Софи Баунт
Укротить дьявола
– Нет, спасибо. – Я вытираю слезы.
– И тортик, – подначивает он.
– Нет…
– И пряники…
– Да отстань! – Я кидаю ему в лицо подушку.
– Детка, имей совесть, котлеты я сам хотел слопать.
– Если мы сейчас не уйдем отсюда, я его убью! – кричу я Виктору.
Шестирко просыпается от забвения и вмиг оказывается передо мной, сажает меня на кровать, а сам опускается рядом на колено, заглядывает в глаза.
– Он помнит все, кроме тебя?
– Ну… пожар в резиденции он не помнит.
– Зато он помнит, что я туда пробрался. Похоже на диссоциативное расстройство. Интересно.
– Как такое могло случиться? – страдальчески восклицаю я.
Руки трясутся, и Виктор успокаивающе хлопает меня по предплечью:
– Не знаю, но раз мы идем к главврачу, то спросим у него, как вернуть человеку память. Ион Крецу – гений своего дела.
– Сестра Лео… – бормочу я. – Она тоже все о себе забыла, да?
Виктор кивает.
– Полагаю, здесь замешано «Затмение». Не знаю, как они это делают, но в случае Евы… они взяли ее воспоминания, превратили в газ и выпустили в стратосферу. Стерли ее саму, подстроив самоубийство, чтобы от нее и вовсе ничего не осталось. Они лишили ее памяти, имени, внешности… будто она никогда не жила на свете. А вот Лео… любопытно, как они сумели вырезать воспоминания о тебе, а главное… почему о тебе?
Я закрываю лицо ладонями. Виктор обнимает меня, утешая, и я не сопротивляюсь до момента, пока кто-то второй не устраивается рядом, рыдая у меня на плече.
Им оказывается Клык. Я шарахаюсь от них обоих, перебираюсь на кровать к Кальвадосу.
Соплями меня всю залил!
– Прости, что так грустно получилось, – вздыхает Виктор, пытаясь отлепить от себя Клыка. – Я надеялся тебя порадовать, а не расстроить. Но мы выясним, что произошло с Лео. Обещаю.
– Тебе сильно досталось из-за меня от главного врача? – тихо спрашиваю я. – Ох, скажи ему, пожалуйста, что я заплачу за разбитое стекло.
– Нет, ты сама извинишься перед ним. Он хочет убедиться, что ты точно не чокнутая, прежде чем выпускать. А про стекло забудь. Я уже все решил.
– Ты не можешь платить за меня.
– Пф, клопик, знаешь, сколько зарабатывают фэйсы?[1] – вмешивается Кальвадос. – Особенно этот желтоглазый жук. Да можешь во всех палатах пойти окна разбить, он не обеднеет.
Не успеваю я открыть рот – раздается удар в дверь. Все подпрыгивают. В палату влетает человек с маленькой черной Библией и крестом в руке. Он кричит нелепицу про Судный день, и я во всех красках ощущаю, что нахожусь в психиатрической клинике.
– Сияние сильнее тьмы, – завывает пациент, размахивая Библией, – Бог наш судья, покайтесь во грехе, нужно каяться!
Он кидается ко мне, и я вскрикиваю от ужаса.
Два санитара – за секунду до того, как сумасшедший бы вцепился в меня, – хватают его под руки. Пациент отбивается, держится за железную спинку кровати – она со скрежетом движется следом. Парень воет, как дикое животное. Санитары отрывают его около минуты.
Виктор закрывает меня собой. Клык в панике спасает мышей. Кальвадос помогает санитарам, и втроем они утаскивают парня за дверь.
– В палату шестьдесят шесть! – кричит кто-то в коридоре.
Я подбираю с пола Библию. На первой странице обнаруживаю надпись карандашом:
«Если твой глаз соблазняет вершить справедливость, то избавься от него, ибо не ты создал божье творение, не тебе его и судить».
– Ты цела? – раздается знакомый голос у двери: высокий, интеллигентный и взволнованный.
Адриан останавливается передо мной, с улыбкой осматривает Библию. В его руке смычок.
– Все в порядке, – киваю я.
– Я тоже живой. Спасибо, что спросил, – ерничает Виктор.
– Извини, я тебя не заметил. Думал, что Эмилия спала здесь одна, а Артур нырнул в палату и напугал ее. Он – тяжелый случай. По словам отца, безнадежен. Однако я не теряю надежды.
– Надежды? Он Судного дня тут ждет, – ругается Виктор. – Твоих рук дело?
– Разве я похож на человека, который ждет Судного дня? – вопросительно моргает Адриан.
– Не знаю, кто и чего ждет, но половина клиники шепчется об искуплении грехов и носится с религиозной символикой.
Я дергаю Виктора за рукав. Его грубый тон по отношению к Адриану меня удивляет.
– В клинике проповедую не только я, – мягко замечает священник и прочищает горло, а потом обращается ко мне: – Эмилия, я слышал о случившемся днем и… – Он засматривается, по-видимому, на мою потекшую тушь. – Возможно, тебе нужна помощь?
– Встретила старого знакомого, – вздыхаю я и, дотронувшись до плеча парня, говорю: – Спасибо за беспокойство.
Рука Адриана каменеет от моего прикосновения. Я замечаю волнение в глазах парня. Будто я его обожгла.
– Сколько часов назад я просил тебя зайти? – восклицает еще один мужчина, врываясь в палату.
Он с сигаретой, в белом халате, накинутом поверх дорогого черного костюма. Высокий. Плечистый. Но какой-то изможденный человек. Адриан оборачивается и с легкой улыбкой смотрит на него. Они оба молча глядят друг на друга. Возникает чувство, будто они ведут сейчас бурный диалог, немой язык которого доступен избранным. И они общаются, давая нам с Виктором время понервничать. Видно, что так общаться они могут до бесконечности.
Только пепел, наросший на кончике сигареты мужчины в возрасте, возвращает всех к жизни, когда врачу приходится искать, куда его стряхнуть. И он вновь возмущается:
– Шесть часов, Адриан. Шесть! Собственный сын заявляется в клинику и не заходит поздороваться. Я пишу ему сообщения, посылаю записочки через медсестер. «Иди сюда, твою мать!» – пишу я, а он шарахается по мышиным палатам вместе с… – Мужчина замечает меня и замолкает. – Проснулась? Великолепно. Ион Крецу. Это я. – Он трясет мою руку так сильно, что у меня извилины в мозгах перемешиваются. – Не рад знакомству! Я. Не. Рад. Я, значит, по великой доброте пускаю их в клинику, а они разносят мне палаты.
– Ион, угомонись, мы ведь все обсудили, – перебивает Виктор.
– А ты молчи! – Врач тычет в него пальцем. – Мало того, что разгуливаешь по моим владениям, не лечишься от шизофрении, так еще и таких же чокнутых, как сам, приводишь. – Палец совершает вращательное движение. – А мне хватает психов, Виктор. Хватает! Куда еще? Я и с сыном разобраться-то не могу. Даже он плевать на меня хотел, а тут еще и эта… девица разноглазая.
– Галлюцинации мне как родные уже, – театрально ахает Виктор. – Какое лечение? Я никому их не отдам! С кем я буду по субботам пиво пить?
– Отец, я не успел зайти, вот и все, – успокаивает врача Адриан. – Не плевать мне на тебя.
– А он всегда это говорит, – вскидывает руки Ион. Его серебристые волнистые волосы тоже подпрыгивают и пушатся, как у пуделя. – Всегда! Не плевать мне, но можешь гнить дальше у себя в кабинете, не плевать мне, но медицинский я брошу, не плевать мне, но…
– Ион, у нас к тебе разговор, – встревает Виктор. – Нужны глубокие профессиональные знания. Ты один можешь помочь.
Бирюзовые глаза главного врача перестают метать молнии, хотя выглядит он по-прежнему как бедняга, упавший с электрического стула.
– Ах ты, льстец… подлиза. Какие знания?
– О диссоциативной амнезии. Девочка почему окно разбила? От горя! Парень ее забыл. Вот прям забыл. Не помнит. Все помнит, а ее нет. Нужно, чтобы ты подсказал, как человеку память вернуть.
Ион прокашливается и менторским тоном вещает:
– Обычно диссоциация защищает от избыточных, непереносимых эмоций, у него была какая-то травма?
– Травм там, хоть утопись в них, – отвечаю я, скрещивая руки.
– А не помнит он лишь тебя?
Я поражаюсь, насколько Ион преобразился, когда ему задали профессиональный вопрос. Строгий, умный человек, гордо вздернувший подбородок.
– И некоторые события, – продолжаю я, – но… думаю, и они связаны со мной.
– Похоже на систематизированную амнезию. Это когда больной забывает определенную информацию. Например, о своей семье или конкретном человеке. В данном случае… о тебе.
Ион хмурится, рассматривая мое лицо предельно внимательно и с некой грустью, но затем, окинув взглядом с ног до головы, почему-то смягчается. Словно передумал меня ненавидеть. Да и за что? За окно?
– Причины амнезии бывают разные: катастрофы, аварии, насилие, смерть близких или любое другое событие, эмоционально значимое для пациента. Диссоциация – это раздвоение. Случается что-то из ряда вон выходящее, человек не выдерживает – и бах! Срабатывает механизм психологической защиты, происходит вытеснение и отрицание, реальность как бы игнорируется сознанием, что позволяет человеку справиться с тяжелой ситуацией. Только, как сказал Зигмунд Фрейд, подавленные эмоции никуда не исчезают. Их хоронят заживо, но со временем они обязательно прорвутся наружу в куда более отвратительном виде.
– Гипотетически… – говорит Виктор. – Предположим, да? Если кто-то искусственно вызвал у человека амнезию, скажем, закодировал… как вернуть память обратно?
– Можно попробовать гипноз. – После короткой паузы Ион уточняет: – Стоп, а мы о Чацком, да? Это у него с памятью проблемы? И как ты говоришь? Закодировали? Очень интересно. Ну-ка, ну-ка…
– Сказал же: гипотетически! – отрезает Виктор. – Богатая у вас фантазия, Ион.
Главный врач фыркает и пересекает палату, вытягивает из-под кровати Клыка.
– Вылезай! Кому сказал! Живо ко мне в кабинет, – ругается Ион, пока пациент прячется обратно. – Я сколько мышей разрешил оставить, а? Трех! Не тридцать трех! Это будет долгий разговор. И если я тебя не выпру из клиники, то лишь потому, что я чуткий, понимающий человек с огромным сердцем и ангельским терпением. Вылезай, сказал!
Клык с воплями выползает с другой стороны кровати и убегает в коридор. Ион несется следом. Виктор тоже выходит из палаты: в его кармане истошно лает смартфон, а я знаю, что этот звук – гавканье овчарки – стоит у него на начальника, так что Шестирко торопится ответить на звонок.
Я без сил опускаюсь на кровать.
Не понимаю, кому понадобилось лишать Лео воспоминаний обо мне?
Бессмыслица.
А если это не «Затмение» сделало? Если проблема в самом Лео? Он забыл меня, потому что разрывался на куски, не в силах оставить наши отношения, когда обязан был это сделать… Еще и возрождение Евы усугубило ситуацию. Лео не выдержал. Возможно, что-то случилось: авария или ранение, не знаю, однако это перезапустило его мозг – и я была навсегда стерта.
Как бы там ни было, психиатр считает, что память возможно разблокировать. Вопрос… хочу ли я этого? Я столько боли пережила из-за Лео, и вот появился шанс навсегда забыть о нем, жить без угрозы быть убитой кем-то из членов его сумасшедшей семейки… Но… боже, вспоминаю о девушке в машине, и кровь закипает.
Вдруг он сейчас с ней? Или еще с кем-то? Он меня не помнит. Что мешает ему спать с девушками? Гребаный случай, как вырезать эти мысли из головы?
Я схожу с ума!
Слезы капают на подушку, я сжимаю ее в руках. Отворачиваюсь от Адриана, чтобы он не видел, как я рыдаю, но парень садится рядом.
– Я ничего не знаю о ваших отношениях с этим человеком, но уверен, что он вспомнит тебя, – ободряет молодой священник.
– Не понимаю, как он мог забыть меня, – я закрываю лицо, – как такое возможно? Бред! Так не бывает! Нет!
Адриан, едва касаясь, поглаживает мое плечо.
– Эмилия, всему есть причина, – говорит он. – Представь, что бредешь по дремучему лесу, мечтая выбраться. И вдруг гаснут звезды, луна… ты проклинаешь Бога за это издевательство. Думаешь, что он добивает тебя. А потом где-то вдалеке видишь сияние между деревьями, которое мешали заметить небесные светила. Когда кажется, что спасения нет, выход можно найти лишь во тьме.
– Боюсь, ни один из выходов не принесет мне счастье. – Я сжимаю кулон с фениксом, висящий на шее. – Умру в лесу или выберусь… я буду несчастной. При любом раскладе мне будет тошно.
– Или жизнь заиграет новыми красками.
– Мою жизнь сгубил самовлюбленный адвокат.
– Тогда, возможно, стоит переродиться, как феникс?
Адриан мягко улыбается, берет со стола ручку и листок, пишет номер телефона и отдает мне.
– Иногда нам тяжело рассказывать о своей боли близким людям. Мы не хотим их расстраивать или показаться слабыми. Позвони, когда настроишься на разговор о прошлом. Если ты поделишься с человеком, перед которым не нужно притворяться сильной, станет легче.
– Спасибо, – киваю я, пряча листок в карман.
– Отличные новости, – радуется вернувшийся Виктор. Его янтарные глаза азартно блестят. – Новое убийство! Всего десять минут назад. Эй, не грусти, солнце. – Виктор плюхается рядом. – Завтра утром я возьму тебя на место преступления. Будет весело.
– Желаю вам раскрыть дело, – говорит Адриан на прощание. – Еще увидимся.
Священник уходит, и Виктор склоняется ко мне.
– Лапочка, да? – шепчет он. – До того приторный, что зубы сводит…
Я толкаю Шестирко локтем.
– А почему мы не можем поехать сейчас?
– Оу, ты и правда хочешь посмотреть на труп? – радуется Виктор.
– Я не хочу, чтобы Лео посадили. Если могу чем-то помочь, то я в деле.
– Не хочешь, да… – смакует Виктор. – Кстати, об этом… Должен тебе кое-что сказать насчет Лео. Полагаю… он снова убивает. Не факт, что эти убийства на его совести, но недавно убили одного известного бизнесмена и…
– Ева на свободе. Это она убивает, – твердо заявляю я. – Лео больше не выполняет заказы «Затмения».
– На твоем месте я бы не был так уверен, солнце. А учитывая, что ему промыли мозги, я бы не был уверен и в том, что последние жестокие убийства – не его рук дело… И, называя их жестокими, Эми, я еще преуменьшаю, уж поверь.
Глава 5
Покайся…
Слышишь эти голоса? В моих мозгах шалит гроза…
– Ей сюда нельзя, – твердо заявляет парень в круглых черных очках.
Пока я смущенно шаркаю ногой по асфальту, Виктор и Илларион Фурса – сотрудник Следственного комитета – едва не касаются носами. Они яростно спорят о том, могу ли я войти в дом, где произошло убийство.
– Я тебе сказал, что она моя помощница, – рычит Виктор.
– Она не стажер, – фыркает Илларион, поправляя руль своего красного «Харлей-Дэвидсона». – Даже не практикантка. И убийства в нашей компетенции. Вам дело не передавали. Что ты вообще здесь забыл?
– Я должен удостовериться, что произошедшее не связано с делом, которым я занимаюсь. Остальное тебя не касается, Фурса.
– Все в порядке, – бормочу я, понимая, что они вот-вот подерутся. – Я подожду у ворот, Виктор.
– Умная девочка, – хвалит парень, огибает мотоцикл и подступает ко мне, вьется вокруг, как дождевой червяк у воды. – Поверь, тебе это лучше не видеть.
– А что так? – усмехаюсь в лицо брюнета. – Вам страшно, уважаемый следователь?
Илларион вскидывает брови. Снимает черные очки. И я вижу лисьи темно-карие глаза с длинными ресницами. Возникает ощущение, что меня не только раздели взглядом, но еще и облизали, – до того нахально Фурса пялится. Потом он улыбается так широко, что я удивляюсь, как у него не отвалилась челюсть. Бледный. Лицо похоже на маску мима и создает контраст с его кудрями цвета нефти. Он странно одет для сотрудника следственных органов. Весь в коже. Тяжелая куртка такая же алая, как его мотоцикл.
Мимолетно отмечаю, что, несмотря на бестактность, взгляд у парня не менее притягательный, чем у Лео, но гоню эти мысли, не желая думать об адвокате.
Меня удивляет, что Фурса занимается резонансным делом, будучи довольно молодым. Обычно подобные дела дают следователям с огромным опытом, а этот парень университет окончил от силы лет пять назад. Из огромного у него лишь самомнение.
В любом случае они с Виктором явно терпеть друг друга не могут.
– Да. Я до смерти боюсь слез маленьких девочек, – наконец говорит Фурса, ловя мой взгляд, и проводит ладонью по своей волнистой шевелюре. – Оставь трупы без глаз взрослым дядям, крошка.
– Может, вы оба уже пойдете? – огрызаюсь я.
Виктор предлагает мне подождать в машине, но я отказываюсь, остаюсь у двухэтажного дома, гадая, кто здесь жил. Кирпичный забор. Балкон, набитый хламом. Во дворе резная беседка: она похожа на нашу с бабушкой. Летними вечерами, вдыхая аромат роз, высаженных у стен беседки, и слушая крик воробьев, мы старались проводить время во дворе, разговаривали о прошлом, о моих родителях. Мне было три, когда они погибли. Честно говоря, я их совсем не помню. Родители редко бывали дома. Отец с каждым днем приближался к тому, чтобы получить пулю в лоб, воруя у влиятельных людей, а мама занималась семейными магазинами.
Только бабушка всегда была рядом.
Она так старалась для меня, что я росла счастливым ребенком, хоть и грустила, видя других детей в объятиях родителей. Для человека, который готов трудиться до изнеможения ради своей мечты, настоящая пытка – видеть то, чего у него никогда не будет, как бы он ни старался. Родителей мне не воскресить.
Жирная холодная капля разбивается о нос.
Я поднимаю голову и вижу, что приближаются увесистые чернильные тучи, которые разорвутся и смоют меня в канализацию, если не уйду.
Что ж, в гости к крысам я сегодня не планировала.
Пораздумав, решаю отправиться на работу. До здания суда на автобусе около получаса. Главное – успеть на остановку до того, как пойдет ливень. Это вот-вот случится, судя по капле на моем носу и свежему разреженному воздуху.
Обожаю запах перед грозой.
А вот лежать с температурой, когда промокну, не очень.
Я энергично разворачиваюсь – и врезаюсь в стену… вернее: в чью-то твердую грудь. Хозяин груди восклицает: «Дьявол!» – и отпрыгивает.
– Лео? – изумляюсь я.
Адвокат отдает мне два стаканчика и достает платок из кармана черного пальто, трет пятно. Когда я врезалась в Лео, то кофе пролился ему на одежду. Прямо на рубашку!
Мои первые жалобные звуки изо рта:
– Прости, ради бога! Я тебя не заметила.
Вторые (яростные):
– Что ты здесь делаешь?
– Хотел пообщаться, – глухо произносит Лео, рассматривая пятно. – И купил тебе кофе… о чем теперь жалею.
Я топчусь на месте. Не знаю, как себя вести. Что делать и говорить? Меня так и подмывает незаметно отправить сообщение Венере или Виктору с просьбой дать совет.
– А нечего подкрадываться! – сварливо заявляю я. – И не три ты пятно, – отбираю у Лео черный платок. – Еще больше размажешь.
– Кофе горячий, и ткань теперь тоже.
– Зато не замерзнешь. Отдашь потом в химчистку. Для тебя это не проблема.
– Для меня? – Застегивая пальто, адвокат исподлобья сверкает малахитовыми глазами.
– Да, для вас, Леонид Чацкий, – я окидываю мужчину мятежным взглядом, – не проблема оплатить химчистку или пойти и прямо сейчас купить себе целый магазин одежды, так что не драматизируйте.
– Вы, – акцентирует Лео, – Эмилия, всегда переходите на второе лицо множественного числа, когда выказываете раздражение по отношению к собеседнику?
– Вы сообщили, что меня не знаете и видеть не хотите, – шлифую я выразительно, – тогда зачем явились?
– А вы сказали, что мы дружили, и оказалось, я подарил подруге свою любимую квартиру в центре города. – Он ухмыляется, внимательно оценивая мою реакцию. – Разве это не странно?
– Ничего вы мне не дарили, понятно? – лгу я. – Это недоразумение.
– Договор, хоть и не зарегистрированный, указывает на обратное, – хмыкает Лео, преграждая мне путь. – Так что я заинтригован.
У меня не получается его обойти, но в попытках я вновь натыкаюсь на Лео. Пальцы касаются приятной прохладной ткани черного пальто. Под ним не менее приятные… мышцы, гхм. Аромат леса, шоколада и кофе – смешивается с запахом близкой грозы, и я впадаю в какую-то нирвану, точно душа покинула тело и нашла рай где-то в районе сексуальной шеи Лео.
– Зачем ты вообще искал обо мне информацию?
– Для общего развития. – Он делает глоток кофе с видом, будто я ему наскучила.
– Решение держаться друг от друга подальше было правильным. Не становитесь таким ветреным, господин Чацкий. Будьте хоть в чем-то постоянны и уверены, а то доведете кого-нибудь до нервного срыва своей неопределенностью.
– Только глупые люди бывают уверены в чем-то на сто процентов, – констатирует Лео, покачивая кофе в стакане, будто загипнотизированный. – Умные ничего не возводят в абсолют.
– И чего ты хочешь?
Лео задумывается.
– Прогуляемся? – предлагает он, рассматривая дом за моей спиной. – Только не здесь. Поедем куда-нибудь. Мне нельзя светиться на людях, сама понимаешь.
– Сесть в машину к маньяку… – нарочито глубокомысленно протягиваю я, – это, конечно, заманчиво.
– Знал, что тебе понравится, – отвечает Лео с легкой усмешкой на губах. – Едем?
Сарказм на его лице превращается во что-то нежное и честное – в улыбку, которая бывает у парня, сделавшего предложение руки и сердца. У меня даже горло пересыхает. Я не понимаю, почему Лео вдруг так заинтересовался мной. Подозрительно.
Я делаю шаг вперед и цежу в его самодовольное лицо:
– Н.Е.Т.
Возвращаю стаканчик с кофе Лео и бреду по тротуару к остановке. Ветер бьет по щекам моими же волосами. Ледяной! Закончилась моя нирвана.
Я достаю капюшон кофты из-под голубого плаща, натягиваю его и, засунув руки в карманы, спешу исчезнуть.
Хватит с меня. Не хочу иметь дело с этим человеком. Он вновь уничтожит мою жизнь. Иного не дано. Особенно если он опять решил взяться за старое! Лео обещал, что никогда не вернется к криминалу. Пусть он и убивал только мерзавцев, сколотивших состояние на горе других, но… убийца есть убийца.
Вселенная дала мне шанс забыть Лео. И я обязана им воспользоваться, иначе закончу жизнь в лесу, копая себе могилу под дулом пистолета чокнутой семейки психопатов. Его тетя и сестра уже пытались застрелить меня. Это повторится. Без сомнений!
Надо держаться от Лео подальше.
Пусть это и сложно.
Он красив, умен, богат, чертовски сексуален и кажется идеальным мужчиной до того момента, пока не понимаешь, насколько опасно находиться с ним рядом. Словно прекрасный осенний шафран, он манит прикоснуться, но сделай это… и все может закончиться ужасно, ведь это проклятое растение – одно из самых ядовитых в мире. И противоядия от него нет.
– С.Т.О.Й! – Требует голос за спиной.
Передо мной вновь возникает стена, но на этот раз из внутренней стороны черного зонтика. Я делаю шаг назад и впечатываюсь в мужчину. Он притягивает меня к себе этим дурацким зонтом.
– Промокнешь, – усмехается Лео, его хрипловатый голос посылает по спине волну мурашек. – Давай я тебя подвезу.
Это еще зачем?
– Сама справлюсь, – бурчу я. От тела адвоката исходит приятное тепло, и мне хочется прижаться к нему, но я с корнем вырываю это желание, не позволяя себе совершать глупости. – И куда пропал кофе?
– Свой я выпил, а твой остался на моей рубашке.
Его взгляд скользит по моим взлохмаченным волосам, лицу, дрожащим пальцам, коленям… Медленно. Внимательно. Затем Лео протягивает руку – я захлебываюсь воздухом – и заботливо вынимает из моих волос желтый листик клена. Это застает врасплох. Около минуты я молчу, а потом волшебным образом умудряюсь ответить, глотая слова:
– В стакане еще половина была.
Лео серьезным тоном уточняет:
– Предлагаешь вытащить стакан из мусорного бака?
Я хмыкаю.
– Да, я бы на это с удовольствием посмотрела.
Он стирает дождевую каплю с моей щеки.
– Моя машина припаркована неподалеку, – говорит Лео и берет меня под локоть, тянет следом.
– Ты что себе позволяешь!
В малахитовых глазах появляется озорной блеск.
– Позволяю себе переживать о здоровье… моей подруги. – Лео интонацией выделяет последнее слово.
– Не стоит, – щурюсь я.
– Слушай, в чем твоя проблема? – не унимается он, по-прежнему держа мой локоть. – Вчера кричала о том, что мы друзья, а сегодня всем видом посылаешь к черту, когда хочу поговорить.
– У тебя биполярное расстройство? Ты сказал держаться подальше. А теперь ловишь меня зонтиками и тащишь к себе в машину! Скажи в психушке, что вам с мамой пора поменяться местами.
Легкая улыбка исчезает с лица адвоката. Я закрываю рот, имея жгучее желание ударить саму себя по губам.
– Прости, – бормочу я, – сказала, не подумав. Извини, пожалуйста. Извини. Мне очень стыдно.
– Все нормально, – вздыхает Лео.
– Не представляю, каково тебе видеть ее такой больше десяти лет, – тихо говорю я, опустив голову. – Моя бабушка была овощем несколько месяцев. Я чуть с ума не сошла.
Лео пожимает плечами.
– Со временем человек привыкает даже к невыносимой боли, если перестает ей сопротивляться. Когда ты принимаешь ее, плывешь с ней в одном потоке… становится легко. Хотя все по-прежнему. Меняется лишь твое отношение.
Я смотрю на Лео, не моргая, после чего отвожу взгляд. Боюсь, что расплачусь. Я скучала по нашим разговорам и сейчас повисла на грани от того, чтобы заорать, кем на самом деле мы приходимся друг другу.
Прикусив язык, я выныриваю из-под зонтика, тороплюсь уйти.
Лео нагоняет.
Спустя минуту я примиряюсь с тем, что он молча шагает рядом, держа над моей головой зонтик.
Мы добираемся до сквера, не защищенного от ветра. Холод лютый. Ветер свистит между деревьев, треплет нашу одежду и волосы, но дождь утихает.
Я вдыхаю запах мокрого асфальта и травы.
– Если не хочешь идти со мной, то держи. – Лео протягивает зонт. – Ты вся промокла.
Дождь приглаживает его каштановые волосы.
Я хочу возразить, но закрываю рот, замечая людей с микрофонами и камерой. Они чересчур резко оказываются поблизости. Я натягиваю капюшон до носа. Журналисты ловят нас в кольцо. И у меня начинается демофобия, честное слово. Мне не хватает воздуха. Я жмусь к спине Лео, ищу пробел между людьми, чтобы сбежать.
Зато адвокат ничуть не переживает. Улыбается своей фирменной загадочной ухмылкой. Как будто он певец, на которого накинулась толпа фанатов, а не звезда криминальной полосы. Чувство, что сейчас достанет ручку и будет автографы раздавать.
– Несколько вопросов, Леонид! – голосят журналисты.
Разноцветная масса людей сдавливает нас.
– Вас вызвали на место преступления?
– Что толкнуло вас на убийства?
– Будете защищать себя в суде самостоятельно?
Пышногрудая блондинка едва на голову Лео не забирается, используя меня как ступеньку, и моментально растекается под его взглядом. Хотя он, на минуточку, маньяк! Но так уж Лео действует на девушек. Феноменально красивый мужчина. Каждая черта лица словно высечена искусным скульптором, который потратил на создание своего творения всю жизнь. И речь у Лео поставленная, голос низкий, с хрипотцой. Стоит ему кинуть взгляд или открыть рот, как все женщины в радиусе километра падают в обморок от счастья. Этот человек прекрасно умеет играть на своих достоинствах.
А журналисты-то какие молодцы!
У них и самих такие лица, точно они звезду Голливуда встретили. Наблюдая за ними, я понимаю одно: плевать им, совершает Лео преступления или нет. Им безумно интересно, сможет ли известный адвокат, который выигрывал самые сложные уголовные дела, защищая опаснейших преступников страны, спасти собственный зад.
– В машину, – безапелляционным тоном велит Лео мне на ухо, обнимает за талию и ведет за собой. – Иначе они тебя сожрут.
Я и пискнуть не успеваю. А надо бы! Теперь в новостях будут и мои снимки с подписью: «Любовь серийного маньяка». Вот бабушка обрадуется!
Мы быстро добираемся до черного «Лексуса». Лео открывает передо мной дверь и кивает на сиденье из молочной кожи.
Стоп.
Что я творю?
– Садись, – мягко просит он, – армия стервятников дышит нам в спину. Лучше поедем ко мне.
– Зачем? – ошарашенно восклицаю я.
Лео склоняется и томно шепчет:
– Вдруг в порыве страсти я вспомню, кто ты такая…
У меня ускоряется пульс и горят уши. Взгляд задерживается на жестких приоткрытых губах мужчины, его щетине, острых скулах…
– Иди ты к черту! – краснею я.
– Да шучу я, Эми. За кого ты меня принимаешь? – Лео закатывает глаза. – Залезай в машину, а то простудишься под дождем. Я подвезу тебя, куда скажешь.
– Без тебя справлюсь, – рычу я и ухожу, захлопывая дверь «Лексуса» как можно громче: так, чтобы у Лео инфаркт случился.
За то, что он бросил меня, нужно бы гвоздем ему машину расцарапать. И лицо заодно. Его идеальное, мать его, лицо!
Я злюсь и бреду к скверу, но в следующую секунду вижу журналистов, а потом небо разражается громом – до того взрывным, что от страха я кидаюсь обратно и запрыгиваю в «Лексус», едва не сбивая удивленного Лео с ног.
