Сонич Матик
Занозы
Эта прекрасная жизнь!
Понедельник ― пятница, понедельник ― пятница… Сентябрь, Октябрь… Декабрь!
Так выглядит жизнь Сусанны Владимировны последние лет пять. В прошлом отличницы, спортсменки и «Мисс Вселенная» школы №2 Выборгского района Санкт-Петербурга. Но это было очень давно.
Сейчас ей тридцать пять, у нее самая обычная семья из четырех человек. Среднестатистический муж Вася со средней зарплатой, дети ― Витек и Степка ― со средними успехами в школе, да и сама она поправилась в среднем на…
Ну, не будем об этом! На носу обычный Новый год, который отложится в памяти, как средненький, и жизнь потечет в прежнем темпе.
Такие философские размышления застали Сусанну Владимировну на кассе в супермаркете, где она брала стандартные елочные игрушки в подарок друзьям.
Тридцать первого декабря ― есть у нее традиция такая ― она встречается с друзьями по хобби. Дарит им елочные шарики с символом года и рассказывает, что по-прежнему мечтает написать книгу.
Сегодня был именно такой день. До кафе оставалось два перекрестка, как вдруг у Сусанны Владимировны развязался шнурок. Балансируя дамской сумочкой средних размеров и пакетами со стеклянными шарами, кое-как она завязала бантик.
Но через несколько шагов развязался второй шнурок. «Да что ж такое-то!» ― подумала Сусанна и запихнула концы шнурка в ботинок, чтобы не терять времени.
Быстро пробежав на желтый по пешеходному переходу, она обнаружила, что первый ботинок снова топает по концам развязанных шнурков. «Это уже напасть какая-то!» ― расстроилась Сусанна Владимировна, также запихнула промокшие шнурки в ботинок, чтобы не болтались, и поспешила в кафе.
Выходя на нужную улицу, сразу за поворотом, она столкнулась с рыжебородым мужиком. Извинилась, невпопад вспомнила, что рыжие коты ― это к деньгам, побежала дальше. Но не успела пройти и трех метров, как навстречу ей шел еще один мужик с рыжей бородой. Точно такой же мужик! Сусанна оглянулась и убедилась, что предыдущий ей не привиделся, потом в упор посмотрела на проходящего рыжего. Тот ухмыльнулся, подмигнул и пошел своей дорогой.
«Совпадение? Не думаю» ― попыталась насмешить себя Сусанна Владимировна. Но в дверях кафе, где ждали ее друзья, она столкнулась с третьим мужчиной с точь-в-точь такой же, как у первых двух, рыжей бородой! Исидоровская церковь за спиной ударила в колокол.
По спине пробежали мурашки. Сусанна Владимировна медлила. Три раза развязывались шнурки, трое рыжебородых и колокольный набат не предвещали на предстоящий праздник ничего хорошего.
Но встреча друзей прошла хорошо. И хотя Сусанна все время подозрительно оглядывалась, ничего страшного не приключилось, даже домой она вернулась раньше, чем муж с работы.
Новый год традиционно был встречен в расширенном семейном кругу, с Сусанниным братом, его дражайшей супругой и двумя шумными спиногрызами. К счастью, на их территории. Тут тоже все шло гладко. Как обычно. И к полуночи предостерегающие приметы были запиты и забыты.
Последняя мысль, посетившая Сусанну перед сном, была: «Какая скукотища!»
***
Утром первого января Сусанна Владимировна проснулась от тяжести на ногах. Она подумала, что младший сын вспомнил детство и улегся к родителям. Попыталась вытащить из-под него ноги, но услышала рычание. От неожиданности она открыла глаза и резко приподнялась на локтях. На ее ногах лежал огромный ретривер. Похлопав по подушке, где должен быть муж, Сусанна позвала на помощь:
– Ва-а-ась!
Но мужа не оказалось, зато пес весело завилял хвостом и полез целоваться.
Волосы зашевелились на растрепанной голове Сусанны Владимировны. Нет, она не боялась собаки, отозвавшейся на имя мужа. Она всегда хотела собаку. Но как?!
Сусанна вылезла из-под радостного пса-Васи и пошла искать Васю своего. Судорожно схватив телефон ― спросонья он ей показался чужим ― она активировала дисплей. Кто-то поменял заставку и дату: «31.12». В телефонной книге был какой-то бардак, а среди последних тридцати звонков значился только один номер под именем «Самка собаки».
– Ничего не понимаю! ― Сусанна прошлась по квартире в сопровождении рыжего пса. Ни мужа, ни детей, ни своей типовой двушки она не нашла. В груди разрасталась пропасть ужаса. Руки затряслись.
Из мобильника запел истошный Витас ― Сусанна аж подпрыгнула. На экране значилось: «Самка собаки».
– Ну, где тебя черти носят? Уже двенадцать дня! Тебе давно пора пропитые мозги в гримерке рисовать! ― заорал почти такой же истошный, как у Витаса, незнакомый женский голос.
– А это кто? ― спросила Сусанна.
– Тень в пальто! Редактор это твой! Совсем допилась… Давай, двигай свое тщедушное тельце на съемочную площадку! Мне давно уже пора салаты резать, а мы еще поздравление не отсняли.
Телефон замолчал, и только сейчас Сусанна Владимировна увидела в зеркале тетку с ввалившимися скулами, опухшими губами и красными глазами поверх мешков. Остатки русых волос над ушами были выбриты, а на затылке торчали спутанным зеленым колтуном.
Где грудь? Где подбородок и шикарная шевелюра? Сусанна давно мечтала похудеть, но не так же!
Она заплакала, упала на пуф перед туалетным столиком. Впору звонить санитарам.
Вася ткнулся носом и начал поскуливать. Усилием воли Сусанна заставила себя сосредоточиться. Ведь если есть хоть кто-то, кого надо кормить ― это уже не безысходность!
Под хруст щенячьих сухариков Сусанна Владимировна еще раз посмотрела в телефон. Так и есть ― тридцать первое декабря.
«Одно из двух: или я сплю, или… В любом случае уныние не выход! Надо во всем разобраться.»
После выхода из дома в незнакомом районе Сусанна перестала остро реагировать на жизненный апгрейд. Она просто запросила у «Самки собаки» адрес и по координатам добралась до места. В украшенном магазине крупной книжной сети так же спокойно и мужественно она вынесла витосовский визг Ани, своего редактора, когда сообщила, что не выучила речь. После бурных эмоций Аня шумно вздохнула, но все же вытащила из сумочки заранее подготовленную для Сусанны распечатку текста.
Когда тщедушная и бессемейная Сусанна закончила читать об успехах и провалах года известной писательницы Сусанны Стил в стеклянный глаз объектива, она уже практически была готова принять произошедшее. Она чувствовала, что все написанное ― чистая правда. Все в ней откликалось. Это ее жизнь.
Вот только этот алкашный тремор…
***
Сусанна стояла на краю скользкого парапета сорок первого этажа. За спиной буйствовал новогодний маскарад. Авангардный Дед Мороз с окладистой рыжей бородой и в золотом тулупе обещал море успеха в наступающем.
Шампанское разлилось по бокалам. Куранты отстукивали конец года и обеих Сусанниных жизней.
«… Десять, одиннадцать, двенадцать!» ― бахнуло «Ура!» из-за спины, и порыв ледяного ветра ударил Сусанне в грудь.
Неправду говорят про последние секунды. Последнее, что она почувствовала, это сожаление. И даже не о жизни до или после. А сожаление о последнем шаге, после которого ничего нельзя изменить.
***
Истошно заголосил Витас. Сусанна разлепила глаза ― на краю кровати сидел младший сын и игрался с новеньким смартфоном.
– Дед Мороз принес! ― похвастал он матери.
– Сыночек, а можешь у себя поиграть? У меня так голова болит.
– Да уж! Вы вчера с папой дали! Витьку пришлось нам такси вызывать.
Сусанна вспомнила вчерашние посиделки у брата, где она жаловалась на семью и не в меру пила. А потом вспомнила другую Сусанну ― успешного писателя на вечеринке, где она жаловалась, что у нее нет семьи и не в меру пила.
–Ва-а-ась?! ― позвала она, похлопав спящего мужа по плечу.
– М-м-м? ― спросил он, не открывая глаз.
– Я книжки писать хочу.
– Слышал уже…
– Я хочу и могу. И я увольняюсь…
Вася вздохнул:
– Ладно…
У Сусанны даже похмелье прошло. И она решила: будь что будет!
– И собаку заведу…
– Я хотел Степке на день рождения подарить, но раз ты хочешь сейчас ― давай сейчас.
У Сусанны Владимировны запорхали бабочки в животе. Она обняла мужа:
– Как я сильно тебя люблю! Я такая счастливая, Дед Мороз ты мой!
Разорванный кокон
Первая глава. Пока смерть не
«Зоси Палыча больше нет с нами…».
Шутка?
Что это за томное многоточие?
Солнце немилосердно жарило с самого утра. Автобус подошел полупустой. Сейчас спокойно сядем и разберемся.
Люблю работать летом ― народ выметается из города, и в транспорте становится легче дышать. И уже вроде не работа, а прогулка. Без зазрения совести можно погрузиться в творчество или впасть в созерцание под гундеж подкаста. А можно просто сорок минут зависнуть в Сети. Что я и сделала.
Опять нырнула в новостную ленту. Почти сразу ― фото церковной свечи ― как банально! ― и подпись:
«Зоси Палыча больше нет с нами…».
Пост написала вчера в семь вечера Катя Крупенко, жена Зоси. Неужели, не шутка? Сердце сиротливо прижалось к прутьям ребер:
– Палыч! Ну как же так?! ― вырвалось на выдохе. Набрать воздуха обратно получилось не сразу. Слезы сдавили горло. Помимо воли получились жалкие всхлипы. На прошлой неделе обсуждали планы, еще в четверг переписывались в чате, а в понедельник он уже в могиле целую ночь.
Зося Палыч ― охранник на заводе и писатель-самородок. А кто безгрешен? У каждого из нас есть вредные привычки.
За последний год его вредная привычка, писательство, нашло столько почитателей, что мы всё ждали, когда пригласят по рассказам сериал снимать. Он получил три литературных премии подряд: «Лучший сатирический рассказ», «Находка самиздата» и «Перспективная серия» за цикл мини рассказов «Гнутые гвозди». И, собственно, перестал считаться в нашей среде начинающим.
Его смерть не могла случиться. Не хочу верить!
Автобус мчался по безлюдной набережной. Еще низкое солнце подсвечивало закоулки полупустого города. По среди него лежала Нева, свободна и растрепана, как холостячка поутру. Ветер врывался в открытый люк, в окна, поднимал волосы дыбом, будто подстрекал их сбежать, мгновенно высушивал позорные мокрые борозды на щеках.
Пробежалась по комментам:
«Мир праху»
«Такой молодой, еще и талантливый. Жаль парня!»
«Работать надо, а он жену с детьми впроголодь держал!»
«Да бухал, наверное, как не в себя. Как все они!»
«Как вам не стыдно так про мертвого! Вы же совсем его не знаете!»
«Покойся с миром, Палыч»
«Катя, держись! Мы рядом»
И всякое, всякое. Тысячи комментариев за двенадцать часов! Написала Кате в личку:
«Если могу чем-то помочь, только скажите».
Почти сразу ответ:
«Ира, здравствуйте! Назарет, Зося, просил вам рукописи передать. Приезжайте, когда сможете. Но лучше побыстрее».
Назарет ― какое имя странное. А сама-то! В сети меня все зовут Ирой, но от рождения я Ириада. Все-таки много у нас с Зосей было общего.
Автобус подъехал к моей остановке. Протискиваясь к выходу, заметила, что пальцы в черных разводах туши. Шмыгнула и посмотрела по сторонам, не заметил ли кто. Пожилая женщина покачала головой. В ее глазах тоже стояли слезы:
– Крепись, доченька, все можно пережить.
Кивнула ей и выскочила в закрывающиеся двери.
С лицом надо что-то делать. С общим настроем ― тоже.
Под высоченной стеной фабрики с ночи всё еще влажно и прохладно. Солнце сюда пока не добралось. После раскаленного салона автобуса по спине побежали зяблые мурашки. Плюхнулась на скамейку и поняла, что не могу идти на работу. Даже рук поднять не могу. Перед глазами снова появилась строчка:
«Зоси Палыча нет с нами». И горящая свечка… Он бы никогда на своей страничке не допустил такой банальщины!
«Рукописи», ― всплыло в голове сообщение Кати. И тут же появились силы. Изнанкой футболки стерла с лица потёки туши. Написала Зосиной жене. Та, будто ждала, сразу же прислала адрес.
Надо же! Живем в соседних районах и за столько времени ни разу не встретились. Я села на обратный автобус и поехала мимо своего дома на окраину. По пути лезли воспоминания, как мы познакомились на писательском марафоне. Он накосячил в посте, забыл теги поставить. Я ему написала об этом. Почти сразу стали общаться. Никто так меня не поддерживал, как Зося. Без вопросов, он более талантливый и успешный. Писал, что еще в конце девяностых у него был журналистский опыт, но ему не понравилось. Мол, проституцию бросил еще в восьмом классе.
Да уж! Шуточки солёные у него проскальзывали. Бесили они меня. Зося ерничал и балагурил постоянно. А я наивно многие вещи принимала за правду. Может эта наивность и подкупала его? Нравилось ему морочить голову дурочке. Но он никогда не был злым. Грубым ― да, но не злым. Всегда пояснял, где я повелась, и как не попасться в следующий раз. Но я в следующий раз попадалась всё равно. Уже на другой шутке. Он говорил: «Ага! Опять подорвалась! Как же ты в этом мире живешь, дурёха?!» ― и снова объяснял. Я выходила из себя, кидалась в ответ на обидное неоднозначными смайлами. Но всегда диалог заканчивался смехом. Я всегда улыбалась. Мне кажется, он тоже. Жаль, что личной встречи у нас не получилось.
***
Три прямые улицы нарезают спальный район на одинаковые кварталы из домов сто тридцать седьмой серии. Обычная трёшка. Дверь открыла очень красивая девушка. Я засомневалась, что пришла по адресу. Зося гордо говорил, что Кате на сорокалетие в прошлом году подарил дорогущий браслет. Но этой женщине на вид нельзя было дать и тридцать шесть. Даже тридцать ― с трудом.
– Ирина?
– Просто Ира. Вы Катя?
Девушка кивнула. Дуновение воздуха донесли до меня легкий аромат бергамота с базиликом. При этом в ее безупречной укладке не шелохнулась ни одна волосинка.
– Проходите в гостиную. Я сейчас еще кое-что соберу в спальне. Вы спешите? ― она виновато улыбнулась, жестом приглашая пройти за ней.
Шелковый струящийся топ пыльно-розового цвета. Бриджи, обтягивающие спортивные ноги. Пружинистая походка. Понятно, почему Зося ее боготворил.
― Немного времени есть. ― В планах не было задерживаться в доме, где и без меня есть кому погоревать.
– Я быстро. Назарет почти месяц не вставал из-за болезни. До сих пор разгребаю его гнездо.
Понятия не имела, что он болеет. Он казался мне активным, много работал… Решила уточнить показания своей памяти:
– Он писал, что на заводе работает.
– Что вы! Он уже год выходит из квартиры только до пивного. Пару раз вытолкала его на детскую площадку, но… В общем, он домосед со стажем.
Наверное, в ответ я что-то скорчила удивленное, и Катя искренне рассмеялась, глядя на моё лицо.
– Ничего удивительного. Зося не любил говорить о реальном положении дел, ― сказала Катя, пропадая за дверью. ― Он жил своими фантазиями. О хлебе насущном хлопотала я, ― крикнула она из спальни. В голосе ее прозвучала горькая усмешка.
Я озиралась в зеркальной прихожей. Зеркала без пятен, идеально белая плитка на полу. После вчерашних похорон квартиру вычистили до блеска. Или она всегда содержится в стерильности? Показалось даже, что пахнуло больницей.
Мои внедорожные кроссовки чужеродно смотрелись в этой чистоте. Шлепки земли, принесённой на подошве, чернели у половичка, с как будто причесанным ворсом.
С чувством вины я прошла в большую светлую комнату. Почти всю её занимал белый ковер. Напротив входа на диване сидели Оля и Коля, близнецы-семилетки. О них Зося часто мне рассказывал. Присылал фотографии. Им в этом году в школу.
На одном из кресел в углу сидела Настя. Кажется, ей около десяти. Но глаза у нее были взрослые и усталые.
Дети сидели тихо, поджимая ноги так, чтобы не касаться белого ворса ковра.
– Привет! ― поздоровалась я. Не дождавшись ответа, решила просто сесть в кресло, к которому надо было пробраться по узкой полоске ламината, чтобы не наступать на ковер.
Дети молча меня разглядывали. Они как куклы, в одинаковых белых в черную полоску свитерах, были рассажены на мягкой мебели между подушек. Это немного пугало. Катя задерживалась. Молчание таращащихся тихих детей вселяло все большее беспокойство.
– Тебя Настя зовут? ― поинтересовалась я у старшей, как у человека с наиболее осознанным взглядом.
– Анастасия. А вы ― Ира, да? ― спросила в ответ девочка, в глазах её ожил огонек.
Я удивилась.
– Папа мне показывал вашу страничку Вконтакте. ― Ей не требовался мой ответ или вопрос, она продолжила, ― у него в закладках всегда была ваша страничка. Он говорил, что с вами он решает «рабочие моменты». А мама говорила, что вы такая же бездельница, как и он. Он ведь уже давно не работал. Вы знаете? Но я не сержусь на него. Про мертвых или хорошо, или никак. И вообще, мне нравилось, что он все время дома был. Мы часто на пикник ходили. Тут, на речку. Вы знаете, что тут за лесом ― речка? И лес почти как настоящий. Вот, смотрите, на шкафу фотография с пикника, только давнишняя…
Я только и успевала, что кивать, поддакивать и мычать. Но этого Анастасии было достаточно для диалога. Фотография, в сторону которой махнула девочка, светилась радостью. Катя с Зосей держат пупсиков-близнецов. Анастасия с широкой улыбкой прыгает в камеру.
Счастливое семейство!
У Зоси аккуратно стриженная бородка, вокруг глаз начинают закладываться морщинки. А вот между густых темно-русых бровей уже четкая бороздка. Даже улыбка не сглаживает эту его «морщину задумчивости». Я его таким и знала по аватарке. Я не смогла сдержать ответную улыбку.
– Люблю эту фотографию, ― продолжила Настя. ― Еще люблю фотографию, как мы весной ездили на Мальдивы. Когда границу только открыли. Без папы ездили. Ему нельзя прививку было делать. Поэтому фотографии мама не ставит в гостиной, чтобы его не расстраивать. Он ведь давно уже не ездил никуда, ― болтушка Настя пересказала краткую историю семьи, пока семилетки подозрительно тихо сидели. Катя все не возвращалась. ― Фотография у нас в комнате, на тумбочке, где Коля спит. Точнее мы вместе сейчас с Колей спим. Чтобы ему не страшно было. Он не плачет, когда мы с ним вместе засыпаем. А Олька без конца ревет, ― услышав свое имя Оля скривила рот и явно настроилась именно на то самое «реветь», ― но мама ей не разрешает, потому что она уже взрослая, чтобы плакать. Я Оле тогда сразу объясняю, что теперь у папы ничего не болит, уже плакать не надо. Теперь заживём спокойно. Тем более, в школу плакс не берут. Я тоже, конечно, один раз плакала. Когда папу в больницу забирали. Его в скафандре таком выносили, как космонавта. ― Оля действительно начала всхлипывать в такт Настиному речитативу. У меня от этой музыкальной композиции взмокла спина и помутнело в глазах. А Настя все не унималась. ― Я сверху смотрела, когда его в скорую заносили. У него там стекло запотело, и я не могла лицо рассмотреть. Я уже знала, что больше он к нам не вернётся. Мама сразу в чёрный пакет всё бельё из спальни сложила и унесла. И драила всё. Квартира потом долго порошком воняла…
– Ну-ка хватит! ― скомандовала Катя, неожиданно проявившись сквозь пелену Настиной болтовни. Девочка замолчала. А у Оли даже глаза мгновенно высохли. Дети снова превратились в аккуратные красиво рассаженные игрушки.
Катя двумя руками тащила целлофановый пакет из «Пятерочки», плотно набитый стопками писчей бумаги и тетрадками в цветных обложках.
– Вот, ― она плюхнула пакет у кресла. ― Он сказал вам отдать всё. Наконец-то я смотреть на это не буду. За последние два месяца он из спальни сделал какую-то студенческую общагу перед сессией. Приходилось здесь спать. ― Катя махнула освободившейся рукой на диван. Ногой она продолжала придерживать пакет, чтобы из него ничего не высыпалось на идеальный ворс ковра. ― Но имейте в виду, я полагаюсь на вашу порядочность, если там есть что-то готовое к публикации, я настаиваю…
– Не волнуйтесь, Катя. Я передам это вам. Авторские права Зоси я уважаю, как никто другой.
Я привстала с кресла и подалась к пакету. Но Катя сдвинула его ногой в сторону двери так, что с кресла было бы не дотянуться. Я поняла ― мне намекнули на выход.
Странная женщина, хотя её понять можно. Такое горе. Остаться одной с детьми без любимого мужа. У неё, наверное, в голове ― полный трындец. Я бы с ума сошла на её месте. Думаю, она имеет право злиться на меня, за то, что Зося рукописи мне, посторонней женщине, завещал. Я бы злилась.
На работу в этот день я не вышла. Ничего страшного, не пропадут они один день без упаковщицы №2. Весь день посвятила Зосе, точнее его наследству. После того как с трудом допёрла пакет до дома, за его разбор страшно было взяться. Жара не добавляла ни желания, ни сил. Квартира в полдень больше походила на разогретую кастрюлю, а я ― на свежесваренного рака. Но после душа (да будет вечная слава изобретателям водопровода в квартирах!) почувствовала способность соображать и действовать. И любопытство, конечно, взыграло! Интересно же узнать реальные мысли человека, с которым почти год обсасывали каждый попадающийся текст, каждую книгу пропускали через дискуссию. А он взял потом и без предупреждения умер. Зараза!
Для начала, как подобает коллеге, я написала пост памяти. Как он любил: с юмором, без свечек и пафосных «его нет с нами». У нас было много общих друзей и отклик последовал неимоверный. В сердцах даже немного позавидовала. Но потом подумала, что может и меня после смерти внезапно полюбит столько людей, что пост с некрологом так же за час наберет пять сотен лайков. По крайней мере, Зося бы мне сейчас именно это сказал.
Разбор пакета оказался недолгим. Сложила в стопку тетради ― похоже это дневники. Обрывки с заметками покидала в обувную коробку. А перевязанные ленточками листы А4 отложила на сладкое. Это были рукописи готовых книг. Зося мне как раз хвастал неделю назад. Присылал фотки и таинственный смайлик. Мол, «у меня есть для вас посылка, только я вам её не отдам!». Я уже догадывалась, что быть мне для этих рассказов бета-ридером. Не знала только при каких обстоятельствах.
Хотелось начать с дневников. Причем с последних записей. Ведь оказалось, что про Зосю, про реального Назарета, я ничего не знаю. Но из двух десятков тетрадей найти последнюю было не так уж легко. Упаковщица есть упаковщица: достала с антресолей коробку, прихваченную как-то на фабрике, и аккуратно в две стопки уложила дневники в обратном хронологическом порядке. Всё! Короткий путь отрезан. Теперь придется читать с начала.
Вечер намечался душевный. Несмотря на то, что я чертовски устала ― не физически, скорее психологически вымоталась ― «встречу» с настоящим Зосей Палычем откладывать не хотелось.
Время ― пить чай. Солнце ушло на другую сторону дома и балкон стал приятным кабинетом. Потянул прохладный ветерок. В тени очухались от зноя и раскричались городские птицы.
Под откидным столиком я разместила коробку. Принесла две чашки на блюдцах, две стопочки и заныканную еще с восьмого марта бутылку мартини. Для приличия принесла кусок сыра из пустого холодильника. На кухне щелкнул чайник. Через пять минут я была готова встречать гостя. От двух чашек длинной ниточкой тянулся в полуденное бело-голубое небо ароматный пар.
