Сидар Бауэрс
Астра
Клода
Клода ехала на восток по нагретой августовским солнцем дороге, покрытой гравием, позади минивэна над канавами ураганом вихрились тучи пыли. Пассажирское сиденье до самого потолка было завалено сумками, на полу в беспорядке валялись всякие головоломки, пластинки, чугунные сковородки и корзинка с разной кухонной утварью, столовые приборы бились друг о друга на ухабах и колдобинах проселочной дороги, как цимбалы в нескончаемой заунывной дорожной мелодии.
Ее не покидало беспокойство, хотя ей доводилось переезжать несчетное число раз. Непросто матери перевозить детей на новое место. Особенно когда она запугана и разорена, а ее безопасность зависит от тех, кого она встретит, когда доберется до места. И этот минивэн, под завязку набитый их барахлом, неизвестно сколько еще протянет. В любое мгновение он мог заглохнуть на обочине дороги, оставив их на милость первого человека, чью машину ей удалось бы остановить.
После того как в шестнадцать лет Клода покинула свой последний детский дом, у нее всегда был такой микроавтобус, как этот: подержанный «шевроле», достаточно вместительный, чтобы в нем можно было спать или в любой момент погрузить все их пожитки. Машины были белые с пятнами ржавчины, темно-красные, темно-синие, стального серого цвета и болотного, с деревянными панелями. Ей нравилось давать им имена: Боб, Чарли, Винона и Дед – в честь ее настоящего дедушки, который растил ее до двенадцати лет. Но этому ее минивэну, Дженис, уже давно было место на свалке. Клоде приходилось постоянно поднимать капот, она свешивалась над горячим, как печка, двигателем и заливала воду в пышущий паром радиатор. Вот и теперь на этой проселочной дороге стрелка термометра зашкаливала, и вода в радиаторе кончилась.
Она легонько коснулась рукой приборной панели.
– Ну же, Дженис, давай, – сказала Клода. – Неужели прямо посреди дороги ты хочешь нам такую свинью подложить?
Она бросила взгляд через плечо назад – машина была полностью загружена коробками, картинами в рамах, мешками для мусора, наполненными одеждой. Ее восьмилетняя дочка Сатива соскользнула с сиденья и спала на полу вместе с кошкой, потные рыжеватые волосы малышки налипли на лицо, как залитые чаем кружева. Потом Клода взглянула в боковое зеркало заднего вида и убедилась, что машина Фридома едет за ней на совсем небольшом расстоянии. Она слегка расслабила сжимавшие руль руки. Все в порядке. Пока дети мои со мной, подумала она, у меня есть все, что мне нужно.
Последние три года Клода с двумя своими детьми жила в городке Нельсон в провинции Британская Колумбия с мужчиной, у которого были длинные рыжие волосы и охочие до работы руки. Дэйл зарабатывал на жизнь, выращивая в сарае коноплю. На плече у него всегда болталось ружье, он говорил, что это из-за воров, покушающихся на его дурь, хотя Клода никогда не видела поблизости ни одного подозрительного, который совал бы свой нос куда не положено. Честно говоря, Дэйл ей вообще не особенно нравился, но она не обращала внимания на его приступы ярости и теории заговора, потому что Фридом ходил в местную среднюю школу, Сативе нравилась Катерпиллар – рыжевато-каштановая кошка Дэйла, а дом напоминал Клоде дом ее деда с террасой перед входом и крепкими оштукатуренными стенами. Она осталась здесь, потому что после рождения Фридома переезжала с места на место уже раз двадцать, и у нее просто не было сил ехать куда-то еще. Они жили на чердаках, в общинах, в затхлых вигвамах, в маленьких лачугах на Галф-Айлендс, в скрипучих лодках, в женских приютах и даже в переоборудованном железнодорожном вагоне, установленном во дворе дома профессора неврологии в Ванкувере. Но ни в одном из этих мест она не чувствовала себя как дома и в безопасности и потому решила остаться в Нельсоне с человеком, которого не любила. Хотя, разве на самом деле здесь есть какая-то разница? Она слишком устала, чтобы как раньше думать о романтике, о любви или продолжать искать кого-то, кто будет ей по душе. А Дэйл, надо сказать, был совсем не плохим мужиком. Он становился омерзительным только тогда, когда «входил в раж». Но она уже давно убедила себя, что детей это не коснется. Что они ничего не заметят. Что они никогда не узнают.
Но прошлой ночью, когда мяуканье новорожденных котят Катерпиллар не давало Дэйлу уснуть, он встал с кровати, разбудил Сативу и заставил ее смотреть, как вынимает их совсем еще мягкие тела из картонной коробки, швыряет в наволочку и завязывает наволочку веревкой на узел. Клода ничего не сказала, когда он выволакивал ее брыкавшуюся и оравшую дочку по прогнившим ступенькам террасы, потом тащил по покрытому мхом двору и дальше по колено в воде по заросшему ряской, игравшему лунными бликами пруду, в который он опустил наволочку с котятами и держал ее там, пока они не перестали шебуршиться. Вот тогда, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, Клода в конце концов очнулась от охватившего ее оцепенения. Ну ты и дура, подумала она. Слабая женщина. Если прямо сейчас не прочистишь себе мозги, детей у тебя больше не будет.
Она бросила взгляд на темный дом с опущенными занавесками на окнах, потом перевела глаза на дочку, рыдавшую и дрожавшую в воде. Надо их отсюда вытаскивать. Прямо теперь. Но без денег, без работы, без чего бы то ни было, что можно было бы кому-либо предложить, она могла думать только об одном месте, куда им оставалось податься.
Вот так она снова очутилась на дороге. Пар, валивший из-под капота, вихрился на лобовом стекле, когда минивэн, совсем выбившись из сил, вскарабкался на последний холм и покатился с него в долину. Вокруг все было так же, как запечатлелось в ее памяти: низкие скалистые горы к западу, запах сосен, отблески речки Уиллоу, черной как вороново крыло. Она остановилась перед дощатыми воротами, увенчанными аркой, на которой красовалось выцветшее от времени название Фермы.
Когда позади микроавтобуса затормозил Фридом, Клода вышла из машины и босиком подошла к раскрытому окну его машины.
– Ну что? Теперь ты вспомнил? – спросила она, засунув голову внутрь.
Задняя часть его драндулета тоже была набита битком, но здесь было больше порядка, чем у нее. На полу аккуратные стопки книг. На сиденье две корзины для белья со сложенной одеждой и коробки с обувью.
– Мне было пять лет, когда мы в последний раз сюда приезжали. Хватит меня заставлять вспомнить это место, – ответил он.
– Хорошо, прекрасно. Я только думала, что этот вид сможет вызвать у тебя какие-нибудь воспоминания, и тогда ты станешь себя здесь лучше чувствовать.
В его взгляде сквозила недоверчивость.
– Да нормально я себя чувствую, Кло. Не я только что бросил хахаля. Ты-то как сама?
– Отлично. Это давно пора было сделать, – чирикнула она в ответ, хоть и не вполне искренне. Она была напугана? Несомненно. Взволнована? По всей видимости. Но, может быть, она действовала чересчур поспешно? Дэйл ведь их содержал, и это было чистой правдой. Не слишком ли она много на себя берет, чтобы все еще гоняться в поисках пристойного жилья, так страстно желать его обрести? Ведь, черт возьми, сороковник не за горами маячит, а самое ценное ее сокровище – эта гнилая развалюха на четырех колесах.
Клода подняла руки и потянулась, расслабляя напрягшуюся спину, на запястьях звякнули браслеты, а Фридом тем временем включил приемник, потом нервно вцепился в руль. Его пепельно-светлые волосы, которые в детстве Клода ему отращивала и заплетала в косичку, свисавшую на спину, теперь были коротко пострижены и скрыты под шапкой. Ей бы не стоило больше сравнивать его с тем, каким он был в детстве, ведь он уже почти взрослый мужчина. Но иногда, когда он на нее смотрел, ей казалось, что он снова стал шестилетним мальчуганом: круглолицым, озорным и зависимым. А когда сын замечал на себе ее взгляд, он будто деревенел, отдалялся от нее, становился каким-то чужим. Тогда ей приходилось с этим смиряться и глубоко дышать, чтобы сдерживать слезы. Наверное, в этом мире Фридом был единственным человеком, который мог сделать ей так больно.
Она еще раз на него посмотрела, потом взглянула на поля по другую сторону ворот, поросшие высокой травой, колючими кустами и чертополохом.
– Может быть, тебе здесь понравится, Фри, если сможешь приспособиться, – проговорила она.
– Что ты сказала? – спросил он, пытаясь перекричать динамики, глухо бухавшие басами.
Клода снова склонилась к окну машины.
– Я только сказала, попробуй сделать так, чтоб тебе здесь понравилось.
– Зачем? Я отвалю отсюда меньше чем через неделю.
– Может быть, ты сможешь остаться?
– Да ладно тебе, Кло. Хватит.
– Как это там называется? Академический отпуск?
– Когда люди его берут, они обычно едут на Тайвань или на Гоа, а не со своей матушкой на какую-то паршивую ферму, созданную хиппи в забытой Богом глухомани. – Фридом облизнул палец и стер с дверцы машины грязное пятнышко.
– Ты прав. Что я могу об этом знать…
– Я пообещал помочь тебе с Сативой здесь устроиться. А ты мне сказала, что не будешь меня прессовать и требовать еще чего-нибудь.
– Я на тебя не давлю, – сказала Клода, хотя, конечно, здесь она лукавила и продолжала на него наседать, пока еще было время. Потому что он был ей нужен. Потому что они были вместе с тех пор, когда она сама еще не вышла из детского возраста. Потому что она боялась его ухода, понимая, что обратно он не вернется.
В Лагере Клода остановилась под сенью серебристой березы, где играли в салочки солнечные зайчики. Движок минивэна дымил. Она его выключила и перестала с силой сжимать руль. Сомнения мучали ее так, что даже в горле перехватывало.
Много лет назад в Небесной часто шли разговоры о строительстве большого, удивительного дома для работников общины. В центре его собирались соорудить печь из речного камня, в которой круглый год можно было выпекать хлеб, а зимой использовать ее как центральный обогреватель. А потом, двигаясь по периметру, стали бы пристраивать комнаты, башенки, всякие укромные закутки, спальни с кроватями, и все было бы сделано из дерева, украшенного замысловатой резьбой. По вечерам, когда рабочие устраивались вокруг огня, Рэймонд каблуком ботинка рисовал в пыли планы будущей стройки, а они сидели как завороженные. Наблюдали, слушали, верили ему. Внимательно следили за каждым его движением.
– Здесь будет главный вход. А тут, – продолжал он, оживленно жестикулируя, – будут кладовка, музыкальный салон и столовая. Рядом, думаю, мы устроим кухню, вот в этом месте, с видом на утес. Всем будет тепло, у всех будет крыша над головой. И у вас не станет болеть голова ни из-за квартплаты, ни по другим дурацким поводам. А ваши дети тут получат систематическое образование. Все это сделает для вас община!
– Отлично! Здорово! – хором кричали рабочие.
Вот почему она надеялась, что Небесная продолжает процветать. Но вместо этого увидела, что Лагерь практически не изменился, казался чуть ли не покинутым. Не было там ни места для костра, ни дома, ни общины единомышленников, которые собрались бы вместе, чтобы их приветствовать. У обеденного стола валялись коробки из-под банок с пивом и бутылки из-под виски, повсюду были разбросаны изношенные покрышки и мешки с мусором. В тени рядом с матово-черным школьным автобусом ютилась небольшая избушка Рэймонда, вызвавшая в памяти болезненные воспоминания. А у самого леса стоял барак, два лета служивший домом для Клоды с Фридомом, но теперь он обветшал и подгнил.
– Черт, – пробурчала она себе под нос, когда Фридом снова пристроился за ее минивэном. – Черт. Черт. Черт.
– Это здесь, мама? Это и есть наш новый дом? – спросила Сатива, проснувшаяся от материнской ругани.
– Не знаю, – неуверенно проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Давай пойдем посмотрим.
Они закрыли Катерпиллар в минивэне, и Клода сказала Сативе все время держаться с ней рядом. Ей не хотелось, чтобы Рэймонд увидел, как они шатаются по округе или занимаются чем-то, что могло бы вызвать неверные ассоциации, связанные с воспоминаниями, потому что ей нужно было всего лишь отдохнуть несколько дней, а Дженис показать механику, перед тем как снова можно было бы тронуться в путь. Дольше, чем на несколько дней, они здесь не задержатся. Зря она сюда приехала.
Минут через десять она услышала, как кто-то идет по тропинке в их направлении. Потом до нее донесся чистый и четкий звук все той же мелодии, которую обычно насвистывал Рэймонд. Тра-та-та-тра-а-а.
– Что за черт! – громко рявкнул он, выйдя на поляну. Позади шла девушка, наполовину скрытая его телом. Бороду Рэймонд так и не брил, был таким же тощим, болтавшиеся холщовые штаны подпоясывал веревкой вокруг бедер, под клетчатой рубашкой виднелась голая грудь. Девушка встала рядом с ним, он положил руки ей на плечи. – Там что, и впрямь женщина стоит или мне это примерещилось?
– Да, – ответила девушка, которой на вид было лет пятнадцать. Ее свисавшие до пояса почти черные волосы были разделены на прямой пробор, как будто она подражала стилю, заимствованному с обложки старой пластинки с записями народных песен. На ней была юбка с узором из турецких огурцов, такая же, как у самой Клоды, которую она выбрала себе в общинном чулане.
– Ты именно то, чего мне сегодня не хватает. Просто как раз то, что мне нужно! – Рэймонд, как всегда, часто и выразительно моргал. Он потопал навстречу по разбросанному мусору, широко раскинув руки. – Я просил об этом, Клода. Клянусь тебе, я проснулся сегодня утром и сказал: «Что-то должно перемениться. Что-то должно произойти». Правда, я так сказал, Астра? – бросил он через плечо.
– Да, так ты и сказал, – согласилась его молодая спутница.
Клода напряглась. Конечно, это была его дочка. Смуглая, высокая, худая, точно такая же, как он. От круглолицей, зеленоглазой матери она не переняла ничего. Не то чтобы Клода забыла Астру – разве она могла? Но по какой-то причине ее образ стерся из памяти, поскольку нельзя было даже представить, что девочка все еще жила здесь. Ведь должна же была какая-нибудь добрая душа очутиться в этом месте и вырвать ее из лап Рэймонда. Клода никак не могла понять, радоваться ей или ужасаться, увидев Астру во всей ее подростковой угловатости.
Подойдя к Клоде, Рэймонд крепко ее обнял. Чем только от него ни пахло: деревом, глиной, соленым потом, козьим молоком и еще бог знает чем. Волосы у него на груди покалывали ей щеку. Клоде никогда особенно не нравились затянувшиеся мужские объятия, она мягко от него отстранилась и сделала шаг назад.
– Ты должна посмотреть наш огород, Клода. Там просто ужас что творится. Мы не меньше чем на месяц задержались с прополкой. Вьюнок душит фасоль и салат. От морковной мухи морковь снова гниет. А я моложе не становлюсь. Скажи мне, как я выгляжу?
– Хорошо выглядишь. Точно так же, как раньше, – сказала она именно так, как он ожидал. Клода хорошо знала этого мужчину.
– Ну что ж, я рад, что выгляжу «хорошо», потому что так работать, как раньше, уже, конечно, не могу. А эти парни, которые у нас теперь кучкуются, просто пустое место. Нет, скорее, они как вредители. На пустом месте все хорошо растет. А эти – только расход еды. Они вернутся завтра, тогда все сама увидишь. – Рэймонд тряхнул головой, с бровей слетели капли пота. – А ты, Астра, как считаешь? Может быть, Уэсли не такой? Он стал, наконец, работать как следует?
Клода уже поняла, что это они такое представление разыгрывают: Рэймонд выступает в роли эдакого бедового парня хоть куда, а Астра ему подыгрывает, следуя за ним как тень. Но на этот раз его дочь в ответ только неопределенно пожала плечами, шлепая ботинком по земле.
– Вот такие дела, Клода, народ к нам больше валом не валит. Настали новые времена. Немного таких людей, как мы, шатается теперь по округе. Так что выкладывай мне все как на духу. – Он резко свел вместе мозолистые руки с таким звуком, как будто куском пемзы стукнули по скале. – Ты поможешь мне, я помогу тебе. Что у нас за дела?
– Хорошо, – проговорила она, еще раз внимательно оглядев Лагерь. – Попробую тебе объяснить.
Клода спала урывками, часто просыпалась от мерного комариного писка из-за сеток на окнах. Ни одно из ее обычных средств расслабления не действовало – ни счет, ни замедление дыхания, ни прикосновение к руке Сативы, чтобы почувствовать ее пульс. По всей видимости, Фридом, парившийся в школьном автобусе на коротком сиденье, с которого у него свисали ноги, чувствовал себя ничуть не лучше. Он скинул шерстяной плед, связанный ему Клодой, когда сын был еще совсем маленьким.
Днем, когда Рэймонд сказал, что они могут распоряжаться автобусом, у Клоды не хватило духу сказать ему, что, снова увидев Небесную, задерживаться здесь ей не с руки. Вместо этого она взяла банку пива и стала смотреть, как Фридом с Астрой вытаскивают из автобуса подгнившие матрасы и коробки с заношенной, изъеденной молью одеждой и сваливают это в кустарнике рядом с другим набросанным там хламом. После этого они соскребли грязь, въевшуюся в пол и стены, потом до блеска вымыли окна водой с уксусом. Дженис теперь была свободна от барахла, а они без всякой на то видимой причины обустроились в автобусе.
Денька два здесь проторчим, подумала она. Этого, пожалуй, хватит, чтобы сообразить, куда потом податься.
Когда она пыталась выкинуть все мысли из головы, сосредоточившись на легком ветерке, шелестевшем листвой деревьев, до слуха ее донесся новый звук – где-то ехала машина. Прошуршав покрышками по камням подъездной дороги, машина остановилась, водитель заглушил двигатель. Хлопнули дверцы. Кто-то что-то крикнул.
– Давайте разожжем костер, – громко произнес знакомый голос.
Она прислушивалась к тому, как мужчины носили, по всей видимости, коробки с едой к трейлеру, служившему кухней, что-то роняли по дороге, повсюду прорезая лучами фонариков мглу, окутывавшую Лагерь. Фридом вертелся на своем коротком диванчике, Клода придвинулась ближе к Сативе и стала что-то шептать ей на ухо, чтобы хоть как-то заглушить шум.
Кто-то плеснул в кострище бензина, и от вспыхнувшего огня на матрасе Клоды тут же заиграли блики. Мужчины открыли пиво и чокнулись, потом стали подкалывать друг друга, говорили о какой-то «мини-юбчонке», встретившейся им в баре. Она узнала голос Уэсли. Парень ей и раньше не нравился. Все женщины его недолюбливали. Он и теперь больше других ругался по-черному, перебирая пальцами струны гитары. Всегда он носился с этой гитарой. Но даже за все прошедшие годы толком бренчать так и не научился.
– Мама, – шепотом спросила ее Сатива, придвинувшись еще ближе, – что случилось?
– Тише, детка. Это просто приятели Рэймонда. Они нас не обидят, – сказала Клода, целуя мягкие волосы дочки.
Несмотря на шум, Сативе снова удалось уснуть, но в автобусе ярко мерцали оранжевые сполохи костра, и сна у Клоды не было ни в одном глазу. Говор мужчин у костра становился грубее и напористей, один из них принялся рубить топором горевшие поленья, мимо окон автобуса полетели искры. У нее не шел из головы звук сухого хруста валежника в лесу и высохших от засухи веток деревьев над Лагерем, которые давно пора было срезать. Немного раньше, когда еще только смеркалось, Рэймонд сказал ей, что, как и в былые времена, в летние месяцы он спит у реки, поэтому Клода тревожилась за Астру, которая оставалась одна в избушке. Интересно, они ее тоже разбудили?
Больше это безобразие нельзя было терпеть. Клода отодвинулась от Сативы, надела платье и тихонечко прошмыгнула мимо Фридома. Как только она вышла из автобуса, один из мужчин крикнул:
– Господи! Ты что – долбаное приведение?
– Пока еще нет, – ответила она, стараясь говорить спокойно. – Но мне совсем не по душе этот ваш костер. У меня тут дети спят.
– Я тушил лесные пожары, – сказал другой мужчина. Он сидел на пеньке, широко расставив ноги, земля возле него намокла от пролитого пива. Клода обратила внимание, что руки у него величиной с лопату, на одной не хватало указательного пальца.
– Ты раньше тушил лесные пожары, – заметил первый мужчина. – А потом тебя турнули оттуда за пьянку, – добавил он с недоброй усмешкой.
Все мужчины были одеты одинаково: резиновые сапоги, грязные джинсы, рабочие рубашки, дырявые под мышками. Клоде хотелось оставаться спокойной, демонстрировать свою невозмутимость, но их грубость напоминала ей о Дэйле. Общаться с подобными типами ей было совсем не легко.
– Я работал в лесу почти всю жизнь. С этим костром здесь все в порядке, – проговорил пожарный, поднялся со своего пня и подбросил в огонь еще пару поленьев как бы в доказательство собственной правоты. Искры фонтаном брызнули в небо, по коже Клоды пробежали мурашки.
– Привет, Уэсли, – без особой теплоты сказала она, переключив внимание на человека с гитарой на коленях. – Ты меня помнишь?
– Нет, – ответил тот, почесывая реденькую бороденку и искоса поглядывая на своих приятелей.
– Клода, – напомнила ему она.
– Может и так, – пробурчал он.
– Не хочу быть занудой, но, может, ты попросил бы своих приятелей загасить костер или хотя бы поубавить огонь. Не сделаешь мне такое одолжение в память о былых временах?
Уэсли ничего не ответил, а пожарный снова встал и стоял, пошатываясь.
– Знаешь, ты напоминаешь мне бывшую жену. Эта стерва всем любила заправлять да командовать.
– Видишь ли, мне не кажется, что, если не хочу, чтоб вокруг нас выгорел лес, я прошу слишком много, – отбрила его Клода. Она услышала, как хлопнула дверца автобуса, и к ней подошел сын.
– Мужики, не могли бы вы просто его погасить? Тут очень сухо, а костер вы и впрямь разожгли большой, – сказал Фридом.
– Это же надо, – выдержав паузу, пробурчал пожарный, плюхнулся на свой пень и глотнул пива. – Ну, гундосые, своим нытьем весь кайф обломали. Если вам это так важно, сами гасите. Я без всякой причины свой шедевр заливать не собираюсь.
Фридом сжал ей руку:
– Я займусь этим, Кло, возвращайся в постель.
– Спасибо тебе, – сказала она.
Фридом шел через весь Лагерь за водой, Клода возвращалась в автобус, и в этот момент Уэсли свистнул так длинно и выразительно, как будто кого-то хотел за что-то поблагодарить. Проследив за его взглядом, Клода заметила шпионившую за ними из тени Астру.
– Ну, привет тебе, дорогая, – сказал Уэсли, и все трое мужчин расхохотались.
– Нам так тебя не хватало, малышка! – крикнул ей пожарный. – В большом городе не найти такой красотки, как ты.
Клода подошла к Астре и отвела ее за автобус, где их никто не видел. Впервые с приезда в Небесную Клода оказалась совсем рядом с Астрой, и ей стало жаль девочку, потому что даже при свете костра шрамы на ее лице виднелись совершенно отчетливо.
– Я тебе так сожалею, моя дорогая, – сказала она.
– Почему? В чем ты видишь проблему? – спросила Астра, лениво прищурившись и поигрывая кожаным мешочком на веревочке, свисавшем у нее с шеи.
– Эти мужики не должны с тобой разговаривать в таком тоне. – Не в силах противиться порыву, она заложила прядь волос Астры ей за ухо. – Можешь мне все рассказать. Ты чувствуешь себя из-за них не в своей тарелке? Когда они только что гомонили, я беспокоилась за тебя, потому что ты была в доме совсем одна.
Астра скорчила гримасу и отстранилась от Клоды.
– Почему я должна из-за них как-то себя чувствовать? Они мои друзья.
Ничего себе друзья, подумала Клода.
– Ну, знаешь, не думаю, что тебе там надо оставаться одной. Это совсем ни к чему. Мы были бы очень рады, если б ты ночевала с нами в автобусе.
– Мне там места мало, – фыркнула девушка. – Но Фридом и Сатива могут спать в избушке, если захотят. Мы называем ее «детским домом». Взрослым туда вход воспрещен. Просто к нам давно никто не приезжал.
Теперь Клода начала узнавать в ней ту маленькую девочку, которую когда-то хорошо знала. Взгляд ее пытливых, почти черных глаз. Желтоватую кожу с оливковым оттенком. Серьезное выражение лица. Неизменно сильную личность.
– Хорошо, – согласилась Клода, поддавшись нахлынувшим воспоминаниям. – К сожалению, Сатива для этого пока слишком мала. Она еще очень привязана к матери.
Астра взглянула себе под ноги.
– А что с Фридомом?
Клода бросила взгляд на сына, который нес два ведра воды от кухни к костру, оставляя на земле следы от пролитой воды.
– С ним ничего, все в порядке.
– Пойду сама его спрошу, – сказала Астра, повернулась на каблуках и двинулась в его сторону.
Вернувшись в постель, Клода прижалась к Сативе и слушала, как сын тушит костер. Мужчины продолжали болтать, но теперь их голоса звучали тише. Вода, шипя, тушила пламя, автобус наполнила вонь гари, смешанной с паром.
Позже Фридом зашел в автобус взять свою подушку и одеяло.
– Кло, – шепотом сказал он, – Астра сказала, что в доме есть для меня место. Этот диванчик слишком короткий, я на нем не могу уснуть.
Последние дни, которые они проводили вместе, ей очень хотелось быть к нему как можно ближе, но спорить у Клоды не было сил.
– Хорошо, – ответила она, опустив голову на подушку. – Спокойной ночи, сынок.
– Спокойной ночи, Кло.
Следующим утром, пока все еще спали, Клода решила прибраться. Она никак не могла отделаться от мысли о том, что подумала бы Глория, узнав, что ее дочь растет на этой мусорной свалке, поэтому в память о покойной подруге ей захотелось привести Небесную в божеский вид за то время, которое она собиралась тут оставаться. Клода разожгла покрывшуюся коростой грязи печку, работавшую на пропане, чтобы согреть воду, и Сатива помогла вымыть кастрюли и сковороды, оттереть столы, отчистить алюминиевую дверь от мышиного дерьма. Потом они принялись за уборку в столовой на открытом воздухе, загрузили пустые бутылки, банки и коробки в щербатую тачку и отвезли все в минивэн, где уже было полно грязных, набитых окурками бутылок, которые она собиралась сдать, когда поедет искать механика. Когда Клода оттаскивала сломанные инструменты и мешки с мусором с дороги, Сатива подергала ее за рукав и стала канючить, упрашивая повесить их старый плетеный гамак между двумя толстыми деревьями. Как только это было сделано, девочка устроилась там с книжкой.
Через какое-то время из домика вышла Астра, и Клода последовала за ней на кухню.
– Вы хорошо спали после этого загула? – спросила она.
Астра бросила на нее настороженный взгляд.
– Да, только Фридом очень громко храпел.
– Что правда, то правда. С ним такое бывает, – сказала Клода, мысленно спросив себя о том, сколько времени прошло с тех пор, когда Астра в последний раз общалась с женщиной. Было ясно, что девушка, выросшая в мужском обществе, чувствует себя неловко.
Астра вытащила из шкафа коробку с картошкой и взяла нож.
– Я так думаю, на вас завтрак тоже надо готовить? – спросила она.
– Было бы здорово. Спасибо, – ответила Клода. Потом, вспомнив, что девушка и прошлым вечером делала всю работу на кухне, и стремясь с ней как-то сблизиться, она поинтересовалась: – Ты всегда готовишь на всех, кто живет на Ферме?
– Да. Это вроде как моя работа.
Клода оперлась о стол.
– Дорис, помнится, хотела, чтоб уборкой и готовкой все занимались поровну – и мужчины, и женщины. Рэймонд, кажется, придерживается другого мнения.
– Я не против. Он говорит, что стряпня – дело политическое. Я готовлю еду только из того, что мы не можем продать. Мы все здесь за безотходное производство. В городе люди не покупают овощи, если в них есть хоть малюсенький изъян. Просто смешно.
– Я уверена, ему приятно, что ты так стараешься.
– А мне кажется, ему до этого никакого дела нет. Он бы вообще забывал поесть, если бы я перед ним тарелку с едой не ставила. Мне приходится за ним следить.
От такого признания Клода даже слегка растерялась. Рэймонд мог считать себя человеком прогрессивных взглядов, но при этом его дочь выполняла всю «женскую работу» для него и его друзей. Она представила, как он за обе щеки уплетает стряпню Астры, а та смотрит на него, стремясь понять, о чем он думает, все подмечает, в уме составляет меню на следующий день. Его почти всегда интересовали лишь собственные заботы.
Клода бросила взгляд на Сативу, качавшуюся в гамаке, потом спросила:
– Как тебе здесь живется? Тебе тут нравится?
– Конечно. С чего бы это мне не нравилось? – ответила Астра вопросом на вопрос.
Картошка на сковородке уже подрумянивалась, девушка взяла кусок тофу, бросила его в миску и стала перемешивать с морской солью и кусочками красного перца.
– У тебя здесь поблизости или, может быть, в Ланне есть друзья?
– Раньше были. Девочка по соседству моего возраста, но она несколько лет назад уехала. Еще пес был, но потом он сдох.
– О господи!.. Извини. А как он сдох?
– Рэймонду пришлось его застрелить. Он подцепил бешенство от койота или от летучей мыши, а может, и еще от кого-то.
– А к ветеринару вы его не могли отвести?
Астра пропустила вопрос мимо ушей и переложила тофу в кастрюлю. Но Клоде хотелось ближе узнать эту девочку, даже если с ней непросто будет пойти на контакт. Глория хотела бы, чтоб Клода постаралась.
– Отец рассказывал тебе, что мы были очень близки с твоей мамой, когда тебя еще не было? А когда ты здесь родилась, я была в этой самой избушке.
Девушка пожала плечами и сказала:
– А потом ты уехала. Как и все остальные. У всех вас, работников старой школы, силенок маловато было, чтобы остаться в Небесной.
– Кое-кому из нас это было вполне по плечу. Уверена, что и мама твоя тут бы осталась.
Астра фыркнула.
– Ты знаешь, как здесь бывает холодно зимой? Никто этого не может выдержать.
– Я-то это хорошо знаю. В тот год я оставалась здесь до февраля, – сказала Клода. – Ведь одно из твоих имен – Винтер[2], разве не так? Астра Винтер Сорроу[3] Брайн – я все правильно помню?
– Терпеть не могу мои имена. Они мне как кость в горле.
– Это мама хотела назвать тебя Винтер. Хотела, чтоб это было твое первое имя. Дорис проследила, чтобы Рэймонд как-то это имя использовал.
Астра пристально на нее посмотрела.
– Не надо все время ее вспоминать. Мы не станем ближе друг другу просто потому, что ты ее знала, – сказала она, бросив ложку на стол. – И мне не должно нравиться мое имя просто потому, что она его выбрала. Воспитывал меня Рэймонд.
– Так оно и есть, – согласилась Клода, а сама подумала: Ох, Рэймонд, что же ты наделал? Зачем тебе понадобилось корежить ее память?
Больше всего Клоду беспокоило то, что во всех домах, во всех общинах, во всех тех треклятых местах, где она побывала, ей встречались точно такие девушки, как Астра, и точно такие женщины, как она сама. Незаметные, тянущие на себе всю тяжелую работу: готовку, уборку, уход за детьми, зачастую без гроша за душой, без дома, который они могли бы назвать своим. А мужчины тем временем сидели без дела, разглагольствуя об освобождении, свободной любви, о том, какой они создают прекрасный новый мир, где все могут быть по-настоящему «свободны», если только у них на это хватит духу. Все это полная ерунда. За долгие годы Клода встречала сотни свободных мужчин, но не могла похвастаться, что знала хоть одну свободную женщину.