Степан Калита
Берега свободы
Америка – страна липовой демократии, сомнительных прав и ограниченных свобод – дала мне главное право – право на депортацию за счет налогоплательщиков. А еще право на бесплатного иммиграционного адвоката. Жадный и хитрый еврей по имени Иосиф восхищал абсолютной беспринципностью. Еще Америка поселила меня в одной из иммиграционных тюрем штата Вирджиния – мое пребывание там обходилось простым американцам недешево… В общем, я получил полную свободу – свободу убраться из «великой» страны со своим липовым российским загранпаспортом, слепленным, правда, не кое-как, а очень хорошо, и просроченной туристической визой. Но США – страна неограниченных возможностей, с тем же иллюзорно-демократическим строем, что и Россия, управляемая олигархической элитой. И договориться с «нужными людьми» здесь можно всегда – «были бы баксы на кармане».
Такой расклад, употребив именно эту фразу, мне буквально на пальцах объяснил Иосиф. Ему не зазорно было называться именем тирана, убившего его родителей, по-русски он изъяснялся почти совсем без акцента, а про то, что случилось с мамой и папой в советском ГУЛАГе, поведал, посмеиваясь, заметив при этом, что «со всяким может случиться подобная неприятность, если кому-то слишком дороги их идеалы».
– Как это? – спросил я.
– Мои родители, светлая им память, очень верили в коммунизм и Иосифа Сталина. И с этой верой таки сошли в могилу. Все мы подвластны ему, – он показал пальцем на бетонный потолок «отстойника», как я прозвал место, где оказался, – и ему, – он развернул перед моим лицом ловко извлеченную из кармана двадцатидолларовую купюру.
– Бенджамину Франклину?
– Очень остроумно, молодой человек. Как я вас уважаю. Вы имеете настроение шутить. Хотя в вашем положении другой бы горько плакал. Скажите, у вас есть деньги, чтобы договориться с нужными людьми? И немного помочь вашему усердному посреднику, конечно же? Или вы предпочитаете ехать обратно – в Ро-oсси-ию, – название моей страны он проговорил нараспев, – смею вас заверить, там сейчас не очень хорошо, а будет только хуже. Впрочем, вы же умный и веселый молодой человек. Наверняка у вас имеется интересное мнение?
– Денег у меня нет, – сказал я. Лицо Иосифа сразу приняло скучающий вид. – Но я достану.
– Все так говорят, – печально произнес адвокат, – но потом оказывается, что это был блеф. А я не могу подводить солидных людей. Мне нужны гарантии, как вы, конечно же, понимаете. Ведь вы умный молодой человек. Я сразу это понял, как только увидел вас, и услышал вашу удивительную историю. А гарантии вам может дать только серьезный поручитель. У вас есть кто-то серьезный, готовый поручиться за вас в США?
Я многозначительно молчал, размышляя.
– Вам очень повезло, молодой человек, – сказал Иосиф, сотворив на лице мину благодетеля, – вы мне так понравились, что я по большому секрету скажу вам, только между нами, что есть один человек, готовый за вас поручиться прямо сегодня. Но это, конечно, тоже совсем не бесплатно. И совсем не дешево, как вы, наверное, догадываетесь. Ведь вы же…
– Умный молодой человек, – закончил я за него фразу. – В Россию мне нельзя. Так что я согласен на все. Только вытащите меня отсюда. Деньги будут.
– Погодите так торопиться, – он открыл портфель, покопался, достал какие-то бумаги. Протянул мне несколько листов. – Внимательно прочитайте все. И потом подпишите…
– Что это?
– Гарантии для поручителя, что он может за вас поручиться. Гарантии для меня, что я не зря гарантирую поручителю, что за вас можно поручиться. Ну и гарантии для вас – что вы обретете наконец столь вожделенную свободу. Вам же, наверное, не терпится выйти отсюда как можно скорее?
– Не то слово, – я едва не подмахнул все бумажки, не читая, но потом все же решил с ними ознакомиться – и тут же отложил в сторону. – Что это? Они на английском?
– Ну, конечно, на английском, – возмутился Иосиф, – не на идише же. Мы же с вами Америке, а не на Святой земле.
– По-английски я не читаю, – признался я, чувствуя себя идиотом, угодившим в ловушку.
– Тем лучше… то есть я хотел сказать, тогда, молодой человек, вам остается только довериться вашему доброму другу Иосифу, и надеяться на лучшее. – Он пододвинул бумаги ко мне. – Подписывайте. Не сомневайтесь. Не вы первый. Не вы последний.
– И где сейчас этот последний? – угрюмо спросил я.
– Вас интересует самый последний или тот, что был перед ним? Потому что самый последний оказался не самым умным – и улетел на родину.
– Тот, что был перед ним. Что он сейчас делает?
– Насколько мне известно – усердно работает, как и подобает всякому достойному человеку.
– Отрабатывает долги, – я кивнул с пониманием, – и работать ему еще лет сто пятьдесят, чтобы расплатиться?
– Нет, ну какой вы веселый молодой человек, вы уверены, что вы не еврей? А ваша бабушка? Может, она была еврейкой? А вам просто забыли об этом сказать?
– Моя бабушка – русская, – сказал я и, невольно перенимая его тон добавил: – Давайте не будем трогать мою бабушку… – Я еще раз взял бумажки в руки, пробежался по английским непонятным словам. – Что это за цифра? – спросил я. – Телефонный номер?
– Неужели вы думаете, помощь нужных солидных людей будет стоить так дешево? Это просто условная цифра, она совсем ничего не значит. Так вы хотите-таки жить в свободной стране? Или поедете обратно?
Я подписал все бумажки, подсунутые Иосифом, о чем потом, конечно же, сильно пожалел… Хотя расплатился по долгам я красиво. Заработав деньги вооруженным налетом на тех самых солидных поручителей…
В принципе, уже через неделю после пребывания в иммиграционной тюрьме я знал, что в этой стране смогу заниматься только одним ремеслом – бандитизмом. Конечно, со свойственной мне фантазией и изяществом. Потому что Ю-СэА давила на меня, воспринимала меня бесправной букашкой, и намеревалась, похоже, раздавить полностью. С законодательным беспределом бороться правовыми методами было абсолютно бесполезно. Я ощущал, что мою личность растоптали, меня как будто лишили яиц, я перестал быть мужчиной, не чувствовал маскулинную силу и власть над происходящим, не ощущал под собой родной земли – очень ясная и понятая эмоция для тех, кто вдруг оказался вне Родины и привычной культурной среды…
В тюрьме я завел несколько бесполезных, и даже вредных, знакомств. Самое любопытное в плане жизненного опыта было с молодым парнем по имени Майкл.
– Да, я Майкл. Но ты называй меня Миша, – разрешил он, – я понимаю, что так для тебя, для твоего ухо, привычнее Мига… – И сразу же поделился со мной, первым встречным, подробностями своей биографии: – Я слышал, ты русский. Приехал из Великая Россия. Самая большая страна в мире. Я тоже русский. Мои пэрентс приехать в этот шит Америка, когда я был совсем бэби-крошка. У меня совсем не быть выбор. Вот почему я так хорошо говорить по-русски.
У «бэби-крошки» все руки были в наколках, и из-под майки на шею выбиралась здоровенная синяя свастика. Но он был при этом настоящим американцем – открытым улыбчивым парнем.
Заметив, что наше общение наладилось (то есть Майкл не всадил мне сразу заточку в живот, не перерезал горло краем остро наточенной миски), к нам подвалили еще двое таких же белых татуированных парней. Они, правда, оказались нерусскими, но тоже были настроены ко мне вполне благожелательно.
– Это Алекс. Саша. – Представил одного из них мой новый знакомый Майкл. – А это Гэлвин.
– Глаша? – уточнил я.
– Если тебе так будет удобнее, – не понял он моего тонкого юмора. – Я не знал, что есть такое русское имя, – «бэби-крошка» продолжал лучезарно улыбаться. Я подумал, что его дантист, наверное, работал когда-то в Третьем Рейхе. А еще – интересно, на чьей стороне воевал Мишин дедушка? Но провокационных вопросов я решил не задавать. Если ты оказался в непривычной среде, лучше вести себя выжидательно и осторожно – зачем нарываться, ситуация и так напряженная.
В этой стране, где мужчин запросто оставляют без яиц, нелегалов сажают в одну тюрьму с уголовниками, а нацисты спокойно расхаживают всюду, не скрывая своей принадлежности к поклонникам Гитлера, мне становилось все более неспокойно.
Саша и Глаша одновременно протянули мне руки для рукопожатия. Но пока я раздумывал, пожимать их нацистские ладошки, или все же не стоит, Майкл схватил мою руку и сжал ее в кулак.
– Мы приветствуем наших друзей так, – показал он, и ударил меня кулаком по кулаку – сначала сверху, а потом снизу.
Я понял, что ритуал придется соблюсти. Мы повторили приветствие поочередно с Сашей и Глашей.
Тут я заметил, что из глубины двора, с деревянной трибуны (своего рода лавка, сколоченная для заключенных) за нами пристально наблюдают очень злые чернокожие ребята. Но лучезарный фашист не обращал на них никакого внимания, и я решил, что тоже – не стоит.
У меня и так хватало поводов для беспокойства. Хотя адвокат Иосиф оказался почти что «волшебником».
После обеда (а кормили в тюрьме очень хорошо, три раза в день, разнообразной здоровой пищей – не хуже, чем в номенклатурной столовой в Союзе, пожалуй – даже немного получше) меня сразу же препроводили в переговорную, где еврейский кудесник сообщил мне, что я «выхожу».
– Ну разве не чудо? – спросил он.
– С вашими-то талантами…
– Вы мне льстите, Степан.
Оказаться за колючей проволокой было чудесно. На выходе меня встречала целая процессия – черный представительский автомобиль адвоката и мини-вэн с сопровождавшими его угрюмыми типами в строгих костюмах.
– Прежде чем мы отвезем вас в город, необходимо подписать еще кое-какие бумаги, – сказал Иосиф.
– Еще бумаги? – удивился я.
– Ну конечно! Те были фейк. Иррелевант. То есть липа.
Новые документы Иосиф аккуратно разложил на капоте своего «Линкольна». Я взял первый попавшийся.
– Опять английский?
– Вы меня удивляете, мой друг. Вы снова хотели увидеть идиш? Мы же в Америка. Здесь вся юридическая документация только на чистейшем английском языке. И попробуйте представить что-нибудь на другом языке в суде. Без заверенного перевода – даже не пытайтесь. Подписывайте. Не сомневайтесь. – Он подал мне ручку с золотым пером.
Я ощутил, что подписываю контракт с самим дьяволом. А кто еще может вытащить тебя из иммиграционной тюрьмы за считанные дни? Да еще предлагает подвезти до города? Хотя мог бы оставить дожидаться ближайшего автобуса.
Мне очень не понравилась команда угрюмых «американских футболистов», как я их сразу же окрестил, молчаливо стоящая у меня за спиной. Интересно, подумалось, если я откажусь сейчас подписывать эти гарантийные обязательства, они что, начнут выкручивать мне руки? Или меня просто вернут в тюрьму – и депортируют в Россию?
Иосиф точно был дьяволом. Такое ощущение, что он прочел мои мысли.
– Моя охрана, – отрекомендовал он «футболистов», – понимаете, Степан, приходится иметь дело с самым разным контингентом. В последнее время мне поступали очень нехорошие угрозы на телефон. Очень, очень нехорошие. И мой адвокат…
– Ваш адвокат?!
– Конечно. Мой адвокат…
– Адвокат адвоката?
– Именно так. Посоветовал мне нанять охрану. На всякий случай, так сказать. Береженого бог бережет, – и тут мой еврейский защитник, которого я полагал «дьяволом», три раза перекрестился.
Так и подмывало спросить его – не православный ли он, часом? Но я сдержался. Все-таки вера – очень интимная сфера. Впрочем, пока мы ехали, он сам поведал мне, что он – католик.
– А вы, наверное, думали, Иосиф Хейфец – иудей? – насмешливо поинтересовался он.
– Вы и на еврея-то не похожи, – съязвил я, хотя он представлял собой яркий карикатурный образ – какими обычно изображают представителей этой национальности. Крючковатый нос, хитрые черные глазки, лысая голова с высоченным морщинистым лбом, но видны завитки темных волос над ушами. Довольно нелепая фигура с непропорционально длинными руками и худыми ногами – он почему-то носил сильно зауженные брюки, хотя, я почти уверен, – костюмы ему шили на заказ.
В ответ на мою реплику Иосиф хмыкнул, но ничего не сказал. Машину вел его личный водитель, тоже здоровенный малый, как будто вчера оторвали от плуга. Мини-вэн с «футболистами» пылил сзади.
Следовало, конечно, поразмыслить, прежде чем подписывать адвокатские бумаги – цифры на них значились неподъемные. Как будто мы собирались строить мосты и стадионы за мой счет, поднимать инфраструктуру штата Нью-Йорк. Но развернуться и сказать: «Нет уж, я лучше в тюрьму» было совсем глупо…
Попался под иммигрантский контроль я по-дурацки. Можно сказать, вляпался по собственной глупости. Из-за пристрастия к алкоголю. Те, кто не высовывались, и соблюдали элементарные правила, могли жить в Нью-Йорке без всякой визы, грин-карты и даже водительских прав (бывали и такие случаи) годами. Но я же был новичок. К тому же, слегка опьяненный первоначальными успехами. И не слегка опьяненный двойным бурбоном по поводу моей первой нелегальной работы и снятого на первые заработанные в Америке деньги жилья.
Конечно, посудомойщик в русско-украинском ресторане – не предел мечтаний амбициозного человека. Но для начала, для того, кто только что смылся из России, чудом оставшись в живых, очень даже неплохо.
В первый же день хозяин заведения, войдя в мое бедственное положение, вручил мне солидный аванс – целых сто тридцать долларов, благодушно заметив: «Отработаешь». А через три недели, убедившись, что дела у меня идут хорошо, я решил «развязать» – и направился в бар. Чтобы отметить свое объединение с «берегами свободы». Бар находился не на центральной улице, а на одной из небольших улочек Манхэттена, словно прятался от нежелательных посетителей. Хотя обычно заведения такого рода любят наоборот – привлечь как можно больше внимания яркой вывеской. Мне сразу бросилось в глаза обилие смуглых лиц. Но я не придал этому значения. Мучачос меня нисколько не напрягали. Сидели и цедили текилу за столами, тихо переговариваясь по-испански. И надо же было так случиться, что именно в этот бар, именно этим вечером решила нагрянуть с особым рейдом иммиграционная полиция, сокращенно – ICE (по-английски «лед»). С ледяной холодностью они и действовали.
Я, конечно, тот еще лаки-везунчик. У Бога своеобразное чувство юмора – сначала дать тебе работу, а потом хорошего пинка под зад. И это в тот самый момент, когда тебе кажется, что ты ухватил его за бороду.
Полицейские перекрыли выход (а других путей для побега не было) и стали всех по очереди расспрашивать, кто они и откуда, занося пометки в блокноты. Со мной разговаривала темнолицая женщина, по виду – тоже мексиканка. Сначала она проверила мои документы. Потом спросила цель моего пребывания в Соединенных Штатах. Я настолько плохо знал язык, что почти не понимал ее. И все время переспрашивал: «What?» Наверное, это звучало грубовато. Она постоянно морщилась, как будто я отвешивал ей этим «вот» моральные пощечины. Покрутив в руках мой паспорт, она спросила, знаю ли я, что моя виза закончилась неделю назад, и это означает, что мое пребывание на территории Соединенных Штатов – незаконно. Я даже не смог как следует оправдаться. Так что меня вывели в компании прочих смуглых посетителей бара, после чего всех нас затолкали по машинам. Мой паспорт при этом остался у полицейской девахи, что меня поначалу не сильно обеспокоило.
Потом оказалось, что, если тебя взяли в Большом яблоке, и ты не гражданин, не обладатель грин-карты, плохо говоришь по-английски, и вообще – твой паспорт вызывает подозрение в подлинности, то тебя могут натурально отправить по этапу в Техас, Луизиану или, например, Вирджинию. Что чуть-чуть поближе. Но все равно – неприятно. «Ледовая» служба ICE, на мой взгляд, просто зверствовала, толком не разобравшись, кто перед ними, и зачем он на самом деле прибыл в страну.
В последующие дни меня завалили вопросами. Со мной разговаривал то один, то другой сотрудник иммиграционной полиции, по многу часов. Все это напоминало допросы с пристрастием. Причем, все они, словно издеваясь, говорили исключительно по-английски, а я раз за разом просил предоставить мне переводчика. Но они так и не нашли ни одного русскоязычного копа или сотрудника, который взялся бы мне помочь. Да они и не были в этом заинтересованы. Куда больше их интересовало – оформить мою депортацию, вышвырнуть меня вон из страны. Очень скоро я почувствовал, что меня не воспринимают, как личность, мои персональные качества для них не важны, я – просто таракан, по воле случая забежавший в шикарный ресторан, где господа обедают. В общем, тактику я выбрал неверную – заявил, что без адвоката не буду отвечать ни на какие вопросы, и упорно молчал на «допросах», которые все продолжались и продолжались и продолжались. Но адвоката я встретил только в Вирджинии. Видимо, в Нью-Йорке не нашлось ни одного, пожелавшего заняться моим случаем.
Да и Иосиф Хейфец, уверен, не стал бы тогда браться за мое дело. Он же мог проиграть в нью-йоркском суде, что было не в его интересах. А вот когда я вдоволь натерпелся – прокатился в тюремном автобусе, пристегнутый наручниками, как опытный рецидивист, помариновался немного в вирджинском «отстойнике» вместе с разнообразными малообразованными людишками и психами, он явился, как черт из табакерки – к тому, кто уже готов подписать любые бумаги, лишь бы снова ощутить себя вольным человеком. Ведь для нелегальных иммигрантов на «берегах свободы» никакой свободы не существовало. Циничный адвокат специализировался на таких, как я – русскоязычных, мало понимающих в американских законах, ради вожделенной свободы готовых на все.
Мы ехали с Иосифом в машине и помалкивали. Он думал, как я буду десятилетиями выплачивать ему громадный долг, обеспечивая его роскошное существование. Я размышлял о том, что первым делом куплю большой нож, как у Джона Рэмбо, револьвер, как у Джона Уэйна, – и верну себе яйца.
Хотя в Америке говорят, что если ты сам себе адвокат, значит твой клиент идиот, я бы всех адвокатов поставил к стенке. Что они проделывают с юридически необразованными иммигрантами – уму непостижимо. Их главная задача – не защитить клиента и помочь ему легализоваться, а вытащить из него как можно больше денег, ободрать, как липку. Причем, в этом стремлении они конкурируют между собой. А тот из них, кто кажется честным, скорее всего – самый подлый и беспринципный паук из всех.
– Надеюсь, Степан, вы поняли, что вышли из тюрьмы под залог ваших поручителей, но суд все равно состоится? – как бы ненароком спросил Иосиф Хейфец, когда мы уже въезжали в город.
– Нет, не понял, – сказал я.
– Кстати, сумму залога я нигде не указал. Но это деньги, которые вам надо будет вернуть в первую очередь.
– Сколько?
– Двадцать тысяч долларов.
– Сколько-сколько?!. – В ресторане я зарабатывал восемь долларов в час и считал, что это очень неплохо.
– Двадцать тысяч американских долларов! Их нужно вернуть как можно скорее. Потому что эти люди не любят ждать. Время – деньги, как говорится.
«Да провались оно пропадом, – подумал я. – Лучше бы я остался в иммиграционной тюрьме». Что я выигрываю, если суд все равно состоится? Там, по крайней мере, меня кормили три раза в день, можно было смотреть кабельное на испанском или английском языках, и мексикашки в моем блоке были не так уж плохи. Во всяком случае, меня они не доставали. Хотя встречались разные люди. Но, в общем, в иммигрантском блоке, в основном, все были адекватны. В драку никто не лез. Разве что случались разборки возле телевизора из-за того, какой канал смотреть.
Я даже спортом там занялся. Час в день играл в баскетбол. Правда, до парней в оранжевых робах в мастерстве владения мячом мне было далеко. Такое ощущение, что в блок для преступников набрали исключительно игроков NBA.
– И сколько у меня времени на то, чтобы вернуть эти двадцать тысяч?
– Три месяца.
– Боюсь, это нереально.
– Вы показались мне умным и деловым человеком. У вас есть недвижимость в России, которую можно было бы быстро продать и перевести деньги безналом в американский банк?
Тут я задумался. Квартира имелась. Но кто ее будет реализовывать? Мои родители жили в другой стране. Родственники в России у меня, конечно, имелись. Дальние. Но обращаться к ним с такой просьбой? Скорее всего, они не станут этим заниматься… А если станут, где гарантия, что я получу деньги?
– Ладно, – сказал я. – Что-нибудь придумаю.
– Вот и отлично.
– А что будет, если я не найду эти деньги за три месяца?
– Лучше, если вы их все-таки найдете, – заметил Иосиф, – или мне будет очень сложно защитить вас в суде. И тогда – депортация, Степан, прощай свободная Америка, здравствуй голозадая Россия. Может, это и не такой плохой вариант? А?
– Нет, – я покачал головой. – Обратно мне возвращаться нельзя. Я достану деньги.
Меня высадили на одной из центральных улиц Нью-Йорка. Окно машины с жужжанием приоткрылось.
– Да, Степан, – сказал Иосиф, – если у вас есть какие-то мысли насчет того, чтобы снова перейти на нелегальное положение… Спрятаться от меня… Куда-то уехать… Поверьте моему опыту – это очень глупые мысли. Потому что искать вас будет не полиция. Вы понимаете?
– Я все понимаю.
«Линкольн» и мини-вэн с охраной умчались. У меня в руках осталась визитка с телефоном Иосифа Хейфеца и адресом его конторы в Нью-Йорке. Я стоял посреди улицы. Далеко от иммиграционной тюрьмы. В свободной стране Америке. Но свободным себя не чувствовал. Совсем наоборот. Скорее – было ощущение некой обреченности. Попал как кур в ощип. Адвокат, похоже, легко обвел меня вокруг пальца. И теперь собирается хорошо на мне нажиться.
Конечно, если бы я приехал в Штаты с солидным капиталом в кармане, я легко прошел бы с помощью умелого адвоката через все препоны законодательной системы и легализовался. Но я был нищ, как церковная мышь из далекой России.
Надо было прикинуть варианты действий.
Первый, пойти в полицию. Все им рассказать. Сказать, как меня вытащили, и что с меня требуют огромные деньги… И оказаться вновь в иммиграционной тюрьме. Потом дождаться суда, когда меня признают нелегалом и вышлют из страны на Родину. А на Родине меня возьмут – и шлепнут. К тому же, куча бумажек, которые я подписал, наверняка не снимают с меня никаких финансовых обязательств. И по ним все равно придется платить. Хотя в далекой России американским кредиторам ловить меня будет намного сложнее.
Второй вариант. Удариться в бега. Поехать куда-нибудь в глухое местечко. Например, в Кентукки. Осесть там. И прятаться от всех долгие годы. Пока они обо мне не забудут. Может, даже найду там себе какую-нибудь бабу из местных. Поселюсь у нее. Придется, конечно, напрячься – чтобы обаять ее, что без знания языка превращается в задачу практически невыполнимую. Что ж, пусть это будет очень старая и страшная баба. Главное, чтобы помогла мне осесть. Но Хейфецу я верил. Если он сказал, что скрываться – это плохая идея – значит, это действительно плохая идея. У солидных людей всегда длинные руки с цепкими пальцами. Так что они достанут меня и в Кентукки, и на территории всей страны. Даже на Аляске. Есть специалисты по поиску людей. Они умудряются отыскать человека после пластической операции и смены всех документов за довольно короткий срок. И что потом они сделают? Убивать, наверное, не станут. Калечить тоже. Продадут на органы – чтобы отбить средства?.. Вообще, непонятно, что от них можно ждать. За фасадом адвокатской благопристойности может скрываться такое кровавое нутро – что меня запросто превратят в человеческий фарш.
И третий вариант. Пойти к своему работодателю – Дмитро Козаку. Он человек состоятельный. И если я все расскажу ему в деталях, возможно, он вникнет в мою ситуацию – и ссудит мне хотя бы эти двадцать тысяч, чтобы я мог расплатиться с солидными людьми. Ну и дальше буду рассчитываться с ними потихоньку, по мере сил и возможностей. Мне показалось, что этот вариант наиболее разумный.
Но, как вскоре выяснилось, я переоценил доброту и щедрость Дмитро. Взять меня нелегально мыть посуду в своем заведении он мог. А вот дать мне взаймы двадцать тысяч долларов на неопределенный срок – извини, подвинься.
– Степа, – сказал этот выдержанный пожилой человек, – ты совсем охуел?
Я с пониманием молчал. Конечно, я предвидел такой расклад. Я и сам не дал бы малознакомому человеку двадцать тысяч долларов за здорово живешь. С чего я только решил, что Дмитро чем-то лучше меня – и вдруг влезет в шкуру благотворителя.
Я стоял и мялся на пороге комнаты, не уходил. Он тоже не торопился выгонять меня взашей – хотя мог бы – после такой-то наглой просьбы. Просто сверлил оценивающим взглядом.
– Ну, – сказал он наконец, – посуду ты моешь хреново.
– Я старался.
– Все равно хреново. Поэтому ты уволен.
– Ладно, – я кивнул. Уволен так уволен. Все равно на этой работе такие деньги не заработаешь.
– Могу я узнать, что ты собираешься делать дальше?
– Ограблю банк, наверное, – пошутил я. Хотя в душе скреб зверюга – взять бы и грабануть, на самом деле, какой-нибудь банк. Но ведь поймают, и посадят… Я и не предполагал тогда, что так и поступлю в конце концов.
Козак даже не улыбнулся моей остроте.
– Или ювелирный магазин, – сказал я.
– Видишь ли, Степа, – проговорил Дмитро печально, – у меня легальный бизнес. Я владею рестораном. Не важно, кем я был раньше. Но сейчас я бизнесмен. Плачу налоги. И мне совершенно все равно, кто собирается у меня в ресторане. Но чаще всего те, кто сюда приходит, это мои друзья. И хорошие знакомые. Некоторые из них могут подсказать, где можно быстро заработать такие деньги. Я не говорю, что они захотят подсказать. Но могут и захотеть, если я попрошу. У тебя же все равно нет другого выбора? Я правильно понял? Ссуду в банке тебе не дадут. И продать тебе нечего, если ты пришел просить деньги у меня. Я прав?
– Прав, конечно, – забрезжила смутная надежда.
– Весь вопрос в том, – продолжал Дмитро, – на что ты готов, ради того, чтобы заработать эти деньги. Двадцать тысяч долларов просто так, за здорово живешь, никто не даст. Платят за риск. Ты готов к риску?
– Думаю, я справлюсь.
– Я тебя совсем не знаю… Ты пришел из ниоткуда. Просто нарисовался на пороге и попросил работу. Сказал, что готов работать кем угодно. Я уважаю таких людей. Знаешь, почему я помог тебе?
Я молчал.
– Потому что когда-то был в похожем положении. Ты напомнил мне меня самого в молодости. Надеюсь, ты такой же, как я, и в человеческом смысле. Ценишь помощь. Благодарен тому, кто тебе помогает.
– Очень ценю, – заверил я.
– Хорошо. На днях сюда придут люди. Серьезные люди. Я тебя порекомендую. Скажу, что ты готов для них на любую работу. На любой риск. Но… – Дмитро помолчал. – Если ты меня подведешь, я буду очень огорчен. И разочарован. Потому что, по сути дела, я поручаюсь за тебя. А это серьезно.
– Я не подведу…
– Ладно, сынок. Приходи в среду. Часикам к восьми. А лучше – к девяти.
– Дайте хотя бы долларов пятьдесят, – взмолился я, – а то я совсем пустой. Мне бы хоть перекантоваться где-то до среды.
Дмитро достал бумажник, извлек несколько купюр и передал мне. Шестьдесят долларов. Чуть больше, чем я просил.
– Я все верну.
– Надеюсь.
До среды оставалось несколько дней, которые я прожил в грязном хостеле в одном из самых плохих районов города, в Южном Бронксе, – остановиться там было дешевле всего. Покупал метрокарту с таким чувством, словно она стоила целое состояние. Для меня в моем нынешнем положении так оно и было.
Возле хостела находилась крошечная оружейная лавка. Я зашел, осмотрелся. Хозяин, пожилой чернокожий, что-то спросил, но я не понял, что именно. Стал разглядывать витрину, под стеклом лежало несколько не новых пистолетов с ценниками и ножи. В основном, дорогие, охотничьи. Но был и дешевый раскладной, с длинным тонким лезвием сантиметров в пятнадцать – всего за 4 доллара. Жизнь его не пощадила – краска на рукоятке стерлась, и что там прежде было изображено, понять уже было невозможно. Но лезвие – не расшатанное, держится крепко. В общем, я купил этот ножик и сунул в карман. И сразу почувствовал себя немного лучше. Привык ходить по Москве с ножом с раннего детства.
Хостел был такого уровня, что в комнатах помещалось по четыре человека одновременно, а душ и туалет были на этаже. Зато – 3 доллара за сутки. Где еще найдешь такую цену? Соседи мне попались неприветливые. Латиносы. Между собой они были знакомы. А со мной знакомиться не пожелали. Из вещей у меня была с собой одна только сумка через плечо, купленная несколько месяцев назад в секонд-хэнде, а в ней смена белья и зубная щетка.
Когда я поглядел на себя в мутное зеркало над железным рукомойником, то убедился, что выгляжу очень сомнительным типом – с трехдневной щетиной и взъерошенными волосами. Принялся приглаживать их, намочив ладони водой из-под крана. Вода оказалось желтой. Над зеркалом пробежал здоровенный черный таракан. Я подумал, что на такое дно еще никогда не опускался. И дал себе слово – если удастся договориться с этими незнакомыми серьезными людьми, которым Дмитро меня порекомендует, если они поверят в меня – сделать все от меня зависящее, чтобы положение мое стало совсем другим. Надо всплыть во что бы то ни стало, я должен подняться…
Я почистил зубы, прополоскал рот ржавой водой и спустился в холл, где стоял автомат – купить какой-нибудь воды, на еде я решил экономить. Мне показалось, что газировка в автомате дорогая, и я уже собирался выйти на темную улицу – поискать магазин, а лучше – супермаркет – где воду можно купить намного дешевле, но меня остановил окриком сотрудник отеля. Он начал что-то быстро лопотать. Я прервал поток непонятной речи фразой: «Сорри. Май инглиш нот велл. Плиз, нот сач фаст». Он стал говорить со мной, как с дебилом, почти по слогам, и очень медленно. Зато я его понял. Он пытался предупредить меня, что в этом районе в этот час белому парню шляться по улицам опасно. И лучше мне этого не делать. Сам он тоже был белым, поэтому его заботу о собрате по расе я оценил. С другой стороны, как можно ограбить человека, у которого почти ничего нет? Поэтому я беспечно сказал: «Ноу ворриз. Сенкс ю, гай. Ай эм фром Рашша» (это должно было объяснить мою смелость) и направился искать супермаркет. Довольно опрометчивый поступок.
На углу я столкнулся с чернокожими подростками, они стали резко мне что-то кричать, а потом направились за мной всей толпой явно с агрессивными намерениями. По счастью, мимо проехала патрульная машина. Коротко посигналила сиреной. «Вжиу-вжиу-вжиу». Подростки остановились. А я ускорил шаг.
Чем дальше я шел, тем больше понимал, что супермаркет не найду. И моя вечерняя прогулка показалась мне настоящей глупостью. Потянулись промышленные здания. Кирпичные заборы, расписанные граффити. Пустыри, забранные сеткой. Короче говоря, я забрел в самую глухомань яблочного гетто. Впереди забрезжил смутный огонек. Затем зазвучала музыка. Местная шпана разожгла костер прямо посреди улицы и слушала рэп. В Москве такое даже представить было невозможно. Не город, а джунгли, населенные дикарями.
