Татьяна Корсакова
Алое на черном (сборник)
Дэн
До затона добрались без происшествий. Заминка вышла только на развилке: Гальяно непременно хотелось посмотреть на Чудову гарь, а Туча зеленел и покрывался холодным потом от одного лишь упоминания гари. Дэну и самому было любопытно, что там за гарь такая, но, во-первых, время шло, а, во-вторых, Туче сегодня и без того хватило впечатлений.
– Давайте в другой раз, – предложил рассудительный Матвей. – Гарь от нас никуда не убежит, а вот вечернее построение, – он посмотрел на часы, – через два с половиной часа.
Туча облегченно закивал, и даже Гальяно, похоже, смирился.
К вечеру зной наконец спал, и от реки веяло приятной прохладой. Подстегиваемые близостью воды, они раздевались на ходу: торопливо стягивали футболки, сбрасывали шорты и шлепанцы. Первым в реку бултыхнулся Гальяно, следом – Матвей и Дэн. Туча возился дольше всех, аккуратно складывал одежду, зачем-то придавил шорты подобранным тут же, на берегу, камнем. Зачем при полном безветрии нужны такие манипуляции, Дэн не понимал, но решил не задавать вопросов. Аккуратность – это еще не самая большая странность.
Туча заходил в реку осторожно, мелкими шажками, вздрагивая от холода и оглядываясь по сторонам.
– Да скорее ты! – Гальяно хлопнул ладонями по воде. Веер брызг окатил Тучу с головой, и он с грозным ревом, уже не обращая внимания на холод, тараном вошел в реку.
Гальяно усмехнулся, нырнул, секунд через тридцать вынырнул позади кружащего на одном месте Тучи, с воинственным кличем навалился сзади. Через мгновение к этой куча-мала присоединились Матвей с Дэном. В воде Туча оказался куда проворнее, чем на суше, и силой своей распорядился неожиданно умело: одной рукой он поймал Гальяно, второй – Матвея, встряхнул, как котят. Была бы у Тучи третья рука, досталось бы и Дэну, а так, считай, повезло.
Время на реке шло быстро, не шло даже, а летело. Вода смывала дневные хлопоты, растворяла страхи. Они уже посинели от холода, но и не думали выходить на берег. И не вышли бы, наверное, в ближайшие полчаса, если бы Гальяно вдруг не заорал дурным голосом:
– Эй! Эй, ты что там делаешь?!
Девчонка сидела на корточках перед одеждой Тучи, и было очевидно, что всего за мгновение до этого она шарила по его карманам. Услышав окрик, девочка вскочила на ноги, бросилась бежать.
– Держи ворюгу! – Гальяно выскочил на берег первым, метнулся в кусты вслед за девчонкой. Вскоре из кустов послышался его возмущенный рев и ругань.
Дэн выбрался из воды вторым, краем глаза успел заметить, как Туча бежит к своим вещам, торопливо осматривает карманы штанов. На его лице читался страх пополам с отчаянием. Матвей, едва не налетев на Тучу, ломанулся в кусты то ли помогать Гальяно, то ли спасать от его гнева девчонку. Возня в кустах продолжалась несколько минут, а потом на берег кубарем выкатился злой и растерянный Матвей. На его левом плече алели глубокие царапины.
– Чокнутая! – сообщил он Дэну, прижимая руку к плечу. – Дерется, как кошка. Наверное…
Договорить он не успел, кусты затрещали, а ругань усилилась. Гальяно выбирался из кустов спиной, спина его, кстати, тоже была расцарапана то ли ветками, то ли девчонкиными ногтями. Саму девчонку он тащил за собой на буксире, едва успевая уворачиваться от пинков и затрещин.
– Дура ненормальная! – орал он во все горло.
В отличие от Гальяно, девчонка сражалась молча, но с неожиданной для ее тщедушного тела силой и отчаянием. Она брыкалась, царапалась и кусалась, но не проронила при этом ни одного слова. Дэн, вышедший, наконец из ступора, бросился разнимать дерущихся и тут же получил удар в живот обутой в старую кроссовку ногой. Кажется, девчонка собиралась драться со всеми сразу, и остановить это безобразие можно было только одним способом – отпустить ее. Потому что по-другому никак. Эта не сдастся, эта пойдет до конца, даже если ей придется умереть в бою. Вот такая она… отчаянная.
– Гальяно, пусти ее! – заорал Дэн.
– Сбежит! – задыхаясь, проорал в ответ Гальяно. – Да успокойся ты, ненормальная! Не собираемся мы тебя бить, только заберем…
Они были у самой реки; кто из них поскользнулся на мокром песке, Дэн не заметил, успел увидеть только, как Гальяно, взмахнув руками, рухнул в воду. Девчонка полетела за ним, Дэн бросился следом, просто затем, чтобы удержать разбушевавшегося Гальяно и дать этой несчастной возможность убежать.
Она не убежала. Она вышла на берег и тут, на берегу, упала коленями в песок. Мокрые волосы оплетали ее хрупкие плечи, точно водоросли, а лицо побелело. Дэн мог бы подумать, что от страха, но знал – от ярости. Взгляд ее ярко-синих глаз задел его лишь по касательной, но даже этого хватило, чтобы дыхание сбилось так, словно ему только что дали под дых. А потом она крепко зажмурилась, замотала головой. От мокрых волос во все стороны полетели брызги. Гальяно перестал наконец вырываться, и Дэн ослабил хватку.
Она стояла так, зажмурившись, наверное, целую вечность. Дэн видел, как медленно высыпается песок из ее сжатых кулаков, как с волос стекает за пазуху струйка воды, как бешено бьется на тонкой шее голубая жилка, как подрагивают длинные ресницы и уголки плотно сжатых губ. Видел, и с каждым мгновением на душе становилось все гаже и гаже. Наверное, не ему одному. Гальяно с видом испуганным и вместе с тем растерянным подошел к девчонке, хотел было коснуться ее плеча, но передумал, отдернул руку.
– Ксанка, – сказал шепотом. – Эй, Ксанка, ты чего? Мы же не хотели… Честное слово! Мы ж думали, ты украла…
Она открыла глаза, разжала кулаки, посмотрела на свои перепачканные песком ладони, по щеке ее скатилась слеза. Не было больше ни злости, ни сметающей все на своем пути ярости. От всего того, что делало ее непобедимой, не осталось и следа. Осталась девочка, жалкая и хрупкая, едва ли достающая макушкой до плеча любому из них. И в глазах ее пополам со слезами плескалось отчаяние. Длилось это всего секунду, а потом Ксанка – оказывается, ее зовут Ксанка – вытерла слезы, поднялась на ноги. На виднеющиеся в прорехах джинсов коленки налипли песчинки, а мокрая майка облегала тело, еще сильнее подчеркивала ее худобу, но она не обращала на это внимания, как не обращала внимания и на обступивших ее парней. Ксанка – теперь, когда Дэн знал ее имя, думать о ней как о незнакомой девчонке не получалось – смотрела только себе под ноги, сосредоточенно смотрела, точно пыталась что-то найти.
Она металась по берегу, всматривалась в речную воду, шарила ладошками в траве, верно, и в самом деле что-то искала. Вот только что?.. Матвей и Гальяно ходили за ней как привязанные, тоже всматривались, тоже искали не пойми что. И только Туча, уже полностью одетый, с безучастным видом стоял у самой кромки воды.
– Что ты ищешь хоть? А, Ксанка?
Гальяно надоели эти бессмысленные поиски, он поймал девчонку за запястье, но она со злостью выдернула руку, решительно заправила за ухо мокрую прядь волос, направилась к Туче.
Они стояли друг против друга: маленькая, как птичка, Ксанка и огромный Туча. Она всматривалась в его лицо, для этого ей пришлось запрокинуть голову. Всматривалась долго, словно пыталась прочесть его мысли, и под ее взглядом Туча вроде бы становился меньше ростом.
А потом она ушла. Вот так же, не говоря ни слова, побрела прочь от реки. Маленькая, насквозь мокрая девочка, потерявшая что-то непонятное, но невероятно важное. Она ушла, а они еще долго смотрели ей вслед, не решаясь ни окликнуть, ни остановить. Что-то было в ней такое… Что-то сильное, несопоставимое с ее почти детской хрупкостью.
В лагерь возвращались в полном молчании. Даже Гальяно держал язык за зубами, лишь изредка бросал задумчивые взгляды на поникшего Тучу. Они успели как раз к вечернему построению, их долгое отсутствие так и осталось незамеченным.
Ночью Дэн проснулся от странных звуков. Выпутываясь из сетей сна, он не сразу понял, что это такое, а когда понял, почти не удивился. Туча плакал, накрывшись с головой одеялом, но одеяло не могло заглушить его отчаянных рыданий. Какое-то время Дэн размышлял, стоит ли ему вмешиваться в чужие проблемы, а потом все-таки решился.
– Туча, – позвал он громким шепотом.
Туча затих, затаился под одеялом. Дэн сел на кровати, спустил на пол босые ноги.
– Ты чего плачешь?
– Тебе послышалось, – донеслось из-под одеяла.
– Возможно. – Он посмотрел в окно. Снаружи была настоящая деревенская ночь, непроглядная, подсвеченная лишь одинокой луной. – А еще, возможно, я знаю, почему тебе так хреново. Это из-за Ксанки, той девочки? Правда?
Туча не отвечал очень долго, прятался от Дэна и от всего мира под одеялом. Дэн ждал. Спать расхотелось.
– Мы можем поговорить? – Туча наконец выбрался из-под одеяла, сел в кровати. Железные пружины тихо скрипнули.
– Мы уже разговариваем. – Дэн пожал плечами.
– Не здесь. – Туча посмотрел на спящих Матвея и Гальяно. – Может быть, на улице?
– Дверь закрыта. Я сам видел, как Суворов запирал ее на ключ.
– А если через окно? – робко предложил Туча.
– Можно и через окно, если хочешь.
– Хочу!
Они сидели на скамейке неподалеку от флигеля и молча смотрели на небо. Дэн не спешил задавать вопросы, а Туча не спешил изливать душу.
– Я вор, – сказал наконец Туча. Сказал, как в прорубь нырнул, даже поежился. – Я тряпка и вор. Я нашел его на газоне… Ну тогда, когда Измайлов в первый раз… – Он снова замолчал. – Ключ на цепочке. Очень красивый, очень… особенный. Есть особенные вещи. Понимаешь? – Он бросил на Дэна быстрый взгляд.
– Наверное. – Дэн кивнул.
– Я чувствую, когда вещь особенная. Мне иногда ее даже в руки брать не нужно, чтобы это понять. А если возьму в руки, тогда все…
– Ключ ты в руки взял.
– Да. Я с первой секунды знал, что это ее ключ, что это она потеряла. Я даже уговаривал себя, что скоро верну его ей. Но ключ особенный, а с особенными вещами бывает очень тяжело расстаться.
– Она видела, как ты нашел ее ключ?
– Нет, не думаю. Но она сразу поняла. Мне кажется, она тоже особенная.
С этим Дэн был готов согласиться. Ксанка – как же ее по-настоящему зовут? – не была ни умственно отсталой, ни ненормальной. Она просто являлась не такой, как все, – была особенной. И особенность эта слишком бросалась в глаза.
– Она не за нами следила, она за тобой следила, Туча. – В его голосе не было упрека, только лишь констатация факта. – Она ждала, что ты сам вернешь ей ключ.
– Я не смог, – сказал Туча шепотом.
– И она это поняла. В твоих вещах там, на речке, она искала свой ключ. Так?
Туча кивнул.
– И нашла?
– У меня его больше нет.
– У нее тоже. – Дэн хорошо запомнил ее взгляд: смесь ненависти, отчаяния и безысходности. – Она его уронила где-то на берегу. Может, в траву, может, в песок, а может, и вовсе в воду. Она потеряла свою особенную вещь, Туча. Из-за нас потеряла.
– Из-за меня. – Туча встал со скамейки. – Она так на меня смотрела, Дэн. Я думал, у меня сердце остановится. У нее очень необычные глаза, они меняют цвет. – Он снова замолчал, а потом спросил с неприкрытым отчаянием: – Что мне делать, Дэн? Мне так стыдно! Наверное, никогда в жизни мне не было так стыдно.
– Я не знаю. – Дэн покачал головой. – Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем.
– Поищем этот ключ? – В голосе Тучи слышалась зарождающаяся надежда.
– Поищем.
– Я найду! – сказал Туча решительно. – Я умею находить особенные вещи, – добавил едва слышно. – Я найду и верну ей ее ключ.
– Да, но прежде мы должны перед ней извиниться. Мы обидели ее вчера, Туча. Она девушка, а мы с ней…
– Я понимаю… я извинюсь. Обязательно! И спасибо тебе.
– Мне за что?
– За то, что выслушал. Меня раньше никто не слушал. Я говорил, а меня не слушали.
Дэн усмехнулся. Его личная история была зеркальным отражением истории Тучи. Его готовы были выслушать, а он не находил правильных слов.
Они уже собирались уходить, когда далеко над лесом в ночное небо взметнулся сноп зеленого света.
– Блуждающий огонь, – сказал Дэн задумчиво.
– Снова горелым запахло, – вздохнул Туча.
– Ты запомнил то место?
– Нет. Но я, наверное, найду его. По запаху…
– Давай позже.
С этого момента у них появились приоритеты. Сначала нужно было найти особенную вещь особенной девочки Ксанки.
Матвей
Утро выдалось туманным. Туман полз от реки, продирался через лес, серой ватой укутывал флигель. Просыпаться в такое утро – сущее наказание. Особенно когда громкий рев Суворова «Архаровцы, подъем!» разрывает барабанные перепонки, заставляет с головой укрыться одеялом.
Не помогло. Суворов не церемонился, с деловитым злорадством сдергивал с них одеяла, продолжал орать во всю свою луженую глотку:
– Киреев, Плахов, Гальянов, Тучников! Подъем! Вас ждут великие дела!
Последняя фраза про великие дела прозвучала с какой-то особенной издевкой. Какие могут быть великие дела в сыром погребе?!
Продолжая орать, Суворов настежь распахнул окно, впуская в комнату пахнущий рекой туман. Матвей сел, зябко поежился, потянулся за одеждой.
– А великие дела когда начнутся? – зевая во весь рот, поинтересовался Гальяно.
– Сразу после завтрака. Но вы не расслабляйтесь, перед завтраком нам еще предстоит двухкилометровая пробежка.
– Мама дорогая! – простонал Гальяно. – Мама, забери меня обратно.
– Пробежка только сегодня? – осторожно уточнил Туча.
– Пробежка каждый день, вне зависимости от капризов погоды. И не нойте! Спорт еще никому не повредил! Все, умываемся, оправляемся и через десять минут встречаемся у ворот!
Когда они, сонные, кое-как умытые, злые на весь мир, выстроились в две шеренги перед запертыми воротами, было десять минут восьмого. Такая рань! Там же, у ворот, выяснилось, что совершать ежедневную утреннюю пробежку предстоит лишь отряду вепрей, а волки могут спокойно дрыхнуть до восьми часов. По всему выходило, что опечаленный вчерашним поражением Суворов решил взять судьбу в свои мускулистые руки, сделать из них, слабаков и хлюпиков, настоящих мужиков. Вот такой их ждал кошмар…
По знаку Суворова охранник распахнул ворота, смерил процессию насмешливым взглядом.
– Далеко? – спросил с ленивым любопытством.
– Да нет, тут, поблизости. Пробежимся по лесочку, поприседаем, поотжимаемся – и обратно.
– Поприседаем, поотжимаемся, – процедил сквозь стиснутые зубы Гальяно. – Садюга!
– Гальянов, тебя что-то не устраивает? – усмехнулся Суворов. По глазам было видно – про садюгу он услышал.
– Меня все не устраивает! – огрызнулся Гальяно. – Я на всякие пробежки не подписывался.
– Ты, может, и не подписывался, а вот твоя мать подписалась. Ее автограф имеется в соответствующей графе договора. Все, архаровцы, за мной! – Суворов сорвался с места, бодро потрусил по дорожке.
Вот, казалось бы, что такое два километра?! Но когда бежать эти два километра приходится ранним утром, когда кругом туман и сырость, а непроснувшийся организм мечтает только о теплой постели, все отдаленные плюсы меркнут перед очевидными минусами.
Дыхание сбилось уже на десятой минуте, и ноги то и дело цеплялись за торчащие из земли корни. Слева стонал и причитал Гальяно. Справа мрачно сопел Туча. Туче с его весом было, наверное, тяжелее всех, но он молчал, не жаловался. И только Дэн, похоже, чувствовал себя прекрасно, стрелой летел за Суворовым, а была бы возможность, и обогнал бы!
До небольшой полянки они добежали уже почти обессиленные. Туча со вздохом облегчения рухнул в траву. Гальяно стоял, упершись ладонями в бедра, дышал часто и со свистом. Остальные ребята выглядели не лучше. Кроме Дэна, разумеется. Суворов окинул их полудохлую, задыхающуюся компанию критическим взглядом.
– Эх, дети каменных джунглей! Сплошные задохлики. Тучников, не лежи на сырой земле, еще застудишь себе что-нибудь!
Туча со страдальческим выражением лица поднялся на ноги, но тут же привалился спиной к стволу ближайшего дерева.
– Киреев, а ты молоток! – Суворов похлопал его по плечу. – Занимался чем-то?
– Карате, – сказал Дэн так тихо, что стоявший рядом Матвей едва расслышал.
Надо же – карате! Другой бы уже хвастал направо и налево, а этот молчит, как будто стесняется.
– Черный пояс уже есть? – Суворов смотрел на Дэна с внимательным любопытством.
– Нет. – Он мотнул головой и отвернулся, давая понять, что разговор закончен.
Суворов все понял правильно, лишних вопросов задавать не стал, вместо этого дунул в свисток, призывая обессиленных подопечных к вниманию.
– А теперь, архаровцы, быстренько отжимаемся и бежим обратно в лагерь.
– Так это уже четыре километра получается! – взвыл Гальяно. – А говорили ж, только два.
– Все правильно. – Суворов и бровью не повел. – Два туда, два обратно. Или ты, Гальянов, рассчитывал, что обратно тебя на руках понесут? Все, отставить разговоры! Упал – отжался!
В лагерь возвращались на дрожащих от усталости ногах, потные и злые.
– Просто инвалидная команда какая-то! – усмехнулся охранник, пропуская их на территорию.
– Ничего-ничего, – пообещал Суворов, – я из этих инвалидов скоро людей сделаю! Дай только срок. А теперь, архаровцы, в душ и завтракать!
Наверное, четырехкилометровая пробежка по свежему воздуху сделала свое дело: никогда раньше Матвей не ел с таким аппетитом. Никогда раньше обычная овсянка не казалась ему такой вкусной.
– Вот садюга! – Гальяно брякнул ложкой об тарелку, покосился на столик для сотрудников. – Он же нас извести решил! Все болит, устал, как собака!
– Скоро отдохнешь, – пообещал ему Дэн. – За четыре часа в карцере можно и отоспаться, и все бока себе отлежать.
– На чем отлежать?
– Сам увидишь, недолго осталось ждать.
Суворов с Шаповаловым подошли к их столику сразу после завтрака.
– Готовы, архаровцы? – спросил командир мрачно.
– Всегда готовы! – отсалютовал Гальяно. – Готовы понести наказание.
– Понесете, можете не сомневаться. – Начальник улыбался своей змеиной усмешкой. – Я прослежу, – добавил многозначительно. – Уводите, Максим Дмитриевич!
– Четыре часа? – Суворов глянул на наручные часы.
– Да, думаю, этого будет достаточно.
Они выходили из главного корпуса, когда увидели Ксанку. Она шла, почти бежала к воротам, на плече ее болтался рюкзак. Если Ксанка их и заметила, то предпочла проигнорировать, даже голову не повернула в их сторону. Она остановилась лишь у ворот, да и то на пару секунд, пока охранник не распахнул перед ней маленькую калитку. Вот оно, оказывается, что! Ксанке, как и Василию, разрешено покидать территорию в любое время. Повезло! За девчонкой наблюдал не только Матвей, Дэн и Туча проводили ее долгими взглядами, а потом переглянулись.
– Везет же некоторым, – буркнул Гальяно. – Кому карцер, а кому воля вольная.
– Хочешь пожаловаться начальнику лагеря? – усмехнулся Суворов.
– Боже упаси! – Гальяно перекрестился. – Уж лучше неволя!
– То-то же!
На заднем дворе было безлюдно. Как успел заметить Матвей, погреб располагался в весьма уединенном месте, за кирпичным сараем, вдали от посторонних глаз. Еще бы, такое позорище – карцер в элитном лагере! Интересно, как он называется в договоре? Наверняка не карцер.
Суворов возился с дверью долго. У Матвея была возможность рассмотреть ее во всех деталях. Для такого малозначительного объекта, как погреб, дверь была на удивление массивной и добротной: тяжелой, дубовой, окованной медными лентами, с наглухо законопаченными и для надежности просмоленными щелями. Такая дверь запросто могла охранять вход в какой-нибудь бункер.
Наконец Суворов справился с замком, отступил на шаг.
– Милости прошу! Как говорится: в тесноте, да не в обиде!
Первым шагнул на убегающие вниз ступени Дэн, следом Гальяно и Туча. Матвей замыкал процессию. Снизу дохнуло сыростью, запахло землей.
– Через четыре часа выпущу! – За спиной громко хлопнула дверь, отсекая яркий дневной свет.
Матвей зажмурился, привыкая к смене освещения, осторожно, придерживаясь за земляную стену, спустился в погреб.
– Да, точно не номер люкс. – Гальяно присел на импровизированный лежак из мешков с картошкой. – Темнотища, духотища!
С тем, что здесь темно и душно, Матвей готов был согласиться. На самом деле погреб больше походил на колодец в два человеческих роста глубиной и с примерно трехметровым диаметром. Вчетвером они могли разместиться в нем едва-едва.
– Да, света явно маловато, – сказал Матвей, рассматривая вентиляционное окошко под самым потолком.
– Мне и воздуха маловато, – вздохнул Туча, осторожно присаживаясь рядом с Гальяно.
– Ты хоть тут не вздумай курить! – Матвей посмотрел на подозрительно топорщащийся карман Гальяно. – Вентиляция здесь и в самом деле хреновая.
– А я и не собирался! – Гальяно приподнялся на локте, обвел погреб хозяйским взглядом. – У меня и сигарет нет, так и не забрал у Ильича.
– А в кармане что?
– А в кармане то, что спасет нас от скуки! – С видом фокусника он извлек на свет божий колоду карт. – Господа, во что предпочитаете сразиться?
Выбор пал на «очко», минут двадцать ушло на то, чтобы объяснить Туче правила игры, а потом Гальяно раздал карты. Играли долго, увлеченно, позабыв и про погреб, и про наказание. Матвей лишь изредка поглядывал на часы, отмечая оставшееся время.
Игра была в самом разгаре, проигрывающий Гальяно кипятился, пытался мухлевать, но был пойман Дэном с поличным. Они как раз вяло переругивались, когда льющийся из окошка скудный свет на мгновение померк, а потом в самый центр лежака, разметав во все стороны карты, упало что-то черное. Прошло несколько секунд, прежде чем они поняли, что это такое.
Мертвая ворона таращилась на них мутными глазами, раскинув в стороны переломанные крылья, а сверху доносилось громкое ржание.
– Эй, свиньи! Как вам подарочек? – По голосу, визгливому и тонкому, как у девчонки, они сразу поняли, кто там вверху.
– Ах ты, морда дистрофичная! – Гальяно брезгливо, двумя пальцами, взял ворону за крыло, принялся взбираться вверх по ящикам. – Я тебе сейчас покажу подарочек!
Он был уже на самой вершине пирамиды из ящиков и примерялся, как бы половчее вышвырнуть ворону вон, когда в вентиляционное окошко просунулась мускулистая лапа, слепо пошарила в пространстве и, обнаружив лицо Гальяно, сделала резкий выпад. Если бы у Гальяно имелась надежная опора, он бы, наверное, удержался, но опоры не было, и он, взмахнув руками, рухнул вниз, прямо на лежак из картофельных мешков. Приземление нельзя было назвать мягким, Гальяно взвыл от боли, а Матвей с Дэном едва увернулись от летящих в них ящиков. Они увернулись, а вот Туче не повезло, острый край ящика до крови распорол его руку от плеча до локтя. Хорошо еще, что только руку, потому что ящик летел Туче прямо в лицо. От куда более серьезных увечий его спасла неожиданно быстрая реакция и недюжинная сила. Будь на его месте любой другой, дело бы непременно закончилось переломом. И уже самой последней, перекатываясь с ящика на ящик, вниз упала многострадальная ворона.
– Что, свиньи, получили?! – В окошке появилась рожа одного из близнецов, наверняка того самого, который столкнул Гальяно. – Будете знать, как…
Он бы, наверное, говорил еще долго, если бы вдруг не взвыл от боли.
– Глаз-алмаз! – сказал Гальяно, мстительно усмехаясь.
– Это ты его? – спросил Дэн.
– А чем? – удивился Матвей.
– Вот этим. – Гальяно поддел ногой рассыпавшийся по полу картофель. – Хотел вороной, но решил, что у картошки убойная сила больше.
– Молодец! – Дэн похлопал его по плечу, и Гальяно тут же громко ойкнул.
– Больно?
– До свадьбы заживет, но законный повод наведаться в медпункт у меня есть. – Он морщился и улыбался одновременно.
– Кто про что, а вшивый про баню! – Матвей по мешкам с картошкой перебрался к Туче.
Туча сидел, прижавшись спиной к стене, баюкал пораненную руку.
– Покажи-ка!
Рана была довольно глубокой, кровоточила, заливая красным фирменную футболку Тучи. Матвей посмотрел на часы: до конца наказания оставалось еще сорок минут. Так, глядишь, Туча, чего доброго, кровью истечет. И ведь не поделаешь ничего!
– Ну, что там? – К ним перебрался Дэн, внимательно осмотрел сначала Тучину руку, потом футболку, сказал задумчиво: – Майке уже, наверное, все равно хана, а руку надо перевязать. Рвем?
Туча молча кивнул.
Дэн перевязал рану быстро и ловко, может, не хуже медсестры Леночки.
– Свалили уроды! – Гальяно, запрокинув голову, всматривался в виднеющийся в окошке клочок неба. – Вы как хотите, пацаны, а я это безобразие терпеть не намерен.
– И что ты предлагаешь? – поинтересовался Матвей.
– Стенка на стенку мы с этими волчарами вряд ли справимся, – после недолгих раздумий заключил Гальяно. – Предлагаю отлавливать по одному.
– А если они нас… по одному? – Туча рассматривал свою забинтованную руку, на лице его читалась обреченность и покорность судьбе.
– А мы не будем ходить по одному! Мы же банда! С этими упырями нужно их же методами.
– С волками жить – по-волчьи выть, – усмехнулся Матвей. – Ладно, разберемся, нам бы пока выбраться на свет божий.
Дверь на волю отворилась, когда прошло ровно четыре часа, Суворов был пунктуален.
– Все, архаровцы, выходим!
Снаружи солнце светило уже вовсю. Матвей даже зажмурился, а когда открыл глаза, встретился с изумленным взглядом командира.
– А что это с тобой, Тучников? Что с рукой?
– А это на него ящик упал, – сообщил Гальяно, прижимая ладонь к боку и страдальчески морщась.
– А с тобой что?
– А я с ящика упал. – Гальяно задрал футболку, полюбовался наливающимся фиолетовым кровоподтеком.
– Какой ящик? – Суворов отодвинул Гальяно от двери, спустился в погреб.
Матвей одарил друга мрачным взглядом. Ну зачем было трепаться про ящики?!
– Черт бы вас побрал! – донесся до них приглушенный голос Суворова. – Что вы тут творили, архаровцы?!
Когда он выбрался из погреба, выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Тучников и Гальянов, в медпункт! А вы, – он ткнул пальцем в грудь Матвею, – займетесь общественно полезным трудом! Прямо сейчас!
Следующие полчаса Матвей с Дэном пахали, как проклятые, перетаскивая ящики из погреба в сарай, поминая недобрым словом болтливого Гальяно. Суворов наблюдал за ними, развалившись на завалинке, рассеянно поигрывая свистком. День удался…
