© Сержио Ничай, 2025
ISBN 978-5-0065-9769-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Гипноз под тульским колпаком»
Петербург. Февраль. Вечер. Грязный снег лежал вдоль булыжных мостовых, как простыня на трупе: серый, с пятнами сажи, прошитый следами копыт. Воздух пах углём и табачной гарью, а вдалеке – от Финляндского вокзала – доносился гул товарного поезда, будто кто-то стонал под землёй.
На Литейном, у углового трактира «Скорпион», показался купец Яков Платонович Плотников – человек в возрасте, упитанный, с обритым лицом и меховой шапкой, из тех, кто держит слово и счет. В одной руке он нёс кожаный портфель с бумагами и деньгами, в другой – зонт, на всякий случай: небо над городом всегда казалось готовым плюнуть дождём.
Он вышел из трактира, сделал пару шагов к извозчику – и вдруг остановился.
У стены стоял человек. Высокий, в чёрном пальто, с шарфом, плотно закрывавшим нижнюю часть лица. Шляпа опущена. Руки за спиной.
– Простите… – произнёс незнакомец тихо, почти ласково, – Вы ведь купец Плотников?
Тот кивнул, нахмурился, крепче сжал портфель.
– Да, а вы… кто, собственно?..
– Просто прохожий. Но я знаю, что вы страдаете бессонницей, и вам сегодня снился сон про лавку вашего отца. Про ключ под прилавком. Вы проснулись в холодном поту.
Купец побледнел.
– Откуда вы…
– Тише. Всё хорошо. Всё уже решено. Ваши руки – устали держать груз. Ваша воля – хочет отдыха. Просто отдайте. Всё, что у вас есть. А потом пойдёте домой. Спокойно.
Он говорил негромко, мягко, с паузами. Как будто пел колыбельную. Плотников стоял, не шелохнувшись, потом кивнул, снял перчатку, аккуратно подал портфель.
– Благодарю, – сказал человек в чёрном. – А теперь – вы ничего не помните. Это был плохой вечер. Он закончился. Вы идёте домой.
Купец развернулся, пошёл прочь, ровной походкой. Мимо извозчика, мимо скрипящих саней, мимо афиш на стене, где значилось: «Гипноз и человек будущего. Лекция профессора Абрамсона.»
Только через два часа, уже дома, сев за самовар, Плотников вдруг понял, что портфеля нет. И что в голове – пусто, как уши после взрыва.
Вызвали полицию. К утру дело лежало на столе в канцелярии Сыска, аккуратно подшитое, с краткой пометкой на обложке: «Особый случай. Без насилия. Предположительно – внушение. Назначить Климова».
Пётр Ильич Климов стоял у окна, читал рапорт, не торопясь – не глазами, а спиной. Он всегда чувствовал дела кожей: если шевелится где-то между лопаток – значит, не просто бумага.
В кабинете было тихо. Печка шипела – с утра топили сыроугольём, дёшево. За окном Петербург сопел и кашлял в предрассветном сумраке. Внизу, под решётками Сыскного отделения, скребли копытами лошади – извозчики дремали прямо в тулупах, закутавшись с головой. Город не проснулся, но уже плевался сажей.
Климов разогнул край рапорта, вчитался в сухой текст: «…Плотников Яков Платонович, купец, 59 лет, сообщил, что 12 февраля около 20 часов 45 минут добровольно передал незнакомому мужчине портфель с наличностью (около 3200 руб.) и важными бумагами. Насилия или угроз – не применялось. Потерпевший утверждает, что сделал это „по собственной воле, будто по внезапному разумению“. Врач скорой помощи: кратковременное расстройство памяти. Подозреваемый: неизвестен. Деталь: запах лаванды.»
Запах лаванды. Климов выдохнул через нос.
– Ну и чёрт же ты такой, если вместо ножа – духи?
Он подошёл к столу, щёлкнул портсигаром, закурил. Дым пошёл плотный, резкий. Махорка всегда помогала уловить суть. Он привык к делам с грязью под ногтями, с кровью под обоями. А тут – ни взлома, ни угроз. Только вежливость и запах.
– Всё по собственной воле…
Это было не просто странно. Это было – новое. И Климов таких вещей не любил. Новое – значит, неуловимое.
В дверь постучали.
– Пётр Ильич? – голос молодой.
– Заходи, Кулаков.
Матвей Кулаков вошёл быстро, но осторожно – знал: если Климов молчит, значит, дело серьёзное.
– Плотников пришёл. Говорит, кое-что вспомнил. Вас просит.
– Пусть войдёт. И не забудь чай – горячий, без церемоний.
Яков Платонович Плотников держался прямо, но лицо было серым. Не страх – стыд. Шапку он сжимал обеими руками, пальцы дрожали.
– Присаживайтесь. Скажите, Яков Платоныч, как всё произошло – по шагам.
Купец сел, не снимая пальто. Глянул в окно, будто надеялся, что там другой день и другой Петербург.
– Я пообедал в «Скорпионе», на Литейном. Без спиртного. Только щи да чай. Вышел, хотел взять извозчика – и тут… он. Рядом. Не вышел, не подошёл. Как будто стоял всё время.
– Как выглядел?
– Пальто чёрное, шарф серый, шляпа надвинута. Высокий. Глаза… глаза – не то чтоб страшные… но будто в них – глубина, и ты в ней тонешь.
Климов кивнул, молча, записал: «Контакт – визуальный, первый удар – взгляд.»
– Что говорил?
– Сначала – «Вы устали. Вам пора отдохнуть.»
Потом – «Всё уже решено.»
А дальше… я не помню слов. Но помню, что мне стало… легче. Как будто груз сняли.
– И вы… отдали портфель?
Плотников сжал кулаки.
– Отдал. Спокойно. Без мысли. Как будто это и был смысл вечера.
– А запах?
– Сладкий, мягкий. Как лавандовый одеколон. Но глубже. Словно аптекой пахнуло, где ребёнком лежал.
Климов поднялся, прошёлся по комнате. Подошёл к графину – отпил тёплой воды. Не потому что хотел пить, а потому что в голове начало выстраиваться: «не грабитель – а инженер воли. не просит – позволяет. не берёт – внушает.»
Он подошёл ближе к Плотникову, сел напротив.
– Послушайте внимательно. Вы попали не к вору, не к шарлатану. Вы попали к специалисту. Тому, кто изучает человека, как садовник дерево. И срезает, когда плод созрел.
Купец сглотнул.
– Я не больной?
– Нет. Вы – человек. А он умеет этим пользоваться.
– И что теперь?
Климов повернулся к Кулакову:
– Матвей. Занеси в протокол: речь преступника – медицинская, уверенная. Воздействие – по ключевым образам из прошлого. Запах лаванды повторяется. Характер действия – внушение чеез доверие.
Плотников шепнул, почти по-детски:
– А его можно поймать? Такого?
Климов усмехнулся.
– Поймать нетрудно. Сначала – надо его увидеть. Не глазами, а точкой, где он входит в человека.
Они вышли на улицу ближе к восьми утра. Небо стянуто свинцом, лёд под ногами хрустел, как старый пергамент. На стене лавки – свежая афиша, мокрая от тумана:
«Доктор Колпаков. Публичная лекция. Внушение как форма милосердия. Вход свободный.»
Климов посмотрел, подошёл. Сорвал листок одним движением.
– Милосердие, значит…
Он сложил афишу, убрал в карман.
– Ну что ж, доктор. Поиграем в врача.