Татьяна Олеговна Калугина
Музыка в дорогу
Глава 2. Мы начинаем
Он был промышленным альпинистом, их фирма устанавливала и обслуживала такие здоровенные светящиеся буквы на высотных домах при въезде в микрорайоны, «Чертаново» там или «Строгино», или «Кунцево».
Стас работал в команде вместе с двумя парнями. Однажды кто-то из них ушел, и на его место Стас взял своего двоюродного брата, недавно вернувшегося из армии. Ему было двадцать.
Как выяснилось позже, брат устроился к нему на фирму не просто так, а с умыслом. В один прекрасный день, то есть ужасную ночь, прихватив из конторы профессиональную снарягу, этот братик проник на крышу высотной заброшки, чтобы написать любимой девушке некую любовную ерунду. Окна девушки как раз выходили на эту заброшку, на ее торец – роскошно-глухую, идеальную глыбу стены, измазанную понизу пеной цветастых граффити – и девственно чистую выше, начиная с уровня третьего этажа.
«Лиза, я…» – захлебнулся брат на уровне этажа восьмого.
Позже какие-то другие искусники, граффити-мастера, изобразили под этой надписью человеческую фигурку в падении.
Человек упал, а тень осталась.
Красиво. Особенно если знать, что так оно все и было, что это не арт-фантазия по мотивам городских легенд. Лиза, я… И неловкие вскинутые руки, и согнутые как бы в процессе шагания по лестнице угловатые ноги, несуразный своей внезапностью полет в вечность…
Не то чтобы Стас описал это так подробно, как я сейчас описываю. Я понятия не имею, откуда я это взяла, всю эту картинку. Картинку гибели его двоюродного младшего брата, вернувшегося из армии. Просто она возникла передо мной, как слайд на полотне. Может, в жизни и не было ничего подобного, то есть брат упал и разбился, и причиной тому была девушка по имени Лиза, но вот насчет нарисованной фигурки я уже не столь уверена. А вдруг всё это мне приснилось? Или я увидела такую стену, с рисунком, проезжая когда-то где-то по каким-то своим делам, о которых уже не вспомнить, и она запечатлелась в моем сознании, а позже я стала воспринимать ее как изображение падающего юноши из рассказа «того парня с тренинга, Стаса», – такое тоже вполне возможно и отнюдь не исключено. Игры разума, всё такое…
Когда тебе сорок пять, подобным вещам уже не особо и удивляешься.
– Где это было? – спросил Изин. – Улица, номер дома? Как звали брата?
– А это разве важно? – хмыкнул Стас. – Какая вообще разница?
Изин возразил, что большая разница, что лучше произнести. Но Стас, пожав плечами, замкнулся. То есть уставился на свои руки, свешенные между разведенных колен. Он и потом всегда так делал.
Этот их разговор состоялся в первый же день тренинга, когда все мы только знакомились. Позже многое прояснилось, но в первый день Стас сразу его отсек. Выдал скупые сведения: взял брата на работу, а он погиб. Без подробностей.
В тот раз, наслушавшись наших скупых, настороженно выдавленных историй, Изин сказал:
– Я ведь не собираюсь вас пытать, вытаскивать сведения щипцами. Насилие не входит в круг моих задач. Я лучше в вормиков поиграю, – и открыл приложение на телефоне. – Деньги-то от вас я уже получил, обратно не верну.
Минуты через две он снова подал голос, оторвавшись от пожирания червячков:
– Как надумаете говорить, дайте знать, ладно? Я прилягу пока.
Там был дряхлый разлапистый диван, в комнате, где мы занимались. Продавленный в середине. Изин кинул в его изголовье засаленную диванную подушку, пристроил на нее свою кудлатую голову бармалея, закинул ногу на ногу и погрузился в игру.
Мы молчали и переглядывались исподлобья. Инга пару раз нервно хихикнула, выразительно вздохнула. Эдик невнятно пошутил про наши денежки, которые плакали. Ноль реакции.
Тогда Вита, решив, видимо, взять всё в свои руки и хоть как-то подтолкнуть забуксовавшую беседу, произнесла:
– Я не получаю удовольствия от секса. Не знаю, что такое оргазм. Мне стыдно, что я скрываю это от мужа, но мои самые яркие… физиологические впечатления были связаны не с ним, а с рождением дочери. Вот тогда я всё прочувствовала по полной. Да. Узнала себя, свое тело, свои возможности… Это было как… откровение какое-то, что ли. Я поняла, что могу. Но почему тогда я не могу – с ним? Я очень его люблю. Очень.
Изин еще на первых фразах ее монолога оторвался от пожиралки, а в конце он спросил:
– То есть, опыт родов позволил тебе заметить, что с сексом что-то не так. А раньше, до родов, тебя это не беспокоило?
– Раньше я не думала, что есть такие сильные ощущения. И что они мне настолько необходимы.
Я смотрела на нее, потом на Изина, потом снова на нее, и на Ингу, покусывающую губы, и опять на Изина. В зависимости от того, кто из них открывал рот и выдавал очередную реплику.
Я понимала, о чем они говорят.
Роды прорвали некую пелену в восприятии Виты, в Виту хлынули яркие ощущения. Как наркотик. А раньше таких ощущений не было. И теперь – упс! – их снова нет. Вита получила к ним доступ лишь единожды, и то ненадолго. На те несколько часов, что длились роды. А теперь у нее есть дочь, и любимый муж, и работа, и офигенное отражение в зеркале, но нет того счастья, которое она познала и о котором забыть не может, надеется повторить.
– Так повтори, – в своей провокационной манере сказал Изин. – Роди еще одного. Заодно проверишь, работает или нет. Случайность это была или закономерность.
– Нет. Сначала я должна разобраться с мужем. Понять, что у меня к нему. Почему мне так… почему я терплю…
Помню, как мы с Ингой украдкой переглянулись. В ее глазах плескалось торжество и едва скрываемое злорадство. Надеюсь, в моих было что-то другое – сочувственное удивление, например, или хотя бы участливый интерес. Но это вряд ли.
«Ах-ха! Оказывается, и у богинь бывают свои изъяны, да еще такие существенные!» – вот что мы с Ингой сказали друг другу взглядами, почему-то нашедшими друг друга именно в этом месте разговора, и благочинно потупились, довольные тем, что есть, есть в мире высшая справедливость.
Тогда мы с ней еще не успели возненавидеть друг друга лютой ненавистью, это произошло несколькими часами позже, а в тот миг между нами даже что-то вроде приязни забрезжило. Наметилась некая общность, точка соприкосновения. Две земные женщины, обуреваемые плотскими страстями, vs фригидная небожительница, которой приходится лгать мужчине, чтобы удержать его возле себя.
Инга словно прочитала мои мысли.
– Ты боишься, что он тебя бросит, если узнает? – спросила она.
– Нет, – качнула головой Вита, глядя на Изина, не на Ингу. – Я боюсь не этого. Я боюсь причинить ему боль. Даже не то что боюсь: я просто не могу этого допустить. Он мой самый близкий, дорогой человек, отец моей дочери. Сказать ему такое было бы равносильно предательству.
– Что случится, если ты скажешь ему «такое»? – спросил Изин.
– Это разобьет ему сердце.
– В буквальном смысле разобьет? Он умрет?
На Витином лице отразилась борьба двух чувств – замешательства и желания послать Изина куда подальше. Я думала, она и правда его пошлет. Я бы точно послала. Но она спокойно, не дрогнув голосом, произнесла:
– Конечно же нет. Не умрет. У него два микроинсульта в анамнезе, в его «солидные» тридцать восемь, но… он не умрет. Он сильный, мудрый, великодушный. Он – мой лучший друг. Мы с ним можем обсудить всё, что угодно, даже эту проблему. И вместе поискать пути решения. Вот сейчас настало время этим заняться, поэтому я здесь, пришла к вам. Три года откладывала. Ровно столько, сколько лет нашей дочке. Сначала я думала, что это нормально, что это послеродовые какие-нибудь фокусы, гормональные взбрыки, знаете, как сейчас везде пишут и объясняют. Бывает, мол, но обычно длится не дольше года, потом само проходит. Но у меня не прошло. Всё стало только хуже, теперь отвращение вызывает не только секс, но и мое притворство в сексе, вся эта накопившаяся ложь… Короче, я устала быть манекеном, который притворяется живым. Я решила, что пора действовать. Обследовалась. По медицинской части никаких проблем у меня нет, да их и не было изначально. Никаких разрывов и повреждений. «Всё в голове», как выразился мой гинеколог, кстати, это он меня к вам и направил. Ну вы в курсе.
– Я в курсе, – подтвердил Изин. И потом он предложил Вите сформулировать ее запрос наиболее полным и точным образом, а пока она формулировала, скинул на пол диванную подушку, не без сожаления погасил телефон и перебрался к нам. Вернулся в наш круг.
Он ничего при этом не сказал, но все поняли, что в следующий раз нам не удастся вернуть его так относительно легко. Возможно, кому-нибудь придется станцевать стриптиз. Или зависнуть в воздухе в позе йога.
В общем, где-то здесь наша группа и началась. С Виты и ее неслучившихся оргазмов.
Глава 3. Запрос
Наш старшенький, Руслан, заявляется раз в две-три недели, заходит в свою комнату и говорит:
– Не, ну это несерьезно. Опять всё как было!
Он очень ждет, что мы изменим эту комнату, обустроим ее «под себя». Это будет означать, что он по-настоящему съехал. Что он отрезанный ломоть.
Посетовав, что мы так ничего и не изменили, он подходит к шведской стенке, подпрыгивает, цепляется за ручки турника и подтягивается раз двадцать. Или сто двадцать. Честно говоря, я давно запуталась в его нормах и перестала следить.
Уже почти год он живет отдельно. Но его мальчуковая комната осталась в том самом виде, в каком была, когда он торжественно от нас сепарировался.
– Вы же хотели сделать здесь папин кабинет! – возмущается он. – Так делайте!
Он говорит, что чувствует себя каким-то призраком, когда приезжает к нам, заходит в свою бывшую комнату – а она такая же, как была. Словно он до сих пор подросток и здесь живет. Парта, шведская стенка, полуторка с «уголком», шкаф из Икеи с полочками, заставленными кубками, лего-фигурками и прочим памятным хламом.
Когда-нибудь мы обновим здесь мебель, повесим шторы блэк-аут, сделаем Герику новомоднейший кабинет. Но пока нам нравится, нам прикольно, что в нашем доме есть «мальчуковая комната».
Поэтому я просто говорю Руслану:
– Не бесись. Вот Алика съедет – тогда и сделаем капитальный ремонт во всей квартире и всё изменим. До неузнаваемости. Обещаю.
Алике восемнадцать. Она студентка МГУ и живет с нами. И съезжать вроде бы не планирует.
Они возникли в моей жизни как по щелчку или по волшебству: такое чувство, что все трое разом. Вуаля! Вспыхнули, появились!
Вот здесь их еще нет, я сижу одна за столиком «Шоколадницы» и делаю вид, что меня посетила муза. А уже на следующем снимке мы с Гериком целуемся на фоне ночной Невы (наша первая романтическая поездка в Питер); далее раскрывается пышным веером ряд свадебных фотографий; и вот уже – бабах! – я сияю в кадр смеющимися глазами, поглаживая беременный живот. Дальше – Русланчик с зажимом на пупке, лежит головкой в Гериковой ладони, тельцем – в миниатюрной ванночке с розоватой от марганцовки водой, купается. Жжик – и вот он уже годовалый бутуз, шесть зубов и реки слюны. А вот – пухлощекий двухлетка с крафтовой челкой и серыми вдумчивыми глазами. Которыми он разглядывает обитательницу нарядного одеяльного свертка, прибывшую вместе с мамой из больницы. С мамой – это со мной. Это я – мама.
Не то чтобы внезапно, скорее стремительно произошли три самых важных события моей жизни. Как в том фильме с Брюсом Уиллисом и Мишель Пфайфер, когда в конце у героини перед глазами пролетает история их семьи: «А теперь жених может поцеловать невесту!», «Это мальчик!», «У вас девочка! Поздравляем!»
Кем бы он ни был, тот эльф, получивший и обработавший мой запрос, сделал он это очень оперативно.
– Обрести смысл жизни? – Изин пожевал губами внутри своей курчавой усобороды и не сразу, но все-таки поморщился, словно у раскушенной им конфеты оказался привкус ластика. – Звучит как-то размывчато, неопределенно. Что значит – обрести смысл жизни? Ну вот, допустим, проснешься ты в одно прекрасное утро – и поймешь, что ты его обрела. Как ты это поймешь, по каким признакам?
– Ну не знаю, – не нашлась я с ответом. – Наверное, по состоянию души. Мне будет спокойно и радостно. Гармонично. Я буду знать, что у меня всё есть.
– Что именно есть?
– Ну…
– Крутой контракт с Голливудом, – ухмыльнулся Эдик. И подмигнул мне, чтобы разбавить сарказм.
– Муж, дети? – подсказала Вита.
– Любовника не забудь, – внесла свою лепту Инга.
– А ты что скажешь? – обратился Изин к Стасу. – Есть какие-нибудь соображения?
– По поводу смысла Карининой жизни? – привскинул брови Стас. – Понятия не имею. Может быть, в прекращении его поисков?
– Кучу бабла, – пошел по второму кругу Эдик. – Я бы выбрал кучу бабла, а потом бы уже танцевал от этого. Все мечты свои посбывал бы, одну за другой!
– Смысл жизни в духовном росте, а не в бабле. В достижении внутренней свободы от внешних обстоятельств.
– Тю. Так это и есть – в бабле.
– Да всё просто, по-моему. Смысл любой жизни в стремлении к счастью. А что такое счастье? Это отсутствие несчастья, господа! Только и всего. Артур Шопенгауэр, девятнадцатый век, – блеснула образованностью Инга.
Изин перевел взгляд на меня, сделал ладонями взвешивающее движение.
– Вон тебе сколько всего накидали, выбирай.
Смешно сказать: я не помню, что я тогда ответила. Как в итоге сформулировала свой запрос. В любом случае, поиски жизненного смысла для меня закончились очень скоро: мне стало просто не до них.
Навестив свою бывшую комнату, Руся направляется в кухню и инспектирует холодильник. Ну, не то чтобы прямо инспектирует, скорее так: открывает. И смотрит внутрь.
А там, внутри, кастрюлька с супчиком, противень с картофельной запеканкой, рулетики из лаваша с тунцом и зеленью, салат «Грибоза», плошка с чесночно-сырной намазкой и прочие вкусности. Домашняя еда, одним словом.
Домашняя еда, к которой оказались так трепетны юноши двадцати лет, покинувшие дом и перешедшие на утренние яичницы и бюджетные бизнес-ланчи.
И не то чтобы он на нее набрасывается, на эту еду. Нет. Он смотрит в холодильник, как в свою прежнюю комнату – с ностальгией. «Вот так я заглядывал в холодильник, когда жил здесь». Дуралей.
Насколько мне известно, у него сейчас нет девушки. То есть, может, какая-то и есть, но мы о ней ничего не слышали, фоток не видели, в соцсетях не читали. А значит, от стадии знакомства с семьями их отношения еще далеки и свадьбы в ближайшее время можно не опасаться. Чему я, положа руку на сердце, несказанно рада.
Очень хочется пожить без больших событий. Хотя бы год. Да какой год, хотя бы одно лето! Провести его без стрессов и потрясений, где-нибудь на морях. В Тоскане, например, или на Кипре.
В позапрошлом году все планы сорвал ковид. В прошлом – ЕГЭ и Алькино поступление. Пришлось поднапрячься, чтобы устроить ее именно туда, куда ей загорелось.
Сейчас январь 2022-го. Мы с Гериком усердно мониторим отели и надеемся, что на этот раз всё получится. Мы решительно настроены в первый же летний месяц отчалить куда-нибудь в сторону Сицилии и с головой окунуться в красивый отдых.
Ну а что, почему нет? Дети выросли, поступили и даже съехали (частично) из родительского гнезда. Ковидная истерия пошла на спад и уже практически сдулась.
Да, в мире по-прежнему неспокойно. Санкции, русофобия, Украина… Но нам ведь не привыкать. Мы заслужили лето, и оно у нас будет – и пусть кто-нибудь попробует этому помешать!
Сначала лето, а потом уже все остальное. Ремонт в бывших детских. Новые импланты для Герика. Съемная квартира для Алики. А для меня… Нет, ну я уж не поленюсь, что-нибудь придумаю. Когда время настанет.
