Стелла Так
Ритм наших сердец
2
– Черт возьми, а Клаус горяч!
Фыркнув, я подняла голову с груди Итана.
– Звучит как-то неправильно, когда ты говоришь нечто подобное.
– Но ведь это правда, – вздохнул он, усмехнувшись.
Попкорн запутался у него в волосах. Не знаю, как он туда попал, но Итан настоящий мастер в том, чтобы оставлять на себе больше еды, чем попадает в рот. Я взяла с его головы соленое зернышко и бросила себе в рот.
– Уже довольно поздно, – зевнул он. – Когда именно твои родители вернутся из штата Мэн?
– В половине девятого, по-моему.
– Утра?
– Утра, – эхом отозвалась я и снова прижалась к его груди.
Итан принялся играть с моими прядями. Обычно я собираю их в тугую косу или пучок, чтобы не мешали играть на пианино. Однако дома, валяясь на диване, я распускаю их, и это так же приятно, как сбросить узкие туфли. Но чаще всего я делаю это, находясь в одиночестве или, самое большее, с Итаном в качестве свидетеля. После того, как Ксандер нарушил все условности, мне следует беречь мамины нервы. Последние два года я пыталась заполнить пустоту в семье, оставленную моим братом, но снова и снова терпела неудачу. В конце концов я пришла к пониманию, что наибольшее удовлетворение мама получает от внешнего совершенства. И поэтому я начала меняться: футболки уступили место блузкам, кеды – высоким каблукам, а вместо бальзама для губ со вкусом жвачки теперь я крашу губы помадой глубокого красного цвета, который не только делает губы полнее, но и лицо старше. И пусть это покажется странным, но с тех пор, как произошла эта метаморфоза, моя мать, судя по всему, наконец-то примирилась со случившимся.
И факт, что из-за этого в университете мне дали прозвище Ледяная принцесса, в данном случае оказался меньшим злом, которое я с радостью приняла. Вероятно, то, что я часто уходила одна и мало общалась с другими студентами, тоже сыграло свою роль. Но я поступала так не потому, что считала себя лучше. Просто бывали дни и даже недели, когда мне оказывалось настолько трудно справляться с повседневной жизнью, что я начинала потреблять аспирин угрожающе большими дозами. Быть вундеркиндом не всегда здорово.
– О чем ты думаешь? – прервал мои размышления Итан.
Я подняла глаза и поняла, что скоро уже начнется следующая серия.
– Итан… – я нерешительно отодвинулась от него и вытянула ноги, – неужели Тайсон и остальные считают меня высокомерной? – тихо поинтересовалась я, наблюдая, как напряглись его желваки.
– Нет, конечно, нет. Как ты пришла к этому выводу?
Я криво улыбнулась.
– У меня есть уши, которые очень хорошо слышат. Я в курсе, что все болтают.
– И что же они болтают? – мрачно осведомился Итан.
Я вздохнула, уже жалея, что затронула эту тему. Но скоро летние каникулы, последний семестр не за горами, и пока мы общались с Таем и остальными, я в очередной раз заметила, насколько… изолированно жила до сих пор.
– Они считают меня капризной ледяной принцессой, – грустно заметила я.
Итан сдвинул брови.
– Это не так. И если кто-то скажет это в моем присутствии, второй раз он этого не повторит, потому что у него просто не останется зубов.
Я закатила глаза и ткнула его локтем в бок.
– Серьезно, Итан. Знаю, что для тебя важны Тайсон и остальные, и мне хотелось бы подружиться с ними, но они, наверное, удивляются, почему я все время сижу в своей комнате и никуда не выхожу.
– Им известно, что ты очень чувствительна к шуму, – мягко произнес Итан, поднимая руку и поглаживая мое ухо, отчего я вздрогнула. – Но они не понимают, каково это – жить с таким чутким слухом. Даже мне иногда трудно представить себе это, а ведь мы знакомы всю жизнь. Но самое главное, что с тобой все в порядке. И тот, кто не принимает тебя такой, какая ты есть, не заслуживает твоей дружбы. Ты удивительный человек, Саммер, и каждый, кто уделяет хотя бы несколько минут общению с тобой, тоже это замечает.
– Ты такой оптимист, – проговорила я, ощущая, как у меня теплеет на сердце.
На этот раз я не вздрогнула, когда Итан погладил меня по щеке. Он счастливо улыбнулся, и карий цвет в его глазах пришел в движение. А у меня в желудке снова разлилось это покалывание, поднимаясь все выше, отчего внутренности сжимались в тугой узел. И снова я засомневалась, нравится мне это чувство или нет. Запах Итана достиг моего носа, и у меня слегка закружилась голова.
– Саммер… – прошептал Итан, медленно приближая лицо к моему, – я кое-что давно хотел с тобой обсудить…
– Мм? – прошептала я, завороженно наблюдая, как он придвигается все ближе, пока не ощутила его дыхание на своей щеке.
От него пахло соленым попкорном и сладким шоколадом.
Итан сглотнул. Это движение заставило его адамово яблоко подпрыгнуть, и он нервно закусил губу. Наши взгляды встретились, и хотя его глаза были мне так же знакомы, как и свои собственные, сейчас мне показалось, что я увидела в них нечто такое, чего раньше не замечала. В них отражалось нечто вроде… желания. Он прикусил нижнюю губу, и она немного покраснела. Кончики наших носов соприкоснулись, и мои мышцы напряглись, чтобы… что? Подвинуться? Стать еще ближе? Убежать?
– Саммер… – прошептал он, – я бы хотел…
Нас прервало громкое мычание.
– Му!
– Черт!
Мы отодвинулись друг от друга. Итан сердито уставился на свой мобильный, который невинно лежал перед нами на столе и издавал тот самый звук.
– Муу! Мууу!
Чем дольше мы смотрели на телефон, тем громче и настойчивее становилось мычание. Я рассмеялась, когда Итан наконец схватил его и нажал зеленую кнопку.
– Ты чертовски не вовремя, Тай! – рявкнул он в трубку, поправляя свои темно-русые волосы. – К тому же ты поменял мой рингтон! Сколько еще мне твердить, чтобы ты держал руки подальше от моих вещей?
Что ответил Тайсон, я не поняла, но некоторое время он продолжал говорить, пока Итан не скользнул в свои ботинки.
С рычанием он повесил трубку.
– Проблемы?
Итан фыркнул.
– С Таем? Всегда! – Явно взбешенный, он засунул руки в рукава синей толстовки. – Этот идиот и Шейла слишком разошлись в «Спанкс» и нуждаются в жертве, которая отвезет их домой. – Я улыбнулась, он улыбнулся в ответ, но почему-то ситуация показалась странной. Может, потому что взгляд Итана слишком надолго задержался на моих губах. – Ну, эм, да… – запнулся он, – до завтра.
Взъерошив мои волосы, как будто мне пять лет, друг практически выскочил за дверь. Вздохнув, я выключила телевизор. Мне нравится музыка из фильмов, но зачастую в сериалах она не слишком высокого качества, а каждая хоть немного искаженная нота вызывает у меня головную боль. Чтобы отдохнуть, я включила классическую музыку и поднялась по лестнице в свою комнату.
Даже здесь сложно не заметить перфекционизм моей матери, ведь у каждой вещи имеется свое место, а книги выстроились на полке ровным рядочком. Если мне вдруг захочется играть, но не будет желания спускаться в музыкальную комнату, под окном ждет блестящий синтезатор. Единственное, что не зависит от родительницы, – это мои ноты, разбросанные по всей комнате. Я приклеивала их к стенам скотчем, раскладывала на письменном столе и даже прикрепила несколько листов к потолку. Начиная с композиций, которые придумывала в десятилетнем возрасте, и заканчивая короткими мелодиями, которые иногда записывала на салфетке, напевая их за завтраком. Кстати, я частенько сочиняю на туалетной бумаге. И пусть со стороны выгляжу немного ненормальной, но не в силах удержаться. Музыка звучит в моей голове, музыка наполняет мою душу, и даже когда закрываю глаза, мне видится мелодия, которая увлекает меня за собой, пока я сама не становлюсь музыкой. Отец как-то пошутил, что у меня не вены, а нотный стан. Иногда мне кажется, что музыка – единственное, что я действительно понимаю в этом мире.
Я надела одну из старых футболок Итана, которую носила в качестве ночной рубашки, и залезла под одеяло. Тут же что-то зашуршало, и я вытащила чек из супермаркета, на котором сделала несколько пометок. И когда успела? Я напела мелодию, и та мне немного напомнила современный джаз. Не так уж плохо.
Пожав плечами, я запихнула чек обратно под подушку и припала к ней щекой. Потом устало разблокировала телефон и в последний раз заглянула в свой почтовый ящик, но там не нашлось ничего нового. Во всяком случае, не было того письма, которое я ждала уже несколько недель. Нью-Йоркский оркестр искал новую пианистку. Мама узнала об этом на одном из своих концертов еще до того, как официально объявили о вакансии, поэтому мое заявление они, вероятно, получили одним из первых. Стоило только подумать о том, чтобы стать частью этого невероятного коллектива, все мое тело начинало покалывать от волнения. С тех пор, как три недели назад отправила заявку, я почти ежечасно проверяю почту. У меня имелись неплохие шансы быть принятой. Последние несколько лет я выиграла почти все конкурсы классической музыки в США, и благодаря своему абсолютному слуху считалась, по крайней мере, во Флагстаффе, своего рода гением. Хотя это не такое уж редкое явление, особенно у детей, которые приобщаются к музыке в раннем возрасте. Однако мой слух так хорош, что я могу определять каждый тон только по его звуку, а еще он настолько чувствителен, что мне трудно что-либо не услышать. Мне очень трудно отсекать фоновый шум, поэтому меня быстро напрягают акустические раздражители, особенно если они громкие или резкие. Радио, уличное движение, какофония голосов – все это воздействует на меня и делает почти невозможным сосредоточиться или хотя бы расслабиться. Для меня почти немыслимо присутствовать в клубе, разве что я надену беруши и выпью много алкоголя, который неизменно выводит из строя мой чувствительный слух.
Я несколько раз пробовала ходить с Итаном и благодаря этому даже познакомилась со своим первым – и до сих пор единственным – парнем Клайдом. Наши отношения закончились так же быстро, как и начались. Друг до сих пор называет их «отношениями проездом». Вот только ему не известно всего, что произошло во время этого проезда, да и я стараюсь не вспоминать об этом. После этого я больше не ходила в клуб, потому что каждый раз судорожно напиваться только для того, чтобы постоять несколько часов в комнате с громкой музыкой, не стоит затраченных усилий.
В отличие от меня брат начал посещать клубы, как только стал выглядеть достаточно взрослым, чтобы подделать удостоверение личности. Его комната в то время находилась в подвале и была звукоизолирована, чтобы он мог включать колонки. И он сочинял так же, как и я, – день и ночь. Но не классическую музыку, а современные треки, которые микшировал по собственному замыслу и добавлял биты. Ксандер обладал свободой, которой у меня никогда не было, и он не только наслаждался ею, но и позволял ей уносить себя, пока она не превратилась в приливную волну, которая едва не разрушила нашу семью. Но я не виню его за это, а вот родители – да.
Так как мне особо нечем было заняться, я открыла Facebook и посмотрела, чем занимается Ксандер. Свой последний пост он выложил три часа назад, а количество лайков уже взлетело на головокружительные высоты. Мой брат позировал на фоне видов Нью-Йорка: медово-русая бровь чуть приподнята, красивые светло-карие глаза, которые, как и мои, немного отливают зеленью, скрыты солнцезащитными очками, а на губах играет его фирменная мальчишеская ухмылка. Под фотографией красовалась подпись: «Отдыхаю в старом добром Нью-Йорке, готовьтесь к большим новостям!» За этими словами следовало столько бессмысленных смайликов, что это почти граничило со злоупотреблением.
У Ксандера квартира в Нью-Йорке. Мой брат-близнец – веселый, слегка высокомерный и безудержный идиот, который ушел из дома в восемнадцать лет, чтобы осуществить свою мечту. За последние два года он сочинил четыре мировых хита. Я искренне горжусь им, даже если и не могу никому об этом рассказать. Все, что у него есть сегодня, он заработал сам.
Я поставила сердечко на его пост и пролистала дальше. В рекомендациях у меня отобразилась публикация еще одного диджея. Я уже собиралась листать дальше, но тут мой взгляд зацепился за картинку. Смотреть было особо не на что – просто пара красивых бледных рук на клавишах пианино. Подпись внизу гласила: «Новая песня – для нового сезона. Приготовьтесь, потому что я собираюсь зажигать».
Ниже размещалась ссылка. Испытывая любопытство, я нажала ее и попала на страницу, которая… очень удивила меня, ведь «Зажигай» – это оказался музыкальный фестиваль.
«Три недели – шесть городов – незабываемые впечатления. Добро пожаловать на фестиваль «Зажигай»!» – прочитала я вслух и нахмурилась. Разве Тайсон не рассказывал на днях о грандиозном фестивале, который гастролирует по всему США? Такие события обычно проходят мимо меня. Если я не способна без нервного срыва сходить в клуб, то даже представить себе не могу, каково это – быть похороненной под шум фестиваля.
Я вздрогнула и вернулась к Facebook. Только решила проверить, что за диджей опубликовал ссылку, как у меня зазвонил телефон. «Итан!» – пронзила меня быстрая мысль, но это оказался…
– Ксандер? – недоверчиво поинтересовалась я.
– Привет, Сэм-Сэм, – весело отозвался брат.
– Это и в самом деле ты, – отозвалась я. – Неужели та дурацкая штука про мысленную связь близнецов на расстоянии вовсе и не шутка?
– Что? – не без причины переспросил Ксандер. На заднем плане слышались громкая музыка и шум улиц мегаполиса.
– Ничего, я просто только что думала о тебе, – сообщила я, и брат рассмеялся.
– Ты думала обо мне? Я что, забыл вынести мусор?
– Хуже: мама нашла твой грязный носок на кухонном столе.
– Ой! На сколько дней домашнего ареста мне рассчитывать?
– Как минимум на три. И в наказание ты должен написать работу о трех своих самых любимых композиторах начала восемнадцатого века.
Да, наша мать умела наказывать столь же творчески, сколь и изнурительно.
– Я до сих пор не закончил это проклятое эссе, – пробурчал брат.
В ответ я рассмеялась и перевернулась на спину.
– Рада тебя слышать, Ксан, – прошептала я. – Как ты?
– Хорошо, очень хорошо. На самом деле фантастически. Слушай, мне нужно тебе кое-что рассказать. Я… – Он прервался на полуслове. На заднем плане женский голос выкрикнул его имя, а затем последовала громкая музыка, от гулких басов которой мобильный буквально завибрировал. Слегка поморщившись, я отодвинула трубку подальше от уха. – Уже иду, – отозвался Ксандер. Другой голос что-то недовольно прокричал, и мой брат раздраженно огрызнулся в ответ.
– Ксан, ты можешь немного отойти от того места, где находишься сейчас? – попросила я, включив громкую связь, чтобы моя барабанная перепонка хотя бы не страдала напрямую.
– Да, точно, извини, мы сейчас с ребятами на улице, и здесь невероятно холодно.
– Но на дворе июнь.
Брат фыркнул.
– Да, но, похоже, город еще не понял этого. Так недолго и заскучать по старой доброй Аризоне.
Послышались его тихие шаги по асфальту. Музыка становилась все тише и тише, пока почти совсем не затихла. Но тут пронзительная сирена «Скорой помощи» или полицейской машины прервала наш разговор. Да уж, Нью-Йорк – слишком шумный город.
– Скажи, разве у тебя уже не три часа ночи? – спросила я, когда вспомнила о разнице во времени.
– Да… и?
– И? Ты просто так звонишь мне в три часа ночи?
– Конечно. Сейчас раннее утро.
– Раннее утро. Конечно, – рассмеялась я, прекрасно понимая, что Ксандер говорит серьезно. Брат всегда был совой, когда он ложился спать, я вставала.
– А почему ты не спишь так поздно, сестренка? Разве тебе не следует уже давно лежать в кроватке и спать сном праведников?
Я закатила глаза.
– Так поздно? Мне почти двадцать один, Ксандер, я вполне могу не спать до полуночи, если захочу.
– Ого, неужели у кого-то начался запоздалый подростковый бунт? – засмеялся Ксандер. Мне нравился смех брата, грубый и теплый, как его объятия. Я соскучилась по нему.
– Не могу заснуть, – пожаловалась я, уставившись в потолок. Лет в десять мы с Ксаном наклеили туда светящиеся в темноте звезды. Их никто не убирал, они продолжали висеть там, наверху, между нотными листами, отбрасывая светящиеся кляксы на покрывало.
– Плохой день? – обеспокоенно поинтересовался Ксандер.
– Все чаще и чаще. – Я бросила взгляд на тумбочку, где лежал аспирин. Пачка уже наполовину опустела.
– Ты была у врача?
– Да, перед выступлением на прошлой неделе.
– И? – Послышалось потрескивание пластика, за которым последовал глубокий вдох.
– Ничего нового. Он сказал, что это стресс и… ты что, опять куришь? – укорила я.
Ксандер шумно выдохнул.
– Нет, – солгал он.
Я фыркнула.
– Ксан! Серьезно, прекрати это! Одна сигарета укорачивает жизнь на пять минут.
– Неужели? Черт, тогда я позавчера умер.
– О господи, Ксандер… – простонала я, но брат прервал меня, прежде чем мы снова начали обсуждать то, как он умирает от рака легких.
– Послушай, Саммер, я вообще-то звоню, потому что хотел попросить тебя об одолжении.
– Нет, я не буду подделывать мамину подпись, чтобы ты сделал татуировку.
– Ха-ха. Я просил тебя об этом всего один раз, и мне было шестнадцать.
– И? Ты доволен рогами на заднице?
– Это не рога на заднице.
– Правда? Как тогда назвать каракули на твоей пятой точке?
– Искусство.
– Искусство рогов на заднице?
– Ааа… Саммер, ты меня убиваешь, – простонал он, и я рассмеялась.
– Прости, Ксан, выкладывай, чего ты от меня хочешь?
На мгновение установилась тишина, прошли две, три секунды, в течение которых я слушала, как он затягивается.
– Ты должна… написать мне еще одну песню.
Я застыла, пораженная тем, сколько эмоций одновременно возникло в моем теле: испуганное напряжение, зудящая нервозность и покалывающее предвкушение.
– Саммер? Ты здесь?
– Я… кхм, да, – я быстро откашлялась и взяла телефон в руки, чтобы хоть за что-то ухватиться, – сомневаюсь, что у меня есть время для этого, Ксандер. Ты же понимаешь, что, если меня пригласит Нью-Йоркский оркестр, я должна буду полностью сосредоточиться на подготовке к прослушиванию, и тогда у меня просто не хватит на это времени…
– Всего лишь одна песня, – настойчиво прервал меня брат, – пожалуйста, Саммер. Я в курсе, что ты занята, и не хочу добавлять забот, но послушай… – На том конце что-то зашуршало, как будто он изменил положение. – Ты слышала о фестивале «Зажигай»?
Только я хотела открыть рот, чтобы возразить, как ошеломленно остановилась.
– «Зажигай»? Хм, да, я только что прочитала о нем. Он довольно большой, не так ли?
– Не просто большой, это самый крупный фестиваль в стране, – уточнил Ксандер. В его голосе появилась легкая хрипотца от волнения, и в тот же миг я четко представила себе, как мой высокий брат стоит посреди Нью-Йорка, холодный ветер треплет его светлые волосы, а в огромных карих глазах сияет восторженный блеск. Как и каждый раз перед тем, как он собирался совершить какую-нибудь глупость. – Это фестиваль года. Он длится три недели и гастролирует по шести штатам. Там играют только самые-самые. Я говорю о Дэвиде Гетте, Гарриксе, Скриллексе, Хардвелле… Он не просто большой, он потрясный. И я бы не стал звонить тебе сейчас, если бы не хотел, чтобы ты спросила, кого пригласили в качестве одного из трех новичков.
– Кого пригласили?.. Ксан, ты хочешь сказать, что…
– Мм, начинается с Прайс и заканчивается Икс.
– Вау, Ксандер! Это шикарно! – выдохнула я, расползаясь в широкой улыбке.
– Да, это так, – рассмеялся брат. – Но самое интересное еще впереди. – Я немного напряглась, уловив его лихорадочное возбуждение. – Тот, кто соберет наибольшее количество народа на своих концертах и произведет впечатление на спонсоров в Лос-Анджелесе, получит контракт с Sony и тур по Европе.
– Боже мой, Ксандер, это звучит невероятно! – восторженно воскликнула я.
– Я знаю! – На этот раз в его смехе проскальзывали истерические нотки. Когда он в последний раз спал? Ксандер никогда не знал этого точно. Он считал, что сон можно заменить кофеином. – И именно поэтому ты просто обязана мне помочь, Саммер. Мне нужно записать новую песню. Я должен получить этот чертов контракт.
– Но ведь у тебя уже есть другой лейбл, разве не так?
Ксандер фыркнул.
– Лейбл… мной занимается жалкое агентство. Не пойми меня неправильно, они сделали для меня немало, но…
– Ксандер, четыре твоих хита были во всех чартах в течение двух лет. Я бы сказала, что это больше, чем «немало».
– Конечно, но, Саммер, этот шанс я просто не могу упустить. Все эти годы я ждал чего-то подобного. Этот фестиваль – именно то, к чему я стремился. Теперь я должен показать, на что способен, а для этого мне нужна ты.
Я нерешительно пожевала нижнюю губу.
– Ксандер, я действительно сомневаюсь, что у меня получится тебе помочь. Если узнают, что я пишу для тебя песни, то…
– Никто ничего не узнает. До сих пор все было в порядке, – слишком резко прервал он. Я посмотрела на мобильный телефон.
– Пока да, но как долго это будет продолжаться? Чем известнее ты становишься, тем больше народа тобой интересуется. Пресса раскопает все грязное белье, и меня вместе с этим! Если станет известно, что я написала какие-то из твоих песен, то ни один классический оркестр в мире больше не станет воспринимать меня всерьез! Не говоря уже о чем-то большем! Тогда мне можно забыть о своей карьере, Ксан, да и тебе тоже. Ты невероятно талантлив в своем жанре, и я уверена, что сможешь написать следующий хит без меня. Твоя последняя композиция тоже поднялась в чартах, не так ли?
– Да, но не так высоко, как твоя. Пожалуйста, Саммер. Я, может, хорош, но этого недостаточно. А с тобой я непобедим. Вместе мы непобедимы. Пожалуйста, Саммер, еще одну песню.
– Ах, Ксандер, я не знаю…
– Чего ты не знаешь? Ты все равно летом приедешь в Нью-Йорк на прослушивание. Просто это займет немного больше времени. Достаточно двух недель. Я… пожалуйста, ты нужна мне.
На последнем слове его голос оборвался, и в последовавшей за этим напряженной тишине казалось, что я слышу, как бушуют его эмоции. Но я продолжала хранить молчание и только еще яростнее жевала нижнюю губу. Пока размышляла, Ксандер прикурил очередную сигарету, и на этот раз я удержалась от комментария. Его глубокие вдохи и выдохи довольно долго оставались единственным звуком в нашем разговоре.
Мысли в моей голове кружились в диком танце. Около полугода назад я написала последнюю песню с Ксандером. «Beauty & Evil» целых четыре недели занимала первое место в чартах и еще два месяца держалась в первой десятке. И я солгала бы, сказав, что это не доставило мне удовольствия. Однако, в конце концов, дело не в веселье. Уже тогда было непросто скрыть факт моей помощи брату. На Рождество он приезжал на пару недель погостить, а поскольку родители отказались впустить его в дом, Ксан поселился в мотеле «Blue Inn». Но песня не писалась сама собой и в одночасье, поэтому я приходила к нему каждый день. Все время до Нового года мы только тем и занимались, что обсуждали мелодии, тексты и басовые партии. Ксандер убежден, что любая музыка, даже основанная на ритме, не будет звучать по-настоящему хорошо, пока в ней не появится запоминающийся мотив. Вот почему он сначала заставил меня сочинить песню, а затем включил компьютер и менял ее до тех пор, пока она не превратилась в нечто совершенно иное. А конечным результатом стала гипнотическая смесь звуков, которая вибрировала где-то внутри, толпами заманивая народ на танцпол. Но это мир Ксандера, а не мой. Как раз тогда по какой-то нелепой случайности папарацци обратил внимание на мои частые визиты в «Blue Inn», и нам потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы сохранить в тайне наше занятие. После этой истории мы решили, что дальше Ксандер должен идти один.
Наш секрет знали только агентство Ксандера и Итан. При этом он считал, что брат приезжает ко мне только когда нуждается в помощи. Возможно, зерно истины в его рассуждениях и имелось, но все же друг ошибался. Конечно, когда Ксандер звонит, чаще всего он чего-то хочет от меня. Однако едва мы начали сочинять музыку вместе и наша первая песня совершенно неожиданно попала в чарты с YouTube, брат предложил поделиться со мной всеми правами и доходами. Договор уже был составлен, мне оставалось лишь подписать, но я не сделала этого.
Я создаю музыку, потому что это приносит мне удовольствие. Написание песен для Ксандера явилось для меня новым вызовом, и, самое главное, я могла помочь брату. Остальное меня не интересовало. По крайней мере, не настолько, чтобы ради этого отказаться от мечты стать сольной пианисткой. В мире музыки это называется «либо-либо»: либо классический виртуоз, либо дикая ночная жизнь. Одно с другим не сочетается, поэтому никому не следовало знать, что я соавтор песен Ксандера. Этот факт был одним из немногих моих секретов, и ему требовалось оставаться таковым любой ценой. Особенно если учесть, что вскоре мне предстоит осуществить собственную мечту. Едва подумав так, я испытала угрызения совести. Неужели это я только что поставила свою карьеру выше карьеры брата?
– Ксандер, я не могу, – наконец тихо произнесла я. Комок в горле не давал дышать, и мне пришлось несколько раз сглотнуть. Брат выругался, и от огорчения в его голосе мне стало больно. – Мне очень жаль, Ксан. Ты знаешь, что я люблю тебя, но сейчас для меня слишком многое поставлено на карту. Я не могу рисковать. Ты великолепный музыкант, справишься и без меня.
Ксандер застонал. Я представила, как он разочарованно прислоняется головой к ближайшей стене и закрывает глаза.
– Нет, я не справлюсь, – признался он на удивление честно.
– С чего ты так решил?
– Потому что я уже несколько недель пытаюсь написать песню, и ничего не выходит. Если нравится мне, то не нравится моему продюсеру. Нравится продюсеру, а у меня уши вянут. И потом, мне все время приходится терпеть рожу этого Блейзона в студии.
– Кто такой Блейзон? – осторожно поинтересовалась я.
– Один идиот, – последовал угрюмый ответ.
– Другой диджей? – Брат лишь промычал что-то нечленораздельное. – Ты справишься, Ксан, – ласково подбодрила я. – Я верю в тебя. По-настоящему верю.
– Рад, что хоть ты в меня веришь. А вот я в себя – нет. Пожалуйста, Саммер, ты мне нужна. Мне необходим твой слух, мне необходимы твои способности, мне нужна твоя фантазия. Ты ведь все равно будешь в Нью-Йорке, не так ли?
Ах. В этом весь смысл. Буду ли я в Нью-Йорке? Этого я пока не знала.
– Я еще не получила отклик на свою заявку. Может, я им неинтересна, – нерешительно проговорила я.
– Ты серьезно так думаешь, Саммер? – фыркнул брат. – Они сглупят, если не возьмут тебя. Ты гениальна, и это знает весь мир.
– Хорошо, что об этом знает весь мир. Но я – нет.
– О, тебе это прекрасно известно. Ты способна на многое, для тебя открыты все дороги. Ты просто боишься того, что может произойти, если согласишься на это.
– И что же может произойти?
– Ты станешь жить правильно, – сухо отрезал он.
Я резко выдохнула, начиная терять терпение от этой беседы. Как бы я ни любила брата, он не меняется. Стоит только отказать ему в чем-то, он тут же наносит ответный удар. И тот редко оказывается выше пояса.
– Я вешаю трубку, Ксан, – холодно предупредила я, не сомневаясь, что дальнейший разговор закончится ссорой.
– Нет, подожди! – тут же извиняющимся тоном попросил брат. – Пожалуйста, подумай еще немного.
– Ксандер, нет.
– Пожалуйста. Если получишь приглашение от оркестра – а ты его обязательно получишь, – позвони мне еще раз, хорошо? Тогда я смогу тебе все спокойно объяснить.
– Я… хорошо, – быстро согласилась я, ощущая его хватку питбуля на своей шее.
Брат вздохнул и двинулся дальше, его шаги эхом отражались от стен домов, и городской шум вновь вышел на передний план. Я слышала, как смеются люди. Гудят машины. Потом что-то разбилось.
– Спасибо и до свидания, сестричка.
– Пока, Ксан, – попрощалась я и повесила трубку.
Глаза словно горели. Я ужасно устала. Ксандер был прав: полночь совсем не для меня. Я рано встаю и рано ложусь спать. Однако, несмотря на это, мне потребовалось немало времени, чтобы отвлечься от непростого разговора и заснуть.
В ту ночь мне снились тонкие пальцы на клавишах пианино и глубокие басы, которые влекли меня в неудержимый водоворот.
