Сирин Тлен
Эфирион
– О! Детки пришли на распродажу!
За спиной послышался хлопок. Это был мужичок с удивительно длинным носом и очень смешным ростом, он буквально дышал Жене в коленку.
– У меня почти ничего не осталось… – В его голосы слышался акцент, но он замолк так внезапно, что понять какой именно не представилось возможности. – Но для вас мы что-нибудь подберем.
Он смотрел не на Рому, а словно немного в бок – в его отражение.
– И для дамы, разумеется! Нет! Ни слова больше. Мой сказочный шатёр сам найдёт идеальный… Сувенирчик! – Он растопырил пальцы и широко улыбнулся.
–Позвольте Вашу ручку, прекрасная незнакомка.
Женя хихикнула, снимая варежку. Ей пришлось присесть, чтобы быть на одном уровне.
– О да… Линии… Нет, самые настоящие нити тончайшей работы. Я видел однажды похожую ручку. И уверен, знаю, что Вам нужно!
– Он странный… – Шепнул Рома на ухо.
Мужичок растянул в руке серебряную цепочку, такую тонкую, что она правда напоминала нитку. В центре была гранёная стрела, совсем крохотная, чуть меньше мизинца.
– Рубин. – Протянул мужчина. – Недорого, отдам за пять.
– Берём! – Женя улыбнулась и подтолкнула Рому вперёд. – Теперь он!
– Конечно…
Рома сунул руки в карманы.
– Вы недоверчивы. Это выглядит смешно на человеке, что врёт каждый день.
– Что простите?
– Ваши глаза, они обманывают окружающих! – Он хлопнул в ладоши. – Я знал человека с фиолетовыми глазами…
– Фиолетовыми?
– Жень, потом. – Рома отдёрнул её.
– Он сделал эту вещицу.
– Часы?
– Извергнет мирозданье пламя, когда Фиалка расцветёт…Это гравировка на древнем языке. Сейчас его не считают даже мёртвым, скорее навсегда исчезнувшем, совершенно несуществующем!
И всё-таки для такого роста у этого чудика были несуразно большие ладони. Карманные часы на них, казались совсем крохотными. Но в руке Ромы – как влитые.
Странные – треугольные. Серебряные. С действительно непонятной гравировкой на крышке. И совершенно не рабочие.
– Ауч…
И крайне острые.
– Осторожно. Старым вещам свойственно не принимать первое время нового владельца. Вы ещё подружитесь…
– Они даже не заводятся. – Рома облизнул порезанный палец, но пара капель уже обмазала часы.
– Разумеется! Это развалюхи лет сто не меньше! Отдам даром. Просто избавьте меня от этого хлама.
Мужичок противно улыбнулся.
– Берём! – Констатировала Женя.
Хотели уже уходить, однако у выхода, снова послышался хлопок.
– К часам было приложено письмо. Читать чужое грех. Но они теперь ваши…
Женя забрала письмо и поспешила на выход, догоняя Рому.
– Неужели тебе совсем не интересно, что в этом письме!
– Нет.
– А вдруг это красивая история любви. Подарок с фронта, что так не дошёл до получателя или…
Рома взял письмо. Треск сургуча слился с общим треском сугробов на улице. Осмотрелись по сторонам, но прохожих рядом не оказалось. Женя затаила дыхание…
“Mon sher…
– Переводи сразу! Ты у нас за иностранные языки отвечаешь.
Рома пробежался по первым строчкам. Вздохнул. И продолжил.
… Если ты читаешь это письмо, мои худшие опасение подтвердились. Наше путешествие на ту сторону оказалось провальным (я никогда тебе не признаюсь в этом лично, ты бы жалел меня, искал помощи и не нашёл, от чего горевал значительно больше). Эти экспедиции усугубили мою болезнь, по прогнозам… Мне осталось чуть больше года. Я хочу прожить этот год счастливо со всеми вами, в кругу семьи. Ты можешь не верить мне, но я продолжила наработки отца и, кажется, мне удалось создать шкатулку, что сохранит мои воспоминание навеки. Я лишь надеюсь, что ты не потерял часы. Механизм работает очень просто, достаточно лишь…”
– Дальше чернила смазались. Очень старое письмецо… Эй ты что ешь мой торт?!
– Жесть! Тебе подарили машину времени. -Женю было плохо слышно. Чавканье сильно заглушало речь.
– Брось. Это мусор. Может когда-то это и был один из первых изобретателей фотоаппарата, а в часах, наверное, хранились миниатюры фотографий. Дома попробую их разобрать. Посмотреть, что сломано в механизме и что внутри корпуса…И, пожалуй, лучше их хорошенько помыть… А то вдруг они сохранили и ту заразу…
– Тогда тебя уже не спасти…
Женя показала на порезанный палец и громко засмеялась.
***
События четверга восстановились в одну цепочку, а вот после – сплошные пробелы. Я посмотрел на ладонь.
– А почему мы решили уехать?
Аглая помолчала, а потом положила руки на колени и отчеканила, будто репетировала весь день:
– У Макса… У папы твоего сейчас сложности на работе. И мы решили, что нужно сменить обстановку. И… Уехать на какое-то время в Румынию. Мы подумали, что на новом месте для начала нужно обосноваться, наладить связи… И, поэтому решили ехать без тебя. Не сразу, конечно! Но ты узнал как-то про бабушку. И Макс хоть её почему-то недолюбливает, но был уверен, что здесь тебе будет лучше, чем на коробках в незнакомой стране.
Я моргнул. И ещё раз. А потом ещё.
– Что?!
Вскочил с дивана и начал отмерять шаги по комнате, удивительно резво. Этот монолог звучал так абсурдно, что даже предавал энергии, на более эффектное негодование. Как похоже на отца. Он всегда выстраивал какие-то авантюры и также гениально их решал, но когда дело доходило до семьи он становился автоответчиком, что идёт по пути наименьшего сопротивления и просто делает, что уже было когда-то установлено в его голове – сбагрить сына куда-нибудь. Больше всего угнетало, что из этой истории выпадал я и моя память.
Аглая достала из сумки часы и телефон, что-то пробубнила про остальные вещи, и ушла. Я остался один. Снова.
Телефон был разряжен. Кажется, я не пользовался им с неделю. Искать розетки не хотелось, но пройтись стоило, просто так без цели – осмотреться. Я взял часы. Найти бы кого-то из обитателей этого музея, что вряд ли сейчас исполнимо. Есть хочется. Было около двух ночи, когда я вышагивал по просторному коридору первого этажа.
Как не странно, но гнетущее чувство одиночество меньше всего хотелось скрасить паранойей о том, что за тобой кто-то наблюдает. В этом ночном полумраке всё казалось неестественно знакомым. Я прокручивал в голове последние сны и с лёгкость находил аналогии в местном интерьере. Это пугало, но больше будоражило воображение. Хотелось разобраться.
Свое расследование я решил начать с места, где я пришёл в себя. Для этого пришлось вернуться в исходную точку.
Итак. Ещё раз. Просторная зала; большие переполненные шкафы; тёмный журнальный стол, вокруг которого стояли диван и кресло; куда же без ковров; камин – классика; картины; зеркало…
Пара фиолетовых глаз сверкнула в отражении. Я отшатнулся, но потом осознал, что кто-то из медиков просто снял мои линзы при осмотре. Я же был у врача? Эта мысль не давала мне покоя, но собственное самочувствие удивляло. Хотя я никогда не думал, что буду чувствовать если попаду в аварию. Тем более деталей я не помнил. Может мне повезло и я отделался лёгким испугом… И многочисленными порезами. Нет, не сказать. Чем дольше смотришь, тем больше начинало болеть. Я развернулся, чтобы продолжить изучение местности. И тут же приклеился к зеркалу спиной, прижав руку с часами к груди. На мгновение мне показалось, что передо мной кто-то стоял, но стоило проморгаться уже никого не было. Только шторы покачивались. Я отдышался. И несмотря на то, что камин потух, в комнате было невыносимо душно. Нужно было проветрить.
Витражная панорама за шторами была невероятно неудобной. Помимо искаженных рисунков, что танцевали по стенам, раздражала ещё и невозможность как-то впустить воздух в помещение. Наконец я нашёл раму в мой рост, которая послушно открывалась, но стоило потянуть…
Я в последний момент ухитрился вцепиться в дверную ручку и повиснуть на ней.
Стеклянная дверь застряла высоко в небе. А внизу – вода. Что заполонила собой пространство до самого горизонта, а там еще дальше.
Воздух содрогнулся. Дверь начала рассыпаться. Цветные стёкла взмывались ввысь, растворяясь в воздухе. А я, оставшийся с осколком двери, упал в воду.
Небо разразилось молнией. На мгновения разряды соединились в слова:
"четвёртое поколение".
Предание о утопленнике, вороне и невесте
– Хугмун! Хугмун?
По рассказам деда…
Есть преданье древне…
Дом тот стоял на сваях. Да. На таких высоких – каменных. Не сразу, конечно, укрепляли опосля весенних потопов, пару лет назад. С тех пор остров топило постоянно, стоило Пуру освободиться ото льда. С Большой Землей его связывала тропинка из валунов да кочек.
– Где же ты…
Едва заметные следы оставались на влажных камнях.
– Юный Граф, скорее возвращайтесь домой!
В ночь пирующих Звезд…
– Святы Небесья! Вы весь промерзли! Да разве гоже… – не договорив.
– Тетушка, нигде не могу найти Хугмуна…
– Оставьте эту несносную птицу. Не пристало молодому наследнику разгуливать вечерами в одной сорочке, еще и босым, да в такую погоду! – подгоняя в дом.
– А пожилым наследником гоже, получается? – Вырываясь – Хууг-муу-н!
– В дом! В дом поднимайтеся.
И жил в том доме юноша.
Волнами вились его длинные волосы. Невинным румянцем пылали его уши, щёки и плечи. И блестели глаза его ярче Полярной Звезды.
Загадай желание…
А высоко. Там. Докуда не достают верхушки вековых елей. Там. Докуда не дотягиваются вершины могучих гор. Там. Куда не всякая птица осмелиться долететь. Жил – Звездный Царь.
И была у Царя того – дочь. Да пребывала она – в страшной печали, с ночи и до утра. И ничто не способно было вызвать румянец на ее бледном лице, и ничто не способно было приподнять уголки ее тонких губ, и никакая высшая сила не смогла бы развеселить юную царицу, погрязшую в скорби.
– Холодно мне, батюшка. Холодно. От того и печально. Сердце мое остановилось вместе с матушкиным. И покудо оно не забьётся – не знать мне счастья. А для этого сердце должно быть горячим…
Да только не сможет уже потухшая звезда облачить себя пламенем.
И созвал тогда Царь самых ярких звёзд – стал дочь сватать, дабы вернуть ей прежний свет – да счастье. Да только та все причитает.
– Да как же согреют, батюшка, эти огарки сердце девичье? Не уж то ты не видишь? Что те – молодцы – как и я – изнутри все – промерзшие?
Может ли мертвец внутри заставить существо без сердца испытать истинное счастье – то – что он сам – никогда не испытывал?
– Они, как и я несчастны – и в несчастье своём – сгорят.
– Речи твои бессмысленны. От того, что не знаю я не единой звезды, что родилась бы с сердцем и от того сиять оно не может, и уж тем более разжечь сие пламя в чужом.
– Слышала я, что на подобное могуще исключительно Земное и тебе, не понаслышке, об этом знать!
– Ишь чего надумала! Это истинный порок и грех всех звезд и кара будет за это страшная. И тебе не понаслышке об этом знать!
– О как хотелось бы мне отведать человеческого сердца! Быть может от него могло забиться и мое же… Иного способа согреться… Мне не ведать…
Юная царица была не одинока в своей скорбной печали. Жила под Небом княгиня. Взгляд ее был помутнен не от старости, а от бесконечных слёз, пролитых по умирающему дитя. Дневное Небо отвернулось от нее и не слышало молитв произносимых. Тогда то и стала она вопрошать к Звёздам да Ночному Царству над головой.
Скольких душ утопила княгиня в своей печали? Не сосчитать. Но цель ее состояла в постройке – места, где бы Звёзды ее услышали и спустились на зов – места, где до неба можно было дотянуться кончиками пальцев, места, где метель сгубила многих, оставив их тела навсегда в фундаменте храма.
Каждую ночь она молилась.
– Хозяин Луны, услышь меня, как мать. Не ты ли всем Звёздам на небеси отче? Тебе ли не знать тех тисков, что сжимает сердце, когда собственное дитя погибает? Душа моего малыша Шерма беспокойна. Мир Земной его удержать не может, а в Небесье ему еще рано! Вот и лежит он на грани забвенья… Милостивый царь – Звёздный владыка, сжалься! Позволь жить моему сыну… Дай мне его еще раз увидеть…
И разные мира сего жили порознь.
Осиротевший мальчишка – вырос в прекрасного юношу.
Малая Звёздочка – захлебнулась в своих печалях.
Старая графиня – неустанно ходила к Небесам и опосля гибели сына.
И пути их никогда бы не пересеклись коль Царя Темного Неба не одолели жуткие боли. Каждую ночь он раздвигал облака и смотрел на Земной Мир в поисках звука, что раздавался в его голове эхом чьего-то скрипучего голоса. Искал. Пока наконец не нашёл…
– ТЫ! – громыхало небо. – Твой писк донимал меня все это время!
– Не уж то Небо услышало мои мольбы! О Царь всех Звёзд, не кори. Коль услышал голос мой, слова, что донимали тебя – вслушайся и в их смысл! Хожу к тебе я уж какой год. Просьба моя изменилась, но цель та же. Сын мой уснул вечным сном в твоём царстве… Увидеть б его еще разок! О как хочу. Ещё б один день… хотя бы вечер… Один вечер…
– ВЕЧЕР? – Завыл ветер. – Вечер, пожалуй, можно устроить. Да знаешь ли ты человечешка, чего тебе будет стоить этот вечер?
– Прошу! – В слезах. – Коль есть способ увидеть, моего милого Шерма, хоть еще разок, я опустошу всю казну своих владений – пусть даже это сгубит души…
– ДУШИ?! – бушевало небо, хохот Звёздного Царя содрогал горы. – Душа подойдет.
И цари Небесья воплотят сказанья
…Только лишь попроси…
– Но у меня будет условие…
Но не думай, что даром
– Я сам выберу Душу.
За каждое чудо – нужно платить
Можно ли забрать с небес то, что однажды не смогла удержать земля?
Условия просты.
Раз в год, в тот день, когда Небо становится совсем близко с Землей, Звезды устраивают большой пир – единственный вечер, когда никто не следит за вратами млечного пути, вратами отделяющего мир живых и мир духов. Врата те находятся в центре самого Пура, через него души переправляются к звёздному свету, но стоит им туда попасть, как пристань навсегда исчезает. И только лишь живой – может указать путь домой. Обратный билет ценой жизни лоцмана. И то – всего на вечер.
Нет, не стоит беспокоится. Смельчак не потеряет свою жизнь. Но и домой уже никогда не вернется. Он так и останется блуждать в Поднебесье пока его тело не оставит разум, физическая оболочка не истлеет, а душа не потухнет.
Никто не любит чужаков и их не примут никогда.
– Лодка появится ровно в 22:00 у человеческого причала.
Так и повелось. За неделю Царь Звездного Неба отправляет своего гонца в поисках души, что откроет врата и пустит в Земной мир погибшего Шерма, а взамен странник осчастливит его дочь, вернее его сердце.
Пусть всего на один вечер.
Пусть мертвое облачится живым.
Пусть живое согреет бездушное.
Так и повелось. В ночь Пирующих Звёзд. Люди, ныне забытого княжества, находили красные конверты. А кому досталось счастливое приглашение, того апосля вечера боле никогда не видали.
И разные мира сего жили порознь.
И пути их никогда бы не пересеклись коль Царь Тёмного Неба и земная княгиня не заключили сделку.
– Хугмун, тётушка, там совсем один!
– Оставьте, юный граф, эту птицу! Прибилась к какой-то падали вот и не возвращается. Ночь сегодня беспокойная, холодная. Не стоит выходить из дому. Двери заприте. Окна затворьте.
И жил юный граф сиротой, да не один, а со своей теткой да с ее мужем, что его как родного растили и как о родном заботились. И сыном его, они с честными глазами без преувеличения, своим называли. Должно быть от того, что сами родителями так и не смогли стать.
Ночь та и правда была беспокойна. Морозна, да безветренна. Тиха, да в ушах звенело.
Звезды начали свой пир.
Кар! Кар! Кар!
Враньий голос тишь прервал.
Кар! Кар! Кар!
Ставни скрежет вырывал.
Кар! Кар! Кар!
– Это, Хугмун!
Двери графа открывал.
Кар! Кар! Кар!
За дверьми гонец стоял.
Красно ларчик он вручал.
– Нет!
Тихий плачь в тоску вогнал.
На пороге том стоял
Красноперый звездный Вран.
Приглашенье отдавал.
– Не берите! Я возьму!
И разные мира сего жили порознь.
И пути их никогда бы не пересеклись коль юный Граф не встал меж избранной душой и гонцом Царя Тёмного Неба.
Да не успели возразить тётка с мужем, что стали роднее собственной крови, что заменили отца с матушкой удалому юноши. Тот уже схватил приглашение – навсегда отпечатав на руках звездные карты путеводные к царству не человеческому.
– Я сирота, мне жить одному привычно и близких я уже терял. А вы – живите и не теряйте друг друга. Иначе душа моя пропадёт зазря.
И разные мира сего жили порознь.
И пути их никогда бы не пересеклись коль однажды Царь Тёмного Неба не выбрал бы сердце юного графа в мужья своей дочери взамен на один вечер для сына старой княгини.
– И в час, когда сердце затрепещет – ты осчастливишь и обогреешь младую царевну сего Тёмного Неба. А стоит лишь отдать лодку моему милому Шерма на том берегу. Ты герой для меня и жених для настоящей звёздочки, пусть всего на одну ночь…
Загружали в лодку разные меха,
Одевали графа в разные шелка.
В белом цвете. С златом на перстнях.
Тот ступает в лодку.
И с улыбкою притворной.
Молвит глядя ей в глаза
– Женихом мне ей не быть. Проще будет утопить!
***
Рома иногда приходил в себя, но побольшей части бредел.
– Холодно…
Весь продрогший, он лежал на ступеньках, спускающихся к заснеженному саду. Мокрые вещи придавили его к плитам у витражной арки.
– Чувствую намучаюсь я с тобой, молец.
