Татьяна Сидорина
Цивилизация труда: заметки социального теоретика
Моей дорогой мамочке, чудесной женщине, талантливой пианистке и большой труженице
Карта мира, на которой не найдется места для утопии, не стоит даже того, чтобы на нее смотрели. Это единственная страна, подходящая для человечества. А когда человечество обоснуется в ней, оно будет искать лучшего и, если найдет, опять отправится в путь. Прогресс – это реализация утопий.
Оскар Уайльд
Почему написана эта книга
Решение написать эту книгу пришло неожиданно. Труд и все с ним связанное всегда были вне сферы моих интересов. Между тем полагаю, замысел этой книги возник не случайно, поскольку ее написанию многое предшествовало.
Начать следует с обсуждавшегося среди философов и социологов феномена конца труда. И хотя в рамках дискуссий ставился вопрос о конце труда в его классическом понимании, а отнюдь не о перспективе исчезновения труда вообще, сама по себе постановка вопроса о конце труда, существовании без труда побуждала к далекоидущим размышлениям.
Для человека, сформировавшегося под влиянием социалистических идеологем, осознание какого бы то ни было конца труда – это необычайное потрясение. Еще бо́льшим это потрясение становится для человека, который никогда не любил работать, делал это «из-под палки», потому что «так положено», и наконец понял, что работать необязательно. Поэтому можно сказать, что в основе книги лежит негативная мотивация. Эта книга не о труде и не в его поддержку. Эта книга против труда. Причиной ее написания было желание рассказать о том, каким несчастьем и ужасом человеческой жизни является труд, о том, как человек не хочет и не любит работать.
В ходе проведенного мною исследования я обнаружила, что далеко не все мыслители прошлого восхваляли труд, человек не всегда был закован в трудовые доспехи: в прошлом значительная часть времени была посвящена праздникам и празднествам; люди могли и умели проводить время без труда и не зависели от него как от фактора, организующего и определяющего жизнь. Современное отношение к труду сформировалось всего лишь несколько веков назад, и мы вовсе не обязаны следовать этим сравнительно недавним установкам, словно извека сложившимся постулатам или обязательным условиям жизни.
Так стал вырисовываться замысел этой книги – написать о том, как возникло современное отношение к труду, является ли труд предназначением и смыслом человеческой жизни. Также меня занимали вопросы: что будет делать человек в обществе без труда, если в конце концов наступит время, когда бо́льшую часть работ смогут выполнять технические устройства?
Хотелось бы сразу отмести возможные предположения, что эта книга свидетельство о «пире во время чумы». За время, пока шла работа над книгой, я постоянно слышала контраргументы: 1) безработица остается одной из острейших проблем человечества, численность безработных продолжает расти (см., например: Брюне А., Гишар Ж.-П. Геополитика меркантилизма. М.: Новый хронограф, 2012); 2) сотни тысяч профессионалов, специалистов работают в условиях ненормированной рабочей недели, растет количество заболеваний вследствие переутомления на работе (см.: Bunting M. Willing Slaves. L.: Harper Collins Publishers, 2004); 3) труд все так же остается одним из важнейших условий существования человека, и совершенно очевидно, что, несмотря на появление практик гибкой занятости, фриланса и т. д., в ближайшей перспективе трудно предположить возможность повсеместного распространения бездействия. В большинстве своем современное человечество не представляет себе жизни без труда.
И тем не менее эта тема периодически возникает в научных дискуссиях, исследованиях, сочинениях философов и социологов. Так, подъем интереса к этой тематике отмечался во второй половине – конце XIX в., когда на Западе и в России целая плеяда авторов выступила со статьями против труда (см., например: П. Лафарг, Э. Золя, О. Уайльд, Л.Н. Толстой). В конце ХХ в. заметен новый всплеск интереса (см., например, работы З. Баумана, материалы научных дискуссий о конце феномена труда в его классическом понимании). На рубеже ХХ–ХХI вв. также появляются интересные работы по данной теме (см., например: Джохадзе И. Homo faber и будущее труда // Логос. 2004. № 6; Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М.: Akademia–Наука, 1998; Ашкеров А. Начала труда и конец производства // Отечественные записки. 2003. № 3).
Современная ситуация в сфере производства, управления и организации труда дает все основания говорить о существенных переменах в области приложения человеческих трудозатрат.
Пафос нашей работы не только и не столько в уповании на жизнь без труда в условиях творческой самореализации и экологической безопасности (что было бы замечательно, но вряд ли возможно, и, весьма вероятно, не для всех и желательно), сколько в том, что человечество за последние несколько столетий неоспоримо уверилось в окончательности мирового устройства в той его части, которая касается схемы «трудиться, чтобы жить». Труд позволяет не только получать средства к существованию. Сегодня труд выполняет функцию костылей, инвалидной коляски (без которых, как выясняется, человек не умеет передвигаться), кислородной подушки (без которой он не может дышать). При этом далеко не всегда человек столь тяжко и изнурительно трудился, далеко не всегда считал труд обязательной составляющей жизни, и не просто считал, но и жил так.
Скорее всего, думать о том, как жить без трудозатрат, могут в основном люди, имеющие возможность подобного существования. Но вряд ли мы вправе недоумевать по этому поводу. Возможно, освободившись от тенет порядка, навязываемого трудом как образом жизни, только и можно увидеть перспективу иной жизни (свободной и творческой), преодолеть зависимость от проложенной колеи, предшествовавшего развития (path dependence), постоянного переутомления в результате труда (overwork).
Поэтому прошу не думать, что автор не знает или не понимает, что происходит на свете. Просто хотелось бы, чтобы люди были свободны, счастливы, самостоятельны и могли раскрывать свои таланты и дарования во благо настоящей и будущей жизни.
Тема труда широко представлена в философских сочинениях, и это действительно не эпизодические размышления, а одно из направлений философских исследований – философия труда, которая наряду с философией техники обращена к рассмотрению актуальных вопросов современного общества, его настоящего и будущего. Я старалась как можно шире представить в книге спектр идей и концепций мыслителей Античности, Средних веков и Возрождения, Нового времени и Просвещения, новейшей истории, представить историю философии труда. В результате книга обрела хрестоматийный характер, ее можно сравнить с энциклопедией по философии труда, что, с одной стороны, в чем-то умаляет авторскую составляющую, но с другой – позволяет более детально познакомиться с историей идей в данной области. Безусловно, подбор концепций труда определен ракурсом рассмотрения и оценки трудовой деятельности. В большей мере здесь представлены работы, содержащие негативные оценки, нежели прославляющие труд.
Следует отметить, что эволюция отношения к труду рассматривается в книге прежде всего с историко-философских позиций и имеет европоцентристский характер. Безусловно, тематика труда присутствует в разных философских традициях, в том числе учениях мыслителей Востока. Однако данная книга, как и предыдущие работы автора – «Философия кризиса», «Два века социальной политики», «Государство всеобщего благосостояния», посвящены событиям западноевропейской истории, западноевропейской культуре и мысли.
Каким бы ни был характер или жанр данной книги, ее цель – обратить внимание читателя на проблему труда, показать, как оценивался этот феномен в истории философской мысли, проследить эволюцию как отношения к труду, так и понятия «труд».
Во время работы над книгой мною была проведена серия углубленных интервью. Они приобрели характер бесед (в силу взаимной заинтересованности проблемой труда (как автора, так и респондентов)), поэтому я решила представить их фрагменты в отдельном приложении.
В апреле 2008 г. на IX Международной конференции НИУ «ВШЭ» мною был прочитан доклад о феномене конца труда в его классическом понимании. Работа над этим докладом, реакция и интерес присутствовавших на заседании завершили формирование замысла книги о труде, отношении к труду, о его кризисе и конце.
Работа над этой книгой была непростой, но, безусловно, очень интересной. Я благодарна друзьям и коллегам, которые поддержали мой замысел: проф., д-ру ист. наук О.И. Шкаратану (НИУ «ВШЭ»); проф., д-ру экон. наук В.Н. Лексину (ИСА РАН); проф., д-ру филос. наук. В.А. Ядову (ИС РАН), проф., д-ру филос. наук. В.П. Филатову (РГГУ); проф. Ст. Уайту (Великобритания, университет г. Глазго), проф., д-р соц. наук Ю.Н. Толстовой (НИУ «ВШЭ»), проф. И.Д. Тарбе (г. Сухуми, АГУ). В работе над книгой мне помогли беседы о труде со студентами факультета философии НИУ «ВШЭ». Также я благодарна всем, кто участвовал в интервью, которые я проводила в Абхазии, Великобритании, Литве, России и Франции.
Москва–Тракай–Глазго–Москва, 2008–2013 гг.
Глава 1. Исходные позиции
Приходится признать, что в современном мире изменяется традиционное отношение к труду. Это обусловлено многими процессами: кризисом европейской культуры, развитием науки и техники, кардинальными социальными и экономическими трансформациями. Отношение к труду далеко не всегда было однозначным. Мы обращаемся к рассмотрению труда в истории философской мысли и делаем попытку разобраться, какова роль труда в жизни современного человека.
Кризис труда как кризис культуры
ХХ столетие – это эпоха, которая началась кризисом Западной Европы и прошла под знаком кризиса, породив все многообразие переживаемых человечеством культурных, экономических, политических и прочих напряжений, создав кризисный социум, обострив до предела кризисное сознание, но так и не остановив кризисного марафона на рубеже нового тысячелетия.
Кризис труда входит в систему кризисов нововременной европейской культуры. Об этом пишет Х. Арендт, фиксируя предвестие конца труда в его классическом понимании при переходе от философии труда к философии жизни как главной выразительнице формирующегося (в том числе и кризисного) мировосприятия: «Поразительно, однако, что новоевропейская философия труда с ее приравниванием производительности и плодовитости в конце концов вылилась в различные виды философии жизни, основывающейся на том же отождествлении. Различие между этими двумя типичными для Нового времени философиями, старейшей философией труда и новейшей – жизни – состоит главным образом в том, что философия жизни упустила из поля зрения единственную деятельность, действительно необходимую для поддержания жизненного процесса. Причем само это упущение все еще отвечает фактическому историческому сдвигу, поскольку труд в самом деле стал менее тяжким, чем когда-либо прежде, и тем самым еще более приблизился к автоматическому функционированию жизненного процесса. Когда на стыке веков Ницше и Бергсон провозглашают “создательницей всех ценностей” жизнь, а уже не труд, то это превознесение чистой динамики жизненного процесса исключает даже тот минимум инициативы, какой все-таки еще содержится в диктуемых человеку необходимостью деятельностях, каковы труд и деторождение»1.
В свою очередь немецкий философ и социолог культуры К. Манхейм высказывает предположение, что кризис системы оценок в современном обществе обусловлен, помимо прочего, также и особенностями процесса труда, развитием техники и машинного производства. Стимулы к труду и награда за труд в доиндустриальную эпоху отличались от современных: «Наше общество еще не сравнялось с машиной. Мы успешно разработали новый тип эффективности “по Тейлору”, превращающий человека в часть механического процесса и приспосабливающий его привычки к интересам машины. Однако нам пока не удалось создать такие человеческие условия и социальные отношения на предприятии, которые бы удовлетворяли ценностным ожиданиям современного человека и способствовали бы формированию его личности…
Машинный век не способен создать адекватные новые ценности, которые могли бы сформировать процесс труда и досуга и примирить между собой два различных набора противоположных идеалов, которые из-за своего антагонизма способствуют дезинтеграции человеческой личности» 2.
Труд и отношение к нему, сформированные столетиями индустриальной эпохи, все больше оказываются на стороне «утраченных ценностей».
Согласно К. Ясперсу, «в современном мире принятие труда всеобще. Однако, как только труд стал выражением прямого достоинства человека, утверждением его человеческой сущности, появился и двойной аспект труда: с одной стороны, идеал трудящегося человека, с другой – картина реальной средней трудовой деятельности, в которой человек отчуждает себя самим характером и распорядком своего труда. Из этой двойственности возникает импульсивное стремление изменить мир людей, чтобы человек, создавая целостность своего мира, нашел правильный вид своей трудовой деятельности. Ложный, отчуждающий от себя человека, эксплуатирующий его, насильственный труд необходимо преодолеть»3.
Амбивалентное отношение к труду
Исследователи отмечают характерное для философской мысли амбивалентное отношение к труду. «Думается, в истории философии, – пишет Н. Григорьева, – существовали две тенденции в истолковании категории труда: наряду с апологией труда в философии всегда имела место и его критика. Иногда полемизирующие друг с другом концепции, принадлежа к одной и той же философской традиции, были разнесены во времени (апология труда у Гегеля / критика трудаотчуждения у Маркса), иногда сталкивались между собой в открытой дискуссии. <…>
В конце XIX в. теории социальной философии, для которых понятие труда было немаловажной составляющей, разделились на два противоположных течения: так называемую “философию жизни” (с уклоном в идеализм) и социологический позитивизм»4.
Н. Григорьева прослеживает тенденции амбивалентного отношения к труду в философии рубежа XIX–XX вв. Так, Г. Зиммель называет труд единственным носителем ценности и постулирует его некую деятельность, в процессе которой субъект обретает единство, чуть не перевоплощаясь в производимый продукт, чтобы, впрочем, снова распадаться, выходя из производственного процесса5. Э. Дюркгейм считает труд источником солидарности между людьми и полагает, что «функция государственного социального института, призванная обеспечивать признание трудящемуся, оказывается редуцированной вследствие кризиса государства»6.
Однако М. Вебер не склонен идеализировать труд ни в позитивистском, ни в идеалистическом вариантах. В работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) он указывает (в противоположность Дюркгейму), что труд как призвание и самоцель не свойственны человеческой природе. Для человека важен «вызов» («Beruf») со стороны божественной инстанции, представление о том, что высшие силы ставят ему задачу, в осуществлении которой он видит свое предназначение7.
В культурном пространстве 1930-х годов, согласно Григорьевой, две противоположные тенденции по отношению к труду сосуществуют у одних и тех же мыслителей. Например, такой апологет труда, как Э. Юнгер, изображая своего рабочего сверхчеловеческим существом, бытующим на границе между жизнью и смертью, представляет труд как чудовищное действо8. При этом труд в концепции Э. Юнгера становится центральной категорией мироздания и способствует замене гегелевской оппозиции «господин / раб» новой: «гражданин (бюргер) / рабочий»9.
Обращаясь к негативной антропологии, Григорьева отмечает, что, отрицая человека, эта наука рассматривает субъекта как процесс непрерывной автонегации. Так, на кризисе субъекта построена философия труда А. Гелена. В книге «Человек, его природа и положение в мире» (1940) он определяет человека как существо «действующее», живущее в будущем, а не в настоящем. Морфологическим признаком, отличающим человека от животного, является «нехватка» (der Mangel), которую он возмещает способностью к труду10. В книге «Конец труда» (1995) Дж. Рифкин изображает исчезновение труда как длительный процесс, начало которому положил Р. Декарт, представив тела человека и животного в виде нерассуждающей машины. В лекциях, посвященных философскому дискурсу модерна, Ю. Хабермас прослеживает устаревание производственной парадигмы, начиная с Д. Лукача и Г. Маркузе. Об этом пишет Г. Маркус и другие авторы11.
Феномен конца труда в его классическом понимании
На протяжении столетий понятия «труд» и «процесс труда» претерпели существенные трансформации как по содержанию, так и по восприятию. Труд пережил периоды презрительного отношения, поклонения и восхищения, разочарования и, возможно, конца.
Провозвестник социальных катастроф О. Шпенглер писал о том, что «труд» делается великим словом в этических размышлениях: «В XVIII в. во всех языках он утрачивает презрительный оттенок. Машина трудится и вынуждает к сотрудничеству людей. Культура взошла на такой уровень деятельности, что под нею трясется Земля»12. Как мы увидим, отношение к труду утрачивает презрительный оттенок значительно ранее, однако, как заметил автор «Заката Европы», причина этой перемены – в изменении всех жизненных устоев европейской цивилизации.
В ХХ столетии ученые обнаруживают симптомы явления, которое можно определить как «конец труда» в его классическом понимании. Выявляя особенности современной трудовой деятельности по сравнению с прежними эпохами, Ж. Эллюль пишет: «Я не буду говорить о разнице между нынешними и прежними условиями труда, о том, что сегодня, с одной стороны, работа менее утомительна, а рабочий день – короче, но, с другой стороны, труд стал бесцельным, бесполезным, обезличенным, регламентированным, работники ощущают его абсурдность и испытывают к нему отвращение, их труд уже не имеет ничего общего с тем, что когда-то традиционно называлось работой»13.
Что побуждает исследователей говорить о возможности прекращения трудовой деятельности или ее кардинальной трансформации?
Казалось бы, труд – одно из основных условий существования и развития человеческого общества. И ничто не способно поколебать это устоявшееся представление. Однако особенности современной занятости свидетельствуют о серьезных изменениях характера и содержания процесса труда. Речь идет о массовом переходе к работе по нескольку часов в неделю, по краткосрочным проектам и контрактам либо вообще без всяких оговоренных гарантий, лишь до очередного «уведомления»14.
Работник больше не предан рабочему месту, предприятию. На смену долгосрочной ментальности приходит краткосрочная. Корпоративная культура, столь долго провозглашавшаяся как путь к процветанию компании, утрачивает свои роль и значимость.
«Конец труда» в его классическом понимании во многом предопределен и глобализацией. Глобализируясь, мир становится общим, а это порождает новые противоречия, проблемы и перспективы15.
Предвестием социокультурного кризиса современного общества стало ощущение ограниченности мирового пространства. С осознанием ограниченности территории пришло ощущение ограниченности возможностей, перспектив. Это не могло восприниматься иначе, как посягательство на права Европы и европейцев. Однако ХХ век решительно освоил это общее мировое пространство, вернув бесконечность с идеей глобальности.
Открытость границ, экономики, культуры делает открытым и труд. Человек свободен менять профессии, места работы, должности, свободен выбирать образ жизни, выбирать между умственным и физическим трудом, выбирать работать или не работать вообще, в какое время и в каком месте земного шара.
Особенность западноевропейской либеральной традиции – приоритет индивидуальности. Индивидуальность, а не общество, коллектив рассматривалась в качестве абсолюта. Вопрос о естественных правах человека и их защите прежде всего касался прав индивидуальности, ее права на жизнь, свободу и собственность. А если мир становится общим, что же будет с этими индивидуальными правами?
С одной стороны, в странах рыночной экономики право собственности все более и более упрочивает свои позиции, с другой – само понимание собственности и отношение к ней неизбежно меняются. Но что является собственностью в конце ХХ – начале XXI вв.? Банковский депозит, кредитная карточка? Люди меняют места работы, города, все более привычным становится съем жилья; дети, окончив школу, разлетаются из семьи. Все это индивидуальное, собственное и в то же время общее.
А труд? Что теперь значит он в этом общем, глобальном пространстве? Для чего человек работает? Чтобы существовать, реализовывать потребительские наклонности, развлекаться? Если ничто не постоянно, нет ничего, о чем нужно заботиться, что выращивать, ждать долгосрочного результата, все интересно только сегодня, сейчас, а завтра могут быть другой город, другая работа, другой брак, другая машина, тогда зачем вкладывать душу, отдавать всего себя делу, которым занимаешься только сейчас? Никто уже не создает «скрипки Страдивари». На смену индивидуальному рукотворному труду сначала пришло машинное производство, затем конвейер, а в перспективе – обезличенные автоматизированные производственные комплексы. Индивидуальность становится маргинальной – в науке, творчестве, политике, бизнесе – только в самом абсолютном варианте, в самой превосходной степени – огромные состояния, высшие политические посты, открытия нобелевских лауреатов и т. д.
Мы разучились разделять труд, работу, созидание, творчество. Мы перенесли понятие «труд» на нашу деятельность вообще. Мы все называем работой. Сегодня неудобно сказать, что ты занимаешься творческой деятельностью, создаешь, созидаешь. Возможно, это особенность менталитета, сформированного в советском обществе, в котором на протяжении десятилетий поддерживался культ труда рабочего, а интеллигенции негласно был предпослан эпитет «гнилая».
Независимо от деклараций эпохи социализма мы ненавидим тяжелый труд, который «не представляет собой ни всю жизнь человека, ни самое существенное в ней. Капиталистический строй, при котором люди тупеют от труда, фордовско-сталинский строй, который, мистифицируя труд, отвращает от него человека и лишает его энтузиазма, представляют собою две формы искажения сущности труда»16.
Деятельность, которой занимаются люди в ХХ–ХХI вв. (даже перестав быть исключительно физической), остается непомерно тяжелой, каждодневной, поденной, сопоставимой по усталости, сопровождающей ее, с трудом физическим.
Противоречивость труда в его классическом понимании проявляется уже в попытках дать исчерпывающее определение данного понятия. «Существует проблема с термином “труд”, – пишет Дж.К. Гэл-брейт. – Таковой применяется для обозначения двух совершенно различных, в сущности кардинально противоположных, форм человеческой активности. Труд может приносить удовольствие, чувство удовлетворения, самореализации; лишенный его, человек теряет почву под ногами, чувствуя себя выброшенным из общества, впадает в депрессию или уныние. Именно такого рода труд определяет социальное положение руководителя корпорации, финансиста, поэта, ученого, телекомментатора или журналиста. Но кроме них существуют и безымянные трудящиеся массы, обреченные на монотонный, изнуряющий и унылый физический труд. Часто приходится слышать мнения о том, что хороший рабочий получает удовольствие от своего труда. Такие утверждения обычно исходят от тех, кто никогда в жизни не занимался тяжелым физическим трудом по экономической необходимости»17.
Труд теряет былую значимость. Все больше людей смотрят на труд как на тяжкую повседневность и были бы рады навсегда от нее избавиться. Особенно в условиях гнетущего обострения так называемых глобальных проблем, которые со времени обнаружения их Римским клубом так и остались не только нерешенными, но продолжают предвещать человечеству гибель от экологической катастрофы, исчерпания природных ресурсов, неизлечимых болезней, перенаселенности планеты и пр.
Вопрос о труде и его роли в жизни человека и общества близко подходит к вопросу о смысле жизни. Занимая бо́льшую часть активного времени современного человека, труд, если не становится смыслом жизни, то во многом его определяет. Вопрос в том, насколько это правомерно.
