bannerbannerbanner
Клиника «Божий дом»

Сэмуэль Шэм
Клиника «Божий дом»

Полная версия

3

Входя утром в отделение № 6, я уже знал, что меня ожидает, – и это притупляло страх. Но я увидел нечто странное: на сестринском посту сидел Потс и выглядел так, будто им стреляли из пушки. Омерзительно грязный халат, растрепанные волосы, кровь под ногтями, рвота на ботинках, а глаза – розовые как у больного кролика. Рядом с ним, привязанная к креслу, сидела Ина – все еще с бараньим шлемом на голове. Потс что-то писал в ее истории. Ина высвободилась и с криком «УХАДИ УХАДИ УХАДИ» попробовала достать его хуком слева. И тут взбешенный Потс – рафинированный интеллигент, цитирующий Мольера, из Потсов с улицы Легаре, – заорал: «Черт возьми, Ина, заткнись наконец и успокойся!» и швырнул ее обратно в кресло. Я не мог поверить своим глазам. Одно ночное дежурство, и джентльмен с юга превратился в садиста?

– Привет, Потс, как прошло?

Подняв голову, со слезами на глазах он сказал:

– Кошмар! Толстяк сказал не волноваться: мол, частники знают о том, что сегодня пришли новые терны, и не будут направлять никого, кроме экстренных. И что? Я получил пять с половиной экстренных!

– Как это «с половиной»?

– Перевод из другого отделения. Я спросил Толстяка, что делать, а он сказал: «Так как это перевод, ты можешь осмотреть только половину пациента».

– Какую половину?

– На твое усмотрение. Но с этими пациентами, Рой, я бы советовал выбирать верхнюю[22].

Ина снова попыталась вскочить. Как раз в тот момент, когда Потс привязывал ее обратно, вошли Чак и Толстяк. Толстяк спокойно заметил:

– Я так понимаю, что ты не стал меня слушать и дал Ине физраствор?

– Так точно, – виновато пробормотал Потс. – Я влил ей жидкость и, как ты и говорил, она вышла из-под контроля. У нее начался психоз, и я дал ей нейролептик, торазин.

– Что ты ей дал? – переспросил Толстяк.

– Торазин.

Толстяк заржал. Звучный раскатистый смех прокатился по его телу – от глаз по щекам и всем подбородкам, вниз к животу – и он сказал:

– Торазин! Так вот почему она ведет себя как шимпанзе. У нее же давление не выше шестидесяти! Принеси тонометр. Потс, ты – чудо. Первый день интернатуры – и ты уже попытался убить гомера торазином. Я слышал о воинственности южан, но всему есть предел!

– Я не пытался ее убить!

– Систолическое давление пятьдесят пять, – сказал мой студент Леви.

– Положите ее головой вниз, – приказал Толстяк. – Пусть туда прильет немного крови!

Пока Леви с медсестрами переносили Ину обратно в палату, Толстяк объяснял нам, что у гомеров торазин снижает давление до такой степени, что остатки их мозга не получают кровоснабжения.

– Инна пыталась вырваться, чтобы лечь. Ты чуть ее не угробил.

– Вечернее обострение, – сказал Толстяк. – У гомеров оно происходит постоянно. У них и так нарушено восприятие, а когда заходит солнце и становится темно, они совсем съезжают с катушек. Ну, что собрались? Вернемся к карточкам. Торазин! С ума сойти!

Толстяк прошелся по карточкам, начав с пяти с половиной новых поступлений, превративших Потса в садиста. И снова, как и вчера, все, что я выучил в институте, оказывалось либо неправильным, либо ненужным. Обезвоженная Ина, состояние которой ухудшилось от физраствора. Депрессия, которую лечили клизмой с барием… А третьему поступлению Потса, мужику с болью в животе, знавшему, что «все вы, доктора, нацисты, но я еще не решил, который из вас Гиммлер», было назначено не обследование ЖКТ, а то, что Толстяк назвал «СПИХОМ В ПСИХИАТРИЮ».

– Что значит СПИХ? – спросил Потс.

– СПИХНУТЬ – значит, перевести пациента из твоего отделения или вообще из Дома. Ключевая концепция. Основа современной терапии. Звони психиатрам, расскажи им про нацистов, не упоминай боль в животе, и – бац! – СПИХНУЛИ В ПСИХИАТРИЮ.

Разорвав карточку с именем охотника за нацистами, Толстяк бросил обрывки через плечо и объявил:

– Спихнули, отлично. Продолжим. Кто следующий?

Потс доложил про своего последнего пациента: молодого мужчину, нашего ровесника, который, играя в бейсбол со своим сынишкой и отбив сложную подачу, свалился без сознания у первой базы.

– Как ты думаешь, что с ним произошло?

– Внутричерепное кровотечение, – ответил Потс. – Он в крайне тяжелом состоянии.

– Он умрет, – сказал Толстяк. – Ты хочешь дать ему шанс? Трепанация?

– Я уже все организовал.

– Прекрасно, – сказал Толстяк, разрывая карточку молодого пациента. – Отличная работа, Потс. СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. Два СПИХА на трех пациентов.

Мы переглянулись. Было ужасно осознавать, что человек нашего возраста, только что игравший с шестилетним сынишкой летним вечером, стал овощем, и хирурги уже готовятся вскрывать его наполненную кровью голову.

– Конечно, это ужасно, – сказал Толстяк. – Но тут мы не можем ничего сделать. Люди нашего возраста умирают. Точка. Болезни, которые мы цепляем, не лечатся с помощью медико-хирургической болтологии. Следующий?

– Следующий еще хуже, – севшим голосом сказал Потс.

– Кто же это?

– Чех, Лазлоу. Желтый человек. В районе десяти вечера у него начались судороги, и я не мог их остановить, несмотря на все усилия. Я сделал все, что мог. Уровень ферментов печени зашкалил. Он… – Потс посмотрел на нас с Чаком, потом потерянно уставился на свои ноги и закончил: – У него развился быстротекущий некротизирующий гепатит. Я перевел его в интенсивную терапию. Он больше не наш пациент.

Толстяк мягко поинтересовался, назначал ли Потс стероиды. Потс ответил, что думал об этом, но решил подождать.

– Почему ты не доложил мне о результатах анализов? Почему не попросил помощи?

– Хм, я… я думал, что справлюсь и приму правильное решение.

Мрачная тишина накрыла нас, тишина боли и горя. Толстяк обнял Потса за плечи и сказал:

– Я знаю, как хреново тебе сейчас. На свете нет ничего хуже. Но пока ты хоть раз не ощутил это, ты не станешь хорошим врачом. Не казни себя. Стероиды, один черт, не помогают. Итак, теперь он в северном крыле отделения № 6? Вот что я вам скажу: раз уж мы сегодня спихнули столько пациентов, после завтрака я вам покажу электрическую койку для гомеров.

По пути к этой койке (чем бы она ни была) подавленный Потс сказал Чаку:

– Ты был прав, я должен был дать ему роидов. Теперь он точно умрет.

– Ни черта бы это не помогло, – ответил Чак. – Он уже был безнадежен.

– Мне так плохо! Мне нужен Отис.

– Что за Отис?

– Мой пес. Я хочу к своему псу.

Толстяк собрал нас вокруг электрокойки для гомеров, на которой лежал мой пациент, мистер Рокитанский. Толстяк объяснил, что основной задачей интерна является сведение количества своих пациентов к минимуму, что абсолютно противоречит тому, чего хотят частники, заведующие отделениями и администрация Дома. Но, поскольку согласно первому закону Божьего дома, ГОМЕРЫ НЕ УМИРАЮТ, они не покинут нас естественным путем. Поэтому единственный для терна способ избавится от гомера – СПИХ. Однако здесь работал принцип бумеранга: всегда оставался риск возвращения. Например, гомер, СПИХНУТЫЙ В УРОЛОГИЮ по причине увеличенной простаты и задержки мочи, может вернуться в терапию после того, как терн из урологии с помощью своего обширного инструментария умудрится устроить ему септический шок, требующий в свою очередь лечения в терапии. Секретом идеального СПИХа без риска возвращения, по словам Толстяка, была ПОЛИРОВКА.

Мы спросили, что это значит.

– Это как полировать машину, – пояснил Толстяк. – Гомеров надо ОТПОЛИРОВАТЬ, чтобы, когда вы их СПИХНУЛИ, они уже не возвращались. Помните, вы не единственные, кто пытается СПИХНУТЬ. Все терны и все резиденты Божьего дома не спят ночами, думая, как бы ОТПОЛИРОВАТЬ И СПИХНУТЬ всех этих гомеров кому-нибудь еще. Гат, резидент в хирургии, в данный момент наверняка учит своих тернов тому же самому: например, как устроить гомеру сердечный приступ и СПИХНУТЬ В ТЕРАПИЮ. Но я представлю вам гениальное изобретение, ключевой инструмент СПИХа: электрокойку для гомера. Я продемонстрирую ее возможности на примере мистера Рокитанского. Мистер Рэ, как вы сегодня себя чувствуете?

– КХРША.

– Хорошо. Сейчас мы отправимся в небольшое путешествие.

– КХРША.

– Отлично. Вы наверняка уже обратили внимание на то, что у этой койки есть поручни. Но это не имеет значения. ЗАКОН НОМЕР ДВА, повторяйте за мной: ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ.

Мы покорно повторили: «ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ».

– Подняты поручни или опущены – абсолютно все равно. Не имеет значения, насколько хорошо вы привяжете гомера, насколько он слабоумен и насколько истощенным он кажется, потому что ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Следующая особенность этой койки – вот эта педаль. У гомеров пониженное давление, и когда, как недавно у Ины, кровь не поступает к коре головного мозга, они слетают с катушек, кричат и СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ. Если вам звонят среди ночи и сообщают, что у вашего гомера давление как у амебы, сразу жмите на эту педаль. Это как дважды два. Ну ладно, Максин, для начала проверь его давление.

– Семьдесят на сорок.

– Отлично, – сказал Толстяк и нажал на педаль.

Электрокойка для гомеров заурчала и начала работать. Не прошло и тридцати секунд, как мистер Рокитанский оказался фактически перевернутым вверх ногами: голова у подножья койки, а ступни торчат сверху под углом в 45 градусов.

 

– Давление? Мистер Рокитанский, как поживаете?

Казалось, что когда Максин попыталась измерить давление на его почти вертикально торчащей руке, мистер Рокитанский чувствовал себя не очень. Но он все же изрек:

– КХРША.

Настоящий боец.

– Давление сто девяносто на сто, – доложила Максин.

– Это называется положение Тренделенбурга, – заявил Толстяк. – Так как большинство гомеров с трудом поддерживают давление, вам не часто придется менять это положение на противоположное.

Затем Толстяк показал нам, как поднять головной конец койки для пациентов с отеком легких и как поднимать ножной конец для предотвращения венозного застоя. Наконец, после того, как мы, казалось, сделали с койкой все возможное (кроме сворачивания в рулет с Рокитанским в качестве начинки), Толстяк радостно сказал:

– А самое важное я оставил напоследок. Вот эти кнопочки регулируют высоту. Вы готовы, мистер Рокитанский?

– КХРША.

– Отлично, потому что мы начинаем, – объявил Толстяк и нажал кнопку. Койка опустилась. Толстяк сообщил: – Эта кнопка позволяет двигать койку вверх, эта – вниз. Учитывая ЗАКОН НОМЕР ДВА, который гласит…

– ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ», – автоматически произнесли мы.

– …единственный способ сделать так, чтобы они себя не покалечили – положить матрасы на пол. Но медсестры против, потому что в таком случае им приходится ползать для того, чтобы подать или унести судно. Мы попробовали сделать так в прошлом году, но в итоге движение суден прекратилось, и отделение стало вонять как скотный двор в Топеке. Но неважно, сейчас мы двинемся вверх.

Толстяк крикнул «Поехали!», нажал кнопку, и Рокитанский начал плавно подниматься.

– Пылесосы, дамское белье, бытовые приборы, игрушки! – продекламировал Толстяк, когда Рокитанский был в полутора метрах над землей, поравнявшись со всеми нами. – Это – одна из самых важных позиций. Гомер, упавший с этой высоты, неминуемо получает межвертельный перелом бедра и автоматически СПИХИВАЕТСЯ ОРТОПЕДАМ. Эта высота, – резюмировал сияющий Толстяк, – называется «ортопедической». Но это полумера. А теперь – окончательное решение. – Толстяк вновь нажал на кнопку, и мистер Рокитанский вознесся над нашими головами. – Эта высота – «нейрохирургическая». Падение отсюда означает СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. А оттуда они почти не возвращаются. Спасибо, господа. Встретимся после обеда.

– Погоди! – остановил его Леви, студент ЛМИ. – Это же жестокое обращение с мистером Рокитанским!

– Что ты имеешь в виду? Мистер Рокитанский, как поживаете?

– КХРША.

– Но он всегда так отвечает!

– Уверен? Мистер Рокитанский! Эй, там, наверху! Хотите сказать нам что-нибудь еще?

Мы ждали, затаив дыхание. С нейрохирургической высоты до нас донеслось:

– ДА.

– Что?

– ДЕРЖИ ВНИЗУВНИЗУВНИ…

– Господа, спасибо еще раз. Вы скоро выясните, что, если нажать кнопку «вниз», мистер Рокитанский спустится вниз. Все, обед.

– Он же, конечно, не всерьез? – промямлил Потс. – Никто не может быть таким садистом. Это он просто так извращенно пытался меня подбодрить.

– Боюсь, что всерьез, – сказал я. – Мне он показался очень серьезным.

– Это ужас! – простонал Потс. – Ты правда думаешь, что он хочет использовать койку, чтобы старики ломали ноги? Это же бред!

– Чак, а ты как считаешь?

– Кто знает, старик, кто знает.

Мы с Потсом обедали, глядя, как Толстяк закидывает еду в рот. Чак сегодня дежурил – и его вызвали, чтобы принять первого нового пациента. Потс мог говорить только о том, что надо было вдарить по Желтому Человеку стероидами, и о том, как же он хочет к Отису, к своему псу. Я же теперь был не столько испуган, сколько растерян – и очень озадачен представлениями Толстяка о заботе и оказании медицинских услуг. К нам подсели еще трое тернов из северного крыла отделения № 6. Гипер-Хупер и Эдди Глотай Мою Пыль с двух сторон поддерживали Коротышку, который выглядел таким же измочаленным, как и Потс. Чак уже видел его ранним утром и рассказывал о том, что тот был страшно перепуган: «Старик, он бегал с большой огромной бутылкой валиума и каждые несколько минут глотал по таблетке». С Коротышкой, Гарольдом Рантским, мы дружили на протяжении всех четырех лет студенчества в ЛМИ. Коренастое творение двух успешных психоаналитиков, он казался пропсихоанализированным насквозь. И хотя он был не глупее остальных на курсе, всегда выглядел каким-то пристыженным, был тихим и застенчивым, слабым и робким. Он не умел шутить, но смеялся над чужими шутками. У Коротышки были серьезные проблемы с личной жизнью. В общаге он жил в одной комнате с главным сексуальным гигантом курса, который иногда разрешал Коротышке смотреть в замочную скважину на то, что он вытворял. В итоге сексуальная жизнь Коротышки свелась к общению с пикантными журналами и порнофильмами. Однако незадолго до начала интернатуры – после многочисленных проб и ошибок – у него все-таки завязались отношения с Джун, интеллектуалкой и поэтессой, писавшей асексуальные, бесчувственные и абсолютно безжизненные стихи.

Коротышка казался выжатым. Его усы обвисли. Он сел, достал пузырек, положил очередную таблетку на свой гамбургер и проглотил. Когда я спросил, что он выпил, он ответил:

– Валиум. Витамин V. Я в жизни так не боялся!

– Ты что, дежурил?

– Нет, дежурю сегодня. Вчера был Хупер.

Я спросил Хупера, как прошло дежурство. Его глаза заблестели так же, как во время рассказа Жемчужины о тайной аутопсии, он хихикнул и сказал:

– Супер, просто супер. Два трупа. Одна семья согласилась на аутопсию. Видел с утра своими глазами. Потрясающе!

– Тебе помогает валиум? – спросил Потс Коротышку.

– Я становлюсь несколько сонным, но зато непрошибаемым. Отличная вещь. Назначаю его всем пациентам.

– Что? – поразился я. – Ты всем даешь валиум?

– Почему бы и нет? Им же тоже страшно от мысли, что их док – я. Кстати, Потс, спасибо тебе за перевод Желтого Человека, – саркастически добавил Коротышка. – Превосходно!

– Прости, – пробормотал Потс. – Я должен был дать ему роидов. Судороги прекратились?

– Пока нет.

Мой пейджер запищал, призывая вернуться в отделение. Собираясь, я спросил Глотай Мою Пыль, как дела у него.

– Как дела? По сравнению с Калифорнией – полное говно.

Сестрички Рокитанского вызвали меня для отчета, я снова почувствовал себя молодцом. Их слуховые аппараты работали на полную мощность, они жаждали новых известий от «доктора их брата». Я ощущал себя хозяином положения и верил, что могу что-то сделать. Они ловили каждое мое слово. Когда мой пейджер снова запищал, они извинились, сказав, что понимают: у меня множество важных дел. Оставив их, я отправился на свой первый амбулаторный прием, чувствуя себя превосходно. Когда я вошел в лифт, люди смотрели на меня, пытались прочесть мое имя на бейдже, знали, что я – док. Я гордился своим стетоскопом, кровью на рукаве халата. «Толстяк просто перегорел», – думал я. Быть доком здорово. Ты можешь помочь людям. Они верят в тебя. Ты не можешь их подвести. Мистер Рокитанский поправится.

Самоуверенный, пребывающий в иллюзорном мире, где мозг мистера Рокитанского успешно восстанавливался, я явился в амбулаторию. Мы с Чаком вели прием в одни и те же дни и стояли рядом, пока нам объясняли, что нужно делать. По сути, мы будем работать как врачи общей практики, но пациентам не придется за это платить. За каждым из нас был закреплен кабинет, в котором надо будет раз в две недели вести прием. В конце инструктажа нам выдали по пачке визиток, и это стало отдельным поводом для гордости: «РОЙ Г. БАШ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ, АМБУЛАТОРИЯ БОЖЬЕГО ДОМА».

Светясь самодовольством и делая вид, что понимаю, что делаю, я начал прием. Амбулаторных пациентов, слишком бедных для того, чтобы позволить себе частника, можно было разделить на две категории: пятидесятилетние черные матери-одиночки с повышенным давлением и семидесятилетние еврейские СБОП с повышенным давлением. Мужчин практически не было, а вероятность увидеть кого-нибудь младше пятидесяти без венерических болезней или психических отклонений стремилась к нулю. Если бы такой пациент появился – о нем можно было бы писать статью в медицинский журнал. Первой моей пациенткой оказалась СБОП, которой нужен был общий осмотр, а также рецепт на новую искусственную грудь и лифчик с кармашками. Кто знал, как это выписать? Только не я. Она написала рецепт сама, я подписал, и она, благодарная, удалилась[23]. Следующей была португалка, которая хотела, чтобы я сделал что-нибудь с ее мозолями. Что я знал о мозолях? Я поразвлек себя мыслями о том, что можно было бы прописать ей искусственную ногу и супермягкие туфли с надувными стельками, но, вспомнив Толстяка, СПИХНУЛ ЕЕ ОРТОПЕДАМ. Следующей была СБОП семидесяти пяти лет с верхними веками, приклеенными ко лбу скотчем. Почитав ее историю болезни, я выяснил, что у нее было «опущение век по неизвестной причине», и предыдущий терн СПИХНУЛ ее офтальмологам, где резидент предложил на выбор скотч или операцию. Она выбрала скотч, после чего ее СПИХНУЛИ обратно в терапию.

– Я так люблю всех вас, молодых докторов! – заявила она.

– Как долго вы приклеиваете веки таким образом?

– Восемь лет. Как думаете, как долго еще мне придется это делать?

– А что происходит, когда вы снимаете скотч?

– Я не могу открыть глаза.

Я выписал ей рецепт на скотч. Она схватила меня за руку и защебетала о том, как же она счастлива, что я ее доктор. Мне было трудно сосредоточиться: из-за скотча ее глаза были страшно выпучены, и она походила на монстра из морских глубин. От потока ее откровений меня спасло появление медсестры со следующей пациенткой. Это была Мэй, мать-одиночка пятидесяти четырех лет с повышенным давлением. Ее единственной жалобой была боль в суставах во время игры с детьми в баскетбол, а единственной просьбой – вагинальный осмотр. Пока я проводил осмотр, она сидела в гинекологическом кресле и распевала псалмы Свидетелей Иеговы, а когда я закончил – оделась и, не переставая болтать о семье, религии и ее предыдущих тернах в Божьем доме, подбросила мне несколько религиозных брошюр. И ушла. Такие дамы обожали ходить по докторам. Я заглянул в кабинет к Чаку. У него на приеме тоже была СБОП, и Чак занимался какими-то странными манипуляциями с грудью пациентки и сантиметровой лентой.

– Понимаешь, старик, ей кажется, что ее грудь растет.

– Только одна?

– Правая. Ну вот я и решил измерить их и проверить, увеличится ли правая за две недели.

Вернувшись в отделение, я чувствовал себя великолепно. Я был воодушевлен, я был счастлив от того, что стал врачом. Я был лучшим во время учебы в ЛМИ, так что может мне помешать стать лучшим в Доме? Даже сам доктор Жемчужина уже успел поздравить меня с превосходной подготовкой его пациента к чистке кишечника. Чувствуя себя новым доктором Килдером[24], я устроился на солнышке у сестринского поста. В палате напротив я увидел Молли, красивую и веселую Молли, поправляющую простыни на койке. Она стояла, выпрямив ноги и нагнувшись – так, что ее мини-юбка почти не прикрывала бедра. Она потянулась к другому концу койки – и ее разноцветные трусики, прикрывающие складочку между крепких ягодиц и прячущееся за ними прекрасное естество, засияли радугой и рассыпались цветочками. Я почувствовал шевеление в брюках.

– Прямой наклон. – Это был Толстяк. Он уселся рядом и раскрыл свой журнал.

– Что?

– Маневр медсестер. Это когда они наклоняются, показывая попку. Называется «сестринский маневр прямого наклона туловища». Этому специально учат в школах медсестер. Кстати, каковы твои планы по СПИХИВАНИЮ Софи? Она тут хорошо устроилась и на этот раз будет опутцелена всерьез.

– Опутцелена?

– Ее частник – Боб Путцель, забыл? Он использует стандартную методику: госпитализируй СБОП, назначь тесты, проведи процедуру, которая приведет к осложнениям, сделай следующий тест для диагностики осложнений, получи следующее осложнение – и так до тех пор, пока она не гомеризуется и не станет НЕСПИХИВАЕМОЙ. Ты хочешь превратить эту милую СБОП в Ину Губер? Пресеки это в зародыше! Сделай что-нибудь прямо сейчас. Сделай так, чтобы она захотела выписаться!

 

– Но как?

– Назначь что-нибудь болезненное. Она этого не любит.

– Но я не могу ничего придумать.

– Ну… Например, у нее болит голова, а в середине дня температура тела слегка повышена. Не обращай внимания на то, что в отделении жара под 35 градусов, и температура повышена абсолютно у всех. Это неважно. Главное – ее история болезни уже ОТПОЛИРОВАНА, и повышение температуры на градус задокументировано. Да, а еще у нее еще напряжена шея. Итак, головная боль, напряженная шея и повышенная температура. Диагноз?

– Менингит.

– Процедура?

– Спинномозговая пункция. Но у нее же нет никакого менингита!

– А вдруг? Не сделаешь пункцию – можешь его пропустить, будет как у Потса с Желтым Человеком. И не бойся, что повредишь Софи. Она сильная, она выдержит. Возьми Молли в помощь.

Толстяк уставился в газету, а затем пробормотал:

– Промышленный индекс растет, детка. Отличное время для изобретения!

– Для чего?

– Для изобретения! Величайшего изобретения американской медицины!

Если при виде великолепной задницы с цветочками и радугой рос даже индекс промышленности, то как я мог не воодушевиться перспективой сделать пункцию? Молли никогда раньше не ассистировала при спинномозговой пункции, но была готова помочь. Вместе мы прошли в палату Софи. Леви, мой студент, сидел в палате, держал ее руку на манер Путцеля и пытался собрать анамнез. Он только начал:

– Что привело вас в больницу?

– Что привело? Доктор Путцель. В своем «континентале».

Я прервал Леви и проинструктировал Молли о том, в каком положении должна быть Софи: свернувшись в позу эмбриона, спиной ко мне. Когда она склонилась над Софи, обхватив ее колени и шею, руки Молли оказались раскинутыми, как у распятого Христа. Я заметил, что две верхних пуговички на ее гофрированной блузке расстегнуты, и мой взгляд оказался прикованным к ее великолепной груди, выпрыгивающей из тесного лифчика. Она заметила, куда я смотрю, и сказала, улыбаясь: «Начинай». Какой сумасшедший контраст между этими женщинами! Я боролся с желанием немедленно засунуть член прямо в эту соблазнительную ложбинку между грудями Молли. Тут в палату заглянул Потс и спросил, не знаем ли мы, где Библия.

– Библия? Для чего?

– Зарегистрировать смерть, – ответил Потс и исчез.

Я попытался вспомнить, как делать спинномозговую пункцию. В ЛМИ у меня это получалось особенно плохо, а у стариков дело еще и осложнялось тем, что межпозвоночные связки кальцифицировались и становились тверже окаменевшего мышиного дерьма. А тут был еще и жир. Жир – смерть для терна, он прячет все анатомические образования. Надев резиновые перчатки, я пытался нащупать у Софи межпозвоночное пространство, но сделать это было нереально. В какой-то момент мне показалось, что я его все-таки нашел, – и я ввел иглу. Софи вскрикнула и задергалась, я вел иглу глубже – и она завопила и забилась всем телом. Прическа Молли растрепалась, и каскад блестящих светлых волос рассыпался по старому и потному телу Софи. Я возбуждался каждый раз, когда видел ее вырез, и бесился, Леви что-то комментировал, а Софи кричала и билась от боли каждый раз, когда я пытался ввести иглу глубже. Я попытался найти на жирной спине Софи другую точку. Неудача. Еще раз. Ни хрена. Из-под иглы пошла кровь, а это означало, что я попал не туда. Куда же я попал? От пота мое лицо стало скользким, и очки упали на стерильное поле. В тот же момент Молли ослабила хватку, Софи развернулась стремительно, как пружина, и чуть было не УСТРЕМИЛАСЬ ВНИЗ с высоты чуть ниже ортопедической, но в последнюю секунду мы все-таки успели ее поймать. Я был покрыт потом, моя самоуверенность растворилась в нем без следа. Я велел Леви прекратить ухмыляться и позвать Толстяка. Тот вошел, моментально поставил Молли и Софи в нужную позицию и, напевая джингл из рекламы сосисок, одним отточенным движением прошел через все жировые слои и вошел в субдуральную полость. Я был потрясен его виртуозностью. Мы смотрели, как вытекает прозрачная спинномозговая жидкость. Толстяк отвел меня в сторону, на манер спортивного тренера приобнял за плечи и прошептал:

– Ты далеко ушел от позвоночника и попал либо в почку, либо в кишечник. Молись, чтобы это была почка. Если это кишечник, мы попадаем в Город инфекций, а Софи ждет финальный СПИХ в патологию.

– Патологию?

– Морг. Оттуда не возвращаются. Но, мне кажется, идея сработала. Послушай.

– Я ХОЧУ ДОМОЙ, ХОЧУ ДОМОЙ, ДОМОЙ…

Я был в ужасе при мысли о том, что спровоцировал инфекционный процесс, который окончательно уделает Софи. Недобрым знаком казалось и то, что в соседней палате Потс как раз разбирался со своим первым покойником. Его пациент, молодой отец, вчера игравший с сыном в бейсбол, умер. Потса позвали, чтобы официально зарегистрировать смерть. Мы заглянули в комнату. Потс стоял у койки, его студент держал Библию, на которую Потс возложил руку. Другая его рука была поднята и протянута в сторону тела; оно было белым, как собственно и положено телу покойника. Потс произнес:

– Властью, данной мне штатом и этой великой страной, объявляю тебя, Эллиот Реджинальд Нидлман, умершим.

Молли прижалась ко мне так, что я почувствовал ее грудь, и спросила: «Это что, обязательно?» Я сказал, что не знаю и уточнил у Толстяка. Он ответил: «Конечно нет. Единственное, что ты обязан сделать по закону государства и штата, – это положить две монетки из своего кошелька на глаза умершего».

Совершенно опустошенный, с красными от недосыпа глазами, Потс сидел с нами около поста медсестер. Еле ворочая языком, он пробормотал:

– Он мертв. Наверное, мне надо было отправить его на операцию раньше. Я обязан был что-то сделать! Но когда его привезли, я так умотался, что вообще не соображал!

– Ты сделал все что мог, – утешил его я. – У него лопнула аневризма, ничего бы его не спасло. Хирурги же отказались его брать.

– Да, они сказали, что уже слишком поздно. Но если бы я действовал быстрее…

– Хватит об этом, – прервал Толстяк. – Послушай меня, Потс. Есть закон, который ты должен выучить. ЗАКОН НОМЕР ЧЕТЫРЕ: ПАЦИЕНТ – ТОТ, У КОГО БОЛЕЗНЬ. Понятно?

Но прежде чем Потс успел что-либо понять, нас прервал шеф-резидент, Рыба. Лицо его было очень озабоченным. Как выяснилось, и Желтый Человек, и Нидлман были не пациентами частников, а пациентами Дома, и поэтому Рыба был за них в ответе.

– Болезни печени меня особенно интересуют, – заявил Рыба. – Я недавно имел возможность познакомиться с последними мировыми исследованиями, посвященными быстротекущему некротизирующему гепатиту. На самом деле, этот случай с Лазлоу может стать очень интересным исследовательским проектом. Возможно, кто-то из молодых сотрудников в определенный момент решит заняться этой работой?

Добровольцев не оказалось.

– В любом случае мы, и я, и Легго, считаем, что ты, Потс, слишком долго ждал с назначением стероидов. Ты меня понимаешь?

– Вы абсолютно правы, – потерянно согласился Потс. – Я понимаю.

– Я сейчас отправляюсь на импровизированный консилиум, посвященный случаю Лазлоу. Мы пригласили специалиста из Австралии, он мировая знаменитость и эксперт по этой болезни. Со стороны Дом в этой ситуации выглядит не очень-то хорошо. Вы ждали слишком долго. Да, и еще, – заявил Рыба, глядя на грязный халат и расстегнутую рубашку Чака, – вопрос внешнего вида, Чак. Это не слишком профессионально и неподобающе для Дома. Чистый халат и галстук завтра же. Ясно?

– Да, да, – сказал Чак.

– А ты, Рой, – сказал Рыба, кивая на только что зажженную мной сигарету, – наслаждайся, пока можешь, так как каждая сигарета отнимает три минуты твоей жизни.

Я едва сдерживал раздражение. Рыба свалил на свой консилиум. Болезненная тишина окутала нас. Толстяк нарушил ее, сплюнув:

– Урод! Теперь послушай меня, Потс, если ты хочешь стать таким же дерьмом, то верь ему. Если нет, то слушай меня: ПАЦИЕНТ – ТОТ, У КОГО БОЛЕЗНЬ.

– Ты серьезно собираешься одеться прилично? – спросил я Чака.

– Конечно, нет, старик, конечно, нет. В Мемфисе мы не надеваем галстуков даже на похоронах. Старик, эти гомеры – что-то. Ни один из четырех поступивших пациентов не поверил, что я их доктор. Они думают, что я сутенер.

– Сутенер?

– Сутенер, сутенер. Цветной сутенер.

Уставившись в окно, Потс бормотал что-то о том, что должен был дать Желтому Человеку роиды, но Толстяк прервал его, приказав:

– Потс, отправляйся домой.

– Домой? В Чарльстон? Знаешь, мой брат занимается строительством и сейчас, наверное, лежит в гамаке на пляже, потягивая коктейль. Или сидит на плантации, среди цветов и прохлады. Я не должен был уезжать. Рыба говорит правильные вещи, но если бы мы были на юге, он бы не говорил так. Не таким тоном. Моя мама называет таких «мужланами». Но я же все-таки я сделал выбор? Что ж, я пойду домой. Слава богу, там Отис.

– А где жена?

– На дежурстве в ЛБЧ. Со мной будет только Отис. Это хорошо, он меня любит. Он будет лежать лапами вверх и храпеть. Как хорошо пойти наконец-то к нему, домой. До завтра.

Мы смотрели, как он, спотыкаясь, шел по коридору. Он прошел мимо палаты Желтого Человека, где шел консилиум, и постарался проскользнуть к выходу незамеченным.

– Это безумие! – сказал я Толстяку. – Я ждал от интернатуры совсем другого. Что мы в конце концов делаем для этих людей? Либо они умирают, либо мы их ПОЛИРУЕМ и СПИХИВАЕМ другим резидентам.

– Не безумие, а современная медицина.

– Я не могу в это поверить!

– Конечно, не можешь. Ты был бы ненормальным, если бы сразу поверил. Но это всего лишь второй твой день. Подожди до завтра, мы будем дежурить вместе. А пока молись, чтобы промышленный индекс не падал, Баш, молись, чтобы этот ублюдок остался на высоте.

22Диалог, обусловленный системой подсчета новых поступлений и переводов. Перевод оценивается как поступление «попроще», так как переводящая команда пишет выписку и назначения. Но на самом деле назначения в 90 % случаев приходится переписывать, а выписка обычно звучит примерно так: «Пациент с такой-то проблемой поступил, состояние улучшилось, а дальше – разбирайтесь как знаете».
23Если и преувеличение, то небольшое. Люди часто просят прописать им странные вещи в надежде, что страховая компания это оплатит. Что удивительно, иногда оплачивает.
24Доктор Килдер – герой популярного сериала, идеальный интерн с голливудской улыбкой, успешно постигающий тонкости профессии и завоевывающий всеобщее уважение.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru