Татьяна Веденская
Думаешь, это любовь?
Глава 2
Какая-то ненормальная!
Моя жизнь пуста и бессмысленна, но она мне нравится. А это уже немало, думается мне. Я не из тех, кто помешан на поисках смысла жизни. По мне, так он в том, чтобы поскорее началось лето, а то на майские чуть ли не снег обещали. И ведь не ошиблись, вороги. Когда мы с Сашкой добрались до папиной избушки (без курьих ножек, а просто на деревянных столбиках), небо заволокло тучами, поднялся противный ледяной ветер и сверху посыпалась мокрая белая крупа.
– Вот ведь, блин! – вырвалось у Саши, и «дворники» его машины часто-часто засеменили по лобовому стеклу. – Лучше б мы дома остались.
– Это точно, – согласилась с ним я, стараясь не смотреть в окно. Я бы однозначно предпочла остаться дома, причем так, чтобы он у себя, а я у себя. Выходные прошли бы куда удачнее. Даже кошка возмущенно вопила в дорожной сумке, отказываясь дышать свежим воздухом. И только мой папа, как всегда, сиял улыбкой неисправимого оптимиста. Он был уверен, что у природы нет плохой погоды, если есть хорошая телогрейка и кирзовые сапоги.
– О, а вот и наша молодежь подтянулась! – радостно развел руками он и расхохотался, глядя на то, как мы вылезаем из машины, полные сомнений и тревог. – Давайте-ка подтягивайтесь. Сейчас будем разжигать мангал.
– Вам помочь? – из чистой вежливости поинтересовался Саша, надеясь, что после прошлого раза мой папа поостережется его просить о чем-либо.
Я перепрыгнула лужу и предусмотрительно шмыгнула в дом. В прошлый раз, осенью, Саша так сильно ливанул жидкости для растопки на огонь, что бутылка у него в руках вспыхнула и взорвалась. Саша выбросил ее в огород и долго прыгал на месте и орал, что он горит, а мы бегали вокруг и не знали, что делать. Надеюсь, сегодня все обойдется. Что же касается меня, то от картины туч наверху и непроходимой грязи и луж внизу я сразу же почувствовала себя совершенно больной. Я нашла свое старое любимое одеяло, огромную колючую верблюжку, залезла на диван, захватив с собой старую, зачитанную до дыр книжку про каких-то героических революционеров, и буквально через двадцать минут уже спала чистым невинным сном. Свежий воздух, верблюжка, теплые носки, папин гулкий хохот за окном. Плюс героические революционеры и мерное постукивание капель (или крошек, как сказать?) по металлической крыше. В общем, от такого коктейля кто хочешь уснет, а уж я и подавно.
– Ба, а кулема-то наша задрыхла! – сквозь сладкую дрему услышала я. Кажется, на этот счет мои родные отпустили еще немало шуток, но я спала, и мне не было до них никакого дела. Проснулась я только к застолью, через два или три часа, когда мама уже суетливо накрывала на стол, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить меня, но при этом так, чтобы я все-таки проснулась.
– Ой, мам, ты тут? А я заснула, – потянулась я.
– Мы уж поняли. Оставила своего кавалера и храпеть. Кто ж так делает?
– Я делаю, – невозмутимо пожала плечами я.
– Ну и бросит он тебя, – фыркнула она. – Мужчине нужно внимание. А ты опять за своих революционеров хватаешься. Сто раз ведь читала.
– Ну и что. И пусть бросает, – улыбнулась я, не высовывая из-под верблюжки ничего, кроме носа.
– Что? – повернулась ко мне мама. – Ты так легко об этом говоришь? Уж не задумала ли чего?
– Например, чего? – нахмурилась я. – Мам, это моя личная жизнь.
– Нет, не твоя личная. Это остаток моей общественной. Ты что же только о себе и думаешь? Надо было мне родить побольше детей, но кто ж знал, что ты у меня такая беспутная вырастешь. Тебе двадцать восемь лет, некоторые к твоим годам уже по двое детей имеют, а ты…
– Вот именно, мам, по двое детей и по два развода. Не надо, пожалуйста. Не готова я к семье. На Западе, между прочим, в моем возрасте…
– Мы не на Западе, – возмутилась она. – Не готова она, понимаешь ли. Да ты и не будешь готова. Не надо к этому готовиться.
– Ты считаешь? – усомнилась я. – А что, если я жду большой любви? Настоящей?
– А Саша, по-твоему, игрушечный? – быстро пробормотала мама, потому что как раз в этот момент к нам пришли мужики. И тема, естественно, поменялась. Они принесли с собой целую кучу невероятно вкусно пахнущего жареного мяса. Все моментально пропиталось ароматом дыма, смеха и веселья, было так хорошо, что не хотелось даже есть. Но все, конечно же, ели. И ели много, гораздо больше, чем допускает совесть, диетология или папин терапевт.
– Живы будем – не помрем! Мы, когда в Карелии отдыхали, однажды целого оленя схомячили – и ничего, как новенькие. А тут вообще на один зуб, – балагурил папа.
А я знала, что завтра он запоет иначе, но сейчас не время было напоминать ему о здоровье. Зачем портить человеку выходной? После нескольких рюмок разговор переметнулся на политику, на историю и спорт. Папа громогласно клеймил позором сегодняшнюю власть, а Саша аккуратно напоминал ему о репрессиях Сталина. И оба бурно обсуждали причинно-следственные связи, приведшие нас к поражению в Цусиме. Кажется, на свете нет ни одного мужчины, который бы не разбирался в этом. Что ж, главное – им было хорошо. Мне, собственно говоря, тоже. Я сидела в кругу любимых, близких мне людей. Жаль, что нельзя оставить Сашу папе, чтобы они и дальше дружили. Вон им как славно друг с другом. И не скучно. Почему в самом деле, если я с Сашей расстанусь, все остальные тоже должны перестать с ним общаться? Может, предложить изменить эту традицию? Я понимала, что глупо так размышлять… Но ничего не могла с собой поделать.
Наутро я проснулась рано, потому что вокруг было слишком тихо, только лаяли собаки, и кукарекали петухи. В городе я усну, даже если под окном одновременно начнут выть три автомобильные сирены. Хотя нет, три – многовато. Но крик петуха в полной тишине – это просто взрыв для привыкшего к городскому шуму мозга.
Естественно, вскочив в шесть утра, к обеду я уже решительно не знала, чем себя занять. Я дочитала про революционеров. Они опять победили, так что в этом смысле все осталось без изменений. А я больше так и не уснула. Шушеры не было, она ушла в загул, и, по практике, раньше завтрашнего утра ее ждать не стоило. Она решала вопрос личного счастья гораздо рациональнее меня и не мучилась вопросом, хорошо или плохо поступает. Потом мы позавтракали, я лопала хлеб с маслом, мамины блины с вареньем и пыталась убедить себя, что на воздухе действительно не толстеют, потому что обмен веществ происходит быстрее. Надо, кстати, будет написать статью: «Дыхательная практика и похудение – мифы и реальность». Потом я вспомнила, что должна написать левые статьи для одной желтой газетенки, и загрустила, потому что ноутбук-то я как раз предусмотрительно забыла. Что ж, значит, придется дописывать статьи завтра ночью. Все пять. Ерунда, не впервой, тем более что их потом будут править и все равно заставят десять раз переписать. Так что первый вариант, считай, пробный.
– Чем занимаешься? – спросил Саша, просунув голову в дверь. Они с папой собирались на рыбалку, я, честно говоря, думала, что они уже ушли. Рыбу же, кажется, ловят с утра. Но папе плевать на рыбу, ему просто хочется посидеть на берегу и поговорить с умным человеком – с самим собой. Да еще чтобы кто-то, к примеру, Саша, все это послушал. А для разговоров любое время подходящее, верно?
– Я… да не знаю, – от неожиданности растерялась я. – Думаю пойти погулять. Погода-то наладилась.
– Да, сегодня прямо совсем другое дело.
– Ага, только холодно, – кивнула я и с извращенным садизмом отметила, что теперь мы еще и о погоде говорим, потому что говорить-то нам на самом деле не о чем.
– А ты оденься потеплее. Может, пойдешь с нами?
– Нет-нет, – поспешно бросила я. – Я позже пойду. Я пока тут… тут собиралась маме помочь.
– А, ну ладно, – он не стал настаивать и вышел.
Мама, которая как раз готовилась к тому, чтобы перестирать постельное белье после зимы, с глухим неудовольствием посмотрела мне в глаза. Меня передернуло.
– Мам, не надо, а?
– И что, ты будешь мне помогать? – усмехнулась она.
Я пожала плечами.
– А зачем его перестирывать? – в который раз спросила я, потому что действительно не понимала этого. Белье было совсем даже не грязное, мама всегда стирала его перед зимой.
– Оно отсыревает, – невозмутимо отвечала она на мои «зачем?» и «на кой черт?».
– Тогда его достаточно просушить, – снова попыталась внести рацпредложение я, но мама была глуха к голосу разума. Особенно если этот разум – мой.
– Ладно, не надо мне помогать. Только под ногами будешь крутиться.
– Вот спасибо, мамочка, ты – золото!
– Иди-иди, гуляй. Нет, ну чем тебе Саша-то не угодил? – пробормотала она себе под нос, вытаскивая очередную стопку белья из шкафчика. Ну что я могла ей сказать, если я и сама мало чего понимала.
Я надела старый мужской свитер, связанный еще моей бабушкой в дни папиной юности. Очень старый, много раз порванный и заляпанный, но неимоверно теплый свитер.
Почему-то на даче вы можете одеваться как пугало, не умываться, не причесываться и не делать маникюр, и это смотрится достаточно органично, особенно в сочетании с драной курткой и резиновыми сапогами. А вот если пройтись по лесу в лакированных туфлях и шелковом платье, будешь выглядеть совершенно неуместно. Я вышла из дому в очень уместном наряде, не без удовольствия наступая резиновым сапогом в каждую лужу, и отправилась в сторону станции. Там есть магазин, в котором можно купить самый простой товар: пачку сигарет, бутылку пива или пакет сока. Ничего из вышеперечисленного не было мне нужно. Даже сигареты у меня имелись в избытке, да и я сильно сомневалась, что в продуктовой палатке на станции в ста километрах от Москвы найдется голубой «Vogue».
Однако всякая прогулка должна иметь какую-то цель, какую-то точку назначения, иначе непонятно, зачем вообще куда-то идти. У нас на даче этих точек назначения было две – речка и магазин на станции. Если бы не папа с Сашей, я бы пошла на речку. Там можно посидеть на бревне, бывшем когда-то старым дубом, посмотреть вдаль, на излучину реки, и помечтать о чем-то пушистом и малопонятном. Туда, к реке, вела тропинка по очень красивому полю. Но там был Саша, поэтому я отправилась на станцию. Мне не хотелось с ним говорить, смотреть ему в глаза, уклоняться от его навязчивых ласк. Была ли это судьба? Нет, не думаю. Во всяком случае, ничего подобного я в тот момент не чувствовала и не предчувствовала. Я держала в кармане джинсов сто рублей, чтобы купить себе джина с тоником и чего-нибудь пожевать, если захочется, лениво перебирала резиновыми сапогами по песчаной дорожке, периодически отмахиваясь от маленьких, только что народившихся комаров. Вокруг меня высились строгие аристократические сосны, а малиновые кусты зеленели молодой листвой. Да, как я потом много раз вспоминала, было очень красиво. Но тогда я этого особенно не замечала, а просто радовалась тому, что тучи ушли, а солнышко осталось, что нет ветра и что я забыла дома ноутбук. Момент был самый обычный, я бы даже сказала, самый не подходящий для того, чтобы встретить ЕГО. Но по какой-то нелепой жизненной случайности, а может быть, для смеха, это все-таки произошло.
Он стоял под сосной и смотрел на меня пристально и сосредоточенно, без тени улыбки. Я вообще не сразу поняла, человек передо мной или просто тень. Было довольно далеко, да к тому же светило яркое солнце. Я знала это место, оттуда расходились две дороги. Одна на станцию, а другая в соседнюю деревню.
Итак, справа, под сосной, стоял и смотрел на меня он. Сначала я подумала, что это кто-то из местных, но этот «кто-то» так отчетливо смотрел именно на меня, так явно ждал, чтобы я подошла, что мне стало не по себе. Я против воли замедлила шаг, понимая, что, хоть и не накрашенная, и в старой папиной страшной куртке (о свитере я вообще молчу), я вполне могу оказаться жертвой какого-нибудь насильника. Или даже убийцы. Украдет мои сто рублей, а меня убьет. А что? Имелись случаи. Память услужливо подбросила мне названия моих же собственных опусов «Маньяк прячется в калужских лесах» и еще почему-то «Девушка не помнит, где провела ночь, но уверена, что ее украли инопланетяне». Кстати, отличная была заметка. До сих пор болтается на разных порталах. Хорошо, что в Интернете не надо подписываться.
В общем, я испугалась, в лесу было пусто, ни души. Я пожалела, что не пошла на речку, а еще больше – что так и не завела себе газовый баллончик.
– Извините, пожалуйста! Извините! – прокричал вдруг он, размахивая рукой.
Я сделала вид, что ничего не слышу, отвела глаза и остановилась. Видимо, в тот момент по моему поведению он понял, что я сама не подойду, и рванул ко мне. Сердце ушло в пятки, и я в панике огляделась в поисках какого-нибудь орудия самообороны. Подходящей палки-копалки в моем поле зрения не оказалось.
– Можно вас на секундочку? – задыхаясь, на бегу кричал он, пытаясь меня догнать. Я, естественно, драпала, как могла. – Да подождите же вы!
– Отстаньте, я закричу! – пригрозила я и еще больше ускорила шаг. Оглядываться мне не хотелось. Что-то в его голосе смутно тревожило меня, но что именно, я выяснять не желала.
– Да остановитесь, что ж такое. Мне что, вас ловить? – Тут он все-таки изловчился и, нагнав меня, схватил за руку.
– Вы что – маньяк? – взвизгнула я, вывернувшись и всерьез приготовившись продать свою жизнь (или честь, как пойдет) подороже.
– В каком смысле? – удивился незнакомец и посмотрел на меня так удивленно, что я в ту же секунду поняла, что никакой он не маньяк. А жаль. То есть… нет-нет, не подумайте ничего плохого. Просто… он был хорош. Не могу сказать, чтобы он показался мне красавцем. Ничего такого, что обычно размещают на обложках глянцевых журналов. Но он был хорош, против этого не попрешь.
– В прямом. Что вам надо? – выпалила я по инерции. Сама же уставилась на него, как на ярмарочного медведя. В голове билась птицей одна мысль: почему я в этой чертовой куртке? Вернее, сначала мысль была другая – ну и мужик, и где только таких делают?! А потом уже куртка (и резиновые сапоги) заполнила все мое подсознание ужасом и презрением к себе.
– Мне? – чуть заторможенно переспросил он, с некоторым изумлением глядя на меня. – Я хотел узнать дорогу. Мне нужно попасть на станцию.
– На станцию? – глупо переспросила я, улыбнувшись. – Направо.
– Спасибо, – кивнул он, чуть отдышавшись. – Вы извините, но я тут уже минут пятнадцать стою, жду. И никого. Я просто не мог допустить, чтобы вы ушли. Подождите, а вы что подумали?
– Да нет, ничего.
– Что я грабитель?
– Ну, что-то в этом роде, – с готовностью согласилась я. – И хотя у меня с собой всего сто рублей, я подумала, что вы-то можете об этом и не знать.
– Вот ведь как неудобно получилось. Я вас напугал. Если бы я знал, что вы девушка, я бы не стал, конечно, так себя вести, – с простодушием, потрясшим меня до глубины души, сообщил мне он. – Я вообще-то девушек не пугаю.
– То есть что значит, если б вы знали, что я – девушка. А я – кто?
– Ну… просто… в этой куртке, сапогах. Я думал, рабочий с какой-то стройки. Ну… гастарбайтер, что ли. Вот я и побежал, – радостно пояснил он.
Я расхохоталась. Нет, такого со мной еще точно не было никогда. Значит, пока я тут тряслась от страха, меня приняли за чернорабочего. А чего ты, дорогуша моя, хотела, если ходишь по лесу нечесаная, в папиной куртке пятидесятого размера и резиновых сапогах по колено. Как тебя отличать, если ты с ними, гастарбайтерами, и в самом деле на одно лицо.
– Н-да, не повезло вам. А я – не гастарбайтер.
– Вы не сердитесь? Я не специально. Просто я знаю, что тут до станции далеко, и очень не хотелось уйти не туда.
– Я не сержусь. Я, собственно, в том же направлении и иду. Хотите, я вас провожу? Нам ведь все равно по пути. – Я говорила быстро, скороговоркой, стараясь придать своему предложению самый невинный характер. Действительно, почему бы и нет. Я гуляю, он не маньяк, и ему надо показать дорогу. Ничего такого, честное слово. Или нет? Я и сама не понимала, что делаю, что творю и зачем мне все это надо.
Был ли он симпатичным? Даже этого я не могу сказать с уверенностью, потому что с того момента, как я обернулась и увидела его улыбающиеся, немного растерянные глаза, я не замечала больше ничего. Только глаза и еще, наверное, его улыбку. Но думаю, что да, можно сказать, что он выглядел очень даже ничего. Высокий, ростом с моего папу, так что ему бы в самый раз подошла куртка, в которую была замотана я. Одет обычно, в светло-голубые джинсы, тонкий пуловер и ветровку бежевого цвета. В руках простая черная сумка, на ногах кроссовки. Что еще? У него была замечательная улыбка. Невероятная.
– А вас это не затруднит? – забеспокоился он.
Я же, глядя на него, как кролик на удава, только замотала головой. Со всей ответственностью могу сказать, что никогда в моей жизни ни один человек не вызывал во мне таких сильных чувств и так сразу, в один момент. Если на свете и существует любовь с первого взгляда, то это была именно она. Хотя под словом «любовь» я всегда подразумевала совсем другие вещи. Взаимопонимание. Симпатия. Общие интересы. Времяпрепровождение. Приятные дела. Тут же таилось что-то другое, и хоть я и не понимала, что конкретно, ясно было одно – моя голова не имела к происходящему никакого отношения. А вот тело – оно реагировало на моего незнакомца совершенно невероятным образом. И бороться с этим не было никакой возможности.
– Нет-нет, что вы, – заверила его я.
Какое-то время мы шли молча, изредка перебрасываясь смущенными взглядами. Затем я улыбнулась и остановилась на секунду.
– Давайте хоть познакомимся. Я – Саша. А вы?
– Ну, я и растяпа. – Он забавно всплеснул руками. – Все оттого, что я абсолютно не умею знакомиться с девушками. Если честно, я этого уже лет десять не делал.
– Да неужели! – с недоверием посмотрела на него я. – Что ж так?
– Ну… просто не нужно было, – пожал плечами он, сразу вызвав в моей продвинутой современной головке кучу неприятных вопросов. Он что, гей? Или импотент? Почему бы такому… м-м-м… невероятно интересному мужчине обходить стороной девушек, да еще десятилетиями?
– Так как вас зовут-то? – ухмыльнулась я. – Или это тайна?
– А, нет, конечно. Я – Константин. Очень приятно, – кивнул он и протянул мне руку.
Я робко пожала ее, чувствуя, как в каком-то бреду, что меня от одного прикосновения к его ладони словно током пронзило. С моим телом делалось что-то невообразимое. Гормоны?
– Мне тоже, – ответила я, попутно отметив, что голос у меня дрожит.
Все это было странно. Мне и раньше случалось знакомиться на улицах, в Москве такое вообще не редкость, хотя после двадцати пяти я старалась уже избегать подобных знакомств. Но в юности это случалось, и довольно часто. Потому я знаю, что действительно люди могут понравиться друг другу сразу, с первого взгляда, но чтобы вот так, чтобы дрожали колени, а мысли путались. Нет-нет, наверное, у меня температура, я заболела.
– А вы на станцию зачем? Вряд ли вы собрались куда-то ехать, – спросил он.
– Я гуляю. Здесь ужасно скучно. А на станции есть магазинчик, и я вроде как иду в него. Да. Может, куплю чего-нибудь.
– На сто рублей? – усмехнулся он. И осторожно скользнул по мне взглядом.
Я могла поклясться, что и с ним происходит примерно то же, что и со мной. Его и без того темные глаза потемнели еще больше, по лицу пробежала тень. Но, медленно проходя мимо сосен, говорили мы о ерунде.
– А что? Банку джин-тоника я бы купила. Только не подумайте, что я пью. А это вообще куртка моего отца. Просто так принято ходить на даче. Нынче, если позволите, такая дачная мода – ходить в самых старых и драных куртках, – дурачилась я, непроизвольно облизывая пересохшие губы. Станция становилась все ближе, и это была проблема.
– Вам очень идет, – шаловливо прокомментировал он, снова осторожно проведя по мне взглядом.
– Врать нехорошо, – поддела его я.
Мы засмеялись и одновременно, не сговариваясь, замолчали, глядя прямо в глаза друг другу. Через секунду он закашлялся и отвел взгляд.
– Знаете, а я теперь уже не жалею, что побежал за вами.
– Почему? – тихо спросила я, хотя его ответ был и так очевиден.
– Потому что я рад, что мы с вами познакомились. Вот так.
– И я. Я тоже рада, – серьезно ответила я.
Мы почти пришли. Бетонный перрон пустынной станции уже виднелся из-за поворота, и через несколько минут нам было положено кивнуть друг другу на прощание и расстаться. И от одной мысли об этом мне хотелось кричать.
Глава 3
Гори оно огнем!
Вне всякого сомнения, в свои двадцать восемь я была большая девочка в большом мире и за время своей сознательной взрослой жизни многое знала, пробовала и видела. И, конечно же, случалось, что я любила. И не один раз. «Была ли в вашей жизни настоящая любовь? Да, мэм, неоднократно!» Анекдот как раз про меня. Я влюблялась по уши и лила слезы, расставаясь с кем-то. Влюблялись и в меня. Порой я теряла голову, иногда сама сводила с ума. Все это – нормально. Чувствовать лихорадочное возбуждение, зная, что тот, кто тебе нравится, также неравнодушен к тебе. Глядеться в любовь, как в зеркало, из которого на тебя смотрит красивая, молодая, уверенная в себе женщина, к тому же любимая. Честно говоря, меня такой ерундой было уже не удивить. Я видела любовь в разных вариантах, чувствовала все, что только можно почувствовать после пары десятков романов разной степени сложности и глубины. И, кстати говоря, я любила любить. И думала, что умею это делать после стольких-то лет практики.
А тут… я просто растерялась. Мы шли и болтали ни о чем, смеясь и мимолетно сталкиваясь острыми, настороженными взглядами, от которых меня обжигало, как огнем. Но, между тем, мы не флиртовали, не примеривались друг к другу, как к потенциальным сексуальным партнерам. Я бы даже сказала, что мы оба были смущены и немного подавлены. И оба не знали, что сказать.
– А вы здесь на даче? – спросил он, заполняя неловкую паузу.
– Да. Нет. То есть здесь дача моих родителей, – путано ответила я.
– Вот ваш магазин, да? Зайдемте? Вы, кажется, хотели что-то выпить?
– Нет. Я хотела купить что-то, если захочу. Но я не хочу, – медленно проговорила я, глядя в сторону перрона. Потихоньку на станцию подходили и другие отъезжающие, и это могло означать только одно – скоро придет электричка. Меня охватила паника.
– Может быть, купить вам что-то другое? – спросил он.
– Зачем? Если я захочу, я и сама куплю себе это.
– На сто рублей?
– На сто рублей. Здесь очень низкие цены, – пробормотала я, стремительно перебирая в голове варианты. Может быть, мне все померещилось? Может, будет правильным, чтобы этот, в общем-то, самый обычный симпатичный мужчина лет… сколько ему, кстати, лет? Лет тридцать пять – сорок? Может, правильно, чтобы он сейчас сел и уехал прочь, оставив меня в покое? Пройдет время, и я успокоюсь, иначе и быть не может, верно? Да, сейчас мне кажется, что я готова броситься бегом за его электричкой, но это же все как-то ненормально. Я знала его меньше часа. Если вообще уместно применить к моему случаю слово «знала»?
– А я все-таки хочу купить что-то очень симпатичной девушке в самой странной куртке на свете? – ухмыльнулся он.
– Давайте я вам ее подарю. А покупать мне ничего не надо, – я рассмеялась и помотала головой.
Мои слова не имели никакого значения. Значение имел только тот факт, что я готова была умереть от мысли, что он сейчас уедет. И совершенно не представляла, что с этим делать.
Мы прошли мимо магазина и поднялись на перрон. Не сомневаюсь, каждый из нас мучительно думал об одном и том же – как остаться, если для этого нет никакого повода. Не самая простая задача, а мой спутник явно не из тех, кто лихо умеет их решать. Как он сказал – я лет десять не знакомился с девушками? Нет, он не импотент. Ни в чем и никогда я не была так уверена, как в том, что передо мной абсолютно нормальный, интересный, как никто другой, привлекательный мужчина. Не гей. Ничего подобного.
Подошла электричка. Она остановилась и открыла двери. Это случилось слишком быстро, и вокруг нас тут же поднялась суета, люди с тележками и рюкзаками запрыгивали в тамбур, а мы стояли и молчали. У меня не нашлось ни единого слова, чтобы остановить его. Что я могла сказать незнакомому мужчине, о котором ничего не знала, кроме того, что у него удивительные глаза, голос и улыбка? Крикнуть ему: не уезжай? Как вы себе это представляете? Я молчала и думала, что он уедет, а я пойду и куплю себе два джина. И лучше без тоника.
– Что ж, до свидания, – проговорил он, растерянно глядя на меня. Улыбки в тот момент на его лице уже не было. – Я очень рад, что мы познакомились. Очень.
– Не уезжайте. Останьтесь. Это не последняя электричка, – серьезно сказала я, пристально посмотрев на него.
Прошло несколько секунд, которые тянулись мучительно долго. Потом он кивнул. Электричка закрыла двери и уехала прочь, к моей любимой шумной Москве. А мы остались на перроне, в некотором испуге глядя друг на друга и совсем не понимая, что делать дальше. Логическому объяснению наш поступок не подчинялся. Но я вдруг почувствовала такое невероятное, такое всеобъемлющее счастье, что мне на мгновение даже стало страшно. Что же будет дальше? О, этого я совершенно не представляла, но от одной мысли, что это «дальше» вообще будет, мне вдруг захотелось смеяться и плясать. Я, нет, мы – мы определенно сошли с ума. Как его имя? Он, кажется, представлялся.
– Я забыла, как тебя зовут? – с удивлением прошептала я, стараясь хоть как-то сдерживать волну накатившего восторга. Смешно, что через секунду после того, как закрылись двери электрички, мы уже были на «ты». Еще бы.
– Константин. Теперь не забудешь? – тоже очень тихо сказал он.
Я кивнула.
– Теперь не забуду. Постоянный. В каком-то фильме это было, да?
– Да, да… В «Покровских воротах». А ты, значит, Саша. Видишь, я помню.
– Да.
– Если бы ты даже не сказала ничего, я бы все равно не уехал, – зачем-то добавил он и взял меня за руку. – Просто я совсем не умею этого делать.
– Чего? – не поняла я.
– Ну, знакомиться. Например, спрашивать, не оставишь ли ты мне номер своего телефона? Не против ли ты как-нибудь встретиться со мной? В другой раз? И где ты, кстати, живешь? В Москве, да?
– Да. А ты? Слушай, я вообще ничего о тебе не знаю, – рассмеялась я. – Как все странно.
– Так ты дашь мне телефон? Мне бы хотелось закончить с этой частью побыстрее, – нахмурился он.
– До следующей электрички? – уточнила я.
Он вздохнул, развел руками и нерешительно посмотрел на меня.
– Мне надо попасть в город. Но не обязательно прямо сейчас. Значит, ты из Москвы. Я тоже. И тут ты с родителями.
– Да, – кивнула я, еле заметно дернувшись. На секунду я вдруг отчетливо вспомнила, что где-то там, за полем, вместе с моим папой удит рыбу другой мужчина, который по праву считает меня своей. И с удивлением обнаружила, что это не имеет ровно никакого значения. – А ты что здесь делаешь?
– Меня друзья вытащили на шашлыки. Они считают, что мне надо развеяться, а я, признаться, не большой любитель природы. Комары, опять же. Нет, дачные посиделки не для меня. Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл. Так что насчет телефона? – настойчиво повторил он свой вопрос. В его голосе не было ни тени флирта, а у меня так и не возникло желание поломаться или пококетничать. «Но раз тут оказалась ты…», он сказал это так, что я поняла: мое появление в его жизни – событие безусловной важности.
– Да. Тут оказалась я. Пиши телефон. И мне оставь свой, – скомандовала я.
Он на секунду застыл, с интересом глядя на меня, затем достал из сумки блокнот. Я нацарапала свой номер, который еле вспомнила, так как на память его учить как-то не было повода. А потом он вырвал листок и написал мне свой.
У него был твердый, размашистый почерк. Ровные, крупные буквы. Кажется, психологи считают, что это говорит о цельности натуры. Что ж, очень может быть.
– Я, кстати, тоже терпеть не могу всю это природу. Люблю Москву.
– Значит, у нас есть что-то общее, – довольно кивнул он.
А я подумала, что еще между нами вот этот странный трепет, который охватывает меня, когда я на него смотрю. Ну, и еще Москва. Уже немало.
Через двадцать минут подошла следующая электричка. На майские они ходили по летнему расписанию, чтобы разместить всех желающих, то есть довольно часто. Двадцать минут – очень мало. Нам их еле-еле хватило, чтобы немного помолчать, выяснить, что мы оба курим, что он читает только исторические книги и журналы про автомобили. И не читает ничего из Интернета, потому что там пишут сплошную ерунду.
– И перед тобой один из легиона тех самых невидимых создателей этой информационной помойки! – гордо объявила я, поймав его недоуменный взгляд.
– В каком смысле?
– Я пишу эту дребедень, – пояснила я, а улыбка не сходила с моих губ. В кармане папиной старой куртки лежал кусочек бумаги с телефонным номером. Жизнь была прекрасна.
– Ты что – журналистка? Ничего себе! – восхитился он.
Я гордо задрала нос.
– А то как же, еще бы. Вот после сегодняшнего дня, к примеру, я могу написать статейку под названием «Она думала, что встретила маньяка, а это был очень даже симпатичный мужчина».
– То есть я могу попасть в историю? – рассмеялся он. – Я так и думал, что мои приключения добром не кончатся.
– Нет, это, пожалуй, не заинтересует читателей. Надо по-другому. «Пьяный художник, заплутавший в подмосковном лесу, был принят местными жителями за маньяка». Да, так гораздо лучше, – задумчиво произнесла я, чем вызвала у Константина новый приступ хохота.
– Сразу видно профессионала, – сквозь смех пробормотал он.
Я меланхолично кивнула. Самая прелесть моей работы заключалась в том, что хоть я сейчас и шутила, завтра заметка с таким названием будет написана. Не факт, что начальница ее примет, но… попытка не пытка.
И тут я услышала ее, приближающуюся издалека с легким металлическим гулом, моего злейшего врага – электричку.
– Тебе пора, – вздохнула я и сжала зубы, чтобы сдержаться и не ляпнуть ничего лишнего.
Он должен уехать, было бы странно и нелепо, если бы он опять остался. И он уехал. Из-за грязного стекла в тамбуре электрички он смотрел на меня не отрываясь, и его глаза были такими же больными и тревожными, как, наверное, и мои. Несмотря на всю нелогичность происходящего, я почувствовала себя так, словно у меня отрезали часть тела – что-то очень важное и нужное. Мы не успели ничего сказать или даже подумать толком, как расстались, и невыносимое чувство одиночества окутало меня невидимым одеялом, через которое все краски начинающегося вечера поблекли и стали почти незаметны. Я поплелась обратно в сторону дачного поселка, совершенно не представляя, что буду там делать и как мне теперь следует себя вести. Ничего не произошло, а я все же чувствовала смутную вину перед Сашей, о котором совсем забыла и которого все равно уже решила бросить. Если еще утром майские шашлыки, Шушера, немилый мне Саша – все это и было моей жизнью, настоящей, подлинной, то теперь моя реальная жизнь растаяла вдали вместе с затихшим гулом электрички, и я осталась в безвоздушной среде, выброшенная вперед во времени. То, что ждало меня на даче, оставалось в прошлом, только это прошлое еще ни о чем не догадывалось.
