Снорри Стурлусон
Круг Земной
CCIV
Конунг двинул свое войско к Ставу. Подойдя к болотам у Става, он остановился. Здесь ему точно стало известно, что бонды идут с войском против него и что скоро ему придется сразиться с ними. Конунг сделал смотр своему войску, и люди были подсчитаны. Девять сотен человек оказались язычниками. Узнав об этом, конунг велел им креститься. Он сказал, что не хочет, чтобы в его войске сражались язычники.
– Нам нельзя, – говорит он, – рассчитывать на то, что у нас больше войска, мы должны возложить все наши надежды на бога, ибо его сила и милосердие должны принести нам победу, и я не хочу, чтобы язычники сражались вместе с моими людьми.
Когда язычники услышали об этом, они посовещались, и в конце концов четыре сотни человек решили креститься, а пять сотен отвергли крещение и повернули обратно в свои земли. Тут вышли братья Торир Кукушка и Фасти Пахтанье и еще раз предложили конунгу свою помощь. Конунг спрашивает, приняли ли они крещение. Торир Кукушка говорит, что не приняли. Тогда конунг снова предложил им либо креститься и обратиться в правую веру, либо, если они этого не сделают, уходить прочь. Братья ушли и стали советоваться, как им поступить. Фасти сказал:
– Что до меня, то мне не по душе возвращаться назад. Я все равно буду сражаться в этой битве, если не на стороне конунга, то против него, и мне все равно, на чьей стороне быть.
Торир отвечает:
– Если я буду сражаться в этой битве, то я буду на стороне конунга, потому что он больше нуждается в помощи. А если мне для этого нужно поверить в какого-то бога, то чем белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, и пойдем в бой вместе с ним.
Все с этим согласились, пошли к конунгу и сказали, что хотят креститься. Священники крестили их, а епископ благословил. Конунг взял их в свою дружину и сказал, что они будут сражаться под его знаменем.
CCV
Олав конунг теперь был уверен, что ему уже скоро придется сразиться с бондами. Когда он сделал смотр своему войску, и люди были подсчитаны, оказалось, что у него было более тринадцати сотен человек. Это тогда считалось большим войском.
Конунг обратился к своему войску и сказал так:
– У нас большое и хорошее войско. Я сейчас скажу, как я собираюсь его построить. В середине я хочу поставить свой стяг. Вокруг него будут мои дружины и гости, а также войско, которое пришло к нам из Упплёнда, и войско, которое присоединилось к нам в Трандхейме. По правую руку от стяга будет стоять Даг сын Хринга со всем своим войском, которое последовало за нами. У него будет другой стяг. По левую руку от моего войска будет стоять войско, которое дал нам конунг шведов, и с ними все те, кто присоединился к нам в Швеции, У них будет третий стяг. Я хочу, чтобы люди поделились на отряды так, чтобы родичи и знакомые оказались вместе, тогда люди будут лучше замечать друг друга, так как они знают друг друга. У всех нас будет одинаковый знак. На щитах и шлемах белой краской мы поставим святой крест. Когда мы пойдем в бой, пусть у всех нас будет один клич: вперед, вперед, люди Христа, люди креста, люди конунга! Когда людей у нас станет меньше, пусть ряды наши станут реже, но не короче, так как я не хочу, чтобы они окружили нас своим войском. Пусть все войско поделится на отряды, а отряды соединятся в полки. Пусть каждый знает свое место и следит за тем, как далеко он стоит от своего стяга. Мы теперь будем держаться полками, и никто не должен расставаться с оружием ни днем, ни ночью, пока не будет известно, где мы сразимся с бондами.
После речи конунга его войско построилось в том порядке, как он сказал. Потом конунг собрал предводителей отрядов. Тем временем вернулись люди, которых конунг посылал по всей округе, чтобы собирать людей. Они рассказали, что повсюду, куда бы они ни приезжали, они почти не могли найти людей, способных носить оружие. Все пошли в войско бондов, и лишь немногие из тех, кого они нашли, согласились последовать за ними. Большинство же говорило, что они остались дома, так как не хотят сражаться ни против конунга, ни против своих родичей. Люди конунга собрали лишь немногих. Конунг спросил своих людей совета, как, по их мнению, следует теперь поступить. Финн так ответил на речь конунга:
– Я скажу, – говорит Финн, – как я бы поступил, если бы мне пришлось решать. Нам надо пройти с огнем и мечом по всей округе, разграбить всех и сжечь все дотла, чтобы не осталось камня на камне. Так надо отплатить бондам за измену своему конунгу. Я думаю, что многие бонды покинут войско, увидев свои дома в огне и дыму и не зная судьбы своих детей, жен и стариков, отцов, матерей и других родичей. Я думаю, что стоит хоть кому-нибудь из них покинуть войско, как их ряды скоро поредеют, потому что у бондов всегда так: новое всегда кажется им самым лучшим.
Когда Финн кончил свою речь, люди стали выражать свое одобрение. Многим хотелось пограбить, и все считали, что бонды заслуживают наказания и что, возможно, они тогда сразу же разбегутся, как об этом говорил Финн. Тормод Скальд Черных Бровей сказал тогда такую вису:
Подожжем все домы
Здесь окрест! Пусть гложет
Кровли огнь. Готово
К бою княжье войско.
Да пожрут пожары
Стены трёндских хижин,
В корчах пней[314] да сгинет
Всё! – вот слово скальда.
Когда конунг услышал, чего хотят его люди, он попросил, чтобы все замолчали, и сказал:
– Бонды заслуживают того, чтобы с ними поступили так, как вы предлагаете. Они помнят, что по моему велению их сжигали в их собственных домах и карали другими карами. Их жгли по моему велению, когда они отступались от правой веры и впадали в язычество, не слушая моих слов. Мы должны были тогда наказывать за измену богу. Измена своему конунгу не заслуживает столь сурового наказания, хотя они и нарушили клятву верности мне, а так не подобает поступать тем, кто хочет быть достойными людьми. Я могу простить измену мне теперь, но я не мог простить им их измену богу. Я хочу поэтому, чтобы мои люди вели себя мирно и не грабили бондов. Я сам первым поеду к бондам, и хорошо, если нам удастся заключить с ними мир, но если они вступят с нами в бой, то нам останется либо пасть в битве, – и если мы погибнем, не совершив грабежей, то это будет нам на благо, – либо мы одержим победу, и тогда вы станете наследниками тех, кто сражался против нас, так как они либо погибнут, либо обратятся в бегство, а их имущество и в том и в другом случае достанется вам. Вот тогда-то и пригодятся их большие усадьбы и хорошие дома, а от того, что сгорит, никому никакого проку не будет, так что от грабежей будет больше потерь, чем приобретений. А сейчас нам надо прочесать всю округу и собрать всех способных носить оружие, кого мы еще сможем найти. Пусть наши люди режут скот и берут другие припасы, необходимые нам, чтобы прокормиться, но сверх этого ничего делать не следует. Хорошо бы, однако, убить разведчиков бондов, если только вы поймаете их. Даг со своим войском поедет с севера по долине, а я со своим войском поеду по главной дороге. К вечеру мы встретимся и заночуем в одном месте.
CCVI
Говорят, что когда Олав конунг построил свое войско, он поставил вокруг себя людей, которые должны были защищать его щитами. Для этого он отобрал самых сильных и ловких. Потом он позвал к себе своих скальдов и велел им быть рядом с ним.
– Вы должны, – говорит он, – стоять здесь и видеть все, что происходит, собственными глазами, тогда вам не придется полагаться на рассказы других, ведь потом вы должны будете рассказать об этой битве и сложить о ней песни.
Там были Тормод Скальд Черных Бровей и Гицур Золотые Ресницы, приемный отец Ховгарда-Рэва. Третьим был Торфинн Рот. Тормод сказал Гицуру:
– Не будем стоять вплотную друг к другу, товарищ, оставим место и для Сигвата скальда, если он приедет сюда. Он наверняка захочет стоять перед конунгом, да и конунг будет недоволен, если перед ним окажется кто-то другой.
Услышав эти слова, конунг сказал:
– Не надо винить Сигвата за то, что его здесь нет. Он часто бывал со мною в сражениях, а сейчас он, наверно, молится за нас, это нам теперь нужнее всего.
Тормод говорит:
– Возможно, конунг, что молитвы тебе сейчас всего нужнее, но вокруг твоего стяга сильно поредело бы, если бы все твои дружинники отправились молиться в Румаборг. Мы просто хотели сказать, что, правду говоря, Вы никого так охотно не слушали, как Сигвата.
Тогда скальды стали говорить между собой о том, что им подобает сочинить песни о тех событиях, которые скоро должны произойти. Тут Гицур сказал:
Не встревожу мужних
Жен – нас дождь ободьев
Иви ждет, пусть слово
К ним летит – уныньем,
Хоть твердят, что рядом
Хильд. Подмогой в играх
Хединовых будем
Вождю сей державы.[315]
А Торфинн Рот сказал такую вису:
Хмарит перед бурей
Крепи ратных щепок.[316]
Мнят вердальцы силу
Против князя бросить.
Станем мы заслоном
Вождю, гробя трёндов.
Взвеселим – пусть будет
Сыт бирюк —друг друга.
Тогда Тормод сказал:
Знай, стрелец, пусть войско
Страх отринет! Силу
Копит крепкоструйный
Дождь, сюда все ближе.
Снарядившись к буре
Хильд, из уст не пустим
Подлых слов и в сече
Подле князя встанем.[317]
Эти висы люди сразу же заучили.
CCVII
Конунг собрался в путь и поехал по долине. Когда стемнело, он остановился на ночлег, и в этом месте собралось все его войско. Они спали, укрывшись щитами. Когда рассвело, конунг построил войско, и они двинулись дальше по долине. К конунгу стали приходить бонды, и большинство из них присоединялись к его войску. Все они говорили ему, что лендрманны собрали несметную рать и собираются биться с конунгом. Тогда конунг достал много серебра, отдал его одному из бондов и сказал:
– Эти деньги ты должен сохранить и потом разделить. Часть из них пусть пойдет церквям, часть – священникам, часть – беднякам, а часть на молитвы за души тех, кто погибнет, сражаясь против нас.
Бонд спрашивает:
– Надо дать деньги также на молитвы за Ваших людей?
Конунг отвечает:
– Нет, эти деньги ты отдашь на молитвы за души тех, кто погибнет от оружия наших людей, сражаясь на стороне бондов. А что касается тех, кто будет с нами и погибнет в этом бою, то мы все и так будем спасены,
CCVIII
В ту ночь, когда конунг остановился со своим войском, как об этом уже раньше было сказано, он долго бодрствовал и молился за себя и своих людей и мало спал. Только к рассвету он задремал. Когда он проснулся, уже рассвело. Конунг решил, что еще рано будить войско. Он спросил, где Тормод скальд. Тот был рядом с конунгом и спросил у него, чего он от него хочет. Конунг говорит:
– Скажи нам какую-нибудь песнь.
Тормод приподнялся на ложе и стал говорить песнь так громко, что все войско его слышало. Это была древняя песнь о Бьярки,[318] и вот ее начало:
Близится день,
Бьет крылами петел,
Пора рабам
За работу браться,
Вставайте, вставайте,
Друзья первейшие,
Вы, достославные
Товарищи Адильса.[319]
Хар Крепкорукий
И Хрольв Стрелец,[320]
Вы доброго рода,
Не дрогнете духом.
Вас зову не на пир,
Не на встречу с подругой,
Зову вас на бранные
Игры валькирий.
Люди проснулись, и когда скальд кончил песнь, его стали благодарить за нее, так как она пришлась по вкусу и все нашли, что он выбрал подходящую песнь, и назвали ее Призыв к Бою. Конунг тоже поблагодарил его за песнь. Он взял золотое обручье весом в полмарки и дал его Тормоду. Тормод поблагодарил конунга за подарок и сказал:
– Хороший у нас конунг, но трудно сказать, долгая ли ему суждена жизнь. Я хочу просить тебя, конунг, вот о чем; пусть мы будем вместе до самой смерти.
Конунг отвечает:
– Мы все будем вместе, пока это в моей власти, раз вы не хотите со мной разлучаться.
Тормод сказал:
– Я надеюсь, конунг, быть всегда рядом с Вами, пока это будет возможно, и в мир, и в немирье, где бы ни был и куда бы ни направлялся Сигват со своим мечом с золотой рукоятью.
Затем Тормод сказал:
При тебе, покуда
Ждешь ты, вождь, другого
Скальда – только скоро ль
Он придет? – останусь.
Уцелеем, птицу
Ран[321] кормя, иль примем
Смерть, – а третьей
Доле не бывать – воитель.
CCIX
Олав конунг двинулся со своим войском вниз по долине дальше, а Даг со своими людьми направился другой дорогой. Конунг не останавливался, пока не добрался до Стикластадира. Там они увидели войско бондов. Оно так рассеялось и было так велико, что по всем дорогам шли люди, и повсюду собирались большие толпы народа. Люди конунга увидели, что кучка бондов направляется к ним из долины Верадаля. Это были разведчики. Они подъехали совсем близко к войску конунга, но заметили его, только когда оказались так близко к нему, что можно было узнавать друг друга в лицо. Это был Хрут из Вигга и с ним тридцать человек. Конунг велел гостям поехать навстречу Хруту и убить его. Те были готовы выполнить этот приказ. Тогда конунг сказал исландцам:
– Мне говорили, что у вас в обычае давать своим работникам зарезать себе овцу. Так вот я хочу дать вам зарезать себе барана.[322]
Исландцев не надо было долго уговаривать. Они взяли с собой людей и поехали навстречу Хруту. Хрут был убит вместе со всеми, кто с ним был.
Когда конунг подошел к Стикластадиру, он остановился вместе со своим войском. Конунг приказал всем спешиться и приготовиться к бою. Его люди так и сделали. Затем войско построилось, и был поднят стяг. Даг со своим войском еще не подошел, так что правого крыла не хватало. Тогда конунг сказал, что жители Упплёнда должны пойти туда и поставить свой стяг там.
– Но я считаю, – говорит конунг, – что моему брату Харальду не следует сражаться в этой битве, ведь он еще ребенок.
Харальд отвечает:
– Я непременно буду сражаться, и если я еще недостаточно силен, чтобы удержать меч, я знаю, что надо сделать: я привяжу рукоять меча к руке. Никто так не хочет насолить бондам, как я. Я хочу сражаться вместе с моими товарищами.
Говорят, что Харальд сказал тогда такую вису:
Край прикрыть сумею
Войска, в строй лишь дайте
Встать. Утешу, страшен
В ратном гневе, матерь.
Не отступит, копий
Убоявшись, – пляшет
Сталь – младой в метели
Скёгуль[323] скальд удалый.
И Харальд настоял на том, чтобы ему разрешили участвовать в бигве.
CCX
Бонда, который жил в Стикластадире, звали Торгильс сын Хальмы. Он был отцом Грима Доброго. Торгильс предложил конунгу свою помощь и выразил желание сражаться на его стороне. Конунг поблагодарил его за предложение.
– Но я не хочу, – говорит конунг, – чтобы ты, бонд, участвовал в битве. Лучше помоги нам иначе; позаботься о наших раненых после битвы и похорони тех, кто погибнет. И если случится так, бонд, что и я погибну в бою, убери мое тело, как полагается, если тебе никто не помешает.
И Торгильс обещал конунгу выполнить его просьбу.
CCXI
Конунг построил войско и обратился к нему с речью. Он сказал: что, когда начнется битва, люди должны проявить мужество и смело идти вперед.
– У нас хорошее и большое войско, – говорит он, – и хотя у бондов войско немного больше нашего, судьба решит, кому достанется победа. Но я должен объявить вам, что в этом бою я не отступлю. Я либо одержу победу над бондами, либо погибну в бою. Я буду молить бога, чтобы мне было суждено то, что он считает для меня наилучшим. Мы полагаемся на то, что мы стоим за правое дело, а не бонды, и что бог вернет нам наши владения после этой битвы или вознаградит нас за потери, которые мы понесем, лучше, чем мы сами того можем пожелать. И если после этой битвы это будет в моей власти, я воздам каждому из вас по заслугам и по тому, как вы бились в этом сражении. Когда мы одержим победу, то и земли, и добро, которые сейчас принадлежат нашим врагам, будут нашими, и мы сможем поделить их между вами. Будем сразу же решительно наступать, тогда исход битвы может быстро решиться, даже если наши силы неравны. В быстром натиске залог нашей победы. Но нам придется плохо, если сражение затянется и наши люди так устанут, что не смогут сражаться. К тому же у нас гораздо меньше людей, которые могли бы прийти на смену уставшим и дать им возможность отдохнуть. Но если наш натиск будет так силен, что их первые ряды дрогнут, то, отступая, они сомнут тех, кто будет позади вих, и чем больше их там будет, тем большим будет их смятение.
Когда конунг закончил эту речь, все одобрительно зашумели и стали подбадривать друг друга.
CCXII
Торд сын Фоли нес знамя Олава конунга. Об этом говорит Сигват скальд в поминальной драпе об Олаве конунге со стевом, в котором говорится о сотворении мира:
Торд с Олавом рядом
Насмерть дрался острой
Сталью, крепкосерды
Шли стеной герои.
Вознес он пред князем
Хрингов позлащенный
Стяг, Эгмундов мощный
Был раж в сраженье родич.[324]
CCXIII
Олав конунг был вооружен так: на голове у него был позолоченный шлем, в одной руке – белый щит со святым крестом из золота, в другой – копье, которое стоит теперь в алтаре в Церкви Христа, у пояса – меч Хнейтир, очень острый меч с рукоятью, обвитой золотом. На конунге была кольчуга. Это упоминает Сигват скальд:
Бил ворога Олав
Толстый, вел, победы
Добиваясь, войско
Герой броненосный.
Всё грядут с востока
Свеи, что по свежей
Крови шли с державным —
Слог мой ясен – князем.
CCXIV
Когда Олав конунг построил свое войско, бонды были еще далеко. Конунг сказал, чтобы люди сели на землю и отдохнули. Он сам сел на землю, а за ним и все сели и устроились поудобнее. Конунг откинулся назад и положил голову на колени Финну сыну Арни. На него набежал сон.
Тут его люди увидели войско бондов. Те подняли стяги и двигались вперед навстречу войску конунга. Это была огромная толпа. Тогда Финн разбудил конунга и сказал, что на них идут бонды. Конунг проснулся и сказал:
– Зачем ты меня разбудил, Финн, и не дал досмотреть сон?
Финн отвечает:
– Вряд ли досмотреть этот сон для тебя важнее, чем приготовиться к отпору войска, которое идет на нас. Разве ты не видишь, как близко толпа бондов?
Конунг отвечает:
– Они еще не так близко, и лучше бы я еще поспал.
Финн спросил:
– Что же, конунг, тебе снилось такого, если ты так жалеешь, что тебя пришлось разбудить?
Тут конунг рассказал свой сон. Он сказал, что ему снилась высокая лестница и что он поднялся по ней так высоко, что перед ним открылись небеса, так высоко поднималась лестница.
– Когда ты меня разбудил, я поднялся до самой верхней ступеньки.
Финн говорит:
– Мне твой сон не кажется таким хорошим. Боюсь, что он предвещает твою смерть, если это только не было пустое сновиденье.
CCXV
Когда Олав конунг подошел к Стикластадиру, к нему явился один человек. Ничего удивительного в этом не было, так как к конунгу приезжали люди со всей округи. Но удивительным событием это показалось потому, что этот человек был совсем не похож на других. Он был так высок, что. самые высокие люди были ему по плечо. Он был очень хорош собой, и у него были пышные волосы. Он был хорошо вооружен: у него были очень красивый шлем и кольчуга, красный щит, за поясом разукрашенный меч, а в руке большое позолоченное копье с древком толщиной с кулак. Он предстал перед конунгом, приветствовал его и спросил, не хочет ли конунг принять от него помощь. Конунг спросил, как его имя и кто он родом, и откуда он. Тот отвечает:
– Мои родичи живут в Ямталанде и Хельсингьяланде. Зовут меня Арнльот Геллини. Еще могу Вам сказать, что я помогал тем, кого Вы посылали в Ямталанд за податями. Я дал им серебряное блюдо, которое просил передать Вам в знак того, что хочу быть Вашим другом.
Тогда конунг спросил, крещен ли он или нет. Арнльот мог сказать о своей вере только то, что он верит в свою мощь и силу.
– Этой веры мне до сих пор хватало. А теперь я хочу верить в тебя, конунг.
Конунг говорит:
– Если ты хочешь верить в меня, то должен поверить и в то, чему я тебя научу. Ты должен поверить, что Иисус Христос создал небо и землю и всех людей и что к нему идут после смерти все добрые и праведные люди.
Арнльот говорит:
– Я слышал о белом Христе, но ничего не знаю о его делах и о том, где он правит. А сейчас я поверю всему, что ты говоришь, и хочу полностью довериться тебе.
Арнльота крестили, и конунг научил его тому, что считал необходимым. Он поставил его в первые ряды войска и перед своим стягом. Там стояли также Торир Кукушка и Фасти Пахтанье со своими товарищами.
CCXVI
Теперь надо вернуться к тому, на чем мы остановились раньше. Узнав, что Олав конунг уехал с востока из Гардарики и приехал в Швецию, лендрманны и бонды собрали несметную рать. А узнав, что конунг направился с востока в Ямталанд и собирается дальше на запад через Кьёль в Верадаль, они двинули свое войско в Трандхейм, собрали там весь народ, и свободных, и рабов, и направились в Верадаль. У них было несметное войско. Никто в Норвегии раньше не видел такой рати. Как в любом большом войске, там были разные люди: там было много лендрманнов и могущественных бондов, но был и простой народ – поселяне и работный люд. Главная часть этого войска была собрана в Трандхейме. Эти люди были особенно озлоблены против конунга.
