София Вереземская
Союз нерушимый: Живь

Полная версия

Прокурор снял себя с паузы:

– Ваша честь, на этой неделе мне довелось побывать в родном селе подсудимого. Не буду описывать все красоты Горлово, перейду сразу к делу. Это река Ранова, – белесо-серебристые линии магии Боброва складывались в провинциальный пейзаж, – это ее берег, а это, – Ольга моментально узнала знакомые символы, – то, ради чего пришлось связаться с нашим экспертом.

– Что это? – Вера привстала из-за своего стола.

Когда прокурор сел, картинка не рассеялась. Ольга ощутила в зале движение другой магии, более знакомой, статичной. В свидетеле обвинения безошибочно определился выпускник Воронов, но того, что она чувствовала в самой себе, этого гнилостного оттенка, в нем не было.

Ольге сложно было даже помыслить о существовании некой коллегии ученых-некромантов, но живое тому доказательство сейчас портировало ей на стол протокол их кулуарного заседания. Свидетель вещал про ущерб экосистеме, сухую и подзолистую почву и вымерший в округе лес.

– Анализ почвы показал, что она бедна гумусом, но богата кровью.

– Гражданки Ушаковой, – добавил прокурор и приправил свои слова справкой. По постной гримасе свидетеля стало ясно, что он терпеть не мог, когда его перебивали. Ольга решила влезть в секундную заминку:

– Вы можете сказать, какой именно ритуал был проведен?

– Конечно. Ритуал обмена душ.

– Чушь собачья, – прошипел со своего места Федотов. У него дрожали губы. – Понарисовала там шпана, вандалы эти… Землю разворотили… А вы это в суд тащите… Не стыдно вам, а? – крикнул он в никуда. Конвоир сжал в кобуре палочку.

– Это сложный ритуал, – продолжил свидетель. Он потер между пальцами какую-то побрякушку, висящую на шее, – требующий серьезной подготовки и знаний, конечно же. Начерченная фигура состоит из двух частей, ваша честь. Верхняя – основа руны Одал. Бытует мнение, что ее можно считать и велесовой руной тоже, но тут все зависит от того, какую систему координат принять. Вы же знаете, кто такой Велес? – Ольга несмело кивнула, перед глазами встали уроки директрисы. – Эта руна символизирует род и нужна для того, чтобы обмен состоялся. Совпасть должно много факторов. Если кратко, – кратким свидетель и был, так как не хотел распространяться о запретных знаниях, – то душа должна признать «сосуд», в который ее хотят поместить, так что процесс поиска подходящего тела занимает долгое время.

– Обратите внимание, ваша честь, – подорвался Бобров. – Фотография колдуньи Титовой, – поперек рун материализовалось лицо простоватой волшебницы, такую не запомнишь, даже если столкнешься с ней лоб в лоб, – и фотография гражданки Ушаковой. – Сходство действительно было налицо. – И еще кое-что: они обе погибли в возрасте двадцати двух лет и ста одиннадцати дней.

Вера молчала. Федотов тупо пялил перед собой. В ответ на тишину свидетель решил, что может закончить свой доклад. Он бесцеремонно смахнул с рун лица девушек.

– Посмотрим на нижнюю часть. Руна Чернобога. Кто-то может сказать, что это перевернутая руна Мир, но я предпочитаю сразу смотреть на вещи под тем углом, которым они к нам повернуты. – Он странно усмехнулся. – Здесь все ясно. Руна Шуйного пути, Нави, именно поэтому матка является ее центром. По ней разменная душа должна была из тела выйти, а призванная – войти.

– Скажите, ритуал удался? – спросила Ольга.

– Сами подумайте, лежала бы тогда ваша гражданка Ушакова в морге?

– И почему же ритуал не получился?

Эксперт пожал плечами.

– Сложно сказать, коллегия разошлась во мнениях. Но, как мне кажется, причина была в неточном совпадении «сосудов».

– Что вы имеете в виду?

– Ну, ведь гражданка Ушакова не владела магией, как колдунья Титова. По всей видимости, для успешного проведения ритуала это было существенно.

– Еще вопросы к свидетелю обвинения? – Судья покрепче уперлась ногами в пол и сцепила руки в замок. Нельзя было показывать весь ужас, который она сейчас испытывала, даже просто представляя себе то, что сотворил в ту ночь Федотов.

Вере стоило недюжинных усилий снова собраться. Ольга знала ее едва ли не с пеленок, как знала и то, что бороться она будет до последнего. Вместо слов у нее изо рта вырвался напряженный выдох.

– Ваша честь, я все еще не понимаю, как показания свидетеля обвинения относятся к подсудимому Федотову? Ритуал некромантии… – прения давались ей тяжело, – …с участием гражданки Ушаковой мог провести кто угодно, и если больше нет никаких улик…

– Я как раз собирался приобщить к делу одну. – Бобров сегодня блистал. – Раз уж мы добрались до лаборатории почвоведов, то решили проверить все, даже пылинки на вороте рубашки, в которой подсудимый Федотов разделывал мясо, а затем и гражданку Ушакову. К счастью, хватило только анализа земли с его калош. – Справка облетела зал суда. – Истощенный чернозем с кровью.

Федотова будто облили воском: он не двигался, не моргал, не дышал, наклонился над горизонтом Пизанской башней. От шелеста бумаг прокурора его повело, конвоиры подхватили его под деревянные конечности и попытались усадить на скамью, но гравитация настаивала на своем и тянула его вниз.

– Ваша честь, сторона обвинения ходатайствует о переквалификации уголовного дела.

Вера распустила собранные заколкой волосы и запустила в них дрожащие пальцы.

– И на какую статью? – У нее не было сил смотреть на Боброва.

– Убийство с целью совершения ритуала некромантии.

Светлая масса воды на глазах темнела и перетекала на левую чашу весов правосудия.

***

Ольга была такой же истощенной, как чернозем на калошах Федотова. Она потеряла счет стаканам с водой, которые влила в себя за последние полчаса.

Бобров гордился: первое дело да еще с некромантией. О том, что без помощи Бржезинской он бы никогда не додумался пройти вниз по реке, он благоразумно нигде не упоминал, но оттого на этого непутевого дебютанта Ольге смотреть было вдвойне противнее. Марк, конечно, обещал проставиться, заранее притащил ей кулек вафельных конфет и клялся быть должным до гроба.

В конце заседания Вера пожала ему руку: она лучше него понимала, что в суде ищут правду, но оказаться готовой к такой истине было сложно.

Ольга разулась, сбросила с ног туфли, засунула за щеку шоколадную конфету Боброва и позволила себе прикрыть глаза. Федотова ждала смертная казнь, а Ушакову – спокойствие.

А вот ее нет. Голос Меншикова был слышен еще из коридора.

– Оленька, здравствуй. – Князь умудрялся выглядеть бодрым в любое время дня и ночи, чем неимоверно раздражал окружающих. – Не помешал?

– Помешали.

– Старался. О, у тебя тут конфетки? – Ольга нехотя подтолкнула к краю стола пакет, но глава разведки шагнул ровно в противоположную сторону и высунулся головой за дверь: – Настенька, сделай чаю, будь так добра. Оль, ты будешь? – Бржезинская не поменялась в лице. – И Ольге Феликсовне сделай. С лимончиком.

– Я надеюсь, ты пришел рассказать, как вы героически поймали Лагожина. – Ольга не без удовольствия наблюдала, как сникла с лица Меншикова улыбка.

– Хотелось бы, Оленька, но не сегодня. – Расстегнув китель, он уселся в только что появившееся из воздуха кресло. – Всего лишь зашел спросить, как у тебя дела.

– Были отлично, Кость.

– Пока я не пришел?

Временами Ольге очень хотелось спросить у президента, чем она думала, когда ставила этого клоуна во главу самой могущественной структуры Союза.

– Пока убийство в пьяном угаре не превратилось в убийство с целью совершения ритуала некромантии. – Константин Григорьевич уважительно закивал, облизывая пальцы от шоколада. – Зато повидала живого некроманта. Из института нашего.

– Да брехня это. – Настя портировала на стол поднос с двумя чашками, Меншиков потянулся к ближайшей и громко прихлебнул чай. – Одни тунеядцы и бездельники в этих кружках готической культуры сидят, Оленька. Какая нахер теоретическая некромантия?

– Какая разрешена, той и занимаются. – Только по этой логике Ольга решила не спрашивать у эксперта, не видел ли он на месте обряда Ушакову. От греха подальше.

– Много ли они в ней понимают? Эти крысы книжные. У нас, вот, тоже свой институт есть, на Франца-Иосифа.

– Прости, Кость, в следующий раз будем из вашего института экспертов звать.

– Позвать-то вы можете, только они не приедут. – Ольга вопросительно выгнула брови. – Они у нас там все слегка невыездные. Это только если вы к нам заедете, госпожа верховная судья.

– Заключенные что ли?

– Лучшие из пойманных, редчайшие экземпляры. – Князь плутовски улыбнулся.

Ольга смиренно вздохнула: что можно разведке, то нельзя простым смертным.

– Чего только не узнаешь, Константин Григорьевич, пока с вами чай пьешь.

– А надо чаще звать, Оля. Слушай, а вкусные конфетки, как называются? – Он подслеповато прищурился. – Алисе такие куплю. – Ольга покосилась на кружку своего непрошенного гостя, надеясь, что чай там скоро закончится.

– Как, кстати, Алиса?

– Замечательно. – Меншиков залпом выпил полкружки. – По тебе очень скучает, каждый день меня спрашивает, как там Ольга Феликсовна. – Ольга не удержалась от усмешки. – Я утром на работу ухожу, а она тебя спит и видит, спит и видит. Я скоро ревновать начну, так и знай.

– Костя, это кошмары.

– Выглядишь правда не очень. – Он поднялся, допивая остатки чая, кресло растворилось в воздухе. – Но мы все равно будем рады тебя видеть. Подарков не надо, только, ради бога, надень хотя бы что-то не черное.

Ольга удивилась:

– А есть, с чем поздравить?

– С Новым годом, дорогая. – Пуговицы кителя сами собой протискивались в петли. – Пока только с этим. В Черемушках праздновать будем. Ваше высокоблагородие тоже приглашены.

– И ты хочешь, чтобы я ночью из Москвы домой пьяная портировалась?

– Нет, конечно, Оленька. – Князь уже вышел за дверь половиной тела. – Я хочу, чтобы ты пьяная ночью в Москве в сугробе валялась. Вместе с министром своим.

– Алексей Петрович будет?

– Обещался.

Глава 3

Это был лес. Такой густой, что между частоколом стволов Елена еле протискивалась. Она шла на звук. Он бился между бровей, там, где Елена пыталась расслышать вроде бы знакомые слова. Ай – ладонь цепанула край зеркала-листа, висящего на тощей осине. Губы тут же вернули кровь обратно в тело, не проронив ни капли. Она настороженно замерла: бестелесный голос, переключившись на нужную частоту, оглушил чащу.

Будь как дома, путник, я ни в чем не откажу,

Я ни в чем не откажу, я ни в чем не откажу

Елену грубо выдернуло из сна. За стеной во все горло орали Король и Шут.

Множество историй, коль желаешь, расскажу,

Коль желаешь расскажу, коль желаешь, расскажу!

Как бы Елена ни любила «КиШа», время для «Лесника» было совсем неподходящим: три минуты седьмого. Она тихо выругалась и хотела подняться.

– Спи. – Алексей притянул ее обратно к себе. Он-то давно привык спать под эти рок-концерты, которые устраивала его младшая дочь.

Осторожно сняв с себя руку мужа, Елена встала с постели и вышла из комнаты, намереваясь доходчиво объяснить падчерице, что утро еще слишком раннее. В коридоре ее встретила Вера. По выражению лица было ясно, что она тоже не в восторге ни от внезапного подъема, ни от музыкального сопровождения.

Зато в восторге были дети: Тихон по-обезьяньи повис на ноге своей тети, пока Миша пытался подпрыгнуть повыше и уцепиться за вторую.

– Давай сейчас, – Юля опустилась на руках ниже, – оп, молодец! Держитесь, ускоряемся.

Елена наблюдала, как младшая дочь ее мужа подтягивается в такт песне с суммарным утяжелением около пятидесяти килограмм живого веса.

– Так, все, слезаем. – Первой не выдержала Вера. – Тихон. – Она выжидающе протянула ему руку, но тот помотал головой и уткнулся лицом в Юлю. – Миша, слезь, Юле тяжело, – попыталась воззвать она, но Миша лишь опасливо посмотрел вниз и сильнее прижался к ноге своей старшей сестры.

– Если бы мне было тяжело, я бы уже его стряхнула. – Юля спрыгнула с турника и потрепала обоих мальчиков по волосам. – Значит, мне не тяжело.

Елена покинула зону напряжения между двумя сестрами. У Юли была зловещая привычка подходить к собеседнику очень близко и заглядывать на самое дно зрачка. Приходилось признавать, что младшую падчерицу Елена побаивалась и старалась с ней не конфликтовать. А для того, чтобы с ней не конфликтовать, с ней лучше было вообще не контактировать.

– Зато подумать о том, что другие в доме еще спят, тебе видимо тяжело. – Вера сложила на груди руки в обороне. – С приездом, конечно, но шесть утра, Юль.

– Я встала в пять.

– Я рада. А мы по выходным встаем в девять. – Тихон затеял играть с Мишей в догонялки между тремя женщинами, Вера затормозила сына возле себя потоком магии. – Или даже в десять.

– Мам, я не хочу спать!

– Я тоже! – Миша повторял за Тихоном абсолютно все, и Елена боялась, что от этого он станет таким же приставучим.

– Можно мы с Юлей поиграем, а вы пока поспите?

– Нет. – Вера с Еленой сказали это одновременно, Юля расхохоталась.

– Две наседки. – Она вернулась к турнику. – Не пацаны растут, а неженки.

– А давай ты своих родишь для начала, а потом будешь советы советовать. – Вера отпустила сына, и тот стремглав понесся вдоль балюстрады. Миша, топая босыми пятками, побежал следом.

– Вер, а давай ты от меня отъебешься? – Юля поправила на груди сбившийся от упражнений жетон. – Как тебе идея?

– Вот тебе и доброе утро. – Елена распрощалась с мечтой доспать сегодня до обеда. Юля наконец выключила музыку и прошествовала мимо них на первый этаж.

– Иди, если хочешь. Я прослежу, чтобы они не подожгли ничего. Она хоть отца не разбудила? – Елена мотнула головой и на предложение, и на вопрос. Какофония вразнобой бьющихся яиц сняла остатки сна как рукой.

Под хохот детей по кухне летал желток. Из стороны в сторону, взад-вперед, вверх-вниз и даже змейкой, он отскакивал от стен и потолка, как резиновый мячик, а потом приземлился в огромную кружку, где его уже ждала вращающаяся со скоростью венчика вилка.

– Надеюсь, завтрак ты на всю семью готовишь? – невесело спросила Вера. Кухня превратилась в свинарник. Елена порадовалась, что не ей предстояло это убирать. Юля вывалила содержимое кружки в сковородку, звучно зашкварчало.

– Себе.

– Пять яиц бахнула? – Вера ногтем подцепила кусок скорлупы. – Эгоистка ты, Юль.

– А что, кому-то из вас тут нужна убойная доза белка? Лене книжки таскать силенок не хватает?

– Тебе б их почитать не мешало, – пробубнила она себе под нос и спровадила Тихона и Мишу чистить зубы. Юля обожала напоминать о ее бесполезности в этом доме, хотя сама приезжала раз в полгода и только и делала, что валялась на диване.

– За собой лучше следи. – Вера была очень сдержанным человеком, но сестра выносила ее на раз-два.

– А кто тогда будет следить за границей Союза, ты что ли?

– Даже Меншиков с этим не справится лучше тебя. – На пороге кухни стоял Алексей. Его строгая маска не могла не дрогнуть, когда Юля, вручив Вере лопатку, повисла на шее у отца.

Юля почти не бывала дома, на службе редко давали отпуск, да и тот был недолгим. То, что ей удалось вырваться домой к Новому году, было праздничным чудом. Обычно в такое время, под аккомпанемент всеобщего пьянства и совместного похмелья, обязательно что-то происходило, так что какой-нибудь солдатик все равно сегодня будет слушать бой курантов на границе вместо Юли.

Миша самолетом залетел на кухню. Он самозабвенно рассекал перед собой воздух чем-то длинным. Елена ухватила сына за руку.

– Где ты это взял?

– У Юли в комнате.

– Ну-ка, отдай. Это опасная вещь.

– Да ладно. – Волшебная палочка легко выскользнула из влажных детских ладошек и оказалась за поясом у Юли. Она грохнула тарелкой по столу и села напротив Елены. – Что он ей сделает? В ухе поковыряется?

– А ты предлагаешь подождать, пока он себе ей глаз выколет? – В волшебном мире палочки позволялось носить только правоохранителям. Елена пришла к такому выводу из личных наблюдений: ни у Веры, ни у Алексея палочек не было.

Юля закидывала в рот омлет совершенно спокойно.

– Да что ты орешь, у него даже магии еще нет.

Алексей приобнял дочь за плечи.

– Юль, в самом деле, не разбрасывай свои вещи и запирай получше комнату, Тихон быстро учится.

Миша забрался на колени к отцу. Говорил он шепотом:

– Пап, а когда я вырасту, мне можно будет держать такую палочку?

– Если станешь как я, то да. – Юля подмигнула брату и недобро проводила взглядом вазочки с печеньем, которые поставила на стол Вера. – Поменьше слушай маму и будет у тебя палочка.

Вера стукнула перед носом у сестры хрустальной конфетницей.

– Достаточно вредных советов для одного утра.

– Да ладно, зачем еще нужны тети и старшие сестры?

– Чтобы подавать пример?

– Уже подала, ребенок хочет в разведку. – Юля махнула рукой в сторону Миши, который крошил печеньем отцу на колени. – Слушайте, я полтора года провела в зоне конфликта, можно хотя бы дома на меня никто не будет нападать?

– Как у вас в части сейчас? – Елена всегда поражалась спокойствию мужа. Вот и теперь: не было еще семи, а он уже умудрился спустить дочери с рук хамство и завести разговор о войне. Шла Вторая чеченская. Подруга ее матери недавно осталась вдовой, правительство к праздникам прислало коробку тушенки и сладкие подарки детям, но то были немаги. Как в этой войне участвовали волшебники, Елена не спрашивала – не хотела узнать, что они ее развязали.

– Ничего, мои все целы. Обсуждают дело Лагожина, он, как обычно, на пике популярности.

Вера громко хмыкнула.

– В упор не помню, как он выглядит.

– В школе ты для него была старовата. – Магия Веры слегка толкнула кружку сестры к краю, но Юля умудрилась ее поймать. – Да и к тому же, кто знает, в виде кого он мог с тобой разговаривать. Помнится, ты с Ледовым любила мило беседовать.

– Чушь несешь, Юль.

– Что, разве не ты там по Лисам фанатела, а? Что ж тогда тебе такой худородный Конь достался?

– Заткнись.

Посуда задрожала от раздражения Веры. Елена тоже дернулась, запереживала, что сейчас у них на кухне развернется еще одна война, но в нее вовремя вмешалась третья сторона:

– Ваш Меншиков скоро его портретами весь Союз обклеит, даже немагам в розыск передал. Так что не переживай, Вер, еще насмотришься на предателей.

Этот взгляд Юли был самым суровым за сегодня.

– Паша, может, и дезертир, но он точно не предатель.

Алексей устало вздохнул и передал сыну еще одну конфету. За шуршанием фантиков не было слышно взрослых разговоров.

– Приговор уже вынесен.

– Ага, видела. Во все части разослали. Но я его со школы знаю. На кой черт ему предавать Союз?

– Вспомни Николая Александровича. Он вообще сейчас должен был сидеть на месте Меншикова. А потом взбрендило ему в голову, что нам нужна война с… – Алексей осторожно покосился на жену.

– Да Паша не Коровьев, срать ему на штизелей! – взорвалась Юля.

– Мне просто интересно, ты всех, с кем спала, так защищаешь, или Лагожин особенный?

Алексей стукнул чашкой по столу и строго посмотрел на старшую дочь – даже его терпению был предел.

– Вера…

– Нет, Вер, только тех, кто беспрекословно отдает всю свою жизнь народу Союза.

– И что, ты не выполнишь приказ, если представится возможность?

– Разумеется выполню. – Юля встала из-за стола и отправила пустую тарелку в мойку. – Но с большим сожалением. Приятного всем аппетита.

Политика и дела государства были для Елены темным лесом. После того, как она перебрала старый родительский телевизор, и он снова начал разговаривать, ориентироваться в пространстве стало легче – то, что передавали по Первому, часто перекликалось с заголовками «Союзного вестника». Елена столкнулась с этим буквально через год после свадьбы. Южный федеральный округ тогда чуть не остался под водой. Чудовищное наводнение, с которым не могли справиться даже спасатели-волшебники. Выяснилось, что стихия умеет приобретать разумные формы – у рек были хранители, и они активно выражали свое недовольство, если их лишали жертв. Жертв было достаточно: лицо лучезарного кудрявого юноши в некрологе запомнилось Елене надолго – он отказался оставлять немагов и ценой собственной жизни вывел их из зоны подтопления. Но таким благородством могли похвастаться отнюдь не все волшебники.

Про некоего Коровьева Николая Александровича она слышала с регулярной периодичностью, хотя его имя будто было не принято упоминать всуе. Елена вообще не должна была его знать, но Алексей часто думал вслух. В Союзе все молча знали, о чем идет речь, и продолжали молчать. Его окрестили предателем. Он виделся Елене то Искариотом, то Брутом, потом она стала более реалистично сравнивать его с Мазепой, хоть точно и не знала, в чем заключалось его страшное преступление – говорили, его казнила сама президент.

– Леша, – Елена позвала мужа, он сидел в кресле перед зеркалом и сосредоточенно завязывал галстук.

– Что такое? Помочь с платьем?

Еще с вечера Вера помогла ей разгладить шифон и даже исправить случайно прожженный утюгом подъюбник старого платья подружки невесты. Магия была мечтой любой домохозяйки.

– Нет. Хотела спросить.

– Скоро своими вопросами доберешь до ученой степени. – Алексей усмехнулся, оборачиваясь.

Елена проглотила невинную шутку мужа и заставила себя улыбнуться. О том, как ее это задевает, Алексей не догадывался. Она присела рядом на подлокотник.

– Так что ты хотела узнать? – Он заботливо перевернул пояс на ее платье.

– Все эти преступники, Лагожин, Коровьев… Что они сделали?

– Не переживай, тебя это никак не коснется, – уверил ее Алексей, хотя заметно помрачнел. – Их казнили или… казнят.

– Я знаю, но у них же была какая-то цель? – Елена пыталась подступиться к этой теме осторожно, хотя видела, что муж отвечать не хочет. – Свергнуть власть, захватить мир, устроить геноцид?

– Лена, не делай из них нацистов, – отрезал Алексей строго. Лучше б таким тоном он разговаривал со своей младшей дочерью. – У всех свои амбиции. За не слишком здравые отправляются в тюрьму.

– А кому тогда выносят смертный приговор?

– Предателям родины. – Он встал и снял со стула пиджак. – Это все, что я могу тебе сказать. Не нервничай попусту.

– А, ну хорошо. Если мою семью возьмут в трудовое рабство, я не буду переживать.

В попытке пошутить Елена поняла, что погорячилась. Алексей ошарашенно поставил на нее глаза.

– Лен, что ты несешь? Ты откуда это взяла? – Елена невольно потупилась. – Никто не желает немагам зла.

В институте ее научили не доверять информации, которая не может быть доказана или опровергнута. А мать научила не верить сильным мира сего. Доверять одинаково не хотелось и родным немагам, и чужим волшебникам. От последних она вообще не знала, чего ожидать.

– Ну а этот разведчик, про которого все говорят. Он ведь все еще на свободе?

– Лагожин сам себе на уме. Бог знает, что у них там случилось с Меншиковым, но могу тебя уверить, что геноцид он устраивать не будет.

Если родиной считать кафедру анатомии, то и сама Елена, честно говоря, оказалась ничуть не лучше дезертира-Лагожина: испугалась, когда мать наобещала страшных бед в совместном с «дурной наукой» будущем, по материнскому же наущению выбрала достаток, мужа, ребенка, а кандидатскую забросила. И стала самой настоящей предательницей. Сбежала в Союз, в котором все жили почти одинаково хорошо. И это пугало.

После неспокойного завтрака и чуть менее взрывоопасного обеда, который пришлось устроить лишь потому, что встали они ни свет ни заря, Алексею совершенно не хотелось спорить еще и с женой. Черты его лица смягчились, он взял ее за руки.

– Да чего ты так распереживалась? Сегодня Новый год.

– Я думала, ты захочешь встретить его дома. Юля приехала, все в сборе.

– Константину Григорьевичу сложно было отказать. – Между словами она услышала сожаление. – Вернемся к детям до полуночи, хорошо?

– Хорошо.

– Ну что, готова?

Елена кинула последний взгляд в зеркало. Она чувствовала себя нелепо: платье казалось чересчур броским, украшения и прическа – слишком вычурными. Белый халат и шапочка были привычнее. Она вздохнула, поджав губы. Алексей обнял ее и поцеловал в висок.

– Ты прекрасно выглядишь. – Она смущенно улыбнулась. Елена знала, что хорошо выглядит, но сейчас предпочла бы стать невидимкой. – Идем.

Необходимость в зимней обуви и верхней одежде удачно отпадает, когда достаточно сосредоточиться на координатах точки и совершить гиперпрыжок в пространстве. Ровно из собственной прихожей в чужую. Елена портации не любила, но когда речь шла о таких больших расстояниях, то предпочитала секундное неудобство двум с половиной часам в самолете. Алексей ослабил объятия, и Елена позволила себе открыть глаза. У нее всегда закладывало уши, и еще полчаса после портации болел затылок, но сейчас она думать забыла и о том, и о другом: они очутились посреди широкого двора с круглым цветником, покрытым сахарной глазурью искрящегося снега, в центре которого бил светом и фейерверками изящный фонтан. Елена не чувствовала холода, хотя снежинки падали на землю медленно и ровно, и шапки сугробов покоились на усопших до весны кустах сирени. Она подавила восторженный возглас. Разумеется, это была магия. Здесь все было магией. Кроме четырехколонного фасада дворца, к которому они неспеша направлялись.

– Ты говорил, нас приглашают на дачу, – неуверенно проговорила Елена, продолжая осматриваться. Ей совершенно ни к месту пришла в голову мысль, что если бы она действительно охотилась за богатством, ей стоило выбирать не Алексея, а Меншикова.

– Так и есть. – Муж удивленным не выглядел. – Если называть дачей тот дом, в котором ты не живешь, но приезжаешь в него для отдыха.

– Боюсь себе представить, как выглядит тот дом, где Константин Григорьевич живет…

– Гораздо скромнее нашего. – Они поднимались по ступеням в радушно открытые двери усадьбы. – В Медной горе особо негде развернуться на широкую ногу.

– Зато всегда можно доползти до постели с работы.

Елена нахмурилась, готовая просить дворецкого не преграждать им путь так резко, но Алексей, отпустив ее локоть, протянул ему руку.

– Константин Григорьевич, благодарим за приглашение.

– Всегда рад, Лешенька, всегда рад. Как вам у нас? – Сухой невысокий мужчина в простом пиджаке, похожем на старый мундир из-за воротника стойкой, обвел глазами сени. – Моим квартирантам не до ремонта, но я их всегда убедительно прошу не портить отделку. Вчера, вон, – он указал пальцем куда-то вверх, и один из кружащих по дому световых шаров подлетел под потолок, – лепнину с Алисой реставрировали, как новенькая.

– Вы у нас на все руки мастер, Константин Григорьевич. – Алексей приобнял супругу за талию. – Хочу вам представить, моя жена – Елена.

Меншиков просканировал ее беглым взглядом с головы до ног, но остался доволен.

– Прекрасная или Премудрая? – Он протянул ей ладонь для рукопожатия, жеманство у магов было не в чести.

– И то, и другое, – не без гордости ответил за нее муж, пока Елена старалась смотреть в глаза хозяину максимально твердо.

– Крепкая рука! – восхитился он. – Какой дом заканчивали?

– Анатомический, – без тени улыбки выпалила Елена, но прямолинейность сыграла в ее пользу. Меншиков резко рассмеялся, но после также резко посерьезнел:

– Люблю женщин с юмором. – Движением руки он пригласил их войти в комнаты. – У меня Алиса на филолога учится, целыми вечерами слушаю журчание романской речи.

Гости не торопились появляться, и главная зала была еще наполовину пустой, так что Елена имела возможность получше ее рассмотреть. Без лишнего лоска и блеска, подчеркнутой роскоши и оригиналов восемнадцатого века: простые светлые стены оттеняли аристократией лишь скульптурный фриз вдоль карниза и грушевая мебель, главным же украшением дома была, конечно, магия. По залу летали огромные стеклянные шары с миниатюрными копиями всех крупных городов Союза, чьи крошечные обитатели готовились встречать, встречали или уже встретили Новый год. Елена пыталась обойти их все, но сбилась со счета и многие города, к своему стыду, даже не узнала.

– Минск, Киев, Ташкент… – Столицы пятнадцати республик обязан был знать каждый школьник в СССР, но Елена слишком давно учила географию. – А это? Баку?

– Казань. – Алексей развернул шар другой стороной и указал мизинцем на лазурный купол мечети Кул Шариф. – Хочешь, съездим туда как-нибудь?

– Надеюсь, по дороге домой захватите парочку радикальных исламистов, Алексей Петрович. – Елена обернулась на резкий голос. По ту сторону «Казани» стояла широкоплечая рослая женщина в не слишком праздничном строгом костюме.

– Марина Дамировна! – не без удивления воскликнул Алексей, протягивая ей руку. – Не думал, что вы составите нам компанию.

– Вырвалась на пару часов. – Женщина, не переставая, хмурилась, отчего походила на хищную птицу. Под глазами у нее залегли глубокие тени. – Война войной, а Новый год по расписанию.

– Лена, разреши представить: Марина Хамидова – министр обороны Союза. – Елене показалось, что у нее в кисти что-то хрустнуло, настолько жестким было это рукопожатие.

– Очень приятно, а вы, я так понимаю, супруга Алексея Петровича?

– Так точно, – выпалила Елена. – Приятно познакомиться.

– Вынуждена вас покинуть. – Хамидова обвела взглядом залу и выбрала, на какую жертву спикировать. В три длинных шага она оказалась у другой стены зала, заставив вздрогнуть коренастого мужчину в вязаном кардигане.

– Министр обороны?.. – запоздало осознала Елена.

– Не удивляйся, здесь все гости в том или ином чине. – Алексей стянул с летевшего мимо подноса тарталетку с крабовым салатом. – Ну или в чине друзей и родственников светлейшего князя.

– Почему ты его так называешь? – Она отшатнулась от летевшего мимо Кишинева. Алексей усмехнулся, утирая с губ соус.

– Потому что это его титул. Светлейший князь Меншиков Константин Григорьевич.

– Я думала, их всех перестреляли.

– Тише. Про это здесь лучше не заикаться. – Алексей заозирался и, убедившись, что хозяин дома их не слышит, подал Елене бокал шампанского. – В тридцать девятом Сталин расстрелял четверть сотни Меншиковых, спасли только детей младше девятнадцати, спрятали в школе.

– Кошмар какой. Что они ему сделали?

– Их было много. И они держали очень много власти. – По лицу Алексея было видно, что ему не нравится об этом говорить. – Только когда Константин Григорьевич стал директором разведки, они вернули влияние. Сейчас он глава дома, хотя по всем правилам им должен быть Игорь. – Он кивнул в сторону молодого высокого мужчины, который как раз нес из соседней залы коробки с елочными игрушками. Вернее, они летели за ним следом. – Но старшая тетка решила все переиначить.

Елена запила двумя большими глотками набитую оскомину: любая на ее месте была бы счастлива попасть в эту сказку, где есть князья и замки, где женщина с орлиным носом занимает пост министра обороны в разгар Чеченской войны, где в крабовом салате были крабы, где не было нужды в прислуге, потому что кухня готовила блюда сама. Она выиграла в лотерею, вытащила счастливый билет, но не могла его обналичить. Елена сжала свой бокал с такой силой, что хрусталь треснул.