Светлана Курилович
Резиновое сердце
– Так было надо, Гриша.
– Кому? Мне? Ни хрена мне это не надо было! – он выпил две рюмки виски и уже чуть захмелел.– Тебе? Не верю!
Он снова плеснул в рюмки алкоголь.
– Скажи, Арина, почему ты так себя не любишь?
– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.
– Да всё! – он махнул рукой. – Допустим, ты не хотела портить мне жизнь. Допустим! Но почему ты не захотела урвать кусочек счастья для себя самой? Ведь я в любом случае ничего бы не потерял! Может, ты мне бы вскоре надоела и я сам бы отлип от тебя! Но ты-то была бы счастлива хоть на время! А сейчас? Что у тебя есть? Тетрадки, книжки и кот? Личная жизнь не сложилась… У тебя даже воспоминаний не осталось! Что, до сих пор думаешь, что в сорок лет жизнь только начинается? – он ухмыльнулся и положил ладонь мне на колено.
– А ты сильно изменился, Гриша, – мне стало грустно. – Куда делся робкий, застенчивый мальчик, даривший мне открытки?
– Куда-куда… был, да весь вышел. Помер! – он вновь глотнул виски и замолчал, глядя на свою руку.
– Мне кажется, – я высвободила колено. – Тебе пора домой.
– Ни хрена мне никуда не пора! – заявил он. – Полковника никто не ждёт! Я по делам уехал… на пять дней!
– И где же ты собирался провести эти дни, позволь поинтересоваться? – мне стало холодно.
– У тебя, – он посмотрел мне в глаза, и взгляд его, как по волшебству, вновь стал робким и мятущимся. – Ты же не прогонишь меня… как раньше?
– Гриша, то, что мы делаем, это неправильно… и нехорошо…
– Ты это уже говорила, и я не согласен!
– Я считаю…
– А мне наплевать, что ты там считаешь! – зло сказал он. – Один раз ты уже решила за меня! Теперь моя очередь, понятно!
Мне стало немного страшно. С пьяными спорить бессмысленно, но надо узнать, что он успел напридумывать.
– И что же ты решил? – спокойно поинтересовалась я.
– Остаюсь с тобой. Насовсем. К чертям эту работу. У меня есть деньги, чтобы жить припеваючи пару лет. А там что-нибудь придумаю.
– А твоя семья?
– А что семья? Я им всё оставлю. Достаточно, чтобы они не бедствовали, пока дети не вырастут. Аришку вот жалко… – он загрустил. – Любит она меня.
– А ты?
– И я её люблю…
– Как же ты бросишь её? Ты не сможешь сделать этого. Она не поймёт. Ты должен вернуться, Гриша, и забыть меня…
– Но сегодня-то не выгоняй! – он посмотрел на меня глазами побитой собаки. – Позволь побыть с тобой ещё немного…
Я ничего не сказала ему, он и так всё понял…
И был рассвет, розовеющий в окне, и тихие, полные грусти слова, и его покорность, и моя нежность… Он пил мою любовь, как умирающий от жажды путник, и кувшин наполнялся вновь и вновь, сколько бы он ни опустошал его…
***
Через три недели я поняла, что беременна. Гриша больше не приходил. И важнейшее решение – оставлять ребёнка или нет – мне пришлось принимать самой.
Честно говоря, я почувствовала себя запертой в ловушку: вряд ли бы у меня появился второй шанс родить, но как существовать вдвоём на пособие по уходу за ребёнком, я просто не представляла. И ведь не было ни одной живой души рядом, никого, кто смог бы помочь или просто посоветовать что делать. А ещё меня сильно подкосило то, что Гриша больше не приходил… Хоть я практически выгнала его из своей жизни, но всё-таки… мог бы и не быть таким послушным…
– Для чего тогда была нужна такая патетика? – спросила я у своего отражения в зеркале. – Как спрашивал: «Зачем? Зачем?!», с какой экспрессией, страстью! И пропал!
Я повернулась боком и внимательно рассмотрела живот: ещё ничего не было заметно, но я знала, что там, внутри, растёт новая жизнь, крохотная и беспомощная, как маковая росинка, полностью зависящая от моей прихоти.
– Сейчас или никогда! – пробормотала я. – Мне надо всё решить сейчас или никогда!
Конечно, меня посетила мысль о том, что у будущего ребёнка есть отец, которому неплохо было бы сообщить об этом, но мысль эта показалась мне такой непривлекательной, что я запрятала её в самый дальний угол своего подсознания.
Беременность развивалась точно так, как было написано в книжке, которую я приобрела и проштудировала несколько раз. На третьем месяце появилась тошнота, сопровождаемая утренней рвотой и головными болями; округлилась талия и лицо; настроение было – хуже некуда. «Именно в это время беременной как никогда нужна поддержка», – вычитала я в книжке. Меня поддерживать было некому, я сама себя держала из последних сил…
В середине августа я вышла на работу, и конечно, мои изменившиеся формы были тут же замечены добросердечными коллегами. А так как они прекрасно знали, что я незамужем, то главный вопрос, интересовавший всех без исключения, был – кто отец ребёнка. Я стойко отбивалась от их любопытства, отделываясь дежурной фразой: какая разница – кто! я хочу родить для себя.
Проработав две четверти, как раз перед Новым годом я ушла в декретный отпуск и собиралась встретить его в гордом одиночестве. Вернее, совсем не в гордом, а в очень и очень одиноком… Одинокое одиночество – это не тавтология, это состояние души…
Мне было неохота наряжать ёлку, топтаться на кухне, чтобы приготовить еду; мне некому было покупать подарки: своих подруг я поздравила заранее, потому что они на все каникулы уезжали на турбазу кататься на лыжах, так что… праздник мне предстоял весьма уединённый.
Я собиралась забраться с ногами на диван, попить соку вместо шампанского, посмотреть какой-нибудь концерт и мирно уснуть после двенадцати под тёплым шерстяным пледом. От такой перспективы хотелось взвыть. Впервые в жизни я буду встречать Новый год одна! Сейчас я особенно остро чувствовала, как мне необходим кто-то, кто мог бы разделить со мной это одиночество, рядом с кем мне не было бы так грустно и тоскливо. Конечно, у меня был мой малыш, но… это не то плечо, на которое хотелось бы положить голову…
Всё получилось так, как и предполагалось: без пяти двенадцать я внимательно выслушала новогодние поздравления президента, в двенадцать, под бой курантов, налила себе сок, поздравила сама себя и улеглась на диван. Афанасий тёплой грелкой устроился в ногах, пульт был под рукой – что ещё требовалось одинокой женщине? Много чего, конечно, но пришлось довольствоваться тем, что имеешь…
Разбудил меня звонок в дверь. Спросонья я не поняла, сколько времени: встрепенулась, думая, что уже утро, посмотрела на часы – половина третьего.
– Кто же это может быть? – пробормотала, слезая с дивана. – Опять соседка?
Звонок трещал всё настойчивей.
– Сейчас! – крикнула я. – Сейчас!
Со скрипом передвигая затёкшие от неудобной позы ноги, подошла к двери:
– Кто там?
– Дедушка Мороз, я подарки вам принёс! – радостно пробубнили в подъезде.
– Я не поняла, кто это? – растерялась я.
– Ариш, это я! – обиженно ответили мне, и я, с внезапно похолодевшим сердцем, открыла задвижку.
– С Новым годом! – в дверном проёме, светящийся от радости, стоял Гриша. – Пустишь меня?
– Проходи, – я убрала руку, и он вошёл.
– Ёлки у тебя нет? Я так и знал! – Гриша опять высунулся в подъезд и достал небольшую пушистую ёлочку.
– Вот! – гордо сказал он. – Теперь и у тебя праздник! Ну, – он повернулся ко мне и раскинул объятья. – С Новым годом!
Он явно ждал, что я брошусь ему на шею, буду целовать и обнимать… но я лишь плотнее завернулась в пуховый платок, хотя у меня сердце кровью обливалось. Его руки медленно опустились, улыбка из победоносной превратилась в неуверенную:
– Ариша, ты не рада меня видеть?
– А ты как думаешь? – поинтересовалась я. – Приходишь раз в полгода, а я должна на шею тебе кидаться?
Конечно, это было совершенно нелогично, я же сама выпроводила его и не велела возвращаться, но какой логики можно ждать от одинокой беременной женщины?!
Странно, но он снова разулыбался:
– Ты же не знаешь, почему меня не было так долго! Когда узнаешь, не будешь сердиться!
Он, похоже, до сих пор не замечал мой такой уже заметный живот. Я села на диван.
– Проходи.
Гриша торжественно подошёл ко мне, опустился на одно колено и протянул на раскрытой ладони ключи с брелоком в виде смешного зайца, раскинувшего лапки, и с надписью между ушей: «Арина».
– Это что? – тихо спросила я.
– Это тебе. Ключи от новой двухкомнатной квартиры.
– А зачем?
– Арина, здесь нельзя жить! В таких условиях… Ты просто погибнешь!
– Я тебя ни о чём не просила! – мне стало холодно, но я понимала: сейчас или никогда!
Или я сейчас оттолкну его раз и навсегда, или… я не смогу этого сделать! И тогда будет плохо всем: и мне, и Грише… и его дочке! Я попыталась стать каменным утёсом, хотя больше всего на свете мне хотелось надавать ему пощёчин за то, что долго не приходил, броситься ему на шею и разрыдаться.
– Возьми ключи! – медленно сказал он: было видно, что злится.
– Мне не нужны подачки! – с вызовом ответила я.
– Дура! Позволь мне что-то сделать для тебя! – не вставая, он схватил меня за плечи и хорошенько тряхнул.
Платок разошёлся, и мой круглый животик оказался прямо перед его лицом.
– Это… что? – растерянно сказал Гриша. – Ты беременна?
– Да, – я закусила губы и уставилась прямо в его глаза.
Скрывать правду уже не было смысла, и я подумала, что если следующим его вопросом будет: «От кого?» – я не выдержу, я…
– Какой срок? – по-деловому спросил Гриша, и я не успела додумать, что же я сделаю.
– Семь месяцев… с половиной.
Он нахмурился, и через секунду радостная улыбка вспыхнула на его лице:
– Аришка! Это после нашего свидания! Ты сразу забеременела! Сразу!
Он положил ладони на живот и несколько раз поцеловал его:
– Ух, ты, мой хороший! Солнышко моё! Толкается? – поднял на меня сияющие глаза.
– Как футболист, – буркнула я и не удержалась. – А с чего это ты решил, что ребёнок твой?
Гриша посмотрел на меня, как на совершеннейшую дуру, и ничего не ответил. Прижался щекой к животу и на несколько секунд замер, потом сел на диван рядом со мной.
– Ребёнку дадим мою фамилию, – как само собой разумеющееся сказал он. – Имя можешь выбирать какое угодно, но фамилия будет моя!
– Это как же так?!
Но он как будто меня не услышал.
– Переедешь на квартиру завтра же. Я всё устрою.
– Но я не хочу! – я попыталась протестовать, но он обнял меня за шею и начал целовать…
Так долго, что я забыла, чего не хочу… и помнила лишь, что хочу, чтоб этот поцелуй не прекращался никогда, чтобы сильные руки не выпускали меня, чтобы он всё… Всё! Решил! За меня! У меня не осталось сил сопротивляться. Никаких!
Оторвавшись от моих губ, Гриша сказал:
– Ребёнку здесь жить нельзя. Это гибель для него и для тебя тоже! Завтра же упакуемся и я тебя перевезу. Ты ни о чём не беспокойся, у тебя и у малыша будет всё необходимое: я сильный теперь, я всё смогу сделать! Ты только люби меня… Ариша!
Нежный голос убаюкивал меня, абсолютно лишал воли…
– И кем же я буду? Официальной любовницей? Какой у меня будет статус?
– Милая моя! Всё это время я думал об этом, – прошептал Гриша. – Я не смогу бросить детей, понимаешь? Не Тамару, а Никиту и Аринку! Не смогу… Я хотел подарить тебе эту квартиру и уйти навсегда… Если бы хватило сил… А их, наверное, хватило бы: ты научила меня жить, когда хочется умереть. Но теперь… – он покачал головой. – Даже не знаю, что и делать! Ты окончательно подкосила меня! – он улыбнулся.
– Гришенька, ведь это я решила оставить ребёнка! Это целиком и полностью моё решение! Ты ничего мне не должен… – забормотала я, чувствуя, как язык немеет под его осуждающим взглядом.
– Позволь мне уж как-нибудь всё устроить, – строго сказал он. – Это мой ребёнок, я отец, а в нашей семье не принята безотцовщина! Меня не так воспитали!
– Но как тут можно устроить?! Это невозможно!
– Буду жить на две семьи, – вздохнул Гриша. – Что делать, так поступают многие. Подождём, пока дети станут совершеннолетними, а там…
– А там я выйду на пенсию, и мы будем жить долго и счастливо!
– Почему бы и нет? – он не подхватил мою иронию. – Ведь на пенсии жизнь только начинается!
– Гриша, мне страшно! – меня действительно охватил безотчётный страх.
– Не бойся, Аришка! – он покрепче обнял меня. – Мне тоже страшно, но как-нибудь… – он замолчал на полуслове.
Я поняла, что он сам ни в чём не уверен. Да и как можно быть уверенным… минимум в десяти годах?! Всё откроется, всё наверняка откроется намного раньше, и будет великий скандал…
– Скандала не будет, – он словно подслушал мои мысли. – Мы всё решим по-тихому…
Забегая вперёд, хочу сказать, что семь лет нам удавалось жить в подполье, но потом скандал всё-таки случился, да ещё какой! Затем последовал громкий развод и очень напряжённые отношения с бывшей женой и детьми, которые целиком и полностью приняли сторону матери.
Гриша очень переживал. Он переживал бы ещё сильнее, если бы не Яся, Ярославчик, наше маленькое солнышко, и не его младшая сестрёнка Даша, родившаяся через полтора года.
Но… всё течёт, всё меняется. Никита и Арина повзрослели и смогли понять отца и простить его, тем более что он никогда не позволял себе ни одного резкого слова в адрес Тамары, целиком и полностью взяв вину на себя. Они подружились со своими сводными братом и сестрёнкой и даже меня перестали считать врагом…
По-моему, недавно Гриша рассказал им свою историю любви, потому что во время нашей последней встречи Арина смотрела на меня с удивлением, чуть ли не с восхищением, и всё порывалась что-то спросить, но так и не решилась…
Что ж, я никуда не тороплюсь, пусть соберётся с духом, спросит, и я расскажу ей свою версию этих событий. В конце концов, я профессиональный филолог, так что посмотрим, чья история окажется лучше! Я назову её… «Резиновое сердце!»
