Андрей Сергеевич Терехов
Сказка о глупой и мертвой княжне
– Я не знаю, рыбонька моя. Возможно, нам следует оставить ее здесь на всю ее бесконечную, но никчемную-никчемную жизнь.
– Сами вы никчемные! – сказала Забава, собрала котомку и этой же ночью бежала из города мертвых.
Вообще глупость и решительность часто идут рука об руку.
– Однако, – сказала Добрава, когда узнала о побеге сестры. – Не думала, что в Забаве есть такая безуминка.
Софья согласно кивнула.
– Я тоже. Но я рада, что она это сделала. Теперь, если отец куда-нибудь пропадёт, нам придется делить княжество только надвое.
Забегая вперед, ничего путного из дележа не получилось, кроме феодальной раздробленности, но это совсем другая история… вернемся к Забаве.
Поскольку девушка выбрала для побега глухую зимнюю ночь, ей пришлось пожинать плоды этого идиотского поступка. Снег завалил дороги и продолжал падать тяжелыми мокрыми хлопьями. Выл северо-восточный ветер, покрывая инеем лицо, и Забава тщетно куталась в накидку – девушку не грела ни одежда, ни природа, ни собственное остановившееся сердце.
Вот отсветы крайнего дома моргнули на прощание сквозь деревья, и Забава осталась одна: во тьме, в ночи, в сердце непогоды. Страх на миг сковал мёртвую княжну льдом, и она заскулила, как щенок. Она брела куда глаза глядят: миновала березовую рощицу, потом пошла заснеженными лугами. Окоченели руки и ноги, по которым не бежала кровь, и силы покидало тело, будто вода – разбитый кувшин.
Судьба ли, собственная ли глупость, но что-то потянуло девушку в темный и таинственный лес. В густой еловой чаще не было так морозно, и Забава двинулась вглубь. Ветер замолк, тишина окутала княжну, лишь хруст наста да скрип снега под сапожками нарушали ночной покой.
Вскоре деревья стали искривляться, подобно древним письменам, и послышались странные звуки.
ЩЕЛК.
ЩЕЛК.
Среди стволов показалась темная фигура, высокая, узкая и зловещая.
– Не будет ли у тебя, добрый человек, горячей крови, чтобы согреться? – стуча зубами, спросила княжна (все-таки она была глупая и наивная). – Куриной или говяжьей. Можно, конечно, и свиной, но ее я не очень люблю.
Из темноты проступило длинное туловище и холодные глаза гигантской красной змеи. Когда она пошевелилась, ее чешуйки защёлкали, издавая тот странный звук.
– О, – прошипела она, – для тебя, дитя, у меня найдется самая лучшая кровь.
Змея повела Забаву за собой, пока они не достигли хижины, что стояла на замерзшем болоте. Хозяйка пригласила девушку внутрь и хвостом, точно рукой, налила в тарелку багрово-черной жидкости из пузырька.
– Пей, дитя.
Забава выпила, выдохнула и огляделась. Низкий покой озаряли ряды свечей. Пламя их изгибалось и танцевало, будто слышало древнюю, непостижимую мелодию. Из полумрака проступали глиняные плошки и кувшины, сушеные коренья и скелетики животных, птиц, рыб.
– Весьма странный у тебя дом, добрая сударыня, но я, кажется, согрелась. Налей мне еще этой крови.
Это было зелье скудоумия. Каждый, кто пил его, терял разум и превращался в пустую, послушную оболочку, которую змея натягивала на себя на манер одеяния. Но Забава и так не отличалась здравым смыслом. Что грозило мертвой княжне от еще одной щепотки глупости?
– Теперь ты будешь делать, как я скажу, – прошипела змея, когда девушка выпила добавки.
– Конечно, добрая сударыня, я тебе благодарна за ужин, – ответила, зевая, Забава. – Но «все» звучит как-то слишком всеобъемлюще. Я могу, конечно, что-то сделать, если ты попросишь, но, честно говоря, я устала и хотела бы поспать. Наверное, из благодарности я могла бы помыть тарелку, но у нас этим занимались холопы, и я плохо представляю, как вообще моются тарелки, хотя, несомненно, это крайне интересно, и…
– Молчи! – прошипела змея.
– Да я и молчала, ты же сама начала.
