Шанель Клитон
Последний поезд на Ки-Уэст
Глава 4
Хелен
В выходные перед Днем труда у нас оживленнее, чем обычно, – нескончаемым потоком тянутся местные, туристы и военные, гуляющие на широкую ногу, отвлекая меня от недомоганий, связанных с беременностью.
В бестолковый промежуток между обедом и ужином толпа посетителей редеет – я вперевалку выхожу наружу и сажусь на одну из деревянных скамеек перед рестораном.
Неподалеку припаркован сияющий автомобиль. Возле него стоит молодая женщина, которую я недавно обслуживала, ее мужа нигде не видно.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Колесо спустилось, – отвечает она с легким акцентом, который мне знаком от кубинцев, часто наведывающихся в Ки-Уэст – здесь очень близко, и между островами ходит паром. – Муж пошел искать механика.
Лично я никогда не бывала на Кубе. Когда мы только поженились, Том постоянно твердил, что мы съездим. Сам он часто оказывался на острове по промысловому делу, порой пропадал неделями, а по возвращении от него пахло ромом, сигарами и немножко женскими духами. В конце концов обещания сошли на нет, и я совсем отказалась от этой идеи, когда поняла, что мне, пожалуй, лучше не знать, как он там проводит время.
Переднее правое колесо элегантного автомобиля действительно спущено из-за заметной пробоины.
– Вы что, в аварию попали? Тут сильный порез.
– Нет.
– Выходит, колесо спустилось, пока вы были в закусочной?
– Возможно. Мы точно не знаем, но ничего такого не замечали, пока не собрались уезжать. Когда автомобиль сгружали с парома, этого точно не было.
– Неласково вас встретили, мне жаль. Честно говоря, тут не лучший район. Полным-полно дебоширов, наклюкавшихся в барах на Дювал-стрит. Такой автомобиль привлекает внимание, – я указываю на закусочную у себя за спиной. – Если хотите, можете подождать внутри. Не стоит кормить москитов.
– Спасибо, но мне и тут отлично. Хочу побыть на свежем воздухе после целого дня на пароме.
– Вы останетесь в Ки-Уэст?
Многие здесь лишь проездом, и я обожаю узнавать, куда они направляются. Иногда я ищу эти места на карте в публичной библиотеке и представляю, как поехала бы туда сама. Так я уже объехала весь мир. Если место на карте западает мне в память, я прошу у библиотекарши книгу о нем. Когда Тома нет дома, я читаю часы напролет и чувствую себя невероятно счастливой. Когда он дома, книги лежат в тайнике. Том говорит, что женщине вредно читать слишком много, а точнее, вообще вредно читать.
– Мы направляемся в Айламораду, – отвечает она. – У нас медовый месяц. А потом в Нью-Йорк.
Айламорада как-то не вяжется с образом такой шикарной дамы – впрочем, если они в свой медовый месяц ищут уединения, тогда это правильный выбор.
Она переводит взгляд на мой живот.
– Сколько еще?
– Пару недель. У меня это первый, – добавляю я, предугадывая возможный вопрос о других детях. Подобная невинная беседа может затронуть очень больную тему.
Ее взгляд останавливается на простом оловянном колечке на моем безымянном пальце.
– Должно быть, вы с мужем очень счастливы.
Я кладу руку себе на живот.
– Мне всегда хотелось стать мамой, – просто говорю я.
Эта перемена в жизни меня страшит, и будущее сулит неопределенность, но любовь к моему малышу – это единственное, в чем я не сомневаюсь. Я не рассказываю ей о предыдущих выкидышах, случившихся то ли из-за кулаков Тома, то ли по вине моего собственного тела, о том, как отчаянно я молилась об этом младенце, пусть даже с моей стороны это было сущим эгоизмом, учитывая, какую жизнь я могу предложить своему ребенку.
Услышав мой ответ, она морщит лоб, и в ее лице проступает что-то…
– Вы в порядке? – снова спрашиваю я.
Ее глаза наполняются слезами.
– Кажется, это от нервов. Со всеми новобрачными так бывает?
– Не знаю, – честно говорю я, удивленная ее откровенностью, ее манерой держаться, которая совсем не согласуется с ее безупречной внешностью.
Когда я в шестнадцать лет выходила за Тома, я с радостью неслась к алтарю, и вот где в итоге оказалась.
– А ваш муж, он хороший человек? – спрашиваю я. – Добрый?
В ресторане он показался мне довольно вежливым – обычно люди, общаясь с теми, кто их обслуживает, показывают свое истинное лицо, и мне, конечно, попадались экземпляры погрубее, но я уже перестала подходить к людям с абсолютной меркой. Люди такие, какими их делают обстоятельства.
– Мы быстро поженились и толком не успели узнать друг друга.
Мой взгляд непроизвольно опускается ниже ее талии.
Она краснеет.
– Мои родные хотели, чтобы мы поженились.
– Тогда желаю вам удачи. – Я умолкаю. Обычно я не пускаюсь в откровения с незнакомыми, да и ни с кем вообще, но, несмотря на очевидную разницу между нами, что-то знакомое в ней угадывается. Что-то довольно знакомое мне – чувство одиночества.
– Брак – сложная штука. Связать свою жизнь с другим человеком непросто: твое настроение будет зависеть от его настроения, твои потребности – следовать за его потребностями, а ты – подчиняться его воле. Это выматывает, – признаюсь я.
– Не сомневаюсь. Меня зовут Мирта, – после паузы говорит она.
– Я Хелен, – я пытаюсь улыбнуться. – Надеюсь, у тебя все по-другому.
– Мне жаль, что у тебя иначе, – она сглатывает. – Так было всегда?
Я мысленно возвращаюсь к началу – девять лет брака затмевают воспоминания о том времени, когда мы были молоды и Том навещал меня у Руби. Он возвращался с моря, и от него пахло солью, рыбой, солнцем и свободой, а мне только и было надо, что уткнуться лицом ему в ключицу, тесно-тесно обхватить его руками, ощущая его силу, которую я считала надежным заслоном от мирских напастей.
Счастливое ли то было время? Пожалуй. Сейчас все стерлось, позабылось, точно это происходило с другим человеком, точно я – другой человек, но когда-то ведь это действительно было. Каким-то образом эти моменты отошли в прошлое быстрее, чем я успела понять, и другие составляющие нашего брака, прежде сопряженные с потрясением и страхом, стали повседневным явлением.
– Нет, не всегда, – отвечаю я. – Когда мы поженились, все было по-другому. Конечно, мы были бедны, но это была другая бедность. До того как все пошло наперекосяк, мы неплохо ладили. У нас был маленький домик и, возможно, родился бы малыш, и мы строили планы.
Тогда мы жили надеждой. Даже когда все пошло наперекосяк, у Тома была лодка. Он часто повторял, что тот, кто готов трудиться, может горы свернуть. Но, как выяснилось, одной лодки было недостаточно. Он умел ловить рыбу, но в ней мало толку, когда у людей нет денег, чтобы заплатить за нее.
– Он изменился, – подытоживаю я. – Или жизнь изменила нас.
Но ведь в этом мире есть много хороших мужчин, которые, подобно остальным, все потеряли, но не колотят своих жен и не пропивают остатки выручки. Может быть, эти склонности были у Тома всегда, а я просто не замечала их?
– И как это понять? – спрашивает Мирта. Она побледнела и широко раскрыла глаза.
Такая молодая.
– Как понять, что ты вышла замуж за мужчину, который изменится? – заканчиваю я за нее.
Она кивает.
– Не думаю, что это можно понять. Ты хотела выйти за него?
Неужели она, подобно мне, повелась на широкие плечи? Воображала океанский воздух и ветер, играющий в волосах? Мечтала о приключениях? Влюбилась настолько безоглядно, что слушала только собственное сердце, а его сердце не слышала?
– Не знаю. Я хотела стать женой. Иметь семью. Ничего лучше в голову не приходит.
Мне хочется сделать и сказать что-то более стоящее. Хотя у нас с ней ситуации разные, но я помню, каково это – быть молодой женой, пытаться создать семью и дом почти без всякой помощи. Я, по крайней мере, когда вышла замуж, стала жить неподалеку от родителей. Не могу представить, каково это – переезжать в другую страну с супругом, которого почти не знаешь.
За моей спиной слышится шум – Руби зовет меня.
– Вот и перерыв закончился. Надо возвращаться к работе.
– Спасибо, что поговорила со мной. – Мирта наклоняется и быстро обнимает меня, а когда разжимает руки, я проверяю, не осталось ли на ее шикарном платье грязных и жирных пятен от моего передника. – Спасибо, – снова шепчет она. – И удачи. Пусть у тебя и твоего малыша все будет хорошо.
– И тебе того же.
Я еще немного медлю, пытаясь найти для нее нужные слова, но ничего не приходит в голову.
Ощущать беспомощность тяжелее всего – осознание того, что ты в ловушке у жизни, у обстоятельств, и от тебя ничего не зависит, изматывает. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. От этого хочется бежать прочь со всех ног и без оглядки. От этого хочется ругаться на чем свет стоит.
Я вижу это в ее глазах – искорку, вспышку гнева, яростного и внезапного, преображающего ее в совершенно другого человека. В человека, которого я знаю.
Я улыбаюсь ей в ответ.
* * *
– Еще одна, – говорит мне Руби, когда я возвращаюсь в ресторан.
Новая посетительница молоденькая и хорошенькая. На первый взгляд у нее отличный наряд, но в том, как этот наряд сидит на ней, есть что-то странное, точно он был сшит на юную девочку, до того, как ее формы стали более женственными. Подол платья короче, чем требует мода, и в талии, подчеркнутой пояском, оно ей тесно, несмотря на стройную фигуру. Впрочем, на шее прелестный кулон, который придает лоск всему образу – в наших краях это редко увидишь.
Ясно, что она нездешняя.
Возле ног на полу саквояж – когда-то он выглядел шикарно, но уже пообтрепался.
– Беглянка, – высказывает предположение Руби.
– Для беглянки одежда слишком хорошая.
– У богатеньких детишек тоже бывают трудности, – фыркает Руби.
Возможно, но когда твои собственные проблемы так или иначе связаны с деньгами, другое объяснение представляется с трудом.
– Похоже, у нее неприятности, – бормочу я.
– Или она приехала сюда, чтобы от них избавиться, – Руби обводит взглядом ресторан. – Жаль, если ураган доберется сюда, их планы на отдых полетят ко всем чертям.
Больше она ничего не говорит, но я слышу в ее голосе невысказанное беспокойство – если ударит ураган, ресторан понесет убытки, а сейчас нам, как никогда, нужна работа.
Я подхожу к столику приезжей.
– Добрый день. Добро пожаловать в кафе «У Руби». Что будете заказывать?
– Кофе, пожалуйста. Черный.
– Что-нибудь еще?
Девушка медлит с ответом, прикусывает нижнюю губу.
– Нет, спасибо.
Я вношу коррективы в первоначальную оценку. Возможно, когда-то она была богатой – ее наряд и модный саквояж явно это доказывают, но сейчас она выглядит голодной и испуганной.
– Сейчас принесу.
Я наливаю кофе и прихватываю из кухни кусок лаймового пирога.
Руби качает головой, когда я иду с тарелкой мимо нее.
– Ты, Хелен, добрая душа.
– Она совсем ребенок.
– А у тебя свой на подходе. И, судя по тому, как за последнюю неделю опустился живот, ждать уже недолго.
– Вот если мой малыш когда-нибудь будет голоден, одинок или испуган, кто-нибудь ему поможет.
– Запишу на твой счет, – вздыхает она.
Том спросит, почему я меньше заработала на этой неделе, но с этим мы потом разберемся.
Я направляюсь к столу, по пути принимаю еще один заказ и ставлю перед девушкой кофе и тарелку с фирменным лаймовым пирогом.
У нее округляются глаза.
– Это ошибка. Я пирог не заказывала. Только кофе.
– За счет заведения, – отвечаю я и, замечая в ее взгляде решительный блеск и уязвленную гордость, прибегаю ко лжи: – Его никто не заказывает, и в конце дня придется его выбросить. Сделаете одолжение, честное слово. Меня от его запаха мутит. На дух его не выношу.
Верит ли она мне или слишком голодна, только она берет вилку, поддевает кусочек и, прикрыв глаза, проглатывает его.
Она так красиво ест, с таким изяществом, что я снова укрепляюсь в мысли, что ее учили принимать пищу на званом обеде, сидя прямо и грациозно. По тому, как человек ест, можно многое о нем понять.
– Ну как, вкусно?
Ее лицо озаряется сияющей улыбкой.
– Да. Спасибо.
– Что-нибудь еще для вас?
– Вообще-то я кое-кого ищу.
– Рано или поздно «У Руби» бывают практически все в Ки-Уэст.
– Лучший лаймовый пирог в городе, – бормочет она себе под нос.
– Это действительно так, – усмехаюсь я. – И кого вы разыскиваете?
– Полагаю, он приехал сюда работать. В этом-то вся проблема. Я точно не знаю.
Она достает из сумочки письмо в потрепанном конверте. Почерк размашистый, мужской.
Скорее всего, от молодого человека.
Меня так и подмывает сказать, что лично мне еще не встречался в жизни мужчина, за которым стоит мчаться на край света, но я надеюсь, что ее случай исключительный.
Она протягивает мне конверт, и я принимаюсь его разглядывать. Почтовый штемпель Ки-Уэст, адресовано мисс Элизабет Престон, обратный адрес отсутствует.
– И где он работает? – спрашиваю я.
– Понятия не имею, чем он занимается. Он воевал. Я только знаю, что он поехал сюда с другими военными.
Я возвращаю ей письмо и быстрым взглядом окидываю ресторан, стараясь разглядеть кого-нибудь из солдат.
– Они работают на строительстве к северу отсюда. По выходным любят приезжать в Ки-Уэст, выпустить пар, и ваш возлюбленный, должно быть, отправил письмо, когда был тут, а живут они на Лоуэр-Мэткемб и Уиндли-Ки.
У нее на лбу проступает морщинка.
– Мэткемб. Кажется, я видела эту остановку, когда ехала на поезде.
– Туда попасть можно двумя способами – по железной дороге и паромом. К парому надо ехать по дороге до Ноу-Нейм-Ки. Оттуда он отправляется и за несколько часов доплывает до Лоуэр-Мэткемб. Он непредсказуем – то не ходит, то опаздывает, но с Божьей помощью, глядишь, довезет.
С ее губ срывается ругательство, совсем неподобающее леди.
– Так далеко?
Приезжие не вполне понимают, как мы тут живем, пока не сталкиваются с этим лично. Острова соединяются между собой, точно жемчужины, неплотно нанизанные на нитку, – чтобы перебраться с одного на другой, нужно преодолеть водные преграды, плохие участки дороги и необжитые места. Железная дорога, само собой, упростила задачу, а когда достроят шоссе, станет еще лучше, но капризы матушки-природы и ограниченные человеческие возможности останутся.
– К сожалению, да. В детстве я ездила туда летом в гости к тете. Мне кажется, на Лоуэр-Мэткемб два лагеря. Их построили в прошлом году. И один на Уиндли. Те, кто приезжает сюда, не сказать чтобы были очень доброжелательны по отношению к местным. Они в основном держатся особняком.
Она засовывает письмо обратно в сумочку – страницы потрепанные и замусоленные, точно их читали и перечитывали. Видимо, такая преданность, что и разубеждать не стоит.
– Спасибо, – говорит она. – Вы мне очень помогли.
Я понимаю, что разговор окончен, но топчусь на месте – у нее подрагивает нижняя губа и сгорблены плечи, и это придает мне решимости.
– Позвольте предостеречь вас. В лагерях народ суровый. Девушке вроде вас там не место. Да и добираться на север нелегко.
– Я могу за себя постоять.
– Не сомневаюсь, но стоит ли бегать за мужчиной, который играет в прятки? Если он приехал сюда, чтобы затеряться, значит, не хочет, чтобы его нашли.
Она не отвечает, да в этом и нет необходимости. Упрямый блеск в глазах говорит сам за себя.
Я вздыхаю.
– Если будете искать, где остановиться, то лучше на Аппер-Мэткемб или Уиндли-Ки. На Лоуэр-Мэткемб, насколько мне помнится, остановиться почти негде. Моя тетя держит гостиницу на Аппер-Мэткемб. В Айламораде. Прямо перед железнодорожной станцией. Ничего особенного, но чисто и дешево. Могу сказать вам название, если хотите.
В ее зеленых глазах вспыхивает облегчение.
Девушка протягивает мне ручку и конверт с измятым письмом. На его обратной стороне я быстро записываю адрес и название.
Гостиница «Восход».
– Спасибо. Меня зовут Элизабет, – добавляет она с запоздалой улыбкой.
– Хелен. Откуда вы, Элизабет?
– Из Нью-Йорка.
Меня удивляет не столько само место, сколько расстояние до него.
– Далековато от дома. Вы приехали сюда одна?
– Да.
– Будьте осмотрительны. Не знаю, что за жизнь в городе, но здесь не поддавайтесь очарованию пляжей и голубого неба. Если не знать, куда направляешься, и довериться плохому человеку, можно попасть в большую беду. Народ тут отчаянный, как и повсюду. Отчаянные люди способны на опасные поступки.
Несмотря на предостережения, я могу лишь восхищаться ее мужеством и целеустремленностью. Сколько раз мне хотелось все бросить, но я сама себе говорила, что не должна этого делать, пасовала перед стоящими на пути препятствиями.
Краешком глаза я замечаю, что мне подают знаки с другого столика.
– Я к вам еще подойду через несколько минут, – говорю я и с неохотой оставляю ее.
Когда десять минут спустя я возвращаюсь, она уже ушла – на столике лежит мелочь за еду, включая пирог, и небольшие чаевые, оставлять которые ей вряд ли по карману.
Глава 5
Элизабет
Я заслоняю глаза от солнца, но все равно наворачиваются слезы. Облака набегают и проносятся мимо, давая легкую, слишком короткую передышку. Внутри ресторана было жарко, вентиляторы почти не охлаждали помещение, а теперь, когда я снова оказалась снаружи, влажный воздух невыносимо липнет к телу, а ветерок почти не обдувает.
Как я доберусь до Мэткемб?
Глупо, конечно, паниковать из-за слов официантки. Я одна проделала весь путь из Нью-Йорка. Мне вполне под силу преодолеть и последние несколько часов, но почему-то сейчас мне так не кажется.
Я была абсолютно уверена, что найду его в Ки-Уэст.
Я опускаю саквояж на пыльную землю – он вдруг становится слишком тяжелым.
Мимо проносится мышь, волоча по грязи свой хвостик.
Я взвизгиваю.
Когда родители подарили мне на шестнадцатилетие элегантный дорожный комплект с моими инициалами, я представляла, как буду разъезжать с ним на роскошных лайнерах – в Европу, Ньюпорт, Палм-Бич и тому подобные места. Столь бесславный конец я и представить себе не могла.
Я достаю кошелек и снова пересчитываю наличные. Едва хватает на еду и проживание, а с билетом на поезд от моего бюджета останется просто пшик. И что тогда? Капиталы водятся только у одного моего знакомого, но сомневаюсь, что он станет меня выручать, когда узнает, что я сбежала.
Я роюсь в сумке, царапаю пальцы о бриллиантовое кольцо, ищу носовой платок…
– Вам помочь? – слышится вопрос.
– Все в порядке, я… – Я поднимаю глаза и вижу прямо перед собой мужчину в сером костюме, моего недавнего попутчика, который смотрит на меня с высоты своего роста с необоснованным превосходством.
Вот черт.
Я комкаю в руке старенький платочек и принимаюсь тереть под глазами, молясь о том, чтобы тушь не потекла, а мои щеки заливаются краской от негодования.
Ну почему именно его принесло сюда, когда я нахожусь в таком унизительном положении?
– Я в порядке, – уже с нажимом повторяю я и добавляю «спасибо», потому что мама всегда говорила, что благовоспитанные девушки должны быть вежливыми, пусть даже мне сейчас не хочется быть ни «вежливой», ни «воспитанной».
Ну, будем надеяться, что он отправится восвояси.
– По вам не скажешь, – довольно бестактно замечает он.
– Спасибо, вы очень наблюдательны. Но я в порядке.
Я жду, что он извинится.
Не тут-то было.
– Я вас не задерживаю, – говорю я, решительно позабыв про «вежливость» и «воспитанность».
– Ах, теперь вам не терпится от меня избавиться – прежде за вами это не замечалось.
Он что, ухмыляется?
– Мне было скучно, – говорю я. – Когда долго едешь, такое случается. Оказавшись в тесном пространстве, все немного сходят с ума.
– Скучно? Что-то не верится. У вас отбоя не было от поклонников.
– Никакой радости от таких легких трофеев.
– Так вам хотелось большего?
– Почему, когда мужчина рассматривает женщин как трофей, его превозносят, а когда женщина выходит на охоту, ее клеймят как слишком агрессивную, энергичную и алчную? У мужчин нет монопольного права на рынок амбиций. Или на пристрастие к охоте.
Он смеется – к нашему обоюдному удивлению.
– Тут вы правы. Кстати, о трофеях – а где же ваш приятель из поезда? Все еще любуется рыбками в океане?
Выходит, он все-таки обращал внимание.
– Где-то там. А теперь, пожалуйста, уходите. Мы с вами мило побеседовали, исполнив ритуальный танец взаимных оскорблений, но у меня больше нет на это времени и, как ни больно мне развеивать ваши заблуждения, вы действительно интересовали меня лишь как возможность скоротать часы поездки.
Но он не уходит. Вместо этого он прислоняется к перилам рядом со мной и складывает руки на груди.
– Что ж, теперь, когда мы установили, что вы не страдаете от безнадежной любви ко мне, удовлетворите мое любопытство вот в чем: почему вы стоите тут на солнцепеке в том же самом платье, с саквояжем и выглядите совершенно потерянной. Вы кого-то ждете?
– Нет, я никого не жду. Я приехала сюда одна.
Почему он не уходит?
– Кроме шуток? А мне казалось, вы направляетесь к семье… друзьям…
– Я приехала, чтобы разыскать кое-кого, – после паузы отвечаю я. – Я думала, он здесь, а его нет. Поэтому я уезжаю. И вам тоже пора.
– Но если его здесь нет, тогда где он?
Мне хочется солгать или вообще не отвечать, но я слишком устала, чтобы утруждать себя, и потому говорю правду.
– Наверное, на Лоуэр-Мэткемб. Или Уиндли-Ки. Я точно не знаю. Мы не общались. Но, насколько я поняла, там находится лагерь бывших солдат.
– Он воевал?
– Да.
– В этих лагерях такой, как вы, не место.
– Я могу за себя постоять, – уже второй раз за день говорю я.
Знали бы они, что за жизнь была у меня дома. Ки-Уэст не идет ни в какое сравнение с Нью-Йорком. В наши дни девушка должна быть все время начеку, иначе ей крышка.
– Не сомневаюсь, что вы можете за себя постоять, но до Мэткемба неблизко. Вам предстоит долгая дорога.
– Я в курсе. Я проделала весь путь сюда из Нью-Йорка. Еще несколько часов, и что с того?
– Много чего. Как вы намерены добираться туда? Сегодня вечером поезда не будет.
Я чувствую острый укол разочарования.
– Вы уверены?
– Последний поезд отошел от вокзала час назад.
– Ну, тогда завтра, – с фальшивым смешком говорю я. Здесь, само собой, есть где остановиться. Не идеально, но могло быть хуже, и подобный вариант уже приходил мне в голову.
Он окидывает меня взглядом и слегка прищуривается. Кажется, поношенность моего наряда для него не тайна, и он прекрасно понимает, что лиф мне тесен не из-за кокетства, а скорее всего потому, что платье было сшито несколько лет назад.
– Вам есть где переночевать? – прямо спрашивает он.
– Я в порядке.
Он раскачивается с пятки на носок, хмурит лоб…
– Я сейчас за рулем, – он указывает на припаркованный у дороги «Студебекер». – Я могу отвезти вас на Мэткемб.
– Шутите?
– Ничуть. Но если мы хотим успеть на паром, времени у нас немного. Ну что, едете?
– Вы были непростительно грубы со мной в поезде, а теперь хотите помочь?
– Не люблю, когда со мной играют. Просто терпеть не могу. В поезде вам была нужна мышка. Сейчас мы выяснили, что у нас нет никакого романтического интереса друг к другу, и поэтому я думаю, что могу сделать доброе дело, а вы определенно могли бы воспользоваться моей помощью.
Он запускает руку в нагрудный карман и показывает мне жетон.
Агент Сэм Уотсон. Федеральное бюро расследований.
– Вы работаете на правительство?
– Именно так.
Я не уверена, говорит ли это в его пользу или наоборот, хотя, скорее всего, второе. Я прикидываю, насколько рискую, садясь в машину к незнакомцу, – предостережение официантки отдается эхом в моих ушах. Что бы там ни говорили обо мне, но я не совсем бесшабашная. Однако денег у меня почти не осталось, а двигаться на север надо как можно быстрее, и это непреложный факт.
И потом, учитывая, кто идет за мной по пятам, возможны варианты и похуже, чем общество госслужащего. Будем надеяться, что перед спецагентом даже Фрэнк спасует.
– Я Элизабет, – говорю я, принимая решение. Поехать с ним рискованная затея, но еще рискованнее – застрять тут.
Он кривит губы.
– Не Элиза?
– Элиза я только для друзей, – лгу я. – Официантка в закусочной рекомендовала гостиницу в Айламораде. Она сказала, это хорошее место.
– Как называется?
– «Восход».
– Я знаю эту гостиницу, правда, сам обычно останавливаюсь в отеле «Мэткемб». Так вы окажетесь между двумя лагерями. Доставлю вас на Мэткемб в целости и сохранности. Можете не сомневаться.
– Слово спецагента?
– Слово джентльмена.
– Почему вы мне помогаете?
Он пожимает плечами:
– Я все равно еду в том направлении. Кроме того, если вас предоставить самой себе, то, готов поспорить, вы вляпаетесь в историю, а я не хочу брать такой грех на душу.
– Я могу за себя…
– Ничуть не сомневаюсь, – нетерпеливо фыркает он, – но девушке оказаться ночью одной в подобном месте весьма неблагоразумно. Особенно если у вас с деньгами совсем негусто, как я подозреваю. Я рад оказать вам посильную помощь. Вы планируете остановиться в этой гостинице?
– Да.
Он поднимает глаза к небу – облака снова выглядят угрожающе.
– Если мы отправляемся, тогда нужно поторопиться. У меня дела на Аппер-Мэткемб, а я без того тут сильно задержался. К тому же вечером по прогнозу дождь, и мне не хотелось бы попасть в шторм.
– Что за дела?
– Расскажу по дороге. Ну что, едете?
Я не могу отделаться от тревожных мыслей.
– Если вы следовали на Мэткемб, то почему не сошли на станции в Айламораде? Почему проделали весь путь до Ки-Уэст, а теперь возвращаетесь на север?
– Во-первых, потому, что здесь стоял мой автомобиль. А во-вторых, потому, что мне сказали, что человек, с которым я должен встретиться, будет здесь. Мы разминулись. Он уехал на Мэткемб. Я не хочу разминуться с ним снова и потому не могу спокойно сидеть и ждать. Поедете вы или останетесь – дело ваше, но если едете, то лучше сказать об этом прямо сейчас.
– Ладно. Спасибо.
– Отличный выбор, – улыбается он.
Он меня просто бесит.
Сэм молча берет мой саквояж и идет с ним к автомобилю. Одной рукой он открывает мне дверцу и, когда я располагаюсь на бежевом кожаном сиденье, кладет саквояж в багажник, после чего занимает место за рулем.
Он заводит машину, и мы отправляемся в путь.
Дошло ли до Фрэнка, что я уехала из Нью-Йорка? Отправил ли он людей следом за мной? Он не привык упускать свое, и страшно представить, какой будет его реакция, когда он узнает, что лишился своей невесты.
Если люди Фрэнка выяснят, что я купила билет на поезд, по крайней мере, их поиски будут ограничены Ки-Уэст и не дойдут до того места, куда я на самом деле направляюсь. Если, конечно, он не поймет, кого я разыскиваю. Но к тому времени, на наше счастье, мы уже уедем.
Хорошо, что есть возможность убраться подальше от Ки-Уэст и пропасть из виду.
– Откуда вы? – интересуюсь я, когда Сэм выруливает на дорогу.
– Опять светская беседа? Мне казалось, мы стали попутчиками по необходимости – из-за ваших проблем, а не по доброй воле.
– Верно, но вам также известно, что мне быстро становится скучно. И потом, пожалуй, стоит чуть лучше узнать мужчину, с которым мне предстоит провести несколько часов в машине и на пароме.
– Я из Джексонвилля, Флорида, – вздыхает он. – Там родился и вырос.
Я морщу нос, вспоминая крохотный, ничем не примечательный городишко, мимо которого мы проезжали по железной дороге мистера Флаглера.
Я наклоняюсь ближе:
– И что такой мужчина, как вы, делает в Джексонвилле?
– Слушайте, заканчивайте с вашими дамскими штучками. Вам не очень удается образ роковой женщины, да и момент сейчас не совсем подходящий.
– Не очень удается… – У меня кровь приливает к щекам.
– Расслабьтесь, красавица. Вы, конечно, ослепительны, только я не мальчик и уже давно не падал к женским ножкам. И в обозримом будущем это не входит в мои намерения. Или вы это за собой даже не замечаете? Или это ваш способ контролировать ситуацию, когда нервничаете?
Ну что за субъект.
– Ладно. Чем вы занимаетесь в ФБР? – ровным тоном спрашиваю я – уже не мурлыкаю и не использую манящий язык телодвижений.
У него на губах проступает улыбка.
– Расследую.
– Что именно?
– Разные преступления.
– Типа ограблений банков?
– Нет, грабителями банков я не занимаюсь.
– Значит, гангстерами, – предполагаю я.
Он не подтверждает и не опровергает, отсюда я заключаю, что моя догадка верна.
– И много гангстеров в Ки-Уэст?
В Нью-Йорке они, разумеется, есть, но Ки-Уэст мне всегда представлялся эдаким сонным местечком, совсем непохожим на криминальный город.
– Здесь пролегает несколько оживленных контрабандных маршрутов.
– Значит, вы тут по делам, а не ради собственного удовольствия?
– Да.
– Охота на гангстеров – звучит опасно.
– Опасности случаются, но по большей части все обстоит довольно мирно – сплошная бумажная волокита.
– Она вам нравится?
Мои знакомые мужчины посвящали жизнь бизнесу и финансам – невозможно представить, чтобы кто-нибудь из них выбрал себе подобную стезю. Им скорее свойственно обходить закон, чем защищать его.
– Это часть работы, – он делает паузу. – Да, она мне нравится.
– Это требует определенного оптимизма. Люди всегда будут совершать преступления.
– Именно так.
Возможно, это не самая шикарная работа, но в этом климате даже я способна оценить выгоды подобной охраны.
– И вам нравится их ловить?
– Мне нравится привлекать их к ответственности. Приятно сознавать, что на улицах стало одной опасностью меньше. Сам факт того, что они ответят за свои преступления, дарит чувство облегчения.
И внешне он вполне тянет на нетерпимого в вопросах морали борца за добро и справедливость. Но есть одна загвоздка – я считаю, нельзя всю жизнь гоняться за преступниками и не запачкаться самому.
– А вы чем занимаетесь? – спрашивает он, ловко переводя стрелки в разговоре.
– Пожалуй, тем же самым, что и остальные, – пожимаю плечами я.
– И как вообще живется в Нью-Йорке?
Что на это ответить? «До того как», когда жизнь была сплошным праздником, или «после того как», когда мы, как и все, впали в отчаяние?
– Как и повсюду в стране в наши дни. Работы нет, и денег тоже.
– Кем вы работаете?
Несколько лет назад в ответ на такой вопрос я бы рассмеялась. Сейчас он вызывает некоторую неловкость.
– Пару раз ходила на биржу труда. Пыталась получить работу.
– И что нашли?
– Слишком много женщин находится в таком же отчаянном положении. У них есть опыт, им надо кормить детей, – я пожимаю плечами. – Мне предложили место продавщицы в универмаге, потому что я миловидная.
У красивых женщин есть шанс трудоустроиться даже во времена Депрессии.
– Я попробовала, но, честно говоря, оказалась ни на что не годной.
– Да ну?
– Мне не хватало терпения. Надо было весь день стоять и ждать, когда кто-нибудь к тебе подойдет. И денег было не настолько много, чтобы улучшить наше положение. Для хорошенькой девушки всегда найдутся другие занятия.
– Могу себе представить, – произносит он без тени юмора в голосе.
– Вряд ли. Мужчинам легче живется, разве нет? Слава богу, что я не родилась дурнушкой, без роду и племени, в голоде и нищете, обреченной заниматься поденной работой и мечтать о будущем, которое никогда не наступит.
Депрессия ударила по всем нам, но женщинам приходится тяжелее всех. Многие мечтали о замужестве и семье, но в наши дни браки заключаются все реже и реже. Другие мечтали о карьере, а в итоге их обвинили в том, что они отбирают работу у мужчин.
