Сонич Матик
Разорванный кокон
01_Первая глава. Пока смерть не
«Зоси Палыча больше нет с нами…»
Шутка?
Что это за томное многоточие?
Солнце немилосердно жарило с самого утра. Автобус подошел полупустой. Сейчас спокойно сядем и разберемся.
Люблю работать летом – народ выметается из города, и в транспорте становится легче дышать. И уже вроде не работа, а прогулка.
Без зазрения совести можно погрузиться в творчество или впасть в созерцание под гундеж подкаста. А можно просто сорок минут зависнуть в Сети. Что я и сделала.
Опять нырнула в новостную ленту. Почти сразу – фото церковной свечи – как банально! – и подпись:
«Зоси Палыча больше нет с нами…»
Шутка?
И это томное многоточие.
Пост написала вчера в семь вечера Катя Крупенко, жена Зоси. Неужели, не шутка?.. Сердце сиротливо прижалось к прутьям ребер:
– Палыч! Ну как же так?! – вырвалось на выдохе. Набрать воздуха обратно получилось не сразу. Слезы передавили внутренний шланг, и помимо воли получились жалкие всхлипы. На прошлой неделе обсуждали планы; еще в четверг переписывались в чате, а в понедельник он уже в могиле целую ночь. Почему?!
Зося Палыч – писатель-самоучка и охранник на заводе. А кто из нас безгрешен? За последний год его рассказы так набрали обороты, что мы с ним всё ждали, когда пригласят по ним сериал снимать. Он получил три премии начписов одна за другой: «Лучший сатирический рассказ», «Находка самиздата» и «Лучшая серия года» за цикл мини рассказов «Гнутые гвозди». И, собственно, перестал считаться в нашей среде начписом.
Его смерть не могла случиться. Сейчас точно не могла!
Не верится. Не хочу верить!
Автобус мчался по безлюдной набережной. Еще низкое солнце подсвечивает закоулки полупустого города. Нева свободна и растрепана, как одиночка поутру.
Ветер врывался в открытый люк, в окна, поднимал волосы дыбом, будто подстрекал их сбежать, мгновенно высушивал позорные мокрые борозды на щеках. Комменты:
«Мир праху»
«Такой молодой, еще и талантливый. Жаль парня!»
«Работать надо, а он жену с детьми впроголодь держал!»
«Да бухал, наверное, как не в себя. Как все они!»
«Как вам не стыдно так про мертвого! Вы же совсем его не знаете!»
«Покойся с миром, Палыч»
«Катя, держись! Мы рядом»
…И всякое, всякое. То плохое, то хорошее. Тысячи комментариев за двенадцать часов.
Написала Кате в личку:
«Если могу чем-то помочь, только скажите».
Почти сразу ответ:
«Ира, здравствуйте! Назарет, Зося, просил вам рукописи передать. Приезжайте, когда сможете. Я их не хочу у себя держать».
Назарет – какое имя странное.
А сама-то!
В сети меня все зовут Ирой, но от рождения я Ириада.
Все-таки много у нас с Зосей было общего.
***
Автобус подъезжал к моей остановке. Готовясь к выходу, переложила сумку на бок и увидела, что пальцы в черных разводах туши. Платка нет. Шмыгнула и посмотрела по сторонам, не заметил ли кто. Пожилая женщина через сиденье напротив покачала головой. В ее глазах тоже стояли слезы:
– Крепись, доченька, все можно пережить.
Кивнула ей и выползла в проход. Еле успела выскочить в закрывающиеся двери.
С лицом надо что-то делать. С общим настроем – тоже.
Под высоченной стеной фабрики с ночи всё еще влажно и прохладно. Солнце сюда пока не добралось. После раскаленного салона автобуса по спине побежали зяблые мурашки.
Плюхнулась на скамейку и поняла, что не могу идти на работу. Даже рук поднять не могу.
«Зоси Палыча нет с нами» и горящая свечка! Он бы никогда на своей страничке не допустил такой банальщины.
«Рукописи» – всплыло в голове сообщение Кати. И тут же появились силы. Изнанкой футболки стерла явные потеки туши. Написала Зосиной жене. Та, будто ждала, сразу же прислала адрес. Надо же! Живем в соседних районах и за столько времени ни разу не встретились.
Я села на обратный автобус и поехала мимо своего дома на окраину.
По пути в голову лезли воспоминания. Как мы познакомились на писательском марафоне, как списались под вполне безобидным предлогом – он накосячил в посте, забыл теги поставить.
Общение почти сразу перешло на личности. Мы были единомышленники почти во всем. Никто так меня не поддерживал, как Зося.
Без вопросов, он более талантливый, более успешный. Он старше и в писательстве он опытнее. Писал, что еще в конце девяностых у него был журналистский опыт, но ему не понравилось. Мол, проституцию бросил еще в восьмом классе.
Шуточки у него иногда соленые проскальзывали. Бесили они меня. Зося ерничал и балагурил постоянно. А я наивно многие вещи принимала за правду. Может эта наивность и подкупала его? Нравилось ему голову морочить дурочке.
Но он никогда не был злым. Грубым – да, но не злым. Всегда пояснял, где я повелась, и как не попасться в следующий раз. Но я следующий раз попадалась все равно. Уже на другой шутке. Он говорил: «Ага! Опять подорвалась! Как же ты в этом мире живешь, дурёха?!» – и снова объяснял.
Я выходила из себя, кидалась в ответ на обидное неоднозначными смайлами, но всегда смеялась при нашей переписке. Мне кажется, он тоже. Жаль, что личных встреч у нас не получилось.
***
Три симметрично параллельные улицы, одинаковые кварталы из домов 137-й серии. Типовая двушка. Как у меня.
Дверь открыла девушка в мокасинах. Бриджи с полосатой отделкой на манжетах, обтягивающих спортивные икры. Шелковый струящийся топ пыльно розового цвета. Я засомневалась, что пришла по адресу. Зося гордо говорил, что Кате на сорокалетие в прошлом году подарил дорогущий браслет. Но этой женщине на вид нельзя было дать и 36. Даже 30 – с трудом.
– Ирина?
– Просто Ира. Вы Катя?
Девушка кивнула. Дуновение воздуха донесли до меня легкий аромат бергамота с базиликом. При этом в ее безупречной укладке не шелохнулась ни одна волосинка.
– Проходите, в гостиную. Я сейчас еще кое-что соберу в спальне, – она виновато улыбнулась и пояснила, – Назарет почти месяц не вставал из-за болезни. До сих пор разгребаю его гнездо.
Я и понятия не имела, что он болеет. Мне казалось он вполне активный, много работал…
– Он писал, что на заводе работает, – решила я уточнить показания своей памяти.
– Что вы! Он уже год выходит из квартиры только до пивного. Пару раз вытолкала его на площадку, но… В общем, он домосед со стажем.
Наверное, в ответ я что-то скорчила, потому что Катя совершенно искренне рассмеялась, глядя на мою реакцию.
– Ничего удивительного, Зося не любил говорить о реальном положении дел, – сказала Катя, пропадая из коридора за дверью. – Он жил своими фантазиями. О хлебе насущном хлопотала я, – прокричала она из спальни. И не смотря на то, что сказано это было вроде бы смешливо, звучало скорее горько.
Я все-таки решила пройти, куда меня уже пригласили. Идеально белая плитка на полу давала понять, что после вчерашних похорон квартиру вычистили до блеска, или она всегда содержится в такой стерильности.
Мои внедорожные кроссовки чужеродно смотрелись в этой чистоте. К тому же шлепки земли, принесенной на подошве, чернели у половичка, с как будто причесанным ворсом.
С этим чувством вины я прошла в большую светлую комнату. По середине почти всю площадь идеального квадрата от кресел до дивана занимал белый ковер. На диване сидели Оля и Коля, близнецы-семилетки. О них Зося часто мне рассказывал. Показывал фотографии. Им в этом году в школу. На одном из кресел сидела Настя. Ей, кажется, было что-то около десяти. Но глаза у нее были очень взрослые, грустные и усталые.
Дети сидели тихо, поджимая ноги так, чтобы не касаться белого ворса ковра.
– Здравствуйте, – поздоровалась я. По примеру детей постаралась не наступать на ковер и по узкой полоске ламината пролезла на одно из свободных кресел.
Дети молча меня разглядывали. Они как куклы, в одинаковых белых в черную полоску свитерах, были рассажены на мягкой мебели между подушек. Это немного пугало.
Катя задерживалась. Молчание таращащихся тихих детей вселяло беспокойство. И, пожалуй, пугало совсем не немного.
– Тебя Настя зовут? – спросила я у старшей, как у человека с наиболее осознанным взглядом.
– Анастасия. А вы – Ира, да? – спросила девочка и в глазах вдруг появился живой огонек.
Я удивилась.
– Папа мне показывал вашу страничку Вконтакте. – Ей не требовался мой ответ или вопрос, она продолжала, – У него в закладках всегда была ваша страничка. Он говорил, что с вами он решает «рабочие моменты». А мама говорила, что вы такая же бездельница, как и он. Он ведь уже давно не работал. Вы знаете? Но я не сержусь на него. Про мертвых либо хорошо, либо никак. И вообще, мне нравилось, что он все время дома был. Мы часто на пикник ходили. Тут, на речку. Вы знаете, что тут за лесом – речка? И лес, почти как настоящий. Вот, смотрите, на шкафу фотография с пикника, только давнишняя…
Я только и успевала, что кивать, поддакивать и пытаться мычать. Но этого Анастасии было достаточно для диалога. Фотография, в сторону которой махнула девочка, светилась радостью. Катя с Зосей держат пупсиков-близнецов. Анастасия с улыбкой, еще полной беленьких молочных зубов, прыгает в камеру.
Счастливое семейство! Зося с аккуратно стриженной бородкой, вокруг глаз начинают закладываться морщинки. А вот между густых темно-русых бровей уже четкая бороздка.
Даже улыбка не сглаживает эту его «морщину задумчивости». Я его таким и знала по аватарке.
Интересная деталь. Все пятеро на фотографии в полосатой одежде. На малышах бодики в бежевую полоску. Настя в полосатых лосинах и розовом свитере. Катя в полосатых шортах, а Зося в полосатой футболке-поло. У всех цвет и толщина полосок разная. Но абсолютно точно, все в полоску!
Я подняла взгляд на кукленышей в подушках. Дети были в полосатых свитерах. Попыталась вспомнить, в чем меня встретила Катя. Бриджи. Точно! Что-то полосатое было в деталях. Я не смогла сдержать улыбку.
– Люблю эту фотографию, – продолжала Настя. – Еще люблю фотографию, как мы весной ездили на Мальдивы. Когда границу только открыли. Без папы ездили. Ему нельзя прививку было делать. Поэтому фотографии мама не ставит в гостиной, чтобы его не расстраивать. Он ведь давно уже не ездил никуда, – болтушка Настя пересказывала краткую историю семьи. Семилетки продолжали сидеть подозрительно тихо. Катя все не возвращалась. – Фотография у нас в комнате, на тумбочке, где Коля спит. Точнее мы вместе сейчас с Колей спим. Чтобы ему не страшно было. Он не плачет, когда мы с ним вместе засыпаем. А Олька без конца ревет, – услышав свое имя Оля скривила рот и явно настроилась именно на то самое «реветь», – Но мама ей не разрешает, потому что она уже взрослая, чтобы плакать. Я Оле тогда сразу объясняю, что теперь у папы ничего не болит, уже плакать не надо. Теперь заживем спокойно. Тем более, в школу плакс не берут. Я тоже, конечно, один раз плакала. Когда папу в больницу забирали. Его в скафандре таком выносили, как космонавта. – Оля действительно начала всхлипывать в такт Настиному речитативу. У меня от этой музыкальной композиции взмокла спина и помутнело в глазах. А Настя все не унималась. – Я сверху смотрела, когда его в скорую заносили. У него там стекло запотело, и я не могла лицо рассмотреть. Я уже знала, что больше он к нам не вернется. Мама сразу в черный пакет все белье из спальни сложила и унесла. И драила всё. Квартира потом сутки порошком воняла…
– Ну-ка хватит! – скомандовала Катя, неожиданно проявившись сквозь пелену Настиной болтовни. Девочка беспрекословно замолчала. А у Оли даже глаза мгновенно стали сухими. Дети снова превратились в аккуратные красиво рассаженные игрушки.
Катя двумя руками тащила увесистый пакет из «Пятерочки» плотно набитый стопками писчей бумаги, тетрадками с неаккуратно замятыми обложками и клочками цветных бумажек
– Вот, – она плюхнула пакет у кресла. – Он сказал вам отдать все. Наконец-то я смотреть на это не буду. За последние два месяца он из спальни сделал какую-то студенческую общагу перед сессией. Приходилось здесь спать. – Катя махнула освободившейся рукой на диван. Ногой она продолжала придерживать пакет, чтобы он не рассыпался на идеальный ворс ковра. – Но имейте ввиду, я полагаюсь на вашу порядочность, если там есть что-то готовое к публикации, я настаиваю…
– Не волнуйтесь, Катя. Я передам это вам. Авторские права Зоси я уважаю, как никто другой.
Я привстала с кресла и подалась в сторону пакета. Но Катя сдвинула его ногой в сторону выхода так, что с кресла было бы не дотянуться. Я так поняла, мне намекнули на выход.
Странная женщина, хотя, конечно, ее понять можно. Такое горе. Остаться одной с детьми без любимого мужа. У нее, наверное, в голове – полный трындец. Я бы с ума сошла на ее месте. Думаю, она имеет право злиться на меня, за то, что Зося рукописи мне, посторонней женщине, завещал.
Я бы злилась.
На работу в этот день я не вышла. Ничего страшного, не пропадут они один день без упаковщицы №2.
Весь день посвятила Зосе, точнее его наследству.
Признаюсь, после того, как с трудом доперла пакет до дома, за его разбор мне страшно было взяться. Уже не говорю про чтение.
Жара не добавляла ни желания, ни сил. Квартира в полдень больше походила на разогретую кастрюлю, а я на – свежесваренного рака. Но после душа (да будет вечная слава изобретателям водопровода в квартирах!) я почувствовала способность соображать и действовать. И любопытство, конечно. Интересно же узнать реальные мысли человека, с которым почти год обсасывали каждый попадающийся текст, каждую книгу пропускали через дискуссию. А он взял потом и без предупреждения умер, зараза!
Для начала, как подобает соратнику по вере, я написала пост памяти. Как он любил: с юмором, без свечек и без пафосных «его нет с нами».
У нас было много общих друзей и отклик последовал неимоверный.
В сердцах я даже немного позавидовала. Но потом подумала, что может и меня после смерти будет любить столько человек, что пост с некрологом в мою честь тоже за час наберет пять соток лайков. По крайней мере, Зося бы меня успокаивал именно так.
Разбор пакета в принципе оказался недолгим. Сложила стопку тетрадей – похоже это дневники. Обрывки, заметки на разнокалиберных бумажках покидала в обувную коробку. А перевязанные ленточками листы А4 отложила на сладкое. Это были рукописи готовых книг. Зося мне как раз хвастал неделю назад. Присылал фотки и таинственный смайлик. Мол, «у меня есть для вас посылка, только я вам ее не отдам!»
Но я знала, что быть мне для этих рассказов бета-ридером. Не знала только, что при таких обстоятельствах.
Конечно, хотелось начать с дневников, причем с последних записей. Ведь оказалось, что про Зосю, про реального Назарета, я ничего не знаю.
Из двух десятков тетрадей найти последнюю было не так уж легко. Но упаковщица есть упаковщица. Достала с антресолей коробку, прихваченную как-то на фабрике, и аккуратно в две стопки уложила туда дневники в обратном хронологическом порядке. Все! Короткий путь отрезан. Теперь придется читать с начала.
