Сирин Тлен
Эфирион
ПИСЬМО ОТ АВТОРА
Приветствую тебя на страницах книги, дорогой читатель! Погружаясь в историю “Эфирион”, ты побываешь не просто на страницах книги, но и надеюсь, в несуществующих уголках знакомых городов и совершенно новых спрятанных от наших глаз местах; познакомишься с людьми, к сожалению, как и в жизни, не все будут тебе рады, а кому-то не будешь рад ты, возможно кого-то даже осудишь…
История вымышлена, но переживания; проблемы; конфликты – с подобным каждый мог столкнуться в реальности. Изведуя новый мир, пожалуйста, будь осторожен. Некоторые сцены могут быть неприемлемы для сильно чувствительных и тревожных читателей, из-за своей жестокости и бескомпромиссности. Автор не поощряет подобное отношение, но отрицать существование чего-то негативного равно отказать в рассказе этого приключения целиком. Это не сказка. Это не в коем случае не быль. Это именно приключение. Книга. Не больше, не меньше.
Мир новый. Но его построили люди. А люди даже если их не существует…
(Ваша нетлеющая Сирин)
Сказание о несуществующем городе
Во времена человеческой глупости.
Люди вели Беспощадную Войну.
Они верили, что мир на Земле наступит только тогда,
Когда прольётся чья-то кровь.
И она пролилась.
Небо оплакивало дурные мысли своих детей,
Но как повелось, сыны делали все вопреки отцам.
Алые реки разлились по свету,
Сметая всё на своём пути.
Поглощая один город за другим.
Люди одумались. Взмолились Небу.
Но было уже слишком поздно.
В воздухе навсегда останется гарь. Облака заменили пепел и сажа.
Небо раскололось.
В густой топи захоронена целая цивилизация.
За что же ты так наказываешь нас?
Вопрошали люди Небесам.
Но Небо уже не имело сил для ответа.
Истерзанное оно затаилось среди своих детей.
В надежде, что однажды они найдут ключи от дома.
Шли годы. Эпохи сменяли друг друга.
Никто уже не помнил какое оно – Небо.
Никто о нем и не слышал.
Ветер унес всю сажу и пепел по разным сторонам.
А вместе с ними ушла и боль человеческая.
Уж так устроено наше сердце.
Коли оно не разрывается и не тоскует – значится всё хорошо.
Но Ветер всё помнит. И однажды кто-то откроет дверь.
ЧАСТЬ 1 | ОНЕЙРОИД
Глава никакая (которую тем не менее рекомендую к прочтению)
ДАРТМУР
Он воткнул лопату в сырую землю и также непринужденно шлепнулся в грязь рядом со свежей могилой. На нём было дорогущее кашемировое пальто…
Эта дрянь никогда не жалела вещи, которые её окружали.
Сидел так с минуту. А потом завалился на бок, хохоча так громко, что в рёбрах сжимало у рядом стоящих. Перебирал в руках комочки земли, а когда казалось, наконец успокоился, рванул к насыпи, разгребать её, подобно последней псине в подворотне в поисках пищи.
– Авель, прекрати!
Пришлось оттащить его.
– Слышишь? Она зовёт… – Все помнят его голос, этот надрыв передавался каждому, застревая где-то поперек глотки, всем кроме одной… – Вы слышите?! Она же кричит!
В ушах начинало свистеть.
Он порывался вернуться, но алый плащ возник перед носом.
– Авель, тебе нужно подняться.
– Почему её никто не слышит… Почему ТЫ её не слышишь?!
– Потому что она мертва. Ты сам её закопал. Помнишь? Это было пару минут назад. Хочешь я напомню?
И с каждым словом свист становился громче.
– Почему ты их не остановила? Это была и твоя дочь тоже…
– Теперь нет.
Его съедала изнутри. Если у Вас нет детей, то просто закиньте своего хомячка в блендер и испытаете похожее чувство. Я же могла его понять, но у меня не было сил на чью-то еще боль…
Голоса сливались в тончайший писк, пульсируя под виском. А когда чайник вскипел, уже и не хотелось… Не пить, не говорить, да и не…
– Мама, а папа чашку уронил!
– Авель, ты в порядке? Опять приступ?
Теперь всё прояснилось. И кажется, я вернулся в своё сознание. А когда тонкие пальцы скользнули по моей щеке, получилось что-то и сказать
– На счастье, Лер, у нас его так мало. Давай еще что-нибудь разобьём?
Какой прекрасный жест, наверно на него способны лишь любовники. В нём столько нежности, но лжи, пожалуй, больше.
Звонкий треск отдёрнул её от меня.
– Лера!
– Папа же разрешил разбить…
– Так, хорошо, давайте-ка мы просто позавтракаем, и никто больше ничего не будет бить. Хорошо?
Со звоном вторая тарелка встретилась с полом.
– Вот ещё! Я уже настроился разбить сегодня всё!
Самые тягучие дни ты проживаешь в страхе или в принятии решения. Наиболее отвратительно, когда это один день. Принятие неизбежности катастрофы смешивается с кровью, как мёд в чае – медленно. Ты можешь либо смириться и делать вид, что всё хорошо, пока не сдох. Либо. Повернуть всё в свою сторону. В конце концов, мёд лечит. А когда катастрофа воспринимается, как простуда, от неё проще избавиться.
– Меня беспокоит, что в последний месяц, так много скачков. Почему они не выписали препараты? Это же должно лечиться.
Конечно, тебя это беспокоит. Тебе ужасно это усложнит работу, стоит начать мне их контролировать…
– Ты же видела сводку. По всем показателем я неприлично здоров для своего возраста.
– Давай уедем? Возьмём Лерку махнём в горы. Куда-то, где никто не подумает нас искать… – Она перевернулась на бок, потянувшись ко мне, из-за чего вода вышла за границы ванны. Пена почти растворилась, эти изгибы… Нет. Ничего кроме раздражения не вызывали. Раздражало и то, что я всё ещё любил её и что всё ещё она была желанна. И эти изгибы… – Мама говорит, что стресс может , быть триггером и если найдём его источник…
Раздражали 12 лет брака. Раздражала улыбка. Раздражала её красота – жестокие всегда красивы! Раздражало, что месяц назад я нашёл чёртовы красные перчатки, подписав смертный приговор.
Когда твои мысли неспокойны. Самый простой способ собраться – это расставить всё по полочкам – прибраться. С возрастом уборка перестаёт быть в тягость. Но если Вы живёте не одни, будьте готовы к тому, что раскладывая всё по полочкам, можете наткнуться на вещи Вам незнакомые и очень пугающие, поэтому заглядывая в шкаф человека, которому Вы доверяете больше всего в жизни, побеспокойтесь о том, что некоторые находки из его вещей эту жизнь разрушат.
Таким как я известно за что дают красные перчатки. Перчатки не простые. Кожаные. Если ты их вывернешь в подкладке будет штамп. Дата. Время. Место. Имя. Имя человека, что когда-то носил эту кожу на себе. Такие перчатки дают, говоря на вашем, за нарушение 6 заповеди в первый раз. Такой милый трофей, как золотая медалька после 11 класса.
Я отрицал. И на этом. Надо было остановиться. Но в отрицании ты не молчишь, ты ищешь… Объяснения…? Оправдания? Нет. Опровержение! И я искал. Не ройтесь в вещах своих близких, иначе Вы поймёте, какие они незнакомцы на самом деле… Будете сидеть, держа красные перчатки со штампиком, в окружении красных конвертов на полу, инструкций, свежих координатов, полной своей биографией, да и, наверное, могли бы узнать, что с Вами знакомились по чёткой инструкцией под строгим контролем, так сказать, чтоб наверняка Вам понравиться. И, что когда всё закончите, отчёт надо прислать по этому доисторическому мобильнику. А ещё узнаете, что под отчёт попадаете не только Вы, но и Ваша дочь. И заканчивать нужно побыстрее, а то время поджимает, с Эфирными шутить нельзя, они опасны – ВЫ опасны! Коридор скоро откроется, нельзя упускать из виду! Нельзя давать им спуска! Они всё разрушат! – ВЫ всё разрушите! – Если решите прибраться заодно в шкафу человека, которому доверяете больше всего, и по исключительной случайности, ударитесь об стенку с чёртовым механизмом откуда выпадут эти чёртывы красные перчатки. Но это такой пустяк, правда? Медалька после 11…
– Авель?
Но если Вы всё разложите по местам, как было, все и подумают, что у Вас всё как обычно и ничего не изменилось. Только побеспокоятся немного о ссадине на руке, поворчат, что свою пыль они и сами могли протереть. А Вы скажите, что Вам несложно было, это такой пустяк. Ещё так искренне улыбнётесь. Вы же любите её. Да? И всё будет как раньше. Для неё. Не для Вас. Вы то знаете, что это был не пустяк. Ты же не конченный кретин, в конце концов!
– Да?
– Я просила полотенце…
– Да, извини! Я… Я задумался о своём. Сейчас подам…
– Сбился со строчки? Я люблю, когда ты мне так читаешь, но я правда беспокоюсь… Я перебила не со зла.
–Пустяки…
Когда твои мысли неспокойны. Самый простой способ – это расставить всё по полочкам…
– Эй! Подожди, ну, не вставай. Я может ещё не насмотрелся.
– Конечно, ты же читал, когда тебе было смотреть… Да и за столько лет, давай уже полотенце, ты меня знаешь! Давай, я замёрзла.
– Ха! Нет, не знаю. Я так не думаю…
И ты сначала убираешь влажные волосы за её ухо. Убираешь это ресничку с щеки. Пытаешься догнать полотенцем эту капельку от виска до края подбородка. Но осторожно. Ты же её любишь. Поэтому так нежно, как если бы обычно, приподнимаешь его одним только пальцем, чтобы она сама поняла, что нужно запрокинуть голову, чтобы Ваши взгляды встретились.
– У тебя такая красивая улыбка, Авель. Ты стал реже улыбаться. Я скучаю…
– Я тоже…
– Ладно, хватит, вода, правда, холодная.
И ты запускаешь руки в её волосы. Она смеётся. Ей щекотно. И ты продолжаешь щекотать затылок, спускаясь к шее, плечам, щекотать под лопаткой… Ведь её смех такой убийственный!… Он помогает потерять равновесие. И она переворачивается на спину, хватая с улыбкой твоё запястье. Ведь ей весело, ей щекотно, это просто игра. Вы же любите друг друга. А ты не останавливаешься. Потому что в этой игре либо ты, либо она. И почему-то она перестаёт справляться с твоим запястьем. И вот твоя рука уже становится тяжелее. Ведь ты перестаёшь ей поддаваться в этой игре. Потому что тебе уже месяц не смешно, не весело, не хочется улыбаться, тебе страшно. Ты выбираешь между дёгтем и мёдом.
– Авель!
И твоя рука так невзначай уже на её шеи. А она пытается всё ухватиться за тебя. Но ты давно отдалился. Потому что это не любовь – это игра, в которой ты перестал следовать правилам. Потому что, когда ты их узнал, они тебе не понравились. Потому что тебе жить больше нравится.
