перелески. Стая ворон взмыла в воздух и дружно закаркала. К чему бы это?
– Вы, наверное, редко выходите из дома? – предположила Катя.
– Наверное, – Вадим пожал плечами. – Холостяцкая берлога, знаете ли, ортопедический матрас, все такое. Пенсия и покупки по Интернету. Добыча фуража – на плечах кузины-белошвейки, она у меня по хозяйству…
– А еще зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка? – засмеялась блондинка. Кольцов заметил в уголках ее рта морщинки, но, как ни странно, они ей шли.
– Верно, – согласился Вадим. – У хозяйки моей семьи была гремучая энергия, особенно по части потребления запретных плодов; мы общались исключительно припадочным лаем, а когда ей радикально угодила шлея под хвост, и она решила, что один муж в семье обязательно вырастет эгоистом…
Блондинка согнулась от беззвучного хохота.
– …Я счел разумным сменить статус, – закончил Кольцов. – И уже целый год не открываю пиво обручальным кольцом, – а когда блондинка отсмеялась, поинтересовался: – А у вас в этой жизни, надеюсь, все правильно? Не говорите только, что вы окончили институт домработниц.
– Да нет, я не замужем, – сообщила неплохую весть Катя. – Окончила педагогический институт, работаю менеджером в турфирме.
– Прокладываете туристические тропы? От уютных зимних стойбищ до развратных курортов Родоса и Пхукета?
Блондинка покачала головкой.
– Скорее, от кошелька потенциального туриста до закромов алчного руководства турбюро «Баттерфляй».
– Как игриво это звучит – «Баттерфляй»… Любимовка входит в круг интересов вашего алчного руководства?
Блондинка помрачнела.
– Я по личным мотивам, – отозвалась она. И замолчала.
– Ну и ладно, – поспешил исправиться Вадим, – я тоже не по линии работы. Думаю, не задержусь. Как вы считаете, Катя, в славном городе Любимовка найдется что-нибудь похожее на ресторан? А если найдется, то вы какую кухню предпочитаете? Китайскую, итальянскую или сытную бабушкину?
– Птица-говорун отличается умом и сообразительностью, – непонятно откуда вдруг раздался голос.
Вадим от удивления открыл рот.
Катюша этого не говорила – он следил за ее лицом. А говорить, не разжимая рта, дано не каждому. Блондинка в свою очередь озадаченно взглянула на Кольцова и почему-то сказала:
– Я этого не говорила.
Ясный факт. Остальные пассажиры тоже не могли. До ближайших как минимум – три ряда кресел.
– Давайте проведем собственное расследование, – сказал Вадим, оборачиваясь и привставая, – глядишь, и найдем скелетик в шифоньере.
Скелетик и вправду имелся. Причем детский, и на нем имелось немного мяса. Это была девочка лет тринадцати, неловко скрючившаяся между полом и последним сиденьем. Бедненькая, пожалел ее Вадим – наверное, чертовски неудобно. Девочка была одета в простеганную курточку, розовый шарфик и шапочку с большим мохнатым помпоном. Голубые глазки смотрели иронично, немного с испугом.
– Мама дорогая, – изумился Вадим, – ты подслушиваешь?
– Да больно надо, – проворчала девчонка. – Тебя и глухой услышит, если напряжется. И вообще, мужик, дойдешь до анатомических подробностей – предупреди, я уши заткну; мне еще рано.
– А ты хамоватая, – строго заметил Вадим. – Не до срока ли взрослеем, девочка?
Ребенок зло сверкнул глазами и надулся.
– Уж какую вырастили. Только не говори, что сам беспонтовый. Я слышала – расстилался тут, как коврик персидский, склоняя тетечку к совместному времяпрепровождению. Можно подумать, один такой остроумный.
– А тебе и завидно стало, – хмыкнул Вадим.
– Да это же заяц! – прозрела Катя. – Обыкновенный ушастый заяц.
– Заяц, заяц, – буркнула девчонка. – Денег у меня нет. А в Любимовку надо.
– Ну, точно, – кивнул Вадим. – Раньше всех села. Водила до ветра умотал или за куревом, а эта и прошмыгнула. Слушай, дите малое, а мамка с папкой у тебя имеются?
– Сирота я, – подумав, сообщила девчонка, – круглая. Мамка при родах моих погибла, а папка от горя. Вот и мотаюсь по стране.
– Я бы тоже погибла, родив такую, – не преминула съязвить Катя.
– Врет, – убежденно заявил Вадим. – Уж больно ухоженная. И развита не по годам. Сбежала, поди, от мамки с папкой, а теперь корчит из себя сирую.
Екатерина задумалась.
– А может, заплатить за нее?
– А может, ей еще и пятку почесать? – не удержался Вадим. – Перебьется, не заслужила. Вот сейчас пойду и настучу водителю, пусть высадит ее посреди леса, говорят, тут волки прогрессируют, и разбойники свирепо размножаются.
– Не надо… – вздрогнула девчушка, и в голубых бездонных глазах появились слезинки.
«Ага, – подумал Вадим, – не такая уж она и железная. Хамит, а как прижмешь, шелковая становится.
– Как звать-то тебя, чудо? – спросил он уже миролюбивее.
Девчушка съежилась. Попыталась выпрямить затекшую ногу – не вышло.
– Валюша…
Стандартное имечко. Что вырастет, неизвестно. Назвали бы Олей – получилась бы парикмахерша… Вадим приподнялся, обозрел салон. Движок надсадно тарахтел. Виднелась правая рука шофера, лежащая на баранке. Пассажиры не оглядывались и, похоже, ничего странного не замечали. Похихикивали женщины, кто-то бубнил нарочито басом. По салону распространялся резкий запах «правильного» пива.
– А меня Вадимом звать, – признался Кольцов, подсматривая в щель между сиденьями (привставать он больше не решался). С другой стороны сидений на него смотрели и хлопали ресницами бирюзовые глазенки.
– Я уже в курсе, – прошептала девчонка. – А подружку твою будущую зовут… М-м, не помню. Просто блондинка.
– И этим все сказано, – прыснула Катя. – Мало того, что блондинка, так еще и женщина средней моложавости.
– Позвольте, – возмутился Вадим. – Как тебе не стыдно, Валентина? К твоему сведению, блондинки тоже люди и требуют подхода. Извинись перед дамой, а я пока схожу к шоферу, оплачу твой проезд, так что можешь распрямиться, а не то искривишь позвоночник.
– Нет, не вздумай… – глазенки мигом наполнились ужасом. – Не ходи, не надо… Это злой шофер. Я видела его глаза, когда он пригнал автобус. Он так смотрел вокруг, с такой настороженностью и злостью… Он меня высадит, не ходи.
Вадим пожал плечами.
– Как хочешь, Валюша, твоя спина, не моя. Но учти, когда приедем в Любимовку этот злодей обязательно тебя вычислит. В форточку ты вряд ли пролезешь, она маленькая, придется идти мимо кабины. И вот тогда он снимет со штанов широкий мужской ремень и выбьет тебя, как половик, что, в принципе, не мешало бы сделать.
– Плевать, – упрямо проговорила Валюша. – Вы меня прикроете.
– Мы не спецназ, – возразил Вадим. И почувствовал, что краснеет – сказал неправду. Впрочем, никто ничего не понял – о своей профессии он пока не распространялся.
– Да сядь ты нормально, – покачав головой, посоветовала Екатерина, – защемишь позвоночник – будешь тогда тут арии орать. Никто тебя не увидит – кресла высокие, ты маленькая, а водитель во время движения по салону не ходит.
На некоторое время установилось молчание. Видимо, девочка переваривала советы и нравоучения. Потом прижалась к щели и забормотала:
– Ладно, уважаемые, как-нибудь сама решу, где мне сидеть и как выходить. Можете трепаться хоть всю дорогу. Вы меня не видели, а я постараюсь вас потерпеть.
Автобус запрыгал по кочкам – относительно гладкий асфальт сменился грунтовкой. Лес стал гуще – зелено-золотистые перелески сменились сумрачной чащей, состоящей в основном из хвойных деревьев. Изредка они отступали, и обнажались мшистые барьеры из каменных глыб, заросшие на макушках травой. Лес и вправду производил гнетущее впечатление. Ничего удивительного, что где-то в его недрах в годы развитого социализма плодились закрытые объекты. Где им еще плодиться?
Разговор не клеился. Присутствие «дрянной девчонки» не давало Вадиму вести беседу.
– Нет, я так не играю, – признался он жалобно. – У меня такое ощущение, будто нас подслушивает и подсматривает вся планета.
– Неприятно, да, – согласилась Катя. – Боюсь, до Любимовки придется помолчать. Вы не знаете, как долго ехать?
– Никогда не ездил, – вопрос поставил Вадима в тупик. – Но говорят, до Любимовки километров сто двадцать. За Аргалакским лесным массивом – а по нему мы как раз и следуем – трасса на Парабель. Дай бог выберемся, там покатим поэнергичнее.
Блондинка подалась вправо, вытянула шею – старалась рассмотреть, чем там занимается девчонка. У Кати был ровный золотистый загар – от корней волос, венчающих лоб, до худенькой ключицы, дерзко смотрящей из распахнутого ворота байковой рубашки апаш. Очевидно, прошедшим летом Екатерина в отличие от Вадима времени не теряла. Он тоже обернулся. Безбилетница вняла совету: скрючилась с ножками на сиденье, отвернулась к окну. Мерно подрагивал смешной помпон. Очень трогательно. Не страдающий излишней сентиментальностью, Вадим почувствовал жалость. С девчонкой явно творилось неладное. Не может просто так ребенок, без денег и «конвоя», оказаться в автобусе, идущем неизвестно куда.
– Эй, граждане, производится бесплатная раздача пива! – раздался в начале салона веселый голос, и над сиденьями возник безволосый с улыбкой до ушей. В руках он подбрасывал две емкости из темного стекла. – Подходите, граждане, налетайте!
– Вот она, широкая русская душа, – шепнул Вадим. – Наберут бутылок двадцать, чтоб потом не отвлекаться, а после не знают, куда девать. Вы не хотите пива, Катя?
Блондинка покачала головой.
– Не хочу. Я считаю, что все надо делать вовремя. Летом пить пиво и сухие красные вина, в сентябре неплохо бы пошел «Токай» семьдесят шестого года…
– А зимой белый «Мартини» и портвейн «Саваж» с безумным послевкусием, – подхватил Вадим, – особенно при горящем камине и любовно сервированном столике. Вы не хотели бы составить мне компанию, Катя? Я знаю один превосходный камин. Это на углу Красного проспекта и Потанинской, двор недавно лопнувшего банка. Скажем, в конце сентября? Вы добьетесь просветления и прозреете, обещаю.
– А вы не опережаете события? – Катя покосилась на подозрительно застывший помпон.
– Ну что вы, – Вадим перехватил ее взгляд. – Я всего лишь мечтаю, Катя. Мечты в теории опережают воплощение их на практике. К сожалению… – он закрыл глаза, откинул голову и добавил: – А в паузах между сбычами мечт уместно и пиво. В любую погоду. – Однако за пивом он не пошел. Сколько ехать, неизвестно, а мочевой пузырь не резиновый.
Кольцов не помнил, сколько прошло времени. Он не спал, в памяти крутились события последних дней, вспоминались причины, вынудившие его оказаться именно в Томской губернии, а не где-нибудь, скажем, у экватора. Слух фиксировал звуки. Валюша на заднем сиденье тяжело вздохнула, зашуршала курточка. Скрипнули кроссовки – девочка поменяла позу. Зашумел народ в передней части салона. Минуту назад красавчик «мачо», охотно присоединившийся к дармовому угощению, рассказывал бородатый анекдот, слушатели лениво хмыкали, а дамы, как ни в чем не бывало, трещали, вернее, трещала одна, а другая поддакивала. Теперь в голосах звучали нотки недоумения и взволнованности. Заговорил целый хор, но Вадим различил лишь одну фразу – «Чего-то, мужики, я не втыкаюсь», – которую проговорил безволосый. Вадим открыл глаза. Машинально глянул на циферблат – полтора часа в пути, верст восемьдесят отмахали. За шторами – нескончаемые ельники, ничего нового или необычного. Необычным было только то, что автобус ехал не укатанным большаком, которых даже в удаленных уголках Сибири хватает, а какой-то узкой лесной дорогой, буквально раздвигая еловые лапы.
Кольцов покосился на соседку. Катя дремала, склонив на плечо симпатичную головку. На «камчатке» завозилась Валюша, узкая ручонка вклинилась между сиденьями и ущипнула Вадима за плечо.
– Эй, слушай, мы какую-то сетку проехали…
– Ты что, офигела? – Кольцов вздрогнул от боли. – Какую еще сетку?
– Откуда я знаю, какую? Сетка в лесу. Ее деревья прикрывали, а я увидела. А еще фигня какая-то вроде шлагбаума. Но не шлагбаум… а такая, знаешь, железка на катушку похожая, на нее еще канаты наматывают, когда корабли пристают.
– Кнехт? – окончательно очнулся Вадим. – Ты точно офигела, Валюша…
– Не-е, глюки – это не мое, – девчонка припала ртом к щели и зашептала. – С нее канат еще съехал, и такая фигня вроде калитки откатилась. Слушай, а куда мы заехали, а?
Пассажиры начали испытывать беспокойство. Мужчина с женщиной наперебой требовали у шофера объяснений. Коренастый поднялся и, не спеша, отправился в кабину – за информацией. Вадим закусил губу – недаром его беспокоило чувство опасности. Он откинул штору. Красоты дикой Сибири закончились на огромной разлапистой ели – древней и почти черной. Чаща расступилась, возник бетонный забор в два человеческих роста. Дырка в заборе (или врата?)… Автобус подбросило на мощном ухабе. Вадим чуть не вывалился в проход. Ойкнула Валюша, загалдел народ. Екатерина открыла глаза и завертелась.
– Это что?..
Автобус заскрипел тормозами и резко остановился.
– У меня резонное подозрение, что это не Любимовка, – пробормотал Вадим.
– Да что ты говоришь? – съерничала Валюша. – Это ежику понятно. А нам, между прочим, нужно в Любимовку.
– А ну, не возмущаться, граждане! – зычно произнес шофер. – Автобус заказной – куда заказывали, туда и прибыли. Просьба не расходиться, за вами придут.
Озадаченные пассажиры разом замолчали. Хлопнула дверца кабины – понимай как знаешь. Вадим перехватил испуганный взгляд Екатерины.
– Вадим, – прошептала та, покрываясь белыми пятнами, – это обман… Этот автобус и не должен был ехать в Любимовку… Нет такого рейса, они специально подстроили. Зачем?
«А вот сейчас и узнаем», – предчувствуя нечто ужасное, подумал Вадим.
Интрига была налицо, однако с дальнейшими событиями вышла заминка. Обещанный «гид» не явился. Отойдя от шока, пассажиры зашевелились. Через окна просматривалось какое-то круглое сооружение буро-болотного цвета, кусты волчьего лыка с сочными ягодами, налепленными на кору, шиповник, деревья, бетонный забор, плотные ельники по ту сторону забора. Людей не было. Кабина водителя оказалась пуста, двери в салоне закрыты. Куда подевался этот кожаный рулила, никто не мог сказать – как сквозь землю провалился. Вышел и сгинул… Испуганные пассажиры не обратили внимания на Валюшу – девчонка прицепилась к Вадиму и Кате, как репей.
– Что за дела? – возмущалась горбоносая брюнетка. – Люди дорогие, объясните, это что – гоп-стоп-засада? А за каким тогда, извиняюсь, хреном к нам никто не идет?
Полноватая особа с пепельными кудряшками – спутница брюнетки – с затравленным видом помалкивала, с надеждой поглядывая на представителей сильного пола. Худой очкарик как-то судорожно протирал пальцем очки; красавчик-мачо метался по проходу. Бородатый даже не делал попыток приподняться – кусая губы, он сидел на переднем сиденье и напряженно смотрел в окно. Безволосый втиснулся в кабину, проволок задницу по водительскому креслу и, распахнув дверцу, бодро возвестил:
– Эй, толпа, шуруйте сюда, здесь свобода…
– Еще чего, – возмутилась брюнетка, – да мы с Лариской не пролезем, ты чего, Борька, издеваешься?
В общем-то она была худой, чего не скажешь о соседке. И чего развыступалась? Молчаливый крепыш пытался открыть дверцы в салоне. Но пневмоцилиндры держали мертвой хваткой.
– Эй, помоги, – бросил крепыш красавчику.
– Меня уже кинули, спасибо, – горе-мачо начал покрываться какими-то трупными пятнами. Не выдержав пристального взгляда крепыша, он отвернулся. Вадим пришел на помощь – вдвоем, поднажав, они сдвинули двери с мертвой точки, сжали створки, а маленькая Валюша, оказавшаяся сообразительной, забралась им под ноги и вставила распорку – какой-то валик с резьбой, подобранный на полу в кабине.
