Тамара Эйдельман
Дороги Средневековья. Рыцари, разбойники, кочевники, святые
Умели такие люди и принимать роды. Повитуху (повивальную бабку) тоже во все времена считали человеком особым: она не просто оказывала медицинскую помощь, а присутствовала при важнейшем моменте – при входе человека в мир живых, пересечении им главной границы, когда он особенно уязвим. Поэтому она еще и омывала ребенка после рождения, совершая магическое действие – смывая с него следы того, неживого мира, из которого он пришел. В воду при этом клали, например, серебряную монету или яйцо – очевидно, как символ жизни. Затем она проводила различные обряды с последом и с той самой «сорочкой», в которой иногда появляются на свет малыши. На Руси, как и везде, всем этим элементам, сопутствующим рождению, приписывали волшебные свойства. Пуповину, которую повитуха перевязывала волосами роженицы, потом хранили отдельно – считалось, что она обеспечит ребенка здоровьем.
Понятно, что речь идет об очень древней магии, дошедшей до нас с каких-то совершенно незапамятных времен. Постепенно языческие верования перемешивались с христианством, и это, в общем, никого не удивляло. Те же самые бенанданти неспроста никак не могли понять, чего от них хотели инквизиторы: они же сражались за Христа и Деву Марию.
Выдающийся специалист по Средним векам Арон Яковлевич Гуревич в своей знаменитой книге «Категории средневековой культуры» приводит удивительные примеры того, как магия пронизывала жизнь средневекового человека и, в частности, как она защищала его. В то время человек постоянно находился в опасности: ему угрожали болезни, враги, непогода, голод, стихийные бедствия. Он чувствовал себя незащищенным и потому апеллировал к волшебным силам, моля их о защите. Обращаться к ним было надежнее через посредника. И, как отмечает Гуревич, эти функции возлагались не только на шаманов, знахарей и колдунов, но и на священников, которым, казалось бы, следовало заниматься прямо противоположным и бороться со всеми этими силами. Ученый хорошо показывает нам, как разделены были в Средние века (да и не только тогда) таинства, совершаемые в церкви, – причастие, исповедь и так далее, – и то, что называется сакраменталиями, – католические священнодейственные обряды или предметы, в этих обрядах освященные и обладающие силой: святая вода, или соль, получившая благословение священника, или свечи, которые вне церкви обретали языческое значение.
В книге «Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства» Гуревич приводит документ XV века о формуле благословения золота и благовоний, совершавшегося на Крещение: «Священник производит очищение “святыми и невыразимыми именами Бога” и при этом дает необычайно развернутый перечень их, всего более восьмидесяти имен, как бы страшась пропустить хотя бы одно и впадая в повторения. Но этого каталога имен недостаточно, и к ним присоединяется заклятие “Небесами и землею и всем, что на них находится”; далее следуют все ранги небесной иерархии, апостолы, евангелисты, мученики, исповедники, вдовы и девственницы. Наконец, в заклинание включены “ноги и руки, тело и все наружные и внутренние органы и кровь нашего Господа Иисуса Христа”, его деяния, речения и крестная мука. Затем священник возглашает: “Да защитят благовония и золото от невзгод и болезней” – и тотчас начинается обширный перечень этих болезней, от проказы, эпидемии, паралича до зубной боли и глазных заболеваний; да не погибнут люди, на коих распространяется благословение, ни идучи по земле, ни сидя, ни стоя, ни при падении, бодрствуя или во сне, ни на воле или в море, и да не пострадают телом или имуществом от воров, грабителей, врагов…» и т. д. – длинное-длинное благословение. Ученый резонно замечает, что «фимиамы и благовония, утрачивая свой символический смысл, явственно перерастают в магические талисманы, охраняющие человека всесторонне, во всех ситуациях». Даже сама эта формула звучала как магическое заклинание. И, что удивительно, современные русские знатки, живущие на севере России, тоже используют соль, свечи, святую воду и другие предметы, которые в Средние века назвали бы сакраменталиями.
Дальше Гуревич приводит другой пример: «Для исцеления больных животных разрезали хлеб крестообразно на четыре части, произнося при этом церковную формулу, благословляющую соль и воду, и одну из четвертушек смешивали с другим хлебом, который подавали нищим в честь двенадцати апостолов, а оставшиеся три четвертушки скармливали скоту… Вновь существенно подчеркнуть, что этими обрядами, по сути своей профанировавшими христианскую религию, руководили священники». Здесь уместно вспомнить об уже упомянутой пастушьей магии, когда пастух тоже скармливал скоту хлеб, приготовленный определенным способом, с соблюдением явно языческих ритуалов, и при этом считал себя добрым христианином.
Еще пример из Средних веков: «Роженице можно помочь, если ей подает воду для питья преступник или если она посидела на его одежде. Целебные свойства приписывались вещам, которые принадлежали преступникам. Веревка повешенного была талисманом, а части одежды казненного должны были приносить удачу. Благотворным для роженицы было посидеть на погребальных носилках. Эти обряды церковь осуждала, но, как мы могли в очередной раз убедиться, грань между дозволенными ритуалами, в которых принимал активное участие и сам священник, и ритуалами предосудительными с точки зрения духовенства, – эта грань была зыбкой, отчасти размытой, нечеткой».
Обряд, при котором священник обходил поле, благословляя его и будущий урожай, тоже отражал древние языческие верования и проводился практически повсеместно. На Руси еще в XIX веке, к неудовольствию церкви, существовал обычай «валять попа». Крестьяне валили священнослужителя на землю (либо после жатвы – чтобы вернуть полю его силу, либо весной – для богатого урожая) и катали его по земле. Священники почему-то не особенно этому радовались, но и не сильно возражали.
Понятно, что люди, тесно связанные с магической сферой природы, умели использовать ее как во благо, так и во вред. При этом они оперировали различными инструментами: словами, которые требовалось пошептать, колдовскими заговорами, силами, таящимися в самой природе – прежде всего в травах, цветах, деревьях, воде, даже в животных. Неслучайно любой знахарь (как в древности, так и сегодня) умеет собирать и заготавливать растения, знает, как и когда это нужно делать и что при этом говорить. Любому современному цветоводу известно, что с цветами для их лучшего развития надо разговаривать. А ведь это тоже отголоски древней магии. Знахарь же всегда знал: чтобы получить лекарство, растения при сборе необходимо хвалить – и тогда в них сконцентрируются хорошие силы, а чтобы получить яд, растения надо ругать – и тогда в них соберется весь негатив. Причем таких верований придерживались и русские крестьяне в XIX веке, и ацтеки в Центральной Америке. Удивительно, как совершенно разные культуры сумели выработать схожие подходы.
Сбором трав лучше заниматься в определенные дни, когда их магическая сущность наиболее выражена. Таковой, например, является ночь накануне праздника Ивана Купалы, когда якобы зацветает папоротник (который на самом деле никогда не цветет). По преданию, папоротник откроет все клады, находящиеся под землей, тому, кто найдет цветок, – и человек обретет власть над миром. Праздник Купалы связан с летним солнцестоянием и наивысшим расцветом природы, это момент пика солнечной энергии и, соответственно, магии, а потому именно в эти дни необходимо собирать травы – ведь в них максимально сконцентрированы целительные свойства и волшебные силы.
Истории о папоротнике и дне Ивана Купалы переплетены с верованиями славянских народов Восточной Европы. Однако они удивительным образом пересекаются с похожими легендами, живущими на другом конце Евразии, в Китае, только там речь идет о женьшене. Женьшень, известный в восточной медицине более четырех тысяч лет, окружен огромным количеством мифов. Называемый «корнем жизни», он способен исцелять любые болезни и даже даровать бессмертие. Чтобы корень женьшеня в полной мере проявил свои магические свойства, его надо найти в тот момент, когда он светится (излучает магию), – тогда он сможет воскрешать из мертвых. Однако именно в этот момент его охраняют дракон и тигр, и найти его (как и цветок папоротника) непросто. Женьшень действительно обладает лекарственными свойствами, и из него изготавливают огромное количество разных лекарств, витаминов, добавок.
Третья точка на этой фантастической карте мира – французский город Грасс, столица парфюмерии, где из растений производят поразительные духи. Все, кто связан там с растениями – будь то парфюмеры или виноделы, – живут в облаке разных суеверий и магических представлений. В Грассе, с его современной парфюмерной индустрией, лепестки жасмина, например, собирают рано утром, потому что в это время концентрация эфирных масел в соцветиях достигает пика, а после сбора их сразу же подвергают обработке.
У знаменитого нью-йоркского музея «Метрополитен» есть филиал, в котором воспроизведен средневековый сад. Высаженные там травы и цветы распределены по способам применения в Средние века: для приготовления пищи, для окрашивания тканей и т. п. При этом отдельно оговаривается, что практически все растения – а средневековая западная культура знала их несколько сотен – использовались в медицинских и чародейских целях.
Растения в любые времена являлись неотъемлемой частью магического мира. Существует множество легенд о лесных созданиях: о дриадах, живущих в деревьях, о нимфе Дафне, превратившейся в лавровое дерево, о прекрасном юноше, ставшем цветком, о волшебных свойствах цветов в целом, и так далее.
Древние греки считали великим знатоком трав и целителем кентавра Хирона – учителя Ахиллеса, друга Геракла, прекрасного доброго волшебника. Кентавр – наполовину человек, наполовину конь – существо волшебное, соединяющее в себе человеческое и животное начала. Мать Хирона звали Филирой, то есть липой, и таким образом он еще и сын дерева. По совету Хирона Ахиллес использовал тысячелистник, чтобы вылечить рану одного из своих друзей. Такую же рекомендацию – приложить к ране тысячелистник – я помню из своего детства, и это совершенно удивительно: уроки кентавра Хирона прошли через тысячелетия и актуальны в наши дни.
Конечно, перечислить все магические травы, известные мировой культуре, невозможно. Современные знахари – или специалисты по народной медицине – используют их целебные свойства, следуя самым разным традициям: полинезийской, новозеландской, индейской и т. п. В каких-то ситуациях они явно выходят за границы этических норм – утверждая, например, что способны исцелять онкологических больных и залечивать страшные раны.
Наверное, самое знаменитое из древних магических растений – волшебная сома (или хаома). Ученые прикладывают невероятные усилия для того, чтобы разобраться, о каком именно представителе растительного царства всё же идет речь. Известно лишь, что это некая целебная трава, которая постоянно упоминается в священных индийских книгах (в частности, в «Ригведе»). Ее используют в сложнейших религиозных ритуалах, в длительных жертвоприношениях (какие-то из них длятся день, а какие-то – много дней и даже год).
Вспомним и обо всем известном боярышнике. В Древней Греции боярышник посвящали Гименею, богу счастливой семьи и брака, им украшали помещение, где праздновали свадьбу. В средневековой Англии, наоборот, считали, что боярышник в помещении – предвестник смерти. В средневековой Германии его ветки бросали в погребальные костры, чтобы облегчить переход души в царство мертвых. Казалось бы, совершенно противоречивые приметы, однако свадьба, за которой, очевидно, последует рождение детей, и смерть – это ведь две стороны одной медали.
Другое легендарное растение – бузина. Согласно многочисленным преданиям, она родилась на месте, где пролилась кровь какого-то святого или Иисуса, либо она растет только там, где была пролита кровь (действительно, красные ягодки бузины вызывают ассоциацию с каплями крови). Греки же говорили, что Прометей, похитив огонь, принес его людям в полом стебле бузины. Германские легенды утверждают, что ведьмы в Вальпургиеву ночь украшали одежду веточкой бузины, и до сих пор это средство используется как оберег против злых сил. В Германии и Скандинавии люди верили, что призрак леса Хильда Моер (бузина-мать) обитает в бузине и ревностно оберегает свое дерево, а потому его редко поражает молния, – по этой причине бузину высаживали в садах рядом с домом. Историю о бузинной матушке, которая способна излечивать болезни, зафиксировал для нас Ханс Христиан Андерсен. Настойкой бузины с медом лечили и продолжают лечить простуду. Есть представление о том, что бузина плохо пахнет, потому что на ней повесился Иуда (на Руси, правда, считают, что он повесился на осине). Латинское название бузины – Sambucus, и из нее, в частности, изготавливают известный ликер – самбуку.
Древние римляне широко применяли в лечебных целях фиалку, они добавляли ее в вино и пили этот «весенний напиток» для укрепления здоровья. А на Руси фиалки считались цветами для умерших. Кстати, в новелле Андре Моруа «Фиалки по средам» героиня каждую среду кладет фиалки на могилу своего несчастного возлюбленного. При этом в разных странах люди верили, что фиалковая вода – это приворотное средство. Если подобраться к спящему человеку, любовь которого нужно завоевать, и брызнуть на его глаза фиалковой водой, а потом быстро его разбудить, то он навсегда влюбится в того, кого первым увидит.
Представления о волшебных свойствах тимьяна (чабреца), связанные, вероятно, с его сильным запахом, существовали и у шумеров Двуречья, и у египтян, и у жителей античных Греции и Рима. Греки верили, будто эта травка возникла из слез Елены Прекрасной, а в разных европейских странах говорили, что Дева Мария родила Христа на подстилке из тимьяна. Его использовали как благовоние, воскуряя фимиам перед статуями богов. Древние греки считали, что тело после омовения следовало умастить мазью из тимьяна, римляне же добавляли его в ванны (и в этом качестве тимьян применяется до сих пор). По убеждениям шотландцев, чай из тимьяна придает храбрости, а запах измельченного тимьяна выводит из обморочного состояния. Количество болезней, которые, по мнению древних врачей, способна излечить эта замечательная трава, совершенно невероятно. Например, знаменитый Диоскорид рекомендовал принимать настой чабреца с медом от астмы, от глистов, как отхаркивающее средство и при родах. Плиний Старший оставил нам 28 рецептов с чабрецом. Авиценна (Ибн Сина) советовал отварить его в уксусе, приложить с розовым маслом к голове, и это поможет от потери памяти, от умопомешательства, от летаргии, от менингита, опять же от глистов и еще выведет камни из почек. Поразительно широкий спектр действия!
Можно бесконечно говорить о разных цветах и растениях, но закончить этот рассказ я хочу розмарином, который упоминается во множестве легенд, сказаний и, например, в песне Офелии (включившей его в свой букет). Розмарин считался средством очищающим и омолаживающим, помогающим от подагры. Из него делали различные настойки, масла, дистилляты. Знаменитая в Средние века вода венгерской королевы (до сих пор непонятно, о какой именно венгерской королеве идет речь) – это изготовленная алхимиком настойка из розмарина и тимьяна на бренди; позже ее усовершенствовали – стали делать на вине с добавлением множества других трав – и применяли как средство для красоты и здоровья кожи, а также употребляли внутрь для наполнения энергией и снятия усталости. Запах розмарина и тимьяна был одним из самых распространенных парфюмерных ароматов до XVII–XVIII веков, пока его не потеснил одеколон.
Так люди в течение многих столетий вступали в контакт с природой и использовали ее силу. Что-то из древних представлений кажется нам смешным и наивным, но что-то в наших аптечках есть и сегодня.
Аттила – бич божий или великий вождь?
Аттила Бич Божий, как его называли в Римской империи, – наверное, один из самых известных завоевателей. Жил он в V веке нашей эры – в нелегкое для римлян время: тогда волны варварских завоеваний одна за другой бились о Римскую империю, и к концу пятого столетия ее западная часть все-таки рухнула. Однако были в тот период воины, которые произвели куда большее впечатление, учинили куда больше разрушений, вызывали куда больший ужас, чем Аттила. Например, в 410 году вестготы под командованием Алариха захватили Рим и грабили его в течение трех дней. Это потрясло всю империю – ведь Вечный город, хотя и переживший к этому моменту множество неприятных событий, еще никогда не оказывался в руках врагов. Лишь единожды, до нашей эры, это почти удалось галлам: они завладели практически всем городом, но уцелевшие римляне смогли укрыться в крепости на Капитолийском холме и отбили нападение благодаря священным гусям из храма богини Юноны, которые ночью разбудили осажденных своими криками. То есть до тех пор Рим еще никто не покорял, даже Ганнибал.
Характерно, что после этого грабительского налета варваров широко распространилось представление о приближающемся конце света: люди куда активнее стали читать и переписывать Апокалипсис – ведь падение Рима казалось падением мира. Знаменитый церковный деятель того времени святой Иероним, узнав о произошедшем, писал: «Я потерял рассудок и способность говорить; днем и ночью меня преследовала одна мысль, как помочь всему этому, и я думал, что я также в плену вместе с святыми. Яркий светоч земного круга погас; голова римского государства отделена от его тела, а вернее сказать – с этим городом погиб и весь мир, и я онемел и впал в отчаяние; у меня не стало слов для доброго; моя печаль вернулась ко мне; мое сердце горело во мне, и мою мысль жег огонь… Кто мог бы поверить тому, что Рим, созданный из добычи со всей земли, должен пасть, что город этот должен быть и колыбелью, и могилой для своего народа… Голос мой прерывается, и рыдания не дают мне написать: покорен тот город, который покорил всю землю!» Такова реакция на захват Рима Аларихом.
Через 45 лет, в 455 году, другой варварский вождь, Гейзерих (король, создатель государства вандалов и аланов), тоже захватил Рим, и это было еще страшнее. У Алариха, очевидно, имелась договоренность с церковными властями, чтобы налетчики не трогали церкви. Вандалы же Гейзериха грабили Рим в течение двух недель, разнесли его буквально в клочья, а императрицу с ее дочерьми увезли в плен (после чего и возник нарицательный смысл слова «вандалы»).
И тем не менее ни Аларих, ни Гейзерих не знамениты так, как правитель гуннов Аттила, о них не сложено столько легенд, они не стали героями такого количества книг, преданий, картин, фильмов. Что же такое сделал Аттила?
Для начала надо разобраться, кто такие гунны. Возможно, то жуткое впечатление, которое производили Аттила и его воины, было связано с тем, что гунны оказались для римлян новыми завоевателями. С германскими племенами, нападавшими в V веке на Римскую империю, римляне давно познакомились и смирились. Несколько столетий они воевали, торговали, германцы служили у них, тот же Аларих прежде был федератом, союзником римлян, но потом изменил свое отношение. Множество германских варваров осели в Риме, обзавелись семьями (скажем, великий полководец Телехон – наполовину римлянин, наполовину вандал). Гунны же появились неизвестно откуда, их никто не знал. Вдруг в конце IV века возникла эта новая политическая сила. И заметили их, когда они напали на соседей Римской империи – на готов.
В 370-е годы готы начали продвигаться к границам Восточной Римской империи, через Балканы, и просить, чтобы их пустили на территорию Рима. Оказалось, что их стал притеснять какой-то непонятный народ – гунны. И это перемещение готов в империю поначалу пугало даже сильнее, чем появление гуннов. Император Восточной Римской империи Валент разрешил готам переселиться на его земли, но римские чиновники принялись сильно угнетать их. Положение готов стало бедственным, и в конце концов они восстали. Началась война, и в 378 году, в битве при Адрианополе, император Валент погиб. Это произвело страшное впечатление – император пал от рук варваров. Готы сдвинулись в Причерноморье, на Балканы (территории будущей Венгрии) – туда, где много места для кочевников, где легко пасти стада, лошадей. Однако там их встретили гунны.
Упоминания о гуннах мы видим у римских историков IV – начала V века, и везде они подаются как какое-то порождение тьмы, как нечто дьявольское. Один очевидец назвал их чудищами, родившимися в азиатских степях от совокупления злых духов с колдуньями. Знаменитый историк Аммиан Марцеллин описал гуннов как демонов тьмы, и с тех пор его постоянно цитируют: «Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы с кибитками, в которых проводят жизнь… Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден – вдали оттуда, вырос – еще дальше. <…> Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей». Сегодня мы понимаем, что кочевник так и выглядит – с кибиткой, одетый в шкуры, рожденный в одном месте и живущий в другом. Но для Марцеллина – представителя народа, облаченного в тоги, – это ужас. «Они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид…» Даже кони у них безобразные. Историки об этом, кстати, рассуждали: очевидно, гунны разводили лошадей совершенно другой породы, они отличались от римских – более тонких и изящных. «…И часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. <…> Они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть». Понятно, что римлянину, привыкшему к изысканной разнообразной еде, пища кочевников кажется дикой. Могу предположить, что рассказы о полусыром мясе – преобразованное представление о вяленом мясе, которое едят кочевники. Да и историки многое опровергли из свидетельств Аммиана Марцеллина – в частности, найдены котлы, которыми пользовались гунны, а значит, они точно готовили еду. Марцеллин пишет, что гунны безбородые, потому что мальчикам с детства наносили порезы на щеки, чтобы у них не росла борода, – и от этого они, естественно, выглядели еще более жутко. Это тоже неоднократно обсуждалось исследователями. Не исключено, что гунны, как и многие другие восточные народы, в знак траура по погибшим родственникам или вождям резали себе лицо. Возможно, Марцеллин таким образом перетолковал этот обычай, а возможно, у гуннов и вовсе не было обильной растительности на лице. И здесь мы сталкиваемся с еще одним интересным вопросом, который вызывает жаркие споры: откуда вообще взялись гунны?
Распространено мнение, что гунны, напавшие в конце IV века на Римскую империю, – это тот самый народ хунну, который фигурировал в китайских летописях на протяжении предыдущих столетий. Китайская империя дала сильный отпор хунну, и существует предположение, что часть этого народа, кочевавшего в степях Монголии, неподалеку от Китая, развернулась, совершила невероятный переход практически через всю Евразию и примерно спустя век оказалась неподалеку от Римской империи. Эту любопытную теорию впервые высказал французский китаист Жозеф Дегинь еще в XVIII веке. Правда, он считал, например, что китайская цивилизация произошла от египтян. Некоторые историки с этой идеей согласны и постоянно к ней возвращаются, хотя есть и существенные возражения против нее.
Этническая принадлежность гуннов не совсем понятна. К сожалению, их язык до нас не дошел. Имена гуннов, которые мы видим у римских историков, очень разные: среди них встречаются тюркские, германские и непонятного происхождения, однако мы всё равно не знаем, насколько правильно римляне записывали эти имена. В захоронениях гуннов тоже обнаруживаются представители разнообразных этносов. Поэтому существует предположение, что гунны – это смесь народов, образовавшаяся где-то в азиатских степях. Очевидно одно: внешне они отличались и от римлян, и от германцев. Появились они неожиданно, не походили на других и уже этим вселяли ужас.
Считалось, что гунны разгромили великого царя готов Германариха (или Эрманариха). Германарих правил много лет, он был уже старым человеком, и с ним произошла странная история. Одну женщину из племени рассамунов, которое подчинялось готам, – звали ее Сунильда, – царь приказал казнить за измену мужу. Движимый гневом, он велел привязать ее к коням и, пустив их вскачь, разорвать ее на части. Братья Сунильды, Сар и Аммий, в отместку за смерть сестры поразили царя в бок мечом. Престарелый Германарих, мучимый этой раной, влачил жизнь больного. Узнав о его недуге, король гуннов Баламбер двинулся войной на ту часть готов, которую составляли остготы. Совершенно одряхлевший и измученный Германарих не перенес гуннских набегов и скончался на 110-м году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить остготов, после чего они обратили внимание на Римскую империю. Да и как было не обратить на нее внимание, не грезить ее богатствами? Конечно, варварские соседи Рима гунны давно мечтали прикоснуться к римским изыскам.
У Рима сложились противоречивые отношения со всеми соседями. Римлянам уже совершенно не хотелось воевать, и это один из факторов, ослабивших Римскую империю. Они придумали отличный ход: стали селить на границах империи племена, с которыми заключили союз, – в расчете на то, что эти племена будут защищать их от нападок других, пока они продолжат читать утонченные книги, наслаждаться жизнью и размышлять о вечном. Но что делать, если войной пойдет такой вождь, как Аларих? Как от него защищаться? Рим быстро попал в зависимость от своих варварских соседей, которых так презирал. Мы знаем, например, что в 380 году часть Римской империи, Галлию, захватил узурпатор Максим, объявивший себя там императором. Тогда полководец Западной Римской империи Бавтон пошел воевать против Максима (император был еще совсем маленьким, и всё решал полководец). Войско у него было небольшое, и он, судя по всему, попросил помощи у гуннов. Те согласились и двинулись на Максима. Однако когда Бавтон одержал победу и одолел узурпатора, гунны не захотели останавливаться: они стремились идти дальше и грабить богатые галльские города. Пришлось откупиться от них крупной суммой – якобы за услуги, хотя понятно, что в действительности им выплатили дань. Гунны ушли – куда-то в центральную Европу, на равнины, где легко пасти коней. И дальше, судя по источникам, они стали появляться в разных местах, неся с собой беды. Сначала они ворвались в Галлию, то есть на запад, потом волна разрушений прокатилась по востоку (они вторглись в Персию, на Кавказ, разграбили часть Армении). Римляне, жившие в восточной части империи, всё время испытывали ужас: что, если гунны объединятся с персами и пойдут на них?
В 408 году гуннский царь Улдин (об их первых царях мы знаем очень мало, практически только имена, однако об Улдине известно чуть больше) снова двинулся на запад: рассказы о Риме и его богатствах притягивали всех как магнит. Улдин сперва был союзником Рима, помогал воевать против других народов – его, похоже, пригласил римский военачальник Стилихон. А потом, как пишут римские историки, воинам гуннов так понравился римский образ жизни, так понравились нравы, мягкость и благородство римлян, что они стали перебегать на их сторону. В итоге к римлянам перебежало довольно большое количество гуннов. Улдин разгневался, решив, что у него переманивают людей. Он пошел войной на империю и, когда к нему прислали послов с богатыми дарами и предложением мира, якобы показал на солнце и сказал: «Видите солнце? Я могу завоевать все земли, над которыми оно светит». В конце концов его всё же остановили, потом от него откупились, и он отошел. А вместо него через два года явился Аларих.
И в дальнейшем гунны то появлялись, то исчезали, то заключали союз с римлянами, то нападали, получали дань и снова отходили. Это длилось несколько десятилетий. Но в 434 году гуннов возглавили два царя, два брата – Аттила и Бледа. В течение 11 лет они вроде бы правили вдвоем, а что произошло дальше – непонятно: то ли Бледа просто умер, то ли, как рассказывали римляне, Аттила на охоте подстерег брата и убил его. Мы не знаем подробностей – возможно, это всё приписали жуткому Аттиле, а возможно, так оно и было. За время своего совместного правления братья много воевали – в основном, с Восточной Римской империей. Тогда на востоке, в Константинополе, правил один император, а на западе, в Риме (вернее, в Равенне), – другой. Сначала Аттила и Бледа ходили на восток, к Константинополю, и даже почти взяли его (византийские историки писали, что бог спас город – в гуннском войске разразилась чума, и они отошли). Жителям Константинополя невероятно повезло, потому что вскоре после ухода гуннов случилось страшное землетрясение и рухнули укрепления, защищавшие столицу. Император Феодосий II не стал ждать возвращения захватчиков и, быстро приступив к строительству, воздвиг те мощные стены, остатки которых до сих пор можно увидеть в Стамбуле.
Как уже говорилось, мы не знаем точно, что произошло с Бледой, но с 445 года Аттила правил один. От того времени сохранилось бесценное свидетельство, которое противоречит тому, что примерно за полвека до этого писал Аммиан Марцеллин. У Марцеллина гунны – порождения тьмы, жуткие, страшные дикари, которые едят сырое мясо, не пашут, не строят домов. А между тем в 448 году император Феодосий вынужден был вступить с Аттилой в переговоры. Аттила требовал, в частности, чтобы ему выдали многочисленных перебежчиков, которые регулярно убегали от него, в том числе в Константинополь. Кроме того, прежде между гуннами и Константинополем были заключены некоторые соглашения, и Аттила утверждал, что эти соглашения постоянно нарушались: его людям не разрешали торговать в оговоренных местах, епископ одного города их ограбил и выгнал, и т. п. В итоге к Аттиле, куда-то на Дунай, отправилось посольство. Один из его участников, некий Приск Панийский, подробно описал всё, что там происходило, и из этого описания мы узнаём множество удивительных вещей:
