bannerbannerbanner
Золотой мальчик, золотая девочка

Татьяна Соколова
Золотой мальчик, золотая девочка

Полная версия

…Очевидно, так должно быть – чем дальше, тем больше – кажется мне, что всё это бывшее было совсем не со мною. По крайней мере, я в нём не участвовала. А, может, всего этого не было вовсе. Хотя – все, кто участвовал, говорят – было – только не так, или не совсем так, или не так совсем.

Но это – конечно – это банально – каждому видеть всё по-иному – а мне всё чаще хочется и вовсе не бывшего…

Дворник (монолог)

…Каждое утро, ровно в шесть, ни минутой раньше или позднее:

– …Так-так! Так-так!

– Скрр-скр-р! Скрр-скрр!

– Шыы-ы-рк!

Откуда он взялся?

Был хороший типический дворник – неприметный, «не видно – не слышно», швыркающий острым красненьким носиком, в куцей пятнистой штормовочке и такой же кепке.

Я смотрела из окна моей гостиной, как у соседнего дома в утренних сумерках безмолвный ветер элегически – будто одинокую ветлу на высоком угоре – раскачивает его длинную, держащуюся за метлу фигуру.

Я смотрела – и мне становилось теплее в моей маленькой прохладной квартире, в нашем день ото дня холодеющем мире.

И вот, кажется, уже по осени…

Да, именно по осени – я не сразу догадалась – как это так совпало?

По осени со мной стало происходить то, чего в реальности быть не может. Вернее так – в мою реальность вошло что-то ей совершенно не нужное и не столько даже бесполезное, сколько вредное.

Конечно, у меня довольно нетривиальное понятие о реальности – она вовсе не состоит из одного видимого нами мира, но органично включает в себя и мир невидимый.

Особенно важно, что невидимую реальность физическим зрением мы видеть не можем – это закон. Всё остальное – те или иные отклонения от него, всяческие ясновидения и прочая паранормалика – возможны, но неполезны, а порой и смертельно опасны для человека.

Так вот – однажды мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Ну, так, ни с того, ни с сего – иду по улице и вдруг чувствую на себе чей-то пристальный взгляд – замираю, оглядываюсь – никого.

Так и должно быть – никого – теперь люди ходят даже в толпе словно бы в пустоте. Особенно чувствуешь это в столицах и мегаполисах – чем ближе к центру – тем заметнее.

В маленьких городках тысяч до ста – та же картина, смягченная разве тем, что многие знают друг друга. Но к незнакомцам и в маленьких городках реакция год от года типичнее – от пустоты к пустоте.

А тут этот взгляд в спину.

Ну, что же – рельсы по привычке на себя перевела – может, каракульчу рано надела – мех, даже тонкий, у многих ассоциируется только с зимой – или сумка моя новая от Шанель кому-то приглянулась – ладно.

Однако взгляд не исчезает, нет-нет да опять, будто стёклышком острым, через лопатку, в сердце кольнёт – и не то чтобы тревожит, но неприятно за себя – закоренелую реалистку.

Тут необходимо добавить, что реалистка эта ко всяческим взглядам давно привыкла и умеет отличать взгляд случайный от взгляда любопытствующего, взгляд слежки от взгляда изучающего, даже испытующего.

Серьёзных источников последнего в заштатном этом городке никак в отношении моей персоны быть не могло.

И примерно в то же время – последовательности я не фиксировала – тот неприметный дворник от соседнего дома незаметно исчез, а на его месте появился новый, будто впервые до работы дорвавшийся.

Сначала я смотрела на него из окна моей гостиной без гостей по привычке – дворник и дворник – какое мне дело? Очень настоящий, без всяких привычных мне киношных придурств или конторских закосов.

Ну, рьяный чересчур, чрезмерно старательный – никакой в нём элегичности, от близости с природой задумчивости, привычных для дворника пролетарских манер – вы когда-нибудь видели дворника с носовым платком?

Да мне-то что? Пусть.

Однако с наступлением зимы стал он меня несколько утомлять – шуму от него до моего окна долетало больше, чем от того дворника, что работает у нашего дома.

Вот и теперь – лишь начало седьмого – он уже долбит, скребёт и метёт. Конечно, у каждого своя функция. Как писал из лагеря Никон Оптинский – «Радости моей нет предела».

Потому что утро, несмотря ни на что, дивное – тихое, синее. Видимое из окна моей гостиной, замкнутое между двумя пятиэтажными домами пространство похоже на вольно разросшийся сад.

Чёрная графика кустов и дерев, невообразимой формы веток – на белом, пушистом, воздушном, вздыбленном волнами скрытых под ним высоких пней снегу.

В ста тёмных метрах, через этот сад – фонарь на вершине матово белеющего в темноте бетонного столба.

Сам эллипс белого света от фонаря не виден. Конус освещенного им пространства направлен к дому напротив, рассеян.

В центре светового конуса, внизу, между узенькой мостовой и серым домом – тротуар перпендикуляром к подъездной двери.

Алый крошечный уголёк сигнализации на этой двери мелко-мелко дрожит, кажется суетливым, зловещим, несчастным. Несчастен он словно бы оттого, что слишком маленький и не может сделать такую большую злобу, какую ему бы хотелось.

В этом же конусе новый дворник долбит чугунным ломом, скребёт железной совковой лопатой и синтетической жёлтой метлой до последней льдинки выметает с тротуара добытое ломом и лопатой крошево.

Широкий щербатый тротуар между двумя забранными в низенькие ажурные решетки газонами после его ударной работы девственно чернеет.

И падает снег!

Идёт конец ноября и падает снег.

В тёмном воздухе падающего снега не видно. Словно бы нет его и в светлом конусе, освещающем часть двора. И только там, где свет выходит из абажура фонаря, в маленьком, буквально на полметра, полутёмном эллипсе, снег падает.

Каждый раз по-иному. То – крупными хлопьями – валится, танцует, проносится – и даже иногда в задумчивости как бы останавливается. Мелким сечивом, сырым и серым – обрушивается, сечёт, рубит плотный воздух. А бывают ещё шарики – белые, шершавые, плотненькие зёрнышки небесного пшена – сыплются мягко, пушисто, благодатно.

В тишине тёмного ноябрьского утра падающий снег кажется единственным живым существом – дышащим, изящным, настоящим, которое никогда не спит, лишь проявляется, когда считает необходимым.

А новому дворнику всё нипочём – долбит, скребёт, метёт. Неужели ему недоступна никакая красота?

Да, мне вчера сказали, что бывают люди, которым изначально недоступна никакая красота – у них просто нет эстетического чувства.

Не думаю, что это возможно…

Оранжевое (дневник)

…А что я мог?

Она стояла в окне как на картине. Окно оранжевое, ярко освещённое, на первом этаже. Откуда она, такая, взялась? Только одно мне и хотелось спросить у неё, сразу – глупое, бессмысленное, бесполезное – откуда она такая взялась.

Но я и спросить не мог – кажется, в первое же мгновенье, как увидел её, сразу замер, затих и словно бы умер.

Нет, не сразу.

Сначала я просто удивился этому кухонному окну. Как можно так жить, когда столько оранжевого? Обои белые, конечно, в мелкий оранжевый цветок. А всё остальное – шкафы, абажур, прозрачные шторы, какие-то вазы, даже холодильник и лампочка в абажуре – оранжевые!

Не скажешь, что пёстро иль дико, но – нетипично, странно и – зачем?

Тогда я посмотрел на неё. Просто женщина. Самая обыкновенная. Не молодая, не старая, не высокая, не маленькая, не толстая, не худая. В чём-то цветастом. Волосы на прямой пробор, и две тоненьких косы за плечи откинуты.

Просто стоит женщина у окна своей кухни и смотрит на улицу. И больше ничего. Её ведь дело, что всё вокруг неё оранжевое.

Но как-то так она – красиво, что ли, стоит, и ещё – будто вокруг неё никого во всём мире абсолютно нет. Более того – быть не может.

Вот поправила правую косу. Руки на груди сложила. Плечами повела как-то так, важно, что ли, красиво опять же. Полуобернулась вправо.

Как немое кино. Стою, как дурак. Смотрю. Лавочка рядом. Сел, закурил. От окна до меня метров пятьдесят – через газон, мостовую, детскую площадку – скамейка об одну доску на двух чурбаках, под могучей, ровесницей мне, ёлкой. Сижу, о своём размышлять стараюсь.

Осенью дворником наниматься не выгодно. Павший лист прошёл – грязь настала – пойди, из неё мусор повыковыривай. А потом, конечно, снег – главная работа дворника на пятьдесят восьмой параллели. Потому мне место сразу и нашлось – умники на зиму в вахтёры да в охранники идут.

Сижу, курю – участок осмотрел, завтра с утра приступаю. Домой неохота – хоть дома порядок, да жена дело всегда найдёт – не посидишь у неё, не помечтаешь, ни в телевизор, ни в компьютер раньше ужина не заглянешь. Хоть и мечтать уже не о чём, всё уж случилось – хороший дом, хорошая жена, любимая машина, приличный катер, дети, внуки, пенсия.

Да вечер случился какой-то очень хороший! Странно хороший случился вечер среди моей многомесячной хандры – тихий, тёплый, как летний, как бы светом из чужой оранжевой кухни освещённый.

Сто лет уж так нигде не бывал – один, в чужом дворе, просто так.

Женщина в оранжевом окне над столом склонилась, ужин, наверно, готовит. Почему-то шторки не задёргивает. А и нет у неё шторок, смотрю, только поверху окна оранжевый тюль с оранжевыми же цветами – точно, ей до окружающего её мира никакого дела нет.

Маленькая кухня как на ладони. Если прохаживаться вдоль скамейки – всю кухню и видно.

Только мне это зачем?

Мне это зачем – серьёзному мужчине шестидесяти лет, недавнему ведущему энергетику крупнейшей в Европе ГРЭС, решившему из чудачества попробовать себя в простых дворниках – сидеть в чужом дворе и пялиться на чужое окно – пусть и оранжевое?

Волнение какое-то странное в себе заметил. Мысли куда-то не туда пошли – будто вовсе не я на скамейке сижу, а пацан молоденький – ни седины у него, ни бороды, ни десятков лет за плечами – и вообще у него ничего ещё нету.

 

И всего, что у него, вроде бы, было, на самом деле не было, так, приблазнилось оно ему, примечталось – вернее, явилось без приглашения и без прощания ушло.

И это волнение как бы во мне, но от меня отдельно, и управлять я им не могу. И главное – не хочется ни им, ни собой управлять, потому что, кто я такой, я не знаю.

Просто сижу, как дурак. Окно уж погасло. Докурил, встал и домой пошёл.

Что-то было в этой женщине. В руках что ли, в движениях. Как-то правой кистью она так поводила, что это было на что-то такое, необъяснимое, на слова, что ли, похожее.

Слова ласковые, нежные, капризные и молодые…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 
Рейтинг@Mail.ru