Татьяна Устинова
Сценарии судьбы Тонечки Морозовой
– Понятно.
…Если без лицемерия, пронеслось в голове у Тонечки, то все просто и понятно.
Зоя встала, подошла к столу и нажала кнопку на телефонном аппарате.
– Наташ, сделайте нам чаю, – попросила она задумчиво. – Или вам кофе?
– Лучше кофе.
Зоя вернулась на свое место напротив Тонечки, села боком и стала рассматривать весеннее небо за окном.
– Не знаю, говорил вам Саша Герман или нет, но мы с Василием много лет не живем вместе. Считать его подружек я давно перестала, кто там к нему ходил, когда, зачем! Понятия не имею.
– Но он вам все время звонил, – утвердительно сказала Тонечка.
Зоя перевела взгляд на нее.
– Откуда вы знаете, если с ним не жили?
– Я слышала, – объяснила Тонечка. – В буфете. Он плакал и кричал, что должен вам позвонить, вы что-нибудь придумаете.
– Ах, слышали!..
Дверь распахнулась без стука, и девушка из приемной внесла поднос с чашками и чайником. Еще, кажется, были конфеты. Тонечке очень хотелось есть.
Должно быть, есть конфеты в этом кабинете не полагается, и держат их исключительно для посетителей, но она съест! Возьмет и съест… две! Она же и впрямь посетитель!
Голодный.
– Он звонил, это правда, – сказала Зоя, когда за секретаршей закрылась дверь. – Мы разошлись, но он был абсолютно уверен, что его проблемы как были, так и остались моими. Он не хотел ничем заниматься, кроме… творчества. Никогда.
Тонечка слушала очень внимательно.
– И вы решали его проблемы?
– По привычке. Мы прожили вместе лет пятнадцать, за это время вырабатываются вполне устойчивые привычки.
Тонечка отлично знала про «устойчивые привычки» и про то, как они вырабатываются!.. После смерти мужа она много лет прятала прикупленную на Новый год бутылку шампанского так, что ее потом никто не мог найти, даже она сама.
– Ему в голову не приходило, что мы разойдемся и тогда он станет жить без всякого моего участия. Меня это забавляло. Я ему даже как-то сказала об этом! Но он не очень понял, что я имею в виду. Он считал себя гением, а гения нужно беречь, ухаживать, обслуживать, выслушивать. Гению можно все, а посредственности ничего. В нашем союзе посредственностью была я, а он только творил. И ему нужны были эмоции – понятное дело, на стороне. И поддержка – ясное дело, моя. Кто, кроме меня, стал бы его поддерживать!..
Тонечка уставилась на собеседницу.
Ее собственный муж был точно таким же!
Он страдал без причины, рыдал без повода, врал без зазрения совести, скандалил без удержу.
«Я же писатель! – кричал он и швырял в Тонечку первым, что подворачивалось под руку. – Мне нужны эмоции! Я должен дышать, понимаешь?! Я задыхаюсь в неволе, а ты все хочешь, чтобы я сидел в тюрьме, возле твоей юбки! Где мне взять эмоции?! Ты же ничего, ничего мне не даешь! Ты забираешь даже те, что еще есть, последние остатки!»
Эти «последние остатки» Тонечку просто убивали!..
– Самое интересное, – вдруг громко и удивленно сказала Зоя, – что я всерьез считала его гением! Представляете? То есть я смотрела его фильмы и понимала – вот гениальный фильм! Столько лет! Вы видели, что он снимал?
– Видела, – осторожно призналась Тонечка. – Всякую ерунду он снимал.
– А мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы это понять! Должно быть, я на самом деле посредственность!
– Должно быть, вы на самом деле его любили, – сказала Тонечка. – Можно я конфету съем?
– Сколько хотите! Вы на машине? Может, коньяку выпьем?
Тонечка, запихав конфету за щеку, промычала, что с удовольствием выпьет коньяку.
Зоя принесла хрустальные стаканы, пузатую бутылку и налила – прилично.
– Упокой, Господи, душу раба твоего Василия, – скороговоркой выговорила она и глотнула. – Жил черт-те как и умер тоже по-дурацки.
– Это точно, – согласилась Тонечка. – А почему вы с ним не развелись, Зоя?
– Зачем?
– Не знаю. Так положено.
– Мне разводиться было лень, а его все устраивало. Ему было удобно, что он женатый человек со штампом в паспорте. Если что, никаких претензий.
– А предъявляли?
Зоя махнула рукой.
– И не один раз. Приходили какие-то девицы, спрашивали с меня денег. Говорили, что Василий обещал, а я ему не даю.
– Он брал у вас деньги?
– Он просил, конечно. Иногда я давала, иногда нет. В прошлом году отправляла его матери на лечение. Однажды заплатила кредит. Он взял и забыл. Или кто-то из девиц по его паспорту взял, я не стала разбираться. Он очухался, только когда пришли имущество описывать!
Тонечка запихала за щеку еще одну конфету.
– Он мне звонил, плакал, ничего нового. Я заплатила.
– А вообще-то, – спросила Тонечка задумчиво, – у него были деньги?
– Да вы ведь все знаете, если работаете в этой сфере. То густо, то пусто. Есть работа, есть деньги. Нет, и все, никаких денег. Разумеется, девиц он заводил, когда деньги были. Он им то роли обещал, то какие-то безделушки, то вечную любовь.
– А вам? – Тонечка тоже глотнула коньяку. – Вам он что обещал, когда за вами ухаживал?
Зоя засмеялась.
– Жизнь с гением! – провозгласила она. – Ну, и безделушки тоже. Помню, какая-то штучка была, он мне показывал. Врал, что древность, что цены нет! А потом куда-то спрятал, я ее больше и не видела. В общем, смешно. Мировую славу тоже обещал. Он собирался стать Ларсом фон Триером. А получилось… то, что получилось. И сегодня он умер.
– Мой муж тоже умер, – сказала Тонечка. – И тоже пил. И тоже говорил, что у гения должны быть слуги и помощники. То есть я должна быть служанкой и помощницей.
– У вас получилось?
Тонечка покачала головой.
– Я старалась, но нет, не получилось. А сегодня мне сказали, что быть милосердной без лицемерия трудно, почти невозможно. И я вот все думаю: до какой степени я была лицемерной?
– Может, вы его просто любили, вашего мужа?
Тонечка согласно покивала.
– А потом разлюбили?
– Не скоро, – призналась Тонечка.
– Мы с вами похожи. Давайте теперь за нас. – Зоя подняла бокал. – Пусть у нас будет дальше хорошая и понятная жизнь.
– Отличный тост, – одобрила Тонечка.
Они посидели, каждая думала о своем.
– А домработница? – вдруг спросила Тонечка. – К Василию кто-нибудь приходил убирать?
– По-моему, нет. А может, он и вызывал, я точно не знаю.
– Понимаете, Зоя, вот что подозрительно. Мы не нашли в квартире его телефон. Как будто его кто-то унес!.. Зато в холодильнике был лимон с сегодняшней датой на ценнике. И я уверена, что он сам никуда не выходил. Ну, он просто не мог ходить, понимаете?.. Дойти до магазина, там расплатиться, вернуться, пакет притащить – нееет!
Зоя восхитилась:
– Вы прямо сыщик! Детективные сценарии пишете?
– Всякие приходится, но детективные мне больше всего нравятся. Чтобы интересно и чтоб приключения. Когда герои смотрят друг на друга, потому что у них любовь, сразу скучно становится.
– А вдруг его правда убили? – вдруг спросила Зоя. – Что тогда?
– Тогда нужно искать убийцу.
– А как?
Тонечка пожала плечами.
– В последнее время у него была работа, – помолчав, заговорила Зоя. – Давно не было, а тут появилась. Он приезжал ко мне, рассказывал, что фильм будет бомба, что вот наконец настал его звездный час, что бюджет какой-то неслыханный. А как раз когда работы не было, он бросил очередную барышню и страдал. А в этот фильм взял Дольчикову на главную роль, и все наладилось. Во всех отношениях, понимаете?
– Кого он бросил, не знаете?
Зоя поморщилась.
– Нет, конечно. Их всегда было много, – и она показала рукой, как много было девушек у ее мужа. – С одной он даже на Гоа уехал, чтоб жить без затей на пляже. Но довольно быстро вернулся.
– Он сильно пил?
– По моим меркам – сильно. Но умел нравиться, если хотел. Правда, все девицы быстро начинали требовать! И он никак не мог взять в толк, почему так получается. Всегда все так прекрасно начинается! Любовь, Чистые пруды, полночный ресторанчик, такси, прогулки в Высокопетровском монастыре, разговоры о кино! – Зоя засмеялась. – А потом как под копирку – нужно где-то жить, что-то есть, во что-то одеваться, врачу звонить, если вдруг понос или золотуха!.. Он страдал, бросал и отправлялся дальше искать высоких отношений! Я как-то у него спросила, не скучно ли так жить. А он мне сказал, что будет искать до последнего. Где-то в мире должна жить его единственная огромная любовь!
– Да уж, – промолвила Тонечка.
– Хотя вот про ту, которая была до Светы Дольчиковой, он говорил, что наконец-то нашел. И это она и есть, его любовь. Она вроде бы тоже из кино, но не актриса. Или даже не из кино. Не помню, врать не буду.
– Спасибо, что не вытолкали меня взашей, – сказала Тонечка и стала выбираться из-за стола.
– Я собиралась, но в последний момент передумала.
– Я вам оставлю свой номер, позвоните, если вдруг будут новости, хорошо?
– Вы на самом деле думаете, что его могли убить?
Тонечка посмотрела на нее и решилась:
– Позвоните следователю. Скажите, что у вас есть сомнения в естественной смерти вашего мужа. Напишите заявление. Может быть, это сработает, они возьмут пробы на самые распространенные яды. Телефон ведь куда-то делся! И лимон откуда-то взялся!.. Незадолго до нашего приезда в его квартире кто-то точно был. Вдруг это… убийца?
Стучать в дверь с табличкой «Посторонним В» пришлось Дане. Настя никак не могла решиться, а Джессика вообще отказалась к ней подходить.
– Тута, говорят, ректор бывает, – сказала она опасливо. – Такой страшный дядька, весь волосатый, я его видала на прослушивании. Я на стульчике посижу, ладно? Насть, дай телефон, а? Ну, пожалста, пожалста, пожалста!..
Настя сунула ей телефон. Джессика просияла от счастья, схватила обеими руками, прижала к груди, плюхнулась на стул и сладко вздохнула – от предвкушения телефонных радостей. Настя в последнюю секунду удержалась и не произнесла бабкину любимую фразу, что там такого есть, в этом телефоне, что вызывает столь бурную эйфорию!
– Между прочим, – сказал Даня возле двери с табличкой и оглянулся на подругу, – я даже не знаю, кого спросить. Ты знаешь?
Настя пожала плечами – она презирала себя за нерешительность.
– Ну и ладно, – заключил он, постучал, подождал и просунул голову. – Можно?
– Заходите! – сказали из кабинета. – Если к ректору, обломись, нету его и сегодня не будет!
Настя выглядывала из-за Даниного плеча, привставала на цыпочки.
– Вы кто? – продолжали спрашивать из кабинета. – Абитура? По поводу списков?
Они зашли внутрь, дверь тихо притворилась за ними. Какой-то парень, смутно знакомый, стоял на стремянке и поливал на шкафу цветок, именуемый в народе «щучий хвост».
– Здравствуйте, – сказала Настя.
– Хэлло, – отозвался парень со стремянки. – Слышь, братан, налей в лейку во-он из той зеленой бутылки, у меня вода кончилась.
Даня перехватил лейку и набулькал в нее воды из во-он той бутылки.
– Вы чего ищете? – спросил парень, когда Даня отдал ему лейку. – Места в современном искусстве?
– Неплохо бы, – отозвался Даня. – Особенно некоторым, да, Насть?
Настя обозлилась. Опять над ней смеются!
– Мне нужно спросить, – сказала она злым голосом. – Просто спросить, и все.
– Про списки?
– Не про списки. А есть кто из преподавателей?
– Да никого нету, – удивился парень, спрыгивая со стремянки. – У нас прослушивания сейчас, все по утрам бывают, а теперь разошлись. – Он взглянул на Настю. – О! А я тебя знаю, слушай! Ты Дольчикову нашла! Точняк?
– Точняк, – подтвердил Даня Липницкий. – Мы вместе нашли. Это Настя, а я Данила.
– Данила-мастер? – моментально сострил парень. – Каменный цветок у тебя не выходит?
– Хоть бы раз в жизни, – сказал Даня беззлобно, – кто-нибудь по поводу моего имени по-другому пошутил! Нет, про каменный цветок только.
– Ну, – сказал парень, отставил лейку и положил Дане руку на плечо, – такова твоя судьбина, братан. А я по фамилии Аллилуев, а по имени Олег. Так что надо-то?
Точно! Настя вспомнила. Этот самый Аллилуев приходил в экзаменационный класс, когда они все сидели в ожидании встречи со следователем. Он еще как-то по-дурацки называл абитуриентов, оскорбительно как-то.
– Ты не знаешь, часы Дольчиковой так и не нашли? – выпалила Настя.
– Где нашли? Кто нашли?
– Я не знаю, кто и где! Ты не знаешь?
– А их искали, часы-то?
Настя окончательно рассердилась на Аллилуева.
– Часы пропали, – сказала она. – Про-па-ли! Ты не знаешь, их нашли?
Аллилуев снова взялся за лейку и стал поливать цветы на подоконнике.
– Я не знал про часы-то, – сказал он, и вода полилась на старый темный паркет. Он спохватился и сунул носик лейки в цветок. – Светка этими часами всю плешь проела! Какие они необыкновенные, от бабушек-прабабушек, щуров и пращуров остались!
– Ты знаком с Дольчиковой?!
– Ясный хобот, – сказал парень. – Она старше меня всего лет на пять, мы вместе сто раз в спектаклях выходили! В сцене «Появляются лучники, стражники с алебардами и служанки».
– Ты что, артист?! – поразилась Настя, а Даня засмеялся.
– Артист погорелого театра, – согласился Аллилуев.
– Нет, ну правда!
– Если правда, то не артист, какой из меня артист. – Он приткнул лейку за шкаф, оперся обеими руками о стол, перегнулся к Насте и заглянул ей в лицо. – Мой романтический ореол померк в ваших глазах, прекрасная сильфида?..
Настя моргнула.
– Ты здесь… учишься?
– Выучился давно. Я спектакли ставлю с молодняком. Режиссер я! Меня Игорь Маркович попросил по старой памяти. Иногда на прослушиваниях сижу. Сейчас вот из лейки поливаю.
– Но с Дольчиковой ты знаком?
– Вот те крест, – парень размашисто перекрестился. – Выходили вместе в сцене «Вбегают крепостные, следом дворовые девки». Я крепостной, она девка. Следом. Вбегает.
Даня опять засмеялся.
– А ты на актерское поступала, да?
– Да, – с вызовом сказала Настя. – А что?
Аллилуев пожал плечами.
– Да ничего. На следующий год придешь.
Настя прищурилась.
– Ты же сказал, что списков еще нет!
Теперь засмеялся парень.
– Списков-то нет, да на что мне списки, когда я слышал, как ты читаешь! Так нельзя читать, сильфида! Нужно по-другому читать! Это я тебе как режиссер говорю, точно!..
Тут вмешался Даня Липницкий и спас ее.
– Ты сказал, что Дольчикова часами хвасталась, да?
– Ну, она не то чтоб хвасталась… Хотя да! Хвасталась! Какая-то ее прабабка училась в Екатерининском институте, а может, в Смольном, и часы Светке от этой бабки достались. Я не знал даже, что они пропали!..
– Ты в тот день ее видел? Ну, когда все случилось?
– Ясный хобот, видел! Да ее Герман привез! Я их обоих и видел.
– На ней были часы, – вступила Настя. – А когда мы ее нашли, часов на ней не оказалось.
– Сперли, – сказал парень. – И Светку укокошили, и часы сперли злодеи-махновцы. Слушайте, крепостные и дворовые, давайте на улицу выбираться, а? Мне бы тут запереть и домой двинуть. Сегодня еще три сцены разводить, а я цветы поливаю!
Даня посмотрел на него с уважительным любопытством.
– Что такое – разводить сцены?
– А тебе зачем? – Аллилуев, гремя ключами, запер дверь «Посторонним В» и оглядел Даню с головы до ног. – Ты же… хм… историк, да?
– Востоковед, – с удовольствием подтвердил Даня. – История Африки, суахили. А как ты догадался?
Аллилуев потряс над головой ключами.
– А я режиссер! Наблюдательность – мое второе имя. А твое второе имя какое?
– Лень, – быстро сказал Даня. – И разгильдяйство.
Аллилуев потряс ключами у него перед носом.
– Над головой не могу, не достану. Прости, братан! – И повернулся к Насте: – А у тебя какое второе имя?
Настя растерялась и сказала, что у нее нет второго имени.
– Я так и знал, – сказал Аллилуев, и это прозвучало почему-то обидно. – Ну, нарекаю тебя красотой. Отныне твое второе имя – наша красота!
И потряс у нее над головой своей дурацкой связкой.
– Так зачем вам дались Светкины часы?
– Мне кажется, – заговорила Настя, которой понравилось, что она «наша красота», – что ее убили из-за этих часов.
– Да ну, – отмахнулся Аллилуев. – Чушь.
– Почему?
– Ну, ее же не на автобусной остановке убили в час ночи на трассе Кондопога – Кандалакша! А у нас в институте никто никого из-за часов убивать не станет. Из-за роли могут, легко. А часы – на фиг они кому нужны!..
Настя с Даней переглянулись.
– Хотя они, конечно, приметные были, – продолжал Аллилуев. – И она над ними тряслась очень. Даже на репетициях не снимала, хотя я сто раз говорил – сними и положи! У нас Ростан, а ты в часах! Но она говорила, что они как браслетка или медальон, вполне мог такой медальон быть и у маркизы.
– А ты когда в последний раз на ней их видел?
Аллилуев присвистнул, придерживая перед Настей тяжелую входную дверь.
– Понятия не имею! Ну, в тот день на ней они точно были! Мы даже про это поговорили. Ну, то есть я спросил, который час, а она сказала, что не знает, и я к ней прикопался, чтоб она на свои часы распрекрасные посмотрела. А она не стала смотреть.
– Стойте, – вдруг сказал Даня. – Мы забыли Джессику!
Настя ойкнула, а Даня бегом побежал обратно к институту.
– Пардон муа, чего мы забыли?
– Мою подругу Джессику, – стала объяснять Настя. – Она с нами приехала, мы ушли, а она осталась.
– Джессика Кеннеди? – заинтересовался неуемный Аллилуев. – В девичестве Онассис?.. А у нее какое второе имя?
Настя опять не нашлась что придумать, и тут они подбежали, Даня и Джессика.
– Аллилуев, – представился Аллилуев. – А вы?
– Джессика Костикова.
– Как мило, – восхитился режиссер. – Ну, ваше второе имя Чухлома.
– Мне не нравится, – быстро сказала Настя.
– Какое такое второе имя? – не поняла Джессика.
– Мне тоже не нравится, – согласился Даня.
– Ну, раз никому не нравится, пусть будет роза, – решил Аллилуев. – Джессика-роза! Ну, пока, маркизы и баронеты. Двину я, пожалуй, мизансцены разводить. За меня-то никто не разведет!
– Ты на метро? Или на машине? Мы тебя проводим! – заспешила Настя.
– Я на быстроходной машине под названием самокат! Дивная штука. Вон он под деревцем притаранен!
– Подожди, – попросила Настя, – не уезжай. Расскажи еще про Дольчикову.
– А чего рассказать-то? Красавица неземная. Актриса Актрисовна. Все время в образе, а когда не в образе, то спит. В одном хорошем кино снялась, у большого режиссера. А это уже отлично, не всем так везет. Замужем была год, что ли, или два. Мы все на свадьбе у нее гуляли в Барвихе, а на полуостров Индостан, где они вторую часть свадьбы догуливали, нас уже не приглашали.
– Полуостров Индоста-ан? – протянула Джессика завороженно.
Она ловила каждое слово Аллилуева и не отводила от него глаз.
– Я пошутил, роза моя, – сказал Аллилуев нежно. – Иносказание. Метафора. Она сначала замуж здесь выходила, в Москве, то есть в Барвихе, а потом еще раз где-то на островах, среди теплых юго-восточных морей, пальм, попугаев и макак.
– То есть она дважды была замужем? – спросил Даня.
– Ты отстал от жизни, историк! Теперь с одного раза жениться не принято. Было несколько свадеб на одну тему. Ну, то есть, по-божески, всего две. Светка страшно хотела шикарную свадьбу, идефикс у нее была эта свадьба!
– Почему свадьба – фикс? – спросила Джессика. – Плохая, что ль, была? Скучная, что ль?
– Веселая, роза! – засмеялся Аллилуев. – Широкой этой свадьбе было места мало, вот они и поплыли в юго-восточные моря.
– На корабле?.. Сколько ж они плыли? Трое суток?..
Настя дернула Джессику за полу толстовки. Ей хотелось, чтобы «роза» заткнулась.
– Ну, недолго музыка играла, развелись, конечно. На развод нас не приглашали, без нас справились. Чего еще рассказать-то? Или уже хватит?
И он пошел к дереву, где был «притаранен» самокат. «Маркизы и баронеты» потянулись за ним.
– А она часто в институт приезжала?
– Да откуда я знаю! Я и сам приезжаю как бог на душу положит, только на репетиции, когда спектакли ставлю!
– Можно я прокачусь? – спросил Даня и кивнул на самокат. – Я немножко! До угла и обратно!
Аллилуев засмеялся.
– Валяй! Вот скорость, а это тормоз. Ногой тоже можно притормозить, если разгонисся! Эх, яблочко, да куда котисся, с самоката упадешь, не воротисся!..
Даня осмотрел торчащие в разные стороны самокатные уши – проверяя, где скорость, а где тормоз, – толкнулся, поехал, переднее колесо вильнуло. Даня засмеялся и добавил ходу.
Настя смотрела ему вслед.
Он катил, полы расстегнутой клетчатой рубахи развевались, весеннее солнце светило, весенний ветерок овевал. Такая красота.
– А вы самый настоящий режиссер? – спросила Джессика. – Кино снимаете?
– Ну, пока что две короткометражки снял, за одну приз получил, а за вторую по шее. Спектакли ставлю на учебной сцене. Тебе, роза, роли предложить не могу, – перебил Аллилуев Джессику, уже открывшую было рот. – Поучиться нужно малость, а уж потом – роли!
– А если у меня талант?
– Талант учебе не мешает, а напротив, способствует. А у тебя талант?
Джессика пожала плечами как-то так, что всем стало понятно, что у нее талант, да еще какой!..
– Ну, что еще вам рассказать, маркизы?..
– А можно к тебе на спектакль? – спросила Настя. – Или на репетицию?
– Можно, – легко разрешил Аллилуев, – чего ж нельзя! Вот в июне дипломы, приходите, проведу. А про Свету лучше у Милки спросите. Они подруги прям неразлейвода!
– У какой Милки? – удивилась Настя. – Которую этот ваш ректор туда-сюда гоняет?.. Дольчикова с ней дружила?!
– А что тут такого? Ну, дружила, ну и что?
– Да эта Мила никто, на посылках бегает, «хлопушка» на съемках! А Дольчикова звезда!..
Аллилуев вытащил из кармана связку ключей, подбросил и поймал.
– Так ведь люди друг с другом дружат, – сказал он и снова подбросил, – а не с договорами на работу. Увидел договор – печать, сумма прописью, – и давай дружить! А нет договора, значит, не станем дружить! Так, по-твоему, красота?
Настя молчала, насупившись.
– Хорошо бы с олигархами подружиться, – сказала Джессика мечтательно. – Вот я журнал купила, «Форбес» называется, они там все по местам расставлены, и прям написано, сколько у кого миллиардов!
– Вот! – поддержал Джессику Аллилуев. – Это правильный, здоровый подход!.. «Форбес» вам в помощь, так сказать.
Подкатил Даня, с шиком развернулся, помахал им рукой и прокричал:
– Я еще один кружок, ладно? Всего один!
– Валяй, историк!
Настя проводила его глазами – ну, невозможно оторваться! Солнце светит, ветерок овевает. Такая красота.
– А где ее найти, эту Милу?..
– Да чего ее искать? Она завтра с утра у меня на съемках.
– Как?! Ты что, и кино снимаешь?!
– Спокойно, маркизы, спокойно! – и Аллилуев выставил руку ладонью вперед. – Без ажитации. Снимаю я пару серий в одном «мыле», подменяю штатного режиссера, у него благородная болезнь – то ли запой, то ли подагра, то ли он в Чухлому уехал. Милка там тоже подрабатывает. Все как могут, так и подрабатывают, нас в «Форбесе» вряд ли пропечатают. Рифма.
– Что ты привязался к этому «Форбесу»?!
– Да это не я привязался-то.
– А они давно дружат, Мила с Дольчиковой?
– Так они учились вместе. Только Светке подфартило, она на четвертом, что ли, курсе уже сниматься начала, а Милка сидела-сидела, и ничего. Ни кино, ни театра, никуда не берут, не зовут. И стала то вторым режиссером, то «хлопушкой» на съемки ездить. Она молодец, не сдалась. Сколько вашего брата, то есть молодых актрис, совсем впустую пропадает! То есть вашей сестры.
– Почему пропадает? – заинтересовалась Джессика.
– А потому что нас, талантливых, дофигища, а работы мало. Совсем мало. Теперь в кино самая востребованная профессия – сценарист! Хороший сценарист на вес золота. Прям вот на одну чашу весов кладут сценариста, а на другую золото сыплют, точняк по его весу.
– Что, правда?! – округлила глаза Джессика.
– Моя мать сценарист, – сквозь зубы сказала Настя. – И никакого золота нету.
– Ух ты! А как ее фамилия?
– Морозова Антонина.
Аллилуев в первый раз за весь разговор посмотрел на Настю с серьезным интересом.
– Морозова – известная личность, – сказал он уважительно. – Пишет не очень много, зато отлично просто!.. С ней только большие каналы работают. Слушай, – вдруг скроив просительное лицо, он взял Настю за молнию толстовки. – Познакомь нас, а?.. У меня есть одна идея, только сам я никогда не напишу! И вообще, у меня имени никакого нет, Морозова даже слушать не станет! А тут ты – бац! Это мой друг, молодой, одаренный режиссер, и она выслушает! А? Познакомь!
Настя пожала плечами и пробормотала:
– Да пожалуйста. Приезжай к нам, я тебе адрес дам и телефон…
Ей очень хотелось расспросить Аллилуева о «хорошем сценаристе», собственной матери. Она правда хороша? Ее правда ценят? Но спросить, значит, признаться, что дочь ничего не знает о матери – вообще ничего! А этот парень так переменился к ней, когда она назвала фамилию!
– Ну, вещь, – громко заговорил подлетевший Даня и спрыгнул с самоката. Щеки у него горели. – А у него аккумулятора на сколько хватает?
– Километров на тридцать хорошего хода, – отозвался Аллилуев, перехватывая самокат. – Значит, мы договорились, красота? Ты завтра ко мне на съемки подгребаешь и с Милкой трешь, чего тебе надо, а потом я к тебе в гости являюсь и падаю в ноги. Окейно? Позвони мне на мобилу, у меня твой номер определится, я тебе адрес скину.
Он продиктовал цифры и подождал, пока Настя наберет. Телефон у него зазвонил, он посмотрел и кивнул:
– Пока, дамы и кавалеры!.. Как это удачно вы зашли!..
– Кому он собрался падать в ноги? – спросил Даня вслед покатившему Аллилуеву.
– Матери моей.
– Зачем?
– Чтоб она для него сценарий написала.
– Ого.
– Что – ого? – не выдержала Настя. – Вот что?! И вообще! Вы все знаете, а я ничего не знаю! Вы по воскресеньям торт гребаный печете, а мне моя собственная мать ничего не рассказывает! Ни одного слова, как будто я ей чужая! И получается, что все умные, одна я дура!
– Между прочим, – сказал Даня. – Я ничего не понял.
– И очень хорошо! – завопила Настя и побежала прочь по солнечной улице.
– Чего это она? – спросила Джессика. – Чего ей мать не говорит?
– Бежим, – сказал Даня. – А то не догоним.
Марина Тимофеевна полюбовалась на только что высаженный барбарис. Он был прекрасен, невысокий кустик, растопыривший тонкие ветки.
– У тебя важное дело, – сказала Марина барбарису. – Видишь, какая у нас с этой стороны дырка образовалась в живой изгороди. Твой предшественник погиб, ты его должен заменить. Расти хорошо! А я тебя стану поливать и навещать. Ты уж меня не подводи.
Она обвела глазами участок. Молодая трава зеленела с таким искренним восторгом – Марина была уверена, что весенней траве очень нравится зеленеть! – нарциссы цвели в этой траве так ярко и празднично, солнце заливало крыльцо так щедро, что она засмеялась.
Весна, а особенно месяц май – всегда радость, а уж такой теплый и дружный, как в этом году!..
Марина умела наслаждаться одной минутой, если выпадала одна минута, или часом, или днем.
Было много забот и горя, но и радость тоже была, Марина умела ее замечать и отдаваться ей.
Сейчас она польет молодой барбарис – чтоб он как следует прижился, укоренился на новом месте, чтобы никого не подвел, – и сама тоже выпьет чаю. Как барбарис!.. На улице пить чай еще холодно, но она накинет жилетку и посидит с кружкой на скамейке под кустом жасмина, на самом солнышке.
Под вечер приедут девчонки, Тонечка, Настя и ее подружка, нужно чтоб был готов обед. Бульон потихоньку кипит на плите – Марина называла это «работает над собой», – а на горячее нужно что-то такое, что особенно любит Настя.
Может, котлеты?.. До погружения в здоровое питание внучка страшно любила бабушкины котлеты, непременно с пылу с жару, иногда прямо со сковородки хватала!..
А когда есть что поесть, да еще вкусно, горести не так горьки!..
Марина набрала в лейку воды и потащила к барбарису.
…Что из случившегося с ними за жизнь можно рассказать девочке, а что лучше обойти стороной как можно дальше?.. Что она готова узнать? Как скверно получилось, что они так и не сказали ей, чем именно занимается мать, и как скверно, что все узналось случайно, ну вот будто бы эпизод из кино, как в насмешку.
Рассказать одно и не поведать всего – возможно ли это? И что будет с девочкой, если она когда-нибудь узнает всю правду, до конца?
Марина сосредоточенно смотрела, как вода толстой струей словно упирается в рыхлую землю, закручивается в маленький водоворот.
Как сделать водоворот… безопасным? И бывают ли такие водовороты?..
Только что ей было легко и радостно, и она гордилась собой немного – все у нее хорошо, сад ухожен, на душе покой, а заглянула в себя, и нет там никакого покоя, только страх и чувство вины.
Бедные девочки, как вам помочь?.. Что сказать вам такого, что разом бы все объяснило, расставило по своим местам? Чтоб вы не мучились, не страдали, чтоб жили просто и радостно?
И можно ли так жить?..
– Ну вот, – сказала Марина своему другу барбарису, – сейчас еще одну леечку – и отдыхай. Привыкай.
Она зачерпнула в кадушке еще воды. Кадушка – тоже забота.
Это была старая верная кадушка, сработанная когда-то бондарем Степанычем, который жил за железной дорогой. Марина отлично помнила, как на «Волге» с серебряным оленем ездили заказывать бочку. Пятилетняя Марина на заднем сиденье рядом с бабушкой, за рулем отцовский шофер, рядом с шофером домработница Акуля. Бочка Марину совершенно не интересовала, а интересовал как раз серебряный олень, и она никак не могла взять в толк, почему же его нельзя открутить и поиграть!.. Ну, совсем немножко! Она не потеряет и не испортит! Они просто промчатся с оленем по мосту через ручей, по сонным поселковым улицам, а потом полетают над озером – наверняка это летающий олень!
Но нет, почему-то нельзя.
Зато едут вместе. Бабушка в шляпке и летних перчатках, Акуля в платочке, Марина в панаме с широкими полями. А шофер в белой фуражке с пуговкой!
Отец носил только шляпы, шофер фуражку, а отцовские студенты кепки. Когда они вваливались в прихожую – отец иногда проводил «семинары» на даче, – Марина всегда пряталась за комодом, чтобы не пропустить момент, когда они все утянутся в отцовский кабинет. Когда за последним закрывалась дверь, Марина выбиралась из укрытия, вставала на цыпочки и перекладывала кепки, меняла местами. Потом самое главное было дождаться, когда семинар закончится, спрятаться и смотреть! Они выходили, доспоривая на ходу, отец провожал их, самый громогласный из всех, – если был доволен и семинар прошел хорошо. А если они не оправдывали его надежд, выходили тихо, друг за другом, и отец не провожал. Они разбирали с комода кепки, и пятилетняя Марина никак не могла понять, откуда они знают, где чья, все кепки одинаковые! Но ей ни разу не удалось их надуть. Каждый брал свою. С кепками в руках студенты кланялись маме и бабушке, они всегда выходили провожать, а потом мама восклицала: «Как хочется обедать, давайте скорей!» Студентам обед не подавали, относили в кабинет самовар, гору пирогов на подносе и еще один поднос со стаканами в подстаканниках, они приятно дребезжали, когда их составляли на поднос. Марина при этом всегда торчала на кухне.
