Светлана Гурьянова
В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке

Полная версия

Как образуется молодежный сленг?

На всякий случай определимся с терминами.

Сленг, или жаргон, – это речь отдельной социальной группы, объединяющей людей по признаку профессии (например, жаргон программистов), положения в обществе (жаргон русского дворянства в XIX в.), интересов (жаргон геймеров) или возраста (молодежный жаргон).

В более широком смысле сленг – это элементы разговорной речи, не совпадающие с нормой литературного языка и обычно экспрессивно окрашенные, часто грубовато-фамильярные.

Молодежный сленг – это творчество, игра и эксперимент.

И формироваться он может множеством разных способов.

1) Метафорика, то есть перенос значения с одного понятия на другое из-за их сходства:

– личинус (ребенок): сравнение маленького человека с личинкой;

– ваниль (избыточная чувственность и романтичность): сравнение чувственности со сладкой пряностью;

– раки (неопытные, плохие, «криворукие» игроки): уподобление людей неповоротливым членистоногим с большими клешнями – «руками»;

– душный, душнила (скучный, неприятный человек, моралист, зануда): общаться с ним так же тяжело, как находиться в душном помещении.

2) Расширение или изменение значения слова:

– затащить (победить);

– запилить (сделать публикацию в соцсети);

– ор (смех), орать (смеяться);

– жесть (ужас / выражение крайнего удивления).

3) Звукоподражание:

– кек (смешно): по одной из версий, подражание звуку смешка;

– мимими, ня (что-то милое): от звуков, которые издают персонажи в японских мультфильмах.

4) Заимствование из других языков (прежде всего из английского):

– соулмейт: от англ. soul mate (родственная душа);

– рарный айтем: от англ. rare item (редкая вещь);

– чекнуть: от англ. check (проверить);

– краш: от англ. crush (раздавить, сломать) – человек, в которого кто-то безответно влюблен, предмет обожания;

– триггер: от англ. trigger (спусковой крючок, триггер) – событие или другой внешний стимул, который резко переключает эмоции, вызывает болезненные воспоминания, обнажает психологические травмы;

– сасный (классный, привлекательный): от англ. sassy (нахальный), которое изменило значение;

– го (давай, давайте, идем: «го в кино», «го играть»): от англ. go (идти);

– кун и тян (юноша и девушка): от японских именных суффиксов;

– чапалах (пощечина): скорее всего, от армянского слова с тем же значением.

5) Заимствование из тюремного и блатного арго:

– зашквар (унижение, позор; что-то вызывающее пренебрежение): от «зашквариться» – коснуться «опущенного», низшего члена тюремной касты, даже прикосновение к которому считается позорным;

– мочить (бить);

– наезжать (обвинить, предъявить претензии, действовать агрессивно).

6) Усечение слов (иногда с добавлением суффикса), превращение выражений в аббревиатуры:

– паль («паленое», то есть подделка);

– норм (нормально);

– всм (в смысле);

– реал (реально) – в значении согласия;

– падра (подруга);

– сиги (сигареты);

– инфа (информация);

– дноклы (одноклассники);

– жиза (жизненно);

– уник (университет);

– падик (подъезд);

– ЛП (лучшая подруга);

– ЧС (черный список);

– ЛС (личные сообщения);

– МЧ (молодой человек).

7) Добавление суффикса, часто с экспрессивным значением:

– годнота (что-то хорошее, качественное): от годн(ый) + суффикс – от(а);

– орировать (смеяться, хохотать): от «орать» в значении «смеяться» + суффикс – ирова (ть);

– сорян (извини): от англ. sorry + суффикс – ян.

8) Замена слова другим, похожим по звучанию:

– шпора (шпаргалка);

– пекарня (компьютер, от «ПК – персональный компьютер»);

– плойка (игровая приставка PlayStation).

Зачастую сленг образуется несколькими способами сразу. Например, «лол» – это и заимствование, и аббревиатура: слово образовано от англ. laugh out loud («громко смеяться») или lots of laughs («много смеха»). «Лавэ» («деньги») – заимствование из цыганского, и, скорее всего, сначала слово появилось в блатном арго. А в «оре» или «жести», помимо изменения значений слов, можно разглядеть небанальные метафоры: скрытое сравнение смеха с криком, сложной ситуации и сильной эмоции – с металлом. «Жесть» даже можно встроить в один ряд с похожими и совсем не жаргонными метафорическими выражениями, в основе которых – ассоциации с железом, сталью, металлом: «стальной характер», «стальные нервы», «железная воля», «железная логика», «железный занавес», «металл в голосе», «пройти через (огонь, воду и) медные трубы». Это еще раз показывает, что в сленге нет ничего странного или ужасного, он – такая же часть языка, как и нейтральная лексика.

А зачем молодежи свои слова?

Подростковый сленг закономерен, естественен и… как ни странно, необходим.

Во-первых, сленг «помогает подросткам подчеркнуть свою инаковость, отделенность от «мира взрослых». И, если поразмышлять, такой словесный выход протеста – самый безобидный из всех, что можно придумать.

Во-вторых, жизнь подростков действительно во многом не похожа на жизнь взрослых. У молодежи другие интересы и ценности, которые требуют словесного выражения.

И в-третьих (и в самых важных), сленг – заключительный этап освоения языка. Подростку «хочется уже по-настоящему его освоить, почувствовать, что это родной язык, что он им именно владеет, а для этого ему нужно как-то язык помять, порастягивать, посмотреть, где его границы растяжимости, – ведь мы можем это делать только с родным языком. Здесь очень важный механизм – это творческий подход к языку, эксперимент. Поэтому дети пробуют разные формы, разные модели словообразования, смысловые ходы»^[75], – говорит лингвист Ирина Левонтина.

Бороться со сленгом не нужно, да и бесполезно – как бесполезно бороться, например, с зимой. Да, она может кому-то не нравиться (холодно, неуютно, темнеет рано) – но отменить ее все равно не выйдет. И как зима приходит каждый год в положенное ей время, так и с каждым поколением подростков появляется новый сленг.

Да, именно новый. Большинство жаргонных словечек очень быстро устаревает, так что тем, кого они раздражают, не нужно бояться: лет через 10 уже вряд ли кто-нибудь будет говорить: «Кек, азаза». Возможно, они даже успели устареть, пока эта книга готовилась к публикации. Правда, на смену этим словам обязательно придут другие.

Сцит в хлеву, а корова у локомотива

Чтобы убедиться в изменчивости молодежного сленга, откроем «Словарь русского школьного жаргона XIX века» Ольги Александровны Анищенко^[76], составленный на материале эпистолярной, мемуарной и художественной литературы.

Вот каким был сленг школьников в XIX веке:

Примерные, способные ученики – башка, бонсюжешка (от фр. bon sujet – «хороший пример»), медальон (гимназист, окончивший школу с золотой медалью), первак, сцит/сциенс (от лат. sciens – «знающий»), шиферница (ученица, удостоенная особого знака отличия – шифра).

Отстающие ученики – бородач (второгодник), безобедник (оставшийся без обеда из-за того, что в наказание был оставлен после уроков в классе), камчатник (тот, кто сидит за последней партой), мовешка (от фр. mauvas sujet – «плохой пример»), несцит, проскриптор (от лат. proscriptio – «список осужденных на смерть или ссылку»), чужестранка (воспитанница, оставленная на второй год).

Гимназист – говядина, грач (видимо, это шутливые расшифровки литеры «Г» на пряжке гимназических ремней), красильщик (из-за красного канта на картузе – головном уборе с козырьком), лягушка в кармане, сизяк (из-за сизой шинели), синий пуп (из-за синего канта на картузе), штукатур (из-за белого канта на картузе).

Воспитанница института благородных девиц – машерочка (от фр. ma chère – «моя дорогая»: институтки часто так обращались друг к другу), медамочка (от фр. mesdames – «дамы»), монастырка (институт был учрежден при Смольном монастыре), сувалка (воспитанница, которая старается всегда ответить первой).

 

Педагоги и воспитатели – зверь, локомотив (директор), тараканиус, амфибия, лукавый царедворец, классуха.

Прогуливать – казенничать, лытать, огуряться, проказачивать, ходить на ваган.

Шпаргалка – антидраль, антиплешь, говорящие программы, разведение клопов.

Как видим, молодежный жаргон за 200 лет существенно изменился, хотя образовывался по тем же моделям (в нем много метафор, например). И точно так же, как и сейчас, в нем было много заимствований – только не из английского, а в основном из французского и латыни.

Как сленг… обогащает язык

Многие привыкли считать сленг чем-то вроде языкового мусора, от которого лучше поскорее избавиться. Но на самом деле сленг – и не только подростковый, но и сленг в более широком смысле (как набор слов замкнутой группы людей и как экспрессивные элементы речи, не совпадающие с литературной нормой) – очень полезная штука! Он придает речи эмоциональность, которая в некоторых ситуациях бывает просто необходима.

Более того, сленг может проникнуть в литературный язык и… обогатить его. Да-да: многие слова, без которых русский язык теперь сложно представить, когда-то были самыми что ни на есть жаргонными и подчас весьма грубыми.

Например, до XVI–XVII веков жаргонизмом было привычное нам слово «глаз».

Раньше в этом значении употреблялось только «око», а значение слова «глаз» в древних текстах – «блестящий шарик» (по одной из версий, оно родственно немецкому Glas и английскому glass – «стекло»)^[77]. В Ипатьевской летописи даже есть рассказ о том, как дети находят среди речной гальки «глазки стеклянные»^[78] – и, конечно, это именно шарики, а не следы деятельности древнерусского маньяка.

Глаза стали называть шариками из-за сходства, и это явно было очень экспрессивное жаргонное слово. До сих пор иногда можно услышать похожее выражение «шары выкатить» – примерно так же грубо когда-то звучало и слово «глаз». Но постепенно оно потеряло свою сниженную стилистическую окраску и стало употребляться как абсолютно нейтральное.

Похожая история и у некоторых других названий частей тела.

Например, «лоб», по одной из версий, считается родственным словам «луб» («кора дерева», вспомните «избушку лубяную» из сказки) и «лупить» (в значении «сдирать, шелушить») с его производными «вылупиться», «облупиться», «скорлупа»^[79]. Поэтому исходное значение слова «лоб» – «твердая оболочка, скорлупа». Затем так стали называть череп, черепную коробку, и в древнерусских и старославянских памятниках письменности «лоб» представлен именно в этом значении^[80]. А потом слово было перенесено на верхнюю часть лица, вытеснив первоначальное «чело». Зато на память о «челе» осталось современное слово «челка»^[81].

Итак, «лбом» долгое время называли всю черепную коробку. Но когда «лоб» переместился на верхнюю часть лица, на вакантное место пришел «череп». И сходство слов «череп» и «черепок» совсем не случайно: исходно «череп» – это и есть «черепок», глиняный осколок^[82]. И да, «черепаха» того же корня^[83].

Схожая история у немецкого и французского обозначения головы. Немецкое Kopf первоначально значило «чаша, сосуд для питья» и, возможно, родственно латинскому cuppa («чашка»)^[84]. А французское tête произошло от латинского testa – «глиняный сосуд, черепок»^[85]. Народы и языки разные – а логика похожая.

По такому же принципу голова или лоб по-русски могли бы назваться «котелком»: говорим же мы «котелок не варит»? Но язык предпочел «котелку» «черепок», а почему – неизвестно.

Губы когда-то называли «устами». Но потом прижилось новое название, и тоже относительно поздно: в древнерусских и старославянских памятниках письменности слово «губы» в таком значении еще не фиксировалось. Зато оно использовалось в значении «губка» (морское животное и спонж, сделанный из него) или «гриб» (последнее еще можно встретить в диалектах)^[86]. Губами называли и особые грибы в виде наростов на деревьях. Видимо, из-за сходства с ними и была названа часть лица. Остроумно, не так ли? И когда-то, наверное, обидно.

А «рот» родственен словам «рыть», «рыло». «Рот» исходно и буквально – «то, чем животные или птицы, разрывая, выкапывают пищу»^[87]. Представляете, насколько экспрессивным было это слово сначала? А теперь мы пользуемся им свободно.

В «Словаре Академии Российской» (1789–1794 гг.)^[88] вы найдете пометы «просторечие» и «простонародное» рядом со словами «былой», «быт», «бросить (дело)», «бедняга», «горожанин», «жадный», «задушевный», «затея», «знать» (знатные люди), «крыша», «класть», «молодежь», «назло», «назойливый», «намекать», «негодяй», «огласка», «отвага», «пачкать», «поддаваться», «поодаль», «радушный», «судить», «удаль», «удача», «этот»… Но сейчас эти слова тоже нейтральны, а некоторые даже воспринимаются как возвышенные. Даже такие устаревшие и, казалось бы, торжественные обращения «сударь» и «сударыня» помечены как просторечные, и неудивительно, ведь они – всего лишь сокращения от «государь» и «государыня».

Из жаргона нищих пришло слово «двурушный». Сейчас мы так можем сказать о двуличном человеке, а раньше «двурушными» называли попрошаек, которые, спрятавшись в толпе за другими нищими, просовывали между ними сразу две руки и получали подаяние в двойном размере^[89]. А слово «животрепещущий», ставшее нейтральным или даже возвышенным, сначала появилось в жаргоне рыботорговцев, которые продавали еще живую и оттого трепещущую рыбу^[90].

Еще совсем недавно, в середине XX века, старшее поколение очень раздражало одно словечко из молодежного сленга – «пока» в значении прощания. Воспринималось оно примерно так же, как если бы мы, прощаясь, сказали: «Сейчас!» или «Еще!», и было, по всей видимости, сокращением от «прощай пока».

Корней Чуковский так описывал свои впечатления об этом слове в книге «Живой как жизнь» (1962 г.):

«На меня, как на всякого моего современника, сразу в два-три года нахлынуло больше новых понятий и слов, чем на моих дедов и прадедов за последние два с половиной столетия. Среди них было немало чудесных, а были и такие, которые казались мне на первых порах незаконными, вредными, портящими русскую речь, подлежащими искоренению и забвению. Помню, как страшно я был возмущен, когда молодые люди, словно сговорившись друг с другом, стали вместо “до свиданья” говорить почему-то “пока”»^[91].

А лингвист Максим Кронгауз, которого никак нельзя назвать пуристом, пишет в книге «Русский язык на грани нервного срыва» (2008 г.) о другом слове: «Я перестаю слушать человека, если он вдруг произносит не слишком грамотное слово волнительный»^[92].

Дело в том, что слово «волнительный» появилось не так давно, вероятно, в жаргоне актеров. В образцовой же литературной речи следовало говорить только «волнующий». Показателен диалог из романа Константина Федина «Необыкновенное лето» (1945–1948 гг.):

«– Не знаю, не знаю! У меня такое чувство, что мы идем садом, охваченным бурей, все гнется, ветер свистит, и так шумно на душе, так волнительно, что…

– Ах, черт! Вот оно! – ожесточился Пастухов. – Выскочило! Волнительно! Я ненавижу это слово! Актерское слово! Выдуманное, не существующее, противное языку… какая-то праздная рожа, а не человеческое слово!..»

Сейчас многим уже странно читать о такой неприязни к, казалось бы, обычному слову, хотя многие словари до сих пор закрепляют за ним помету «разговорное». Но разговорные слова – тоже часть литературной нормы. А еще слово «волнительный» встречалось у признанных писателей:

«Можно в толпе и при самом волнительном зрелище оставаться спокойным и радостным, и можно лежа в постели себя измучить своими мыслями, так что будешь задыхаться от волнения».

(Л. Н. Толстой, «Письма», 1894 г.)

«И в какую даль этот человек забрался, какие уже перевидел страны, и что он делает тут, ночью, в горах, – и отчего все в мире так странно, так волнительно».

(В. Набоков, «Подвиг», 1932 г.)

«Среди переулочной тишины, в оттепельном воздухе текла волнительная река пенистого яблочного аромата».

(Л. М. Леонов, «Скутаревский», 1930–1932 гг.)

Некоторые отмечают, что слово «волнительный» образовано не вполне корректно: прилагательные на – ительный обычно образуются от глаголов на – ить («оскорбить» – «оскорбительный», «губить» – «губительный», «язвить» – «язвительный», «удивить» – «удивительный» и так далее). От «волновать» же, по идее, должно было образоваться прилагательное «волновательный» (как от «нагревать» – «нагревательный», от «требовать» – «требовательный»).

Но «волнительный» – не единственная подобная аномалия. Есть еще и «чувствительный» от «чувствовать», и «действительный» от «действовать», и «именительный» от «именовать»… Ведь никто не предлагает отказаться от них?

Отчего же возникают претензии к «волнительному»? Видимо, как раз из-за его происхождения: пришедшее из актерского сленга, оно поначалу могло казаться слишком наигранным и жеманным. Но теперь эти ассоциации почти сошли на нет, и вряд ли кто-то скажет о важном событии: «Это было очень волнующе». Абсолютное большинство носителей языка предпочтет «волнительно».

К чему все эти истории слов? Я убеждена, что знание истории языка очень отрезвляет, успокаивает, устраняет алармистские настроения и увеличивает терпимость. Когда понимаешь, что множество слов, которые были раньше жаргонными и просторечными, мы сейчас употребляем свободно (и мир из-за этого не рушится), начинаешь гораздо спокойнее относиться к сегодняшнему сленгу.

Так что keep calm and study linguistics.

Глава 5
Эмодзи, олбанский и отмена знаков препинания: интернет убивает язык?

Многих беспокоит не только сленг и заимствования, но и площадка, которая в последние десятилетия дает им проявиться во всей красе, – интернет. Блоги, социальные сети и мессенджеры – наша новая реальность, где часто можно встретить и отступающую от литературной нормы лексику, и непривычные странные сокращения, и специально исковерканную орфографию – а расставленные по всем правилам знаки препинания там, наоборот, редкость. Особенно точки, вместо которых стоят либо эмодзи, либо скобки)

Кажется, что интернет – какое-то особое пространство, которое будто бы провоцирует людей быть неграмотными и постепенно «убивает язык».

Но, конечно, все совсем не так просто. Интернет – действительно особое пространство, в котором появились уникальные, до нашего времени не существовавшие формы коммуникации. Что они из себя представляют и какие у них особенности, разберемся в этой главе.

Не устная и не письменная

Мы привыкли к тому, что речь четко делится на устную и письменную – в школах до сих пор дают именно такую классификацию. Между тем уже лет двадцать, то есть почти все то время, пока существует интернет в привычном нам понимании, эта классификация не вполне актуальна. Все потому, что появилась интернет-коммуникация, которую невозможно отнести к какой-то из двух крайностей.

Формально речь в интернете – письменная. С другой стороны, она представляет собой запись быстрых и спонтанных диалогов, неформальных и необдуманных, из-за чего приобретает множество черт речи устной. Некоторые лингвисты даже называют тексты в интернете новым термином «устно-письменная речь»^[93].

Она существенно отличается от той письменной речи, которую мы привыкли видеть в литературе и публицистике. И это естественно, ведь у интернет-речи другой формат и другие задачи.

А что, если сравнить интернет-коммуникацию не с письменной речью, а с устной?

Попробуйте записать на диктофон устную неподготовленную речь человека, который изъясняется вполне понятно и грамотно (можно начать с себя), а потом расшифруйте аудиозапись и оформите речь в виде текста, ничего в ней не меняя. Если вы записывали не Екатерину Шульман^[94] или Дмитрия Быкова^[95], вы будете очень удивлены тому, насколько «корявый» текст у вас получится: в нем будет много так называемых слов-паразитов, повторов, странных конструкций, грамматических неправильностей. И да, в 99 % случаев этот текст композиционно, синтаксически и грамматически будет ничем не лучше тех сообщений в мессенджере, которые принято считать образцами «безграмотной» интернет-коммуникации.

А удивлены вы будете потому, что в устной речи мы почти не замечаем всех этих «огрехов». Наше восприятие устроено так, что мы их буквально пропускаем мимо ушей, и это позволяет нам не терять суть сообщения.

Эти «неправильности» (в разумном количестве) вполне естественны. Например, для устного русского языка чрезвычайно характерно начинать сообщение не «с места в карьер», а с вводного слова, союза («и», «а», «но» и так далее) или каких-нибудь «вот» или «ну», которые дают мысли необходимый «разгон».

Нормальны и так называемые слова-паразиты, если их не очень много. Лингвисты уважительно именуют их «дискурсивными словами»: от слова «дискурс» – то есть «связный текст, произносимый в определенной ситуации и с определенными задачами»^[96]; это «речь, погруженная в жизнь»^[97]. Дискурсивные слова ничего не добавляют к содержанию текста, но помогают строить дискурс и делают его связным, а заодно могут сообщать информацию о говорящем – его состоянии, настроении, отношении к сообщаемому и собеседнику. Дискурсивные слова могут выполнять много важных функций, например:

– «в общем» и «в принципе» обобщают высказывание;

– слово «ну» часто помогает выждать время, точнее выразить мысль и дать собеседнику сигнал, что мы обдумываем высказывание, подбираем слова – то есть относимся к разговору ответственно;

– выражение «на самом деле» привлекает внимание и сообщает, что мы сейчас скажем что-то важное или даже противоречащее тому, что говорили прежде.

«Идеальная», «стерильная» речь без шероховатостей и дискурсивных слов может звучать слишком искусственно, механически – и поэтому вызывать отторжение и недоверие. На современных курсах ораторского искусства даже рекомендуют оставлять в речи немного дискурсивных слов в качестве нотки естественности.

Но письменная фиксация ярко подсвечивает все речевые погрешности. Пропустить их мимо взгляда, как мимо ушей, уже не получится, оттого и возникает так много претензий к речи в интернете. Но появляются они главным образом из-за неоправданных ожиданий: многие ждут, что интернет-общение будет соответствовать нормам обычной письменной речи – но ведь это разные коммуникативные жанры.

Каковы же особенности языка интернета и какие черты устной речи он заимствует? Давайте разбираться.