Стас Колокольников
2067
Молчание мое и заинтересованный вид, видимо, заставили мужчину продолжить.
− Мои родители познакомились в шестьдесят втором в мае, когда был совершен первый выход в космос за пределами Солнечной системы. Вся их молодость прошла под знаком событий тех лет. Сам я то время не помню, но от родителей впитал его дух.
− Простите, а сколько вам лет?
− Девяносто восемь.
Мужчина выглядел лет на сорок.
− Так значит вы хозяин кафе? − я осматривался, не понимая назначения многих предметов.
Увидев на стене календарь на 2067 год, я непроизвольно отметил, что 1 мая приходится на воскресение.
− Ага, – подтвердил мужчина, протирая стойку бара. – В наше время почти никто не ведет свое дело, я, можно сказать, феномен. Сейчас прошлым интересуются только в формате развлечений. Настоящее не отпускает ни на миг. Уже трудно представить тех, кто видел мир свободным от чрезмерной информации. Человек выходил на улицу не зная, где его ждет встреча, вокруг не было ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни хлопостеров. Человек шел по улице и видел, по сути, другой мир.
− Вы не поверите, я это видел, ведь я из …
− Да поверю, − простецки сказал хозяин кафе, − я же был на твоем творческом вечере, Петр.
− Да? Как!? Наверное, это я с вами по телефону разговаривал?
− Да, со мной. Иосиф, − представился мужчина. – Можно на ты.
− Как же, помню, ты говорил, мол, рассказы и песни мои так себе.. Почему? Что не понравилось?
− Если честно, не понял сути. Ты их читал и пел, будто наживку заглатывал. Впечатление, действительно, так себе. Но кроме меня там еще человек пятнадцать было. Если к тебе тянутся люди, значит человек ты занятный.
Это замечание меня приободрило.
− А как у тебя получилось переместиться?
− Видимо, как и у тебя, сбросил две копейки в автомат и набрал нужный год. Я набирал год рождения отца.
− Говоришь, что это просто музей, а сам телепортнулся оттуда в наше время.
− Совершенно случайно. Никто об этом не знает. Я искал интерактивную скатерть образца две тысячи шестьдесят седьмого для своего кафе, и наткнулся на статью о первых телепортах, там и прочитал, что еще в начале двадцать первого века один из них установили в музее 60-х. А он у меня как раз под боком…
− Надо же, и у меня случайно. Да я еще промахнулся на сто лет.
− И со мной та же история, − кивнул Иосиф, − отец родился в 2034 году, а я попал к тебе в 2014-й. Что ж, будем считать, пока это просто музей с телепортом на везение. Ха-ха!
− Будем, − согласился я. − Есть что-нибудь попить? Пересохло внутри.
− Я потом еще раз пробовал. Набирал 20-67. Ничего не получилось. Так ведь до сих пор и наши официальные телепортационные каналы перемещают лишь неодушевленные материи, телепортация людей и животных строго запрещена, результат не предсказуем, так что не болтай здесь об этом, − говорил хозяин кафе, наливая что-то в большую круглую кружку, похожую на супницу. Чуть охладил ее в морозилке и подал.
− Что это?
− Коктейль называется «Сок Бетельгейзе». Это пили в 2067 году.
− А сейчас что пьют?
− Даже и не спрашивай.
− Прости, Иосиф, но буду спрашивать. Все-таки я на сто пятьдесят лет вперед попал.
− Дело житейское, − махнул рукой хозяин кафе. − Слышал я из новостей, что у нас тут одного киберактивиста случайно занесло в две тысячи трехсотый.
− И что там?
− Почти то же самое, неолюди и активно заселяемый космос.
− Брр, − потряс я головой, − лучше расскажите про сейчас. На что тут обычные люди живут, как зарабатывают и чем расплачиваются в кафе?
− Электронные деньги еще никто не отменял, − отозвался Иосиф. − Но по сравнению с две тысячи шестьдесят седьмым с ними стало еще проще. Раз в пять лет проходишь салюс-тест на здоровье и, если не злоупотреблял едой и стимуляторами, получаешь пособие. Сейчас все управленцы и интуитивные люди, поддерживающие режим общей позитивной вибрации, живут за городом натуральным хозяйством. Пособия нам выделяются на покупку того, что не можем воспроизвести или обменять сами. Образование, транспорт и медицина у нас бесплатные.
− А живут сейчас сколько?
− В среднем 120-140 лет. Одни живут в гармонии с природой, другие за счет технологий, позволяющих ежедневно считывать малейшие изменения в организме. Работы, которые ухудшают здоровье, механизированы. Да и вообще осталось очень мало работ, требующих присутствия человека.
− Но кто-то все-таки работает еще?
− Работают. Те, кого призвали, кому надо или сильно хочется. А это в большинстве те, кто хотят отправиться в космическое путешествие. Все работы на Земле в основном связаны с управлением и обслуживанием универсальных систем жизнеобеспечения.
− А космическое путешествие это дорого?
− Сгонять на пару дней на Луну или Марс, всегда пожалуйста. А настоящее космическое путешествие – это очень дорого, нам с тобой не по карману. И к тому же опасно. Нужно отработать несколько лет, и не за стойкой бара, чтобы такое себе позволить. Но среди людей желающих немного. Больше биолюди и неолюди хотят.
− Кто?
− Неолюди и биолюди.
− Это такие биороботы?
− Биороботы хороши были в две тысячи шестьдесят седьмом, у них не было никаких прав. А биолюди, чувствуют как мы, и у них такие же права. Неолюди, их немного, но это, возможно, наше будущее.
– А в чем их отличие?
– Нелюди новый виток эволюции человека. Но их нельзя назвать сверхлюдьми, они наоборот утратили некоторые человеческие качества, но стали более супраментальны. Первые, говорят, появились в середине девяностых, после всех этих катаклизмов на Земле. А биолюди это искусственная раса.
− Ничего не понял. Ну ладно. Пока не увидишь, не поймешь. Кто же здесь всем этим заправляет?
− Те, кто заправлял, и заправляют. Но совершенно по другому. После того, как в конце девяностых прошлого века границы между государствами стали условными, наш мир изменился и ускорился в своем развитии. В две тысячи сто семнадцатом году объединили технологии. Позже, в двадцатых и тридцатых годах, были всеобщие глобальные движения против любых видов агрессии. Теперь за этим следят общественные выборные организации на местах. С того времени у нас не было ни одной войны или вооруженного конфликта. Конечно, технологии развиваются в несколько раз быстрее, чем мы, люди, и сейчас такие дела творятся, что, честно говоря, я и не в курсе всего.
− Люди-то вживую общаются между собой или сидят по своим загородным фазендам и наслаждаются комфортной жизнью?
− Да кто как. Мысли, идеи и предметы давно передаются на расстоянии, но без живого общения мир стал бы просто бездушной каруселью. Кто это понимает, что-то делает для людей, я вот открыл свое кафе. В две тысячи шестидесятых было очень удобно общаться на расстоянии через встроенные и вживленные чипы, но люди активно пользовались этим, чтобы обустроить жизнь вокруг к лучшему. Столько было чудесных идей и открытий. Потом это стало как-то продаваться, перешло в сферу обогащения, да и жизнь поменялась, несколько природных катастроф, не до общения, выживали кто как мог… А сейчас есть специальные организации, поощряющие, чтобы люди общались вживую. Тут рядом с моим кафе еще три, еще музей, два театра, спортивная площадка с секцией талласа-йоги, куда я хожу.
− А музыка? Как…
− Музыка! О, это мое все! − оживился хозяин кафе, не дав мне договорить. – То ли дело было в две тысячи шестьдесят седьмом! Представь, тогда в ходу были правильно составленные музыкальные сборники на все случаи жизни. Помню, у моего отца, как раз работавшего в институте сонористики, было несколько таких: для ускоренной ходьбы, для укрепления памяти и сердца, в помощь садоводам, для приготовления праздничной трапезы, еще какие-то. Люди всегда чувствовали, что музыка важнее технологий. Да что и говорить, без музыки просто нет жизни, и ты, я так понял, с этим согласен.
Я лишь кивнул, вслушиваясь в каждое слово. Хозяину кафе явно льстило мое внимание, и он воодушевленно рассказывал:
− Сейчас с музыкой тоже неплохо. Слушают, играют и классическую, и то с чего начинался рок-н-ролл, и апокалиптик конца девяностых прошлого века, сейчас вот популярен ритм-муви-кроп. Мне он так себе, не трогает. Слушаешь, и кажется, исчезает из музыки что-то самое волшебное. Хотя есть и достойные коллективы! «Капут мортуум», например, или наши сибирские «Электропастухи и бутерброды» настоящие звезды. Вот, послушай!
Иосиф прибавил громкости игравшей чуть слышно все это время музыки, бар наполнился интересным звучанием и словами − как если бы объединились группы «Кино» и «Velvet Underground», чтобы расширенным составом играть даб вперемешку с блюзом, напевая на всех языках мира через пять микрофонов, спрятанных под одеялом.
