Татьяна Лакизюк
Под покровом тишины. Книга 1. Неслышная
Крис с перепугу подумала, что этих глаз несчитаное количество. Комната оказалась битком набитой людьми. Они сидели, лежали на узких кроватях, состоявших из двух перекладин с прикрученными к ним необструганными досками. Доски сверху были прикрыты тощими матрасами, с торчавшими из прорех пучками соломы.
– Вот твое место! – сказал солдат, указав Крис на сломанную кровать, стоявшую у ширмы. Та отгораживала от общей комнаты грязный угол, заменявший пациентам туалет. Солдат громко захохотал.
К ужасу Крис, его смех подхватили и обитатели лазарета. Растянув рты, они злобно пялились на застывшую фигурку.
– Кого вы нам привели? – Нечесаный детина с половиной зубов ухмыльнулся, сев на кровати. Доски отчаянно застонали под его весом. – Это же тощий цыпленок. У него сала‑то нет. Такого ни на завтрак, ни на ужин. Так, ежели на бульон. Диетический, – протянув последнее слово, он преувеличенно шумно облизнулся и погладил живот.
Услышав слово «цыпленок», которое Крис откровенно не любила, всякий раз обижаясь на Стэйна, когда тот ее так называл, девочка едва не заплакала. Сейчас она бы все отдала, чтобы еще раз услышать прозвище, но, конечно же, не из этих уст, пропахших злобой и враждебностью.
– Принимай собрата, Обрубок! – гоготнул часовой. – Еще один увечный.
Развернувшись, солдаты вышли, тщательно заперев за собой решетку и оставив Крис один на один с плотной ненавистью, окутавшей ее словно кокон.
Мужчина встал, и Крис увидела страшную культю, сочившуюся кровью. Правая кисть была отрублена до запястья. Рваную рану кое‑как зашили, и отчетливый запах гнилой плоти, потянувшийся вслед за Обрубком, приблизившимся вплотную к Крис, ударил в нос.
Долго сдерживаемая тошнота, к которой добавился невыносимый ужас, сменилась мучительной рвотой.
– Ах ты! – Обрубок зло ткнул дубиной прямо в живот.
Согнувшись пополам, Крис пыталась набрать хоть немного воздуха. Но мучительные спазмы сотрясали все тело.
– Он мне на ботинок наблевал! – побагровев, проорал Обрубок.
В руки Крис ткнулась тряпка. Вывернув желудок наизнанку, она сделала глубокий вдох и скосила глаза. Тряпку настойчиво пихали чьи‑то тонкие руки.
– На! Вытри! Иначе он не успокоится. И извинись. Живо!
Крис, встав на колени, униженно распростерлась у ног Обрубка. Собрав тряпкой рвоту, она еле слышно пробормотала:
– Из-з-звините меня…
– Что ты там чирикаешь? Цыплячья твоя душонка.
– Он пытается извиниться перед вами, господин! Ваш грозный вид может напугать кого угодно, – льстиво прозвучало из-за спины Крис.
– А ты не лезь, Подлипала! А то зашибу. Ей-богу.
– Господин! Ну пожалейте вы несчастного цыпленка. Сколько здесь живу, никогда такого, как вы, не видел. Я и сам испугался! Клянусь, – продолжал лебезить неожиданный заступник. – Не бейте его. Хватит одного удара, и он испустит дух. А оно вам надо?
– А может, тюрьма будет лучше рудников? – протянул Обрубок. – Хотя… Ты прав, Подлипала.
Мужчина глубоко вздохнул и, полюбовавшись на вычищенный ботинок, отступил:
– Забирай тогда его с глаз моих долой, пока не треснул вам обоим.
– Вы самый великодушный! Спасибо! – пробормотал тощий мальчишка с огромными удивительными глазами, в которых расплескалось лазурное море.
Море было не простым, а постоянно меняющим цвет. Из-за пляшущего огня в лампадках еще и пронизано солнечными лучами. На секунду Крис позабыла и о ноге, и о том, где очутилась. Как зачарованная уставилась в эти глаза. Мальчик нетерпеливо дернул Крис за рукав и, пятясь задом, потянул ее за собой. Ухватившись за тонкую руку, обтянутую кожей так туго, что виднелись тонкие синие вены, она побрела в темный угол комнаты.
– Это моя кровать, – сказал мальчишка, кивнув на уродливый топчан в углу комнаты. – Пока можешь оставаться со мной. Рана пустяковая, так что ты скоро выйдешь отсюда. Не то что я… – И тоскливо вздохнул.
Крис попыталась успокоиться. Сердце колотилось, не давая сделать нормальный вдох. Чувствуя, что паника вот-вот накроет с головой, она крепко обхватила себя руками.
– Опусти голову промеж колен, – посоветовал новый знакомый. – Вот так.
С неожиданной для тоненьких рук силой он наклонил Крис почти до пола.
– И дыши. На раз-два – глубокий вдох, на три-четыре – выдох. Тогда тошнота пройдет.
Хватая мелкими глотками воздух, Крис выпрямилась.
– Спасибо, – буркнула она.
– А теперь ложись – поспи немного. – Мальчишка откинул дырявое, засаленное одеяло.
– А ты?
– А я за день выспался. Ложись-ложись. А то горишь вон весь. Еще лихорадки не хватало, – озабоченно добавил он.
Крис усмехнулась. С утра как лед, к вечеру пламя – совсем как ее жизнь, сумасшедшие качели туда-сюда. Вытянувшись на узкой койке, она молча уставилась на нависший над ними черный закопченный потолок. От тусклого света лампад по потолку гуляли зловещие тени. Поняв, что воображение каждый раз дорисовывает их, делая еще страшнее, Крис поспешила закрыть глаза.
Шок, усталость, боль и горе взяли свое, и она забылась тревожным сном, поминутно просыпаясь и лихорадочно шаря руками вокруг себя. Чья‑то ладонь легла на ее плечо и крепко сжала его. Почему‑то это помогло успокоиться, и Крис провалилась в глубокое забытье.
…Прошло много лет. Война между айнами закончилась. Раскаявшийся Астайн, предложивший безмолвие, оказался настоящим провидцем, говоря о том, что айны теперь сто раз подумают, прежде чем что‑то совершить. Никто не хотел лишаться силы слова. Это наказание стало страшным для всех айн. И недовольства постепенно стихли. Впечатлившись мудростью и проницательностью Астайна, словетники решили, что именно такого члена совета им не хватает. Молодого, амбициозного, уверенного, владеющего информацией о любых зарождениях тьмы. Прочувствовав тьму на себе, он как никто другой знал, как с ней бороться.
Ему тут же предложили место в совете древних словетников, о котором он так мечтал.
И все наладилось.
Теперь айнами правили словетники, отвечающие не только за жизнь, смерть и свет, как это было изначально, но и за тьму. Мудрецы научились договариваться по любому вопросу. Все споры разрешались с помощью слов, и мир айн достиг полного равновесия.
Но люди… Они по-прежнему не давали им покоя. Руганью, ненавистью, злобой они лишили тишину ласкового полушепота, журчащих переливов, чистого звона. Из-за недостатка энергии айны постепенно превращались в тени. И люди начали страдать еще больше. С исчезновением айн они лишались главного – доброты, любви и счастья. Войны шли одна за другой. Поглощенные битвами и жаждой власти, люди и не думали останавливаться. Вокруг царила лишь ненависть. Целые государства гибли, сметенные ужасами войны. Айны, наполнившись страданиями, умирали вместе с ними. Их осталось так мало, что еще немного и род прервется. Вместе с ними пропадет магия. Навсегда.
Слова и звуки станут пустыми, ничего не значащими. Они перестанут приносить радость, дарить свет и ласку, они станут ничем. Добро окончательно исчезнет. И останется только зло.
В мире начнет главенствовать равнодушие и пустота.
И тогда словетники приняли еще одно тяжелое решение. Собрав остатки айн, они переселились на неприступный остров, затерявшийся на безлюдных просторах Ледяного моря. Остров, состоящий из угловатых враждебных скал, пронизывающих ветров и туманной серости. Остров, отгородившийся от всего мира и надежно спрятанный от захватчиков под защитой суровой природы.
На острове жила небольшая колония переселенцев, сбежавшая с большой земли от тягот войны. Каждый день для того, чтобы накормить семьи, люди тяжело работали, возделывали землю, растили скот. Им было некогда ругаться, нечего делить. Уставшие от ужасов войны, они жили в ладу с собой и друг с другом. Вечерами собирались у костров, пели песни, танцевали, чтобы получить заряд энергии для следующего трудового дня. И, несмотря на то что их жизнь нельзя назвать легкой, они были по-своему счастливы.
Айны, питаясь тишиной, наполненной звуками спокойствия и гармонии, начали возрождать свой род. Энергии становилось больше. Еще немного, и айны могли бы попытаться восстановить равновесие между добром и злом, чтобы помочь людям, живущим на истерзанной страданиями большой земле. Но айны не учли одного.
Время шло. И колония переселенцев неуклонно росла. И чем больше становилось людей, тем чаще вспыхивали скандалы. Брат завидовал брату. Сосед крал у соседа. Сильный глумился над слабым… Все повторялось в точности как и на большой земле.
Деревни начали расти, и айны были вынуждены отступить в самую глубину тишины. Ее они нашли на вершине неприступной горы, возвышающейся на окраине острова. Гора оказалась единственным местом, куда не могли добраться люди.
Люди‑то не могли. А вот их ругань, скандалы, страдания и боль легко преодолевали высоту. Айны, которые наконец‑то смогли возродиться, вновь начали страдать вместе с ними. Чтобы избежать повторения того кошмара, который им едва удалось пережить, словетники поняли – пришло время для принятия третьего судьбоносного решения.
Для того чтобы держать баланс добра и зла во всем мире, им нужен постоянный источник энергии. На земле его, увы, нет. Люди будут всегда что‑то делить между собой. Они просто не умеют жить мирно. Значит, нужно этот источник создать самим. Прямо здесь. На острове. Для этого нужно сделать его жителей счастливыми. Дать все, что нужно для безбедной жизни. Снять с них бремя тяжелого труда. Научить видеть красоту и счастье в том, что их окружает. Показать истинную силу добрых слов и поступков.
Так появились изреченные айны с пером наследия, дающим небывалую магическую силу…
Глава 7
– Вставай! Тебе нужно встать, иначе не дадут еды. А без еды здесь пропадешь. Вставай же! Ну!
Сквозь тяжелый сон, окутавший мысли, как толстое одеяло, Крис поняла, что ее трясут за плечи. Кто‑то никак не хотел оставить ее в покое.
– Вставай! Уже три дня спишь. Пора просыпаться. Ну же. Я не смогу тебя поднять.
Кое‑как разлепив глаза, Крис провела языком по пересохшим губам. Во рту все горело и царапало, словно она наелась песка.
– У тебя была лихорадка. Все время горел, но сейчас жар спал. И теперь, чтобы выздороветь, нужно немного поесть.
– Не хочу, – прохрипела Крис и не узнала голос.
Теперь нет нужды специально понижать его, чтобы скрыть девчачий тон. Из горла вырвались звуки, больше похожие на скрежет плохо смазанной калитки.
– Надо, – безапелляционно заявил мальчишка.
Его глаза после бессонных ночей, проведенных около мечущейся в лихорадке Крис, стали еще больше. Море, бушующее в них, потемнело, будто перед сильнейшей грозой.
– На лежачих еду не дают – экономия, понимаешь ли. Не встанешь – не поешь. А не поешь – не вылечишься.
Пристроив Крис к холодной каменной стене, он постарался посадить ее поудобнее, подпихнув между стеной и спиной ветхое одеяло.
– Потерпи, уже начали обход. Я бы не будил, но это последняя еда на сегодня. Следующий раз кормить будут только завтра.
Прислонившись к стене, Крис почувствовала, как ее снова утаскивает тяжелая дремота. Веки стали неподъемными. Голова склонилась, и все потемнело.
– Эй! Эй! – Настойчивые руки вновь затормошили Крис. – Я же сказал: «Не спать!»
Крис уставилась на мальчишку мутным взглядом.
– Они уже рядышком. Я слышу, как гремят тарелки.
До слуха Крис действительно донеслось лязганье посуды и недовольные вопли:
– Опять каша? Да сколько можно уже, а? Утром каша, вечером каша.
– Заткнись! Ешь что дают.
– От нее живот становится как у свиньи.
– А вы и есть свиньи. Жрите корм и не хрюкайте. – Собственный ответ так понравился говорившему, что он разразился визгливым смехом, который как раз и походил на настоящее хрюканье.
Мальчишка, бдительно присматривавший за Крис, потянул ее за рукав:
– Кстати, меня зовут Лейф. Лейф Одманн. А тебя? – скороговоркой протараторил он, боясь, что его подопечный заснет.
Лицо Крис вытянулось. Кое‑как отлепившись от стены, она выпрямилась, да так неожиданно, что Лейф отшатнулся и чуть не упал.
«Как тебя зовут?» – хотела прокричать Крис, но вместо этого из больного горла посыпались невнятные звуки.
– Тише. Тише. Молчи. Вот я дурак. Тебе ж лучше не говорить. А я полез с вопросами. – Лейф тихонько гладил Крис по спине, пока та пыталась справиться с приступом мучительного кашля, последовавшего за неудавшимся криком.
Слезы лились по щекам, а в голове пульсировал один вопрос:
«Как?»
Лейф Одманн.
Это имя она узнала бы из тысячи. Ведь его столько раз повторял Стэйн, рассказывая о младшем брате, умершем шесть лет назад, в то черное время, когда родителей забрали в долговую тюрьму. Подробностей Крис не знала, но в одном точно уверена, Стэйн собственными глазами видел смерть брата. Из-за плохого питания да скитания на улице шестилетний Лейф постоянно простужался и кашлял. И вот кашель стал таким сильным, что Стэйн увидел кровь на губах брата. К этому времени Лейф ослаб. Он уже не мог подняться с импровизированной кровати, которую Стэйн построил для него из обломков мачты, в брюхе одного из разрушенных Ледяным морем кораблей.
«Чахотка, – безапелляционно заявил один из мальчишек-беспризорников, которых на кладбище кораблей было так же много, как и крыс, шныряющих в поисках объедков. – Всем известно, что кровь при кашле – это смерть».
И ребята, боясь заразиться, потребовали от Стэйна покинуть корабль.
Лейфу становилось все хуже. Стэйн на руках отнес его к подвесному мосту, ведущему на утес, в надежде, что монахини спасут брата. Но вскоре увидел, как одна из сестер, осмотрев ребенка, распорядилась обрядить того в саван. Стэйн, прячась в раскидистых кустах, почти сошел с ума от горя и кое‑как нашел в себе силы проследить весь путь брата до конца. Солдаты подняли тело, отнесли на край утеса, откуда сбросили в Ледяное море.
Обрадовавшись, море подняло тело на гребень высокой волны. Стэйн даже успел увидеть белокурую шевелюру брата, мелькнувшую из прорези савана.
И на этом все. Море приняло жертву, утянув Лейфа на глубину.
Именно поэтому Стэйн взял под опеку Крис. Хрупким сложением, вечным аппетитом и огромными зеленовато-голубыми глазами, казавшимися неестественно большими на исхудалом лице, подчеркнутом короткой стрижкой, она напомнила ему Лейфа. А тот, в свою очередь, был до невозможного сильно похож на маму – стройную голубоглазую блондинку, полную противоположность огромному, темноволосому отцу, чью внешность унаследовал Стэйн. Отчаянно скучая по семье, Стэйн по-настоящему привязался к Крис.
И вот Крис встречает Лейфа. Как такое возможно? Выходит, он не умер. Тогда кого скинули солдаты в море?
Пока Крис приходила в себя, прокручивая в уме воспоминания, сопровождаемые тысячей вопросов, к их углу приблизилась разбитая тележка. На ней стоял огромный чан, наполненный какой‑то бурой жижей. Чан подпрыгивал из-за колес, выгнутых восьмеркой, и жижа булькала в такт. Надувшиеся пузыри лопались, и в воздух поднимался запах водорослей, исходящий от варева. Неожиданно запах понравился Крис. Тянуло солью и морем. Правда, цвет у каши был отвратительный. Темно-бурый с зеленоватыми разводами.
В ее руки толкнулась тарелка. Следом шмякнулся половник жижи. Крис отшатнулась, но Лейф подхватил ее за локоть, вынуждая сидеть прямо. Другой рукой он протянул тарелку и, дождавшись порции еды, тоненьким голосом произнес:
– Благодарю покорно, господин. Ваша еда божественна.
– Ой! Да не льсти, Подлипала, – скривился седовласый повар в грязном переднике, надетом прямо поверх теплого кителя.
– Правда, правда! Идея добавить в пшеничную кашу морскую капусту невероятна. Это же не каша, а кладезь витаминов.
«Ах вон почему она так пахнет», – промелькнуло в голове у Крис.
Молодой помощник, державший в руках заляпанный половник, скривил нос.
– Какие витамины? – визгливо протянул он, и Крис сразу узнала голос.
Именно этот еще молодой мальчишка так злобно обозвал их всех свиньями. Она недобро взглянула на него.
– Кладезь… – между тем продолжал тот. – Бурда редкостная.
Не успел он договорить, как тяжелая рука изо всей силы хлестнула его по губам. Тут же выступила кровь.
– Ай! – завизжал помощник.
– Это гениальная идея нашего обожаемого и великого короля Хэйварда, – загрохотал повар. – Теперь мы расходуем в два раза меньше крупы на этих никчемных доходяг. Какая экономия для государства. А ты смеешь критиковать решения короля?
Испугавшись, поваренок упал на колени.
– Из-з-звините, – вытирая сопли, протянул он.
– Ешь! – На колени грохнулась тарелка, полная до краев.
Тяжелые капли с чавкающим звуком упали на пол.
Крис успела увидеть, как в глазах Лейфа мелькнул торжествующий огонек. Он тут же попытался притушить его, отведя взгляд в сторону. Да и соседи на других кроватях с плохо скрываемым злорадством смотрели на униженного поваренка.
– Быстро!
– А ложку? – проблеял тот.
– Руками ешь! Это будет тебе наказанием за то, что ты осмелился сказать такое.
Помощник, икая и всхлипывая, принялся пихать в рот пригоршни каши, размазывая ее по лицу.
– Чего уставились? – с полным ртом провизжал он.
– И правда! – подхватил старший солдат. – А ну все за ложки. Думаете, я тут с вами до завтра пробуду?
Крис, видя, что он посмотрел прямо на нее, быстро схватила ложку и сунула в рот щедрую порцию каши.
«Черт, черт, черт!» – пронеслось в голове.
Ядреная смесь морской капусты, вываренной до состояния склизких тряпок, с плохо перемолотым зерном, которое заскрипело на зубах, да сдобренная щедрой порцией соли и перца, упала в желудок, заставив его болезненно сжаться.
«Еще не хватало, чтобы вновь вырвало». Крис быстро жевала, стараясь мысленно уговорить желудок успокоиться. От перца лицо раскраснелось, а в горле еще сильнее зажгло. Но, как ни странно, дышать стало легче.
– Ага! – удовлетворенно протянул повар, глядя на красные щеки Крис. – Гляньте на этого доходягу. Сразу очухался. Вот что значит – каша на пользу пошла.
– Конечно, на пользу, – подхватил помощник, кое‑как справившийся с порцией. – И будете вы все здоровыми и счастливыми, – и, понизив голос, добавил, опасливо косясь на повара, – пока не сдохнете, как тараканы.
Видя, что Крис обессиленно откинулась на стену, Лейф быстро забрал из ее рук пустую тарелку. Несмотря на тошноту, под неусыпным взором двух надсмотрщиков она доела кашу. И правда, от горячей еды почувствовала себя лучше. Слабая, как новорожденный котенок, но почти здоровая. И боль в ноге куда‑то исчезла. Сытость, разлившаяся по телу, вновь налила свинцом веки, и они уже начали опускаться. Крис снова провалилась в сон. Только уже здоровый и без всяких сновидений.
– Крис Вермонт, на выход! – прозвучало словно с потолка.
– Кристофер Вермонт, ты оглох?! – в грубом голосе зазвучала злость.
– Эй! Эй! – Лейф затормошил Крис. – Кристофер Вермонт – это ты?
– А? Что? – Крис ошалело смотрела на него.
– Крис Вермонт! Если ты сейчас же не явишься к выходу, я лично высеку тебя. – Зазвенели шпоры на сапогах, и раздалась тяжелая поступь.
Крис вскочила.
– Да, это я.
– Так поторопись, тебя зовут.
– А куда?
– Не знаю, – тоскливо протянул Лейф, пробираясь вместе с Крис к выходу. – Все отсюда уходят, а я все никак…
– Ну наконец‑то! Соизволил явиться, – небритый солдат недобро уставился на Крис, – а я уж понадеялся, что за эти дни ты сдох.
– А что это хромоножку так быстро забирают? – с досадой пробасил Обрубок. – Он тут лежал, словно труп, мы и не успели познакомиться, – протянул он, сверкнув глазами.
От этих слов у Крис пробежал холодок по спине, заставив все тело покрыться мурашками.
– Откуда мне знать, – рявкнул солдат.
– А куда его? – Лейф уставился на солдата огромными глазищами, в которых заплескались слезы.
– Да не знаю я.
Слеза покатилась по впалой щеке Лейфа, а губы задрожали.
Голос солдата смягчился:
– И правда не знаю! Иди уже к себе, Подлипала.
– Прощай, мой новый друг, – шепнул Лейф, крепко сжав руку Крис.
Та не успела ничего ответить, как он уже скрылся в темноте, ловко лавируя между обитателями этой странной палаты-тюрьмы.
Солдат схватил Крис за шиворот и торопливо потащил к решетке.
– Иди прямо. Там тебя ждут, – на прощанье солдат несколько раз встряхнул Крис как бездомного щенка, да так, что зубы застучали, – и постарайся там побыстрее сдохнуть, чтоб не мучиться, – как‑то даже ласково посоветовал он, сопроводив слова грубым пинком.
Замки лязгнули, и девочка осталась в полном одиночестве.
– Фу-у-ух, удалось!
Крис, пятая точка которой все еще горела от пинка, полученного от солдата, начала оглядываться в поисках голоса.
– Да побыстрей ты! Сюда – сюда иди, – в голосе раздраженно звякнули колокольчики, и Крис радостно воскликнула:
– Агнетта!
– Тише, пока нас не засекли. – Агнетта выступила из густой тени, клубящейся у стен коридора, и цепко схватила Крис за руку. – Я обманула твою стражу. Сказала, что пришли солдаты, чтобы отправить тебя на каменоломни. А меня отправили за тобой. Но наверх мы не пойдем. Главное, чтобы никто не попался по пути. Иначе все, приплыли. Спрятаться негде. И я не смогу объяснить, что делаю с беспризорником внизу, – бормоча себе под нос, она потащила Крис по темному коридору.
Единственным источником света служила крохотная закопченная лампадка. Истерично пляшущий огонь точно передавал нервное состояние Агнетты.
– Если все удастся, то мы спасены.
– Что ты задумала? – прошептала Крис, послушно следуя за ней.
– Пока я отбывала наказание, долго думала над твоими словами. В общем, решила, что ты прав. Такая жизнь не для меня. А ты здесь и вовсе умрешь, а не здесь, так на каменоломнях. Поэтому мы с тобой сейчас же убежим отсюда.
Словно подтверждая слова, Агнетта, одной рукой подняв тяжелые монашеские юбки, перешла на бег. Ноги, обутые в кожаные солдатские ботинки, на которые были натянуты толстые ватные носки, чтобы заглушить звуки, так и замелькали под юбками.
– Я все продумала, – задыхаясь от быстрого темпа, продолжила она. – На рассвете из монастыря повезут вино и соленья для королевской кухни. Мы спрячемся в бочках.
– Погоди. – Крис тоже с трудом переводила дыхание. – Но тогда мы попадем прямо в лапы солдат. Ведь груз же будет кто‑то проверять, сопровождать?
– Нет! – уверенно заявила Агнетта. – Им запрещено открывать бочки. Парочку поймали на воровстве вина, так обоим отрубили правую руку, чтобы другим неповадно было. Теперь груз готовят на отправку с вечера, под присмотром монахинь, и все бочки открывают только на королевской кухне. Завтрашняя партия уже проверена. В ледник никто не придет.
– А потом? Нас же привезут прямо в замок.
– Плевать! – Агнетта остановилась.
Согнувшись почти пополам, она глубоко задышала, утирая потное лицо.
– Главное, выбраться из монастыря. А там, в замке, мы смешаемся с поварами или торговцами, которые привозят продукты, и вообще. Не о чем беспокоиться, я отлично знаю замок. Выберемся. Может, и бабушку мою найдем.
– Ты надеешься, что она все еще в замке?
– Очень. Если мы ее найдем, она может нам здорово помочь. – Агнетта вновь побежала.
Крис устремилась за ней. Благо дорожка, выложенная камнем, шла вниз. Они неуклонно спускались в центр утеса.
Сердце пело. Неужели свобода? Спиной она все еще чувствовала тяжелый запах отчаяния и смерти, которым насквозь пропитались стены больничного лазарета, и была рада оставить все это. Ни за что на свете она не захотела бы вернуться.
Возникшую в памяти безрадостную картину унылой комнаты, полной стонущего, охающего и матерящегося на все лады народа, вдруг сменили огромные голубые глаза. Только море в них больше не волновалось, и солнечные лучи исчезли. Море потемнело, затихло и застыло в немом равнодушии и печали, выражая покорность судьбе.
Крис споткнулась.
– Ну! – Агнетта дернула ее за руку.
Крис по инерции сделала еще несколько шагов и остановилась.
– Ты чего?
– Агнетта, прости! Я не могу уйти. Мне нужно вернуться.
– Ты что? С дуба рухнул?
– Нет. Там есть один мальчишка… Мы должны вытащить и его.
– Что? – Глаза Агнетты округлились от недоумения.
– Понимаешь, его старший брат… Стэйн… Был моей единственной семьей… И он… Погиб. Погиб, думая, что Лейфа поглотило море. А это не так. Лейф жив, и он здесь. Я обязан его спасти… В память о Стэйне.
– Кого? Лейфа? Этого блондинчика с чудными глазами?
– Ну да! Ты его знаешь? Можешь его вывести так же, как и меня?
– Нет, ну ты точно с ума сошел! – Агнетта раздраженно всплеснула руками. – Это же Лейф! Его никто не может вывести.
– Это еще почему? Пусть и за ним так же якобы явится стража, как и за мной.
Агнетта громко цокнула языком:
– Ты меня и впрямь удивляешь. Ты что, не видела его волосы? А тут еще в придачу и глаза такие – необыкновенные. Очень редкий цвет.
– И что? Мало у нас голубоглазых блондинов, что ли? С чего он вдруг стал особенным.
– Да потому что из-за внешности он стал личной собственностью сначала Фриды, а потом и Сварта Тансона, ну Плешака, – эту фразу Агнетта сказала с таким многозначительным видом, словно та пояснила все на свете.
Но только не для Крис. Еще сильнее нахмурившись, она требовательно спросила:
– С какой стати?
Агнетта вновь раздраженно закатила глаза, уже всем видом показывая нетерпение:
– Да с такой. Любой мечтает выслужиться перед королем. Всем известно, что тот любит окружать себя мальчиками-пажами. И Фриде повезло, такой подарок припрятала. Правда, потом об этом узнал Плешак. Но он и не думал отправлять мальчишку в приют и разрешил оставаться тому и дальше в лазарете. Ведь король будет в полном восторге. Может, и наградит.
Потрясенная Крис не услышала последние слова:
– Что значит любит?
– Да кто ж его знает. – Агнетта скривилась.
Словно боясь, что их может кто‑то услышать, невольно понизила голос до шепота:
– Народ говорит всякое. Скорее всего, он любуется ими, потому что уродлив. Или ему не с кем говорить. Ведь умом‑то наш король, сама знаешь, – не блещет. Уже мужик давно, а разум как у ребенка.
«Ах вот почему Плешак так расстроился, увидев мой цвет волос», – промелькнуло в голове Крис, и она вздрогнула.
– Вот он и окружает себя странной компанией. Да и поступки его, мягко говоря, такие же, – между тем продолжала Агнетта. – Как только Лейфу исполнится двенадцать лет, он прямиком направится в личную свиту короля. И да поможет ему бог.
Крис будто очнулась и, услышав последние слова Агнетты, всплеснула руками:
– Да почему двенадцать‑то? Почему его раньше туда не отправили? Зачем держать здесь целых шесть лет?
– Ты и правда какой‑то дремучий… Все пажи должны быть вооружены. Они дополнительная охрана короля, а оружие у нас можно носить с двенадцати лет. Поэтому Фрида столько времени и прятала Лейфа в лазарете, как какую‑то редкую зверюшку, – голос Агнетты задрожал.
Вспомнив надменных прилизанных белокурых мальчишек с горящими от злобы и ненависти голубыми глазами, которых видела на площади, Крис кое‑как сглотнула. В пересохшем горле мешался комок, скрученный из тревоги и безумного страха. Представив среди пажей Лейфа, она все же разлепила пересохшие от отвращения губы:
– Тогда мы тем более должны его спасти. – Крис схватила за руки Агнетту и затараторила: – Ты же умная. Вон какой план придумала. Должен быть какой‑то выход.
Агнетта молча отвернулась, уставившись в темную стену. Свет тусклой лампадки обрисовал ее напряженную спину.
– Ты думаешь, я бы не попыталась спасти его? Такие глазищи растопили не одно сердце здесь, даже самое суровое. Все солдаты лазарета любят его, да что там… И отъявленные бандиты, что бывали здесь, никогда не обижали Лейфа. Но… Ты просишь о невозможном. Часовые отдадут его лично Плешаку, иначе потеряют не только должность, но и голову.
– Тогда иди! Спасайся! А я вернусь. Если бы Стэйн знал о том, что Лейф жив, то не пожалел бы и жизни, лишь бы спасти его. И уж точно не оставил одного. Единственное, что у меня есть, – это память и жизнь, и я рискну всем. Это малость, чем я мог бы отблагодарить Стэйна.
Крис решительно вздернула подбородок и развернулась. Не дожидаясь ответа, она быстро пошла наверх. Постепенно свет от лампадки, которая осталась у Агнетты, затухал, пока не исчез совсем. Миновав пару крутых поворотов, Крис остановилась и уставилась в темноту. Решить‑ то она решила, теперь нужно подумать, как вернуться, чтобы не подставить Агнетту. Как объяснить свое отсутствие?
Вдруг она увидела огонек, следующий к ней.
Пара минут, и рядом остановилась запыхавшаяся Агнетта. Поставив лампадку на пол, она гневно уперла руки в бока. Грудь так и ходила ходуном от возмущения.
– Чем больше тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что с головой у тебя явно что‑то не то, – колокольчики в голосе огорченно звякнули. – Ну куда ты в осиное гнездо и без плана?
– Мне уже нечего терять. У меня никого нет, и никто меня не ждет, – прошептала Крис.
– Что значит нет? У тебя теперь есть я, Лейф. И ты есть у самого себя. Сам же говорил.
Агнетта приобняла Крис, внутренне содрогнувшись от хрупкости узких костлявых плеч. Сдави руками, косточки хрустнут и сломаются. Чувствуя, как сердце зашлось от жалости, она решительно добавила:
– Вместе мы горы свернем. – И, закусив губу, села прямо на пол рядом с лампадкой. – Ну давай думать, как нам вытащить Лейфа.
– Я сделаю все, что нужно. Могу вырубить часовых. – Крис с готовностью подалась вперед.
– Да погоди ты. – Агнетта вздохнула. – Избавиться от часовых и я могу. Сложность не в этом.
– А в чем? Пройти мимо караулки?
– Это вообще легко. Скоро ночь, обходов уже нет. Прапорщик давно налился под самые брови и дрыхнет, и заступающие вместе с ним.
– Замок открыть?
– Тоже ерунда. Когда тебя сначала запирали дома в чулане, а потом и в монастыре в келье, научишься всему. – И Агнетта показала длинную шпильку, с изогнутым концом. – Здесь такая скукота, что во время многочасовых бдений я обшарила монастырь сверху донизу.
– Тогда что? Не вижу больше никаких проблем. – Крис так воодушевилась, что румянец покрыл впалые щеки, убрав мертвенную бледность после перенесенной болезни.
– Что-что? А в лазарете как быть? Кровать Лейфа в дальнем углу. На правах старожила он давно занял себе это место, и никто не может его оттуда согнать. Либо солдаты, либо кто‑то из громил обязательно заступится. Как его оттуда вывести? Это же пройти нужно будет через весь лазарет и никого не разбудить. А там битком, человек пятьдесят, не меньше.
– Моя очередь говорить «ерунда», – просияла Крис. – Не только ты обладаешь талантами. Жизнь на улице научила меня быть бесшумным, уж поверь. Так что в лазарет отправлюсь я.
– Решено. Но подождем пару часов, чтобы все точно уснули.
– Заскучали, мои дорогие! – медово-тягучий голос с переливами настоящего горного ручья, радующегося солнцу, ворвался в тяжелые думы двух часовых, стоящих в карауле у дверей лазарета.
Они были не в духе. Из-за прапорщика, который никак не мог угомониться и уснуть, они успели пропустить лишь по одному стаканчику перед дежурством. И то второпях, без должного удовольствия. Необходимость охранять оборванцев и беспризорников глухой ночью, глубоко под землей, да еще и без нужного градуса внутри, злила их. Мысли о том, что, невзирая на все правила, остальные караульные, чей пьяный храп они прекрасно слышали, видят десятый сон, совсем выводили из себя. Но все недовольство тут же улетучилось из головы вместе с остатками вчерашнего хмеля.
