Станислава Бер
Клептоманка. Звезда пленительного несчастья
– Пойдём. Пойдём скорее, – сказала матушка Калиса, хватая её за руку.
– Даже не дашь мне умыться с дороги? – удивилась Эмма.
– Вот-вот преставится. Тебя только ждёт, – ответила она уже в длинном тёмном коридоре.
Старец с закрытыми глазами лежал под образами на узкой кровати. Белая холщовая рубаха, руки и седая длинная борода – поверх одеяла. Монахиня и священник с прямой спиной сидели рядом, мерно покачиваясь.
– Проветрить бы надо, – сказала Эмма.
Свечи у икон начадили, дышать в маленькой келье было нечем. Козьма, услышав её голос, открыл глаза, уже не голубые, выцветшие, белёсые.
– Приехала. Иди ко мне, зеленоглазая. Присядь.
Монахиня и священник встали и вышли из кельи. Эмма и матушка Калиса сели на их место.
– Мне мало осталось времени. Мало. Посему сразу к делу. Просьба есть у меня к тебе, дитя.
– Сделаю, что смогу, – сказала Эмма, вспоминая, как старец жизнь спас – ей и близнецам.
– Племяннику моему помощь нужна. Вижу я, что начнутся у него проблемы вскорости.
– Какому ещё племяннику?
– Сыну брата моего Николая. Император Александр II племянником мне приходится. Разве бабушка тебе не сказывала, кто я есть на самом деле?
– Ах, это. Как же я помогу племяннику Вашему? Кто я и кто он, – сказала Эмма и пожала плечами.
– Только ты и сможешь ему помочь. Только ты. Вижу я силу твою. В бабку уродилась – предчувствие у тебя развито. Помнишь, собаку Альфу излечила?
– Как же её забыть.
– Я видел всё и тогда ещё тебя заприметил. Помоги. Прошу, – сказал старец, приподнимаясь с постели. – Он ведь много уже сделал – крестьян освободил, железные дороги провёл, новые земли к империи присоединил. Не посрамил фамилию Романовых. А сколько ещё сделает! Вижу, я всё вижу!
– Но у меня семья – муж, дети. Как же они? – сопротивлялась Эмма.
– Это твой долг. Задумайся. Может быть, ты для этого рождена? – сказала бабушка, сверкнув глазами-льдинками.
Эмма не могла больше противиться. Сначала кивнула головой, потом вздохнула.
– Хорошо. Даю слово. Буду беречь жизнь царя Александра, покуда жива буду, – твёрдо сказала Эмма и перекрестилась.
– Вот и умница, – сказал Козьма, укладываясь обратно в постель.
– Обещание надобно держать, – напомнила бабушка.
– Собороваться хочу, – прохрипел старец.
Эмма поцеловала его сухую руку, встала и вышла из кельи.
Обещание надобно держать. Дневник Эммы
2 апреля 1866 года.
"Вчера играла с девочками в детской комнате. Рассадили кукол, подаренных маменькой на Рождество, на маленькие кресла, расставили на игрушечном столике миниатюрные чашки, налили в них настоящего чая, в тарелки положили крохотные кусочки печенья. Сами сели с чаем за большой стол, устроили дамские посиделки. Девочки были в восторге. Я тоже.
Мои милые дочери растут, с каждым днём меняясь. Скоро им исполнится пять лет. Как быстро летит время!
Заглянул в детскую Николя, и я на миг ослепла. Как будто даже заснула. Вдруг увидела лицо императора. Испуганное лицо. Перекошенное от неожиданности и страха. Может быть, это из-за того, что Николя вернулся из дворца, со службы? У меня выпала чашка из рук. Новое домашнее платье облила чаем. Растяпа".
4 апреля 1866 года.
"Утром заплетала девочкам косы и вспомнила покойного старца Козьму. Решила после полудня, как уложу детей спать, написать бабушке письмо. Давно от неё не слышно вестей.
Опять посетило видение. Узрела летний сад, лицо государя, опять испуганное, и выстрел. Точно! Грохнул выстрел. Что же это такое? Предчувствие? Что мне делать?
Надобно держать обещание".
5 апреля 1866 года.
"Это был самый ужасный день в моей жизни. Даже хуже, чем, когда свинья Машка бросилась на сестру Феоктисту и растерзала ей руку.
Я всё-таки решилась и пошла вчера к Летнему саду. Толпа там собралась преогромная. Государь-император гулять изволили. Вон и карета царская стоит у ворот. Я не знала, что мне делать, и просто стояла среди праздных зевак. Угрюмый молодой человек чем-то меня заинтересовал. Может, нервными движениями. Что он там прячет под широким пальто? Может, взглядом исподлобья. Тяжёлым взглядом.
Я подошла к нему и со словами "Сударь, Вы мешаете" схватила его за руку. Божечки, что приключилось потом! И в самом страшном сне не приснится. Я вдруг увидела этого угрюмого господина у него дома. Он сидел за круглым столом и писал, изредка приподнимая голову и обсасывая кончик пера. Задумывался, а потом опять начинал писать. Перо так и дергалось в его руке. Я заглянула в бумагу.
"Друзьям-рабочим!
Грустно, тяжко мне стало, что погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их".
Потом он встал, положил прокламацию в левый карман, пистолет – в правый, и вышел на улицу.
Это он! Он! Хотела я закричать, но увидела государя. Александр II казался счастливым, беззаботным. Рядом с ним шли его племянник и племянница. Они смеялись, не ожидая беды. А она рядом, беда-то. Время как будто замедлилось. Угрюмый распахнул полы широкого пальто. Я закричала "У него пистолет! Он убьёт царя!"
Как же здорово, что картузник, мы у него шляпку заказывали в прошлом месяце, не растерялся и ударил убийцу по руке. Угрюмый пошатнулся и промахнулся. Слава тебе, Господи! У меня, кажется, получилось".
6 апреля 1866 года.
"Никак не могу позабыть происшествие у Летнего сада. Глаза закрою и вижу лицо дворянина Каракозова, сосредоточенное на главном деле его жизни, и движения такие, как будто время замедлило ход.
Как картузник Осип Комиссаров толкнул его. Вовремя! Николя говорит, что картузнику дворянское звание пожаловать должны. За спасение представителя царской фамилии.
Как Каракозова схватили, а он кричал, прямо мне в лицо кричал.
– Дурачье! Ведь я для вас же старался, а вы не понимаете!
Офицер подвёл террориста к царю, а он спокойно так и сказал: "Ваше величество, вы обидели крестьян". И взгляд. Опять этот взгляд исподлобья. Бр-р-р.
Господи, да чем же он их обидел-то? Не понимаю".
3 сентября 1866 года.
"С утра тревожилась. Как будто вот-вот услышу что-то важное. Вечером пришёл Николя и сказал, что террориста Николая Каракозова повесили в Петропавловской крепости. Тягостно. Не знаю отчего".
23 мая 1867 года.
"Боже мой, как прекрасен Париж! И эта весна в Париже чудесна. Здесь всё не так, как у нас в России. И эти уличные кафе на три столика, где можно присесть и выпить кофе с круассаном. И эти кривые улочки, мощённые крупным камнем. Должно быть, по ним гуляли Вольтер и Виктор Гюго. А запах? Какой же здесь стоит запах! Цветочные нотки, кофейный аромат, дурман от свежей выпечки. А пройдёт дама или лощённый франт, так ещё примешается тонкий аромат парфюма. М-м-м. Париж.
Как хорошо, что Николя взял меня с собой. Он весь в делах – государь с официальным визитом, а я могу гулять по городу, по модным магазинам, выбирать подарки дочерям, маменьке и свекрови.
Николенька сильно изменился. Стал о делах печься больше. А ввечеру мне сказал, что мечтает подняться до должности самого главного камергера. А после выхода со службы получить поместье и жить в большой зелёной усадьбе. Николай и Эмма Радовы – помещики. Звучит странно".
25 мая 1867 года.
"Совсем я здесь разленилась, разнежилась. Проснулась поздно, встала, подошла к окну, раздвинула тяжёлые портьеры и…
Солнце. Яркое, сильное, режущее.
Я прикрыла веки и увидела. Опять. Как наяву. Увидела всё до мелочей. И опять этот взгляд. Полный ненависти и злобы.
Эти видения меня пугают. За что мне это? Мне страшно. Что делать? Ехать или нет? Не знаю, и спросить совета не у кого".
26 мая 1867 года.
"Вчера позавтракала булкой с маслом и клубничным вареньем, посидела, подумала, вспомнила обещание, данное старцу Козьме, и всё-таки поехала к Булонскому лесу. И, как оказалось, не зря. Лошадь жалко, право слово.
Царь ехал в открытой карете. Как сейчас вижу его улыбку и вензель "N" на дверце. С ним сам французский император Наполеон III. А вот и он – мой герой из видения. Высокий юноша в цилиндре направил дуло пистолета прямо в государя.
– Это он! Смотрите, у него пистолет.
Я кричала как ужаленная, переходя на визг. Грянул выстрел. Кавалерист из охраны Наполеона III загородил карету. Высокий в цилиндре оглянулся посмотреть, кто кричал. Этот злобный взгляд мне не забыть никогда.
Пуля попала в лошадь. Бедняжка умерла на месте. Спасла жизнь представителю царской фамилии, как сказал позже Николя. Дворянское звание ей вряд ли дадут. Даже посмертно.
Я вернулась в номер измотанная. Потянулась к графину, хотела налить воды в стакан, расплескала. Руки тряслись как трамвай на старых рельсах. Одно успокаивало – получилось.
ОН спасён. Дважды".
30 мая 1867 года.
"Я немного успокоилась. Всё-таки прогулки по Парижу действуют на меня как чай с ромашкой и мятой. Успокаивают.
Николя сказывал утром за чаем, что задержанный террорист родом из Польши и желал отомстить царю за подавление польского восстания. Имя его Антон Березовский".
25 марта 1869 года.
"В какое чудесное время мы всё-таки живём, уму непостижимо! В золотой век прогресса, в век изобретений и открытий. Так радостно. За завтраком читала газеты. Отрывок даже зачитала Николя и девочкам.
Дмитрий Иванович Менделеев предложил химические элементы записывать в таблицу. Он назвал это Периодической системой.
– Ну и что здесь такого? – спросила Анхен.
– Я тоже не понимаю, чему ты так радуешься, – поддержал дочь Николай.
– Как что?! Изучать химическую науку теперь будет гораздо проще! – сказала я, но домочадцы меня так и не поняли".
2 июля 1870 года.
"Я потрясена до глубины души, до самых глубинных глубин. Как так можно?! Что это за люди народились на свет Божий?! Бесы, а не люди.
Читала "Правительственный вестник" с заседания суда дела об убийстве студента Иванова. Оный студент, будучи членом революционного кружка, выступил против расклейки листовок в Петровской академии. Боялся, что академию тогда закроют. Главарь этой секты некто Нечаев – всего-то двадцать три года! – обвинил студента в сговоре с властями и задумал его убить. А сам просто почувствовал, что его авторитет в революционном кружке пошатнулся. Подговорил двух своих приспешников, по дороге позвал сочувствующего литератора. Заманил Иванова в грот Петровской сельскохозяйственной академии. Как студент ни сопротивлялся, его убили и бросили в пруд.
И эти люди хотят получить власть?! Прикрываясь идеалами и романтикой, пудрят мозги молодым неокрепшим умам, а сами алчат господства и диктатуры. Они ни перед чем не останавливаются – шагают по колено в крови. Что же нас ждёт тогда? Ад кромешный на Земле?
Говорят, этот Сергей Нечаев составил целый список кандидатов на уничтожение.
Истинно, Антихрист во плоти".
30 мая 1871 года.
"Ещё одно кровавое правительство пало во Франции.
Самоуправление, названное Парижской коммуной, во главе с неоякобинцами, социалистами и анархистами за три последних дня своего существования расстреляло 63 человека, не представлявших для них угрозу.
Куда катится этот мир?"
2 апреля 1878 года.
"Дикость, дикость и ещё раз дикость.
Как могла молодая, в сущности, женщина дважды выстрелить в живого человека? Пусть петербургский градоначальник Фёдор Фёдорович Трепов – не ангел. Пусть он отдал приказ выпороть арестанта за то, что тот шапки не снял. Но стрелять-то зачем?
Как мог суд присяжных оправдать Веру Засулич? Жалко им её стало. А председатель суда Анатолий Кони? О чём он думал? В либерала поиграл, покрасовался. Как же, как же. Посмотрю я, как идеи революционного терроризма захлестнут сначала молодёжь, а потом и всю страну. Все мы от этого горько поплачем. Бедная России, что же тебя ждёт?"
30 декабря 1878 года.
"Время скачет, как кавалерист на выездке, а иногда летит, как пушечное ядро из жерла пушки, отлитой прадедушкой на Уральских заводах Демидовых. Ба-бам! А девочки уже взрослые, скоро окончат Смольный институт, выйдут замуж и выпорхнут из семейного гнезда. Навсегда. Так страшно, аж сердце замирает. Что я буду без них делать?
Прочь, прочь эти дурные мысли! Сейчас мы вместе. Все живы и здоровы. Это главное".
15 февраля 1879 года.
"Ну, вот. Дождались. Либеральничали с революционными террористами? Получайте.
В Харькове убит губернатор генерал-майор князь Кропоткин. Революционеры приговорили его к смерти за жестокое обращение в тюрьмах с заключёнными".
1 апреля 1879 года.
"Боже мой, я думала, этого никогда больше не случится. Но вчера меня опять посетило видение.
Мы были в гостях у маменьки. Девочки играли в четыре руки на рояле и пели романс Александра Фета. Подали чай и абрикосовый пирог. Я взяла чашку, заглянула в неё, а там…
Представитель царской фамилии, как говорит Николя, Александр II, собственной персоной. Пригнулся, дрожит. Неужели опять это будет?
Я знала, когда это случится, и вечером места себе не находила. Задумала вышивать, строчки кривились, уколола палец. Принялась читать новый роман Фёдора Михайловича Достоевского, ни черта не поняла. Чем ближе был роковой час, тем неспокойнее мне становилось. Лихорадило. В висках стучало, как набат. Скооо-ро! Скооо-ро! Скооо-ро! И старец Козьма предстал перед глазами".
2 апреля 1879 года.
"Зачем эти прогулки? Скажите мне. Зачем? В одиночку. Без охраны. Ну, ведь было же уже. И не единожды. Зачем давать повод дурным людишкам к соображениям, что это вообще возможно?
Я проснулась, быстро собралась и всё же поехала туда, к Зимнему дворцу. Стояла, пританцовывая от холода. Ждала недолго, и появился император. Шёл беспечно по набережной Мойки, по-моему, что-то напевал. За ним увязался неврастеничного вида господин, похожий на Гоголя, с длинной косой чёлкой и длинным же носом. Царь, предчувствуя неладное, ускорил шаг. Дёрганный тоже ускорился. Я к ним наперерез.
– Не стреляй! Опусти оружие! – закричала я.
Гулкое эхо разнесло мой голос по округе. Неврастеник вздрогнул от неожиданности и выстрелил в спину Александра. Царь пригнулся и бросился бежать. Дёрганный стрелял и стрелял, кажется, прогремело три выстрела. Люди услышали. Один из жандармов догнал и ударил нападавшего по спине, а тому хоть бы что. Умудрился ещё раз выстрелить в царя. Пятая пуля предназначалась для толпы, которая стремительно его окружала. Удивительно, но ни одна пуля не достигла цели".
4 апреля 1879 года.
"Этого неврастеника зовут Александр Соловьёв. Он начитался книжек, наслушался ораторов из общества "Земля и воля", возомнил себя вершителем судеб, а сам толком стрелять не умеет. Николя сказывал, что оружием он вообще не владеет. Купил самый дешёвый пистолет и даже не пристрелял. Ну и хорошо.
Зачем он, Соловьёв, это сделал? Чем ему царь не угодил? Ему лично чем?
Всё время задаюсь этими вопросами и не могу найти ни одного разумного ответа. Не понимаю".
17 июля 1879 года.
"Отдых на юге – благодать Господня. Николай по долгу службы поехал с царской семьёй на отдых, а мы – я и девочки, отправились вслед за ними. Николя надеется, что в этом или следующем году получит новую должность, а там и поместье не за горами. Только о нём и говорит. Даже садовые скульптуры уже мысленно расставляет. Я только улыбаюсь".
2 ноября 1879 года.
"Как чудесен Крымский берег! Цветение трав, благоухание цветочных кустов, резкая тень от кипарисов, терпкий вкус южных ягод, татарские лепешки, жареные мидии и рыбка – всё это для нас, северян, дико, непривычно. А утром, пока знойное солнце не начнёт жарить, купания в море и ленивое лежание на берегу. Я ходила и восторженным взглядом замечала каждую мелочь – низко пролетающую чайку, особенно зелёную, изумрудную волну, откопанную детьми раковину, похожую на ювелирное украшение. Эх! Как быстро всё это закончилось".
12 ноября 1879 года.
"Полгода. Всего полгода прошло с третьего покушения на государя, и опять мне тревожно. Ночью плохо спала, вздрагивала, просыпалась в поту.
Накануне Николя пришёл взволнованный. Сказал, что от общества "Земля и воля" отделилась группа безумцев. Фантазии не хватило как назваться "Народная воля". Цель – убить императора.
Ну, чего им не живётся спокойно?! И крестьян государь освободил, и образование реформировал – живи, учись! Нет, им ещё и власти народной хочется. Им? Власти? Бред какой-то.
Вывод неутешительный: моя задача усложняется с каждым разом. Теперь не одиночки-неврастеники будут стрелять в царя, а организованная террористическая группа нападёт на царя где-нибудь исподтишка. Боже, за что мне всё это? За что? А бабушки нет рядом. И рассказать больше некому".
17 ноября 1879 года.
"Мы едем из Крыма на двух поездах – в одном царь с семьёй, в другом – свита и багаж.
Ехали через туннель, в вагоне стало так темно, что показалось, в преисподнюю провалились. И вдруг круг образовался. Прямо в этой кромешной темноте – круг. Опять видение. Страшно. Руки трясутся, голова кружится, но делать нечего – уже не только царя, всех нас спасать надобно. Как из туннеля выехали, я схватила Николя, хотя он и сопротивлялся, и бежать к начальнику охраны.
– Нельзя через Одессу. Христом Богом прошу, измените маршрут, – сказала я как можно убедительнее, а сама вот-вот расплакаться была готова.
– Чегой-то? – усомнился бравый служака с подкрученными усиками.
Если б ни муж-придворный, он бы меня и слушать не стал. Такого не сдвинешь с места.
– Все погибнем мученической смертью, если через Одессу поедем, – сказала я уже спокойнее.
– Слушай её, полковник, она у меня блаженная. И по мелочи предсказывает, и большое горе предчувствует, – сказал Николя, утвердительно качая головой. Правда-правда.
Начальник охраны покосился на меня боязливо, моргнул три раза, сглотнул, дёрнул подбородком влево, поправил китель.
– Чёрт с вами! – решился он. – Едем через Александровск. Но об этом никому, ни одной живой душе".
18 ноября 1879 года.
"Ещё не успела проснуться и открыть глаза – цветами пахнет. Улыбнулась. Люблю цветы. Вчера начальник охраны сам пришёл в наше купе. Долго тряс руку Николя, мне козырнул и преподнёс букет хризантем. Где он их раздобыл в ноябре, да на железной дороге, одному Богу известно.
– Это удивительно. В Одессе, и правда, нашли заложенную под путями бомбу. В четырнадцати километрах от города. Если бы не Вы, мы все погибли б.
Моя жизнь превратилась в кошмар. Одессой дело не ограничилось. Во-первых, террористы разработали даже не два плана, а целых три. Какие предусмотрительные негодяи. Во-вторых, узнав, что императорский поезд не прибыл в Одессу, быстро сориентировались в ситуации. Как будто кто-то им помогает. Ни Бог, это точно. Тогда кто?
В-третьих, я заснула и увидела сон. Не сон даже это был, а полудрёма. Будто один из активистов, народоволец Андрей Желябов, надевает купеческую фуражку и скрипучие сапоги, подпоясывает богатую рубаху вышитым кушаком, кладёт в карман нового пиджака пачку ассигнаций и идёт куда-то. Приобретение участка земли с покосившимся домиком в Александровске, где проходили железнодорожные пути, оказалось делом пустяковым. А вот подкоп и закладка мины потребовали сил, знаний и терпения. У них всё это получилось. Почти.
Я проснулась, не понимая, сон это был или предсказание. Выпила стакан чая, не переставая думать о сне, о народовольцах, о мине, которая разорвёт железнодорожный состав на куски, об окровавленных частях тела под искореженным металлом.
– Вот! – закричала я, когда мы подъехали к покосившемуся домику лже-купца.
"Сейчас! Это будет сейчас!" – закричало у меня в голове.
Я взяла со стола бутыль с молоком, вышла из купе – так громко билось сердце у меня в ушах, открыла окно в коридоре вагона и бросила бутыль что было сил, в окно покосившегося дома у дороги. Закрыла глаза и уши, присела и перестала дышать.
Ничего.
Только мерный стук колес".
19 ноября 1879 года.
"Кошмар продолжается.
Никогда ещё путешествие поездом не было для меня таким страшным. Я опять "вижу". Женщину. Молодую, из благородных, эдакая командирша среди пролетариев и студентов. С ней придётся повозиться. Они опять заложат бомбу. Заминируют пути к Москве. Причём знают, что поезда два – в первом багаж, во втором их цель, государь император Александр II. Что мне делать?
Недолго думая, пошла к начальнику охраны. Одна. Принял сразу, нервно подкручивая франтоватые усики. Объяснила всё, как есть. Решили объявить багажный состав неисправным, а царский поезд без задержек пустить первым. Пересадили быстро свиту, и до Москвы шли без остановок.
Я чувствовала, где она лежит, эта злосчастная бомба, это концентрация зла человеческого. От места заминирования так страшно "фонило", что я даже зажмурилась, когда мы проезжали мимо. Зато позже, под багажным поездом рвануло так, что местные собаки и курицы оглохли. Люди не пострадали. Спасибо тебе, Господи, что помог мне. В очередной раз. Спасибо.
Правда, силы мои на исходе. Предвидение забирает всю мою энергию. Я вымотана до основания, до последней капельки. Глаза, некогда зелёные, потемнели и "провалились", золотистые локоны стали пегими, руки трясутся мелкой дрожью.
Надеюсь, террористов арестуют, и кошмары мои на этом закончатся".
1 декабря 1879 года.
"Перед рождественским постом во дворце освободилась должность обер-шталмейстера, а там и до обер-камергера недалеко. Николя в полной ажитации. Места себе не находит. Дома всё ходит и ходит из угла в угол. То вдруг в окно начнёт смотреть, приглядывается. То вздрагивает от колокольчика в дверь. Вдруг это нарочный из дворца с хорошими вестями?"
3 декабря 1879 года.
"Обер-шталмейстером его Величества назначен Строганов. Младше Николеньки по возрасту и по выслуге лет. Зато род знатный, древний, не чета Радовым. Написать, что Николай раздавлен, ничего не написать. Мне кажется, он поседел за два дня. Глаз у Николя дёргался неделю".
4 февраля 1880 года.
"Были в театре. Давали "Ревизора" Гоголя. Когда началась сцена, где гости сидели на званом ужине по случаю сватовства, маменька так лихо сложила лорнет, что я вздрогнула от хлопка и вжала голову в плечи. Потом осторожно огляделась по сторонам. Ничего не обычного: дамы в вечерних туалетах, кавалеры, офицеры, франты – все смотрят на сцену. Я тоже туда посмотрела и не поверила своим глазам.
На театральной сцене сидела вся царская семья, включая далёкие от престола династические ветви. Они ужинали, разговаривали, шутили, смеялись. Из-за кулис на них смотрел парень с красными глазами в потрёпанной одежде с молотком в руках – плотник, наверное. А за ним стояла барышня-террористка, та, что из благородных. Я моргнула, и видение исчезло.
Неужели опять?!
Я устала".
5 февраля 1880 года.
"Проснулась с ощущением предстоящей беды. Потом узнала от мужа, что сегодня в Зимнем дворце будет торжественный ужин. Приглашена вся императорская семья. Прямо как в моём театральном видении. Нужно успеть!
Во дворец прорвалась с трудом. Немного удивлённый моим визитом, показалось, что даже обескураженный, вышел Николя, и меня пропустили. В четверть седьмого я встретила императора в коридоре дворца. Присела в поклоне, посмела заговорить. Офицер охраны хотел было меня отстранить, но Александр II мне улыбнулся, как старой знакомой, и я смогла удержать его внимание в течение пяти минут.
Раздался оглушительный взрыв. Казалось, что высокий потолок дворца сейчас рухнет нам на головы. Когда всё стихло, я бросилась в столовую. Её разнесло напрочь – стена треснула, старинная мебель лежала в опилках, от китайского сервиза остались осколки, на накрытом столе лежала громадная люстра, зеркала треснули, в паркете зияла дыра. Я прикрыла рот и нос платком – в воздухе летала пыль и взвесь от штукатурки. Слава Богу, что царской семьи и даже прислуги не было в тот момент в зале. Слава Богу".
7 февраля 1880 года.
"Только что вернулась со Смоленского кладбища. Холод и ветер кусали лицо и руки. Покосившиеся могильные камни стояли под шапками снега. Государь, несмотря на опасность нового нападения, тоже был на похоронах. Возложил венок. Говорят, распорядился о наградах погибшим гвардейцам охраны и выплатам их семьям.
Всё очень странно и подозрительно.
Выяснилось, что взрыв учинил народоволец Степан Халтурин. Кто-то ему помог устроиться плотником во дворец. Спрашивается, кто?! За несколько месяцев он нанёс в подвальное помещение столько динамита, что удивительно, как Зимний дворец вообще устоял. И никто не заметил два пуда взрывчатки?! Никто.
Над подвалом находилось караульное помещение. Ещё выше злосчастная столовая. Халтурин запалил шнур и прогремел взрыв. Откуда он мог знать о торжественном ужине?!
Царская семья не пострадала из-за задержки поезда принца Гессенского, ожидаемого к ужину.
Пятьдесят шесть человек ранены. Караульные не оставляли посты, даже истекая кровью.
Одиннадцать человек погибло. Одиннадцать невинных душ".
15 февраля 1880 года.
"Я устала. Я на грани нервного истощения. Я вздрагиваю от малейшего шума. Представляю, что творится с императором. После взрыва в Зимнем дворце он почти не выезжает в город. Только на развод караула по воскресеньям в Михайловский манеж".
17 февраля 1880 года.
"Что же им неймётся-то? Никак не могут успокоиться эти народовольцы – бесы, антихристы.
Сегодня прикрыла глаза и вижу, что очередная поездка опасна. Каменный мост будет заминирован. Бежала туда, перехватила взрывника по дороге, на подступах к мосту. Когда он от меня смог отвязаться, делать уже было нечего. Карета царя проехала мимо".
27 февраля 1881 года.
"Ну что он им сделал?! Что?! Освободил крестьян и только. Каждый день чёрное кольцо вокруг императора сжимается. Во сне я вижу, что осталось мало времени и моих сил. Они намерены идти до конца. Верят, что убьют Александра II, а дальше будет республика. Как же, как же.
Я пытаюсь навести жандармов на верхушку заговорщиков. Арестованы Михайлов и Желябов. Софью Перовскую взять не удалось – прячется. Царь теперь острожен, но у него есть обязанности. Он выезжает в Михайловский манеж на смену караула регулярно. Меня это сильно тревожит".
1 марта 1881 года.
"Я слегла с температурой. Жар, бред, головокружение, слабость в мышцах. Мне кажется, или это в правду всё произошло? Или произойдёт. Надобно встать и идти.
Эти антихристы заложили мину на Малой садовой улице. Ждали государя. Не дождались. Он поехал по Екатерининскому каналу. Перовская хитра – поставила людей и там, махнула белым платочком, Рысаков бросил бомбу в царскую карету. Ну, зачем он вышел посмотреть? Захотел поговорить с раненным. Зачем?
Террориста Гриневицкого никто в этом хаосе не заметил. Он подошёл и бросил бомбу под ноги государя. Александра, тяжело раненного, унесли во дворец, где он и скончался.
Это мне вечером Николай рассказал. Да я и так всё знала".
11 марта 1881 года.
"Девять дней не садилась писать дневник. Не могла. Только молилась. За душу государя-императора. Каялась и прощения просила у старца Козьмы. Не сдержала слово данного. Не уберегла".
13 марта 1881 года.
"Какое подлое предательство!
Николай арестован и уже дал признательные показания. Это был он! Он – предатель и клятвопреступник.
Он помогал народовольцам с информацией.
Он прикрывал Халтурина при подготовке взрыва в Зимнем дворце.
Он сообщал Перовской о перемещениях царя.
Николя. Николенька. Как же так? Неужели придворная должность, которая тебе не досталась, стоит позора и бесчестия? Хотел отомстить, а теперь что? Казнь или вечная ссылка. А обо мне и дочках ты подумал? Кто теперь их возьмёт замуж?
Какой ты мне нанёс удар! Никто не может сделать так больно, как самый близкий человек".
30 апреля 1881 года.
"Я теперь опять Эмма Ростоцкая. И девочки мои тоже теперь Ростоцкие, а не Радовы. Наша фамилия никогда не покрывалась пятнами позора. Начиная с Ганса Оружейника, Ростоцкие верой и правдой служили отечеству. И впредь будут!"
