Татьяна Веденская
Думаешь, это любовь?
– О, вот и наша гулена. Где ж ты пропадала? Мы с твоим кавалером уже бычков наловили! – пробасил папа, завидев, как я на ватных ногах доплетаюсь до участка.
– Молодцы, – вяло отреагировала я, стараясь пройти краем дорожки и ни на кого особенно не смотреть.
– Устала? – заботливо поинтересовалась мама. – Сейчас будем обедать.
– Обедать? Я не хочу, – покачала головой я.
– Ты здорова? Ноги не промочила? – забеспокоилась она.
По-видимому, я вечерняя столь разительно отличалась от себя же утренней, что это требовало какого-то пояснения. Но у меня его не было. Не могла же я сказать им, что абстрактный брюнет высокого роста с черными глазами уехал вдаль и я сразу же почувствовала себя совершенно брошенной. Интересно, кстати, что бы они подумали, если бы я действительно так сказала?
– Нет, я в порядке. Это все ваш хренов свежий воздух, я спать хочу, просто умираю, – грубовато сказала я, чтобы все сразу отстали.
И они отстали, положили меня под мою верблюжку и даже демонстративно ходили мимо на цыпочках, чтобы меня не побеспокоить, хотя дача у нас небольшая, и с террасы, где они ужинали, до меня долго доносились раскаты смеха и какие-то крики. Веселье было в разгаре, а я свернулась в клубочек, положив под подушку свой мобильник, и закрыла глаза. Я попыталась вспомнить его лицо, но это получилось у меня с трудом, и он вышел как бы размытый. Отдельно я могла представить его улыбку или его куртку, его ладонь, когда он пожимает мне руку. Я помнила, с какой интонацией он сказал: «Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл». Но вспомнить его целиком у меня не очень получалось, а через какое-то время я и вправду заснула.
Наутро воспоминания о моем странном знакомстве не то чтобы стерлись, но определенно померкли, утратили реальность. С нормальной женщиной никак не может произойти ничего подобного. Нечего даже и думать, надо жить дальше, а как жить и с кем – непонятно, потому что рядом со мной лежит и мирно сопит, чуть шевеля губами, мой Саша. Я проснулась очень рано и с интересом ученого-исследователя, не без доли садизма, кстати, рассматривала его лицо, такое знакомое и родное, ставшее мне безразличным. Как все в мире странно, вот он – живой, доступный, согласный терпеть мои выкрутасы, а я люблю воспоминания о человеке, которого видела всего раз в жизни. Может быть, я кругом не права?
– Ты что не спишь? – сонно пробормотал Саша, почувствовав мой взгляд, и придвинулся ко мне, притянул меня к себе одной рукой.
– Спи-спи, – шепнула ему я и откинулась на подушку.
Шушера, вернувшаяся под утро, мирно дремала у нас в ногах, но тут она подняла свою плоскую пушистую морду и потерлась ею об мои пятки. В знак одобрения, не иначе. Она-то уж точно не жалела своих кавалеров. Я вздохнула, выскользнула из-под Сашиной руки, захватив из-под подушки телефон, и вышла во двор, вставив босые ноги в теплые зимние валенки с галошами и замотавшись в папину куртку.
«Не позвонил», – удивленно отметила я, прикуривая сигарету.
Я затянулась вкусным дымом, перемешавшимся с морозной свежестью майского утра, еще раз бросила взгляд на дисплей аппарата и сунула его в карман. Честно говоря, я была уверена, что Константин позвонит, стоит нам только расстаться. Почему? А действительно, почему я была уверена в такой несусветной глупости?
«Ну и ладно», – пожала плечами я, подавив странное желание расплакаться. Чай, не барышня, и, чай, не «шешнадцать». Переживу.
Я достала из другого кармана куртки заветный листок бумаги, посмотрела на него внимательно, но так, чтобы все-таки не видеть номера. И, стараясь не думать ни о чем, поднесла к листочку зажигалку и сожгла его дотла. Сама бы я звонить Константину все равно не стала. Мало ли чего мне приглючилось в весеннем лесу.
– Что ты тут делаешь? – раздался голос за моей спиной.
Саша стоял на крылечке в одной майке и забавно дрожал. Все-таки жаль мне с ним расставаться.
– Курю.
– Так рано? Это вредно.
– И что? Зато я вчера весь вечер не курила.
– Потому что спала, – усмехнулся он и достал пачку своих «Winston».
Мы молча покурили, любуясь красотами природы. Потом я сказала:
– Я думаю, нам с тобой лучше расстаться.
– Что? – не сразу понял он, хотя тут же побледнел. Может быть, от холода. Все же ночи в мае еще холодные.
– Я – не то, что тебе нужно. Ты отличный парень, я была бы рада, если бы мы с тобой остались друзьями, но…
– Но ты меня бросаешь, – закончил он за меня.
Я вздохнула и прикурила еще одну сигарету.
– Да.
– Почему?
– Я же сказала, все из-за меня. Я тебе не подхожу, – аккуратно пояснила я.
На его месте я бы лучше приняла именно этот вариант объяснения, но он поступил иначе.
– Я сам решу, подходишь ты мне или нет. Что произошло? У тебя кто-то появился?
– Никого у меня нет, – гордо заявила я, и это было правдой, я ведь сожгла бумажку. У меня никого.
– Саша, но это же ерунда какая-то. Нам ведь хорошо вместе. Я думал, мы с тобой на фотовыставку поедем. В Египет.
– В Египет ты найдешь с кем поехать, желающих будет – целая очередь.
– Это… это неправильно, – пожаловался он. Я кивнула. Действительно, ничего правильного в том, что происходило сейчас, не было. – Интересно, ты давно так решила? Еще до шашлыков или после?
– Какая разница? – смутилась я.
Конечно же, тот факт, что я решила это еще до поездки сюда, не делал мне чести. Но чести я сейчас уже и не хотела. Я мечтала, чтобы все поскорее кончилось. Саша же сплюнул попавшую на язык табачинку и зло бросил:
– Ты всегда все разрушаешь. Ты просто боишься, что тебя бросят первыми! Ну и что, хорошо тебе? Или ты думаешь, за тобой кучи принцев в очередь выстроятся?
– Ты хочешь сделать мне больно? Что ж, считай, что тебе удалось, – пожала плечами я. Кучи принцев? Скажет тоже. Тут даже из электричек не звонят.
– Извини, – опустил глаза он. – Я сам не знаю, что говорю. Это так неожиданно.
– Саша, пойми, так будет лучше для нас обоих, – добавила я, но он замотал головой.
– Пустые слова, так всегда говорят, – изменившимся голосом сказал он и задрожал еще больше. Я даже испугалась, что он сейчас заплачет. Пустит эту самую скупую мужскую слезу. И пожалела, что не отправила ему прощальное SMS. Мне казалось, что это будет слишком жестоко и непорядочно, особенно по отношению к Саше, потому что он действительно хороший. А я – мерзавка.
– Пусть так. Я сказала то, что должна была сказать.
– Тогда я уезжаю, – помолчав, выдавил он и бросил сигарету. Потом немного суетливо подскочил с места и кинулся собирать свои вещи. Он зашел в дом, а через пять минут выбежал из него, уже одетый и обутый в кроссовки. Закурил снова, пока загружал машину, а я все-таки не выдержала и принялась малодушно носиться вокруг, пытаясь оправдываться и говорить какие-то уже несущественные вещи, жаловаться на то, что я и в самом деле полная дура и не умею ценить того счастья, которое само плывет мне в руки.
– Напиши об этом статью! – вдруг гаркнул он так, что я подпрыгнула на месте.
Он завел машину и уехал, оставив после себя только клубы белого дыма. Да и те рассосались и исчезли через несколько минут, а ко мне подошла Шушка, мягко потерлась об мои ноги и запрыгнула ко мне на колени.
– Что тут произошло? – Из дома выглянула сонная, ничего не понимающая мама.
– Ничего особенного, спи, мам, – досадливо пробормотала я.
Надо было все же потерпеть с прощанием до Москвы. Но не шмогла я, не шмогла!
– А где Саша?
– Он уехал.
– Куда?
– Туда. – Я глупо махнула в сторону дороги, а мама, сообразив, что я несу какую-то ересь, выскочила во двор в одной ночной рубашке.
– Вы что, поссорились?
– Нет, мам. Иди в дом, простудишься.
– Не поссорились?
– Мы не поссорились, мы расстались. Извини, что так получилось, что прямо тут. Но так уж вышло. Мам, слушай, иди в дом!
– Я так и знала! – всплеснула руками мама. – Ты просто сумасбродная балда. Тебе двадцать восемь, Саша, а он – отличный парень. А ты опять туда же? Я уже старая, я хочу внуков, о правнуках я даже и не мечтаю. И, скажи на милость, кто ж тебе тогда нужен?
– Никто, – буркнула я, вспомнив Константина в светло-голубых джинсах и бежевой куртке. Вчера мне на секунду показалось, что мне всю жизнь был нужен именно он. Но теперь оставалось лишь мужественно терпеть, выслушивая вполне справедливые попреки моих родителей. Они-то любили меня, они хотели мне только хорошего. Я-то сама ведь не понимаю, в чем мое счастье. Все думаю то о работе своей, то о кошке. А семья – самое ценное, что только и может быть у человека.
– Да-да, и не считай, что все это – наши старческие бредни. И в кого ты такая уродилась? – возмущались они.
«В Шушеру», – про себя сказала я, собирая свой рюкзачок. Теперь-то мне пришлось возвращаться домой на электричке. Возможно, что на той же самой, что вчера уехал он. Черт, надо все-таки как-то выбросить его из головы. Но не получалось, я все равно думала о нем, снова и снова пытаясь понять, почему он не позвонил. Ведь что-то же было между нами, мы оба это почувствовали. А теперь я по собственной глупости должна тащить рюкзак с вещами и Шушеру в домике на себе, пешком, через лес.
До станции я доплелась только за час, опоздала на одну электричку, а в другой села на единственное оставшееся место, но рядом в ту же секунду появилась очень жалобная старушка, переминающаяся с ноги на ногу. А поскольку я не выношу вида таких старушек и меня моментально начинает колоть совесть (хорошее, что ни говори, у меня было воспитание), я встала и до конца поездки просидела верхом на Шушкином домике прямо в тамбуре.
«Господи, как же хорошо дома», – подумала я, вытряхнув возмущенное животное на пол в нашей родной квартире. И мы обе, не сговариваясь, тут же пошли на кухню, вымыли руки (Шушка вылизала лапы, конечно же) и сели пить чай на нашем подоконнике, глядя на яркую реку из света фар и габаритных огней. Легкая грусть, связанная с теперь уже тотальным одиночеством, не пугала и не смущала меня. Грусть – вполне интересное чувство, оно имеет свой вкус и аромат, и иногда оно очень даже уместно. Например, когда ты не дождалась звонка от понравившегося тебе мужчины. Смертельно понравившегося, да, до дрожи в коленях. Ну и что? Ну и ладно, ничего. За грустью придет радость, за радостью что-нибудь еще, а мне надо написать несколько статей, так что на грусть, по большому счету, времени нет. И я, исполненная удовольствия от того факта, что я такая вот сильная и устойчивая к любым, даже очень сильным чувствам, гордая собой, отправилась к ноутбуку.
Глава 4
Ай-ай, как неприлично!
Он позвонил на следующий день, и именно в тот момент, когда я была к этому совершенно не готова. Весь прошлый вечер и львиную часть ночи я просидела у компьютера, сочиняя статьи, так что наутро вставала с огромными проблемами и провалами во времени. В итоге, когда я добралась до работы, там все уже было плохо – все всё знали. Я имею в виду наш с Сашей скоропостижный гражданский развод, которого, как выяснилось, никто не ожидал.
Саша, естественно, приехал раньше меня. Он и в город-то вчера попал прямо с утра, и писать ему ничего не требовалось, так что ему… я чуть не подумала, что ему куда легче, чем мне. Но, конечно же, это было несправедливо. Его, а не меня вчера поутру оставила любимая девушка, причем оставила просто так, без единой видимой причины. И теперь весь наш офис проявлял к нему активное и деятельное сочувствие, особенно та часть женского населения, которая вполне была бы рада заменить меня на посту.
– Как ты могла? – патетично спросила меня Тоська, сведя брови. Эдакий взгляд «полнейшее непонимание с оттенком презрения». Она поймала меня в дверях, я стояла около мусорного ведра и с сожалением рассматривала разбитую и выброшенную фоторамку с коричневым ободком. Мы с Сашей в Египте. Эта фоторамка еще в пятницу стояла у него на столе, и мы на ней счастливо улыбались вместе, а теперь там только я, стекло разбито и в пыли. Это выглядело так по-детски, и я уверена, что это было первое, что Саша сделал, придя в офис. Что ж, он имеет право. Я достала из-под обломков свою фотку и спросила у Тоськи:
– Уже все обсосали? Все грязные подробности?
– На нем лица нет! – попыталась устыдить меня она, но я покачала головой.
– Никуда его лицо не денется.
– Ты хоть понимаешь, что все уже ждали вашей свадьбы, – возмутилась она.
– Значит, все, кроме меня. Слушайте, а почему вы все меня пытаетесь выдать замуж? – взъелась на нее я. – Нет, ну маму с папой я понимаю, им нужен внук. А тебе-то что?
– Я хочу, чтобы ты была счастлива. Саша – замечательный парень, и тебе должно быть стыдно, – раздраженно бросила она.
По ее мнению, я должна оправдываться и поджимать хвост. Но вид своей фотографии в курительной помойке вывел меня из себя настолько, что мне не было уже жалко никого.
– Я счастлива, – попыталась закончить этот разговор я.
– Ты даже не знаешь, что такое счастье. Ты просто никогда не была с кем-то по-настоящему вместе.
– Да? И что? Меня такая жизнь устраивает. Я однажды прожила с мужчиной полгода. И мне не понравилось.
– Значит, ты его не любила, – примирительно сказала она.
– Может быть. Или я вообще на это не способна, – фыркнула я.
– А Сашка вне себя. Имей в виду, – предупредила меня Тося. И как раз вовремя, потому что через пару секунд из офиса вышел Саша и застыл, увидев меня. На его лице мгновенно появилось хорошо отрепетированное ледяное выражение. Я представила, как он воображал эту сцену все утро, и чуть не засмеялась. Он же сделал вид, что меня тут нет вообще, а фотографию в моей руке предпочел проигнорировать.
– Я пойду, – пискнула Тоська и исчезла в дверях. Я не стала гневить судьбу и пошла за ней.
Итак, ситуация сложилась тупиковая. Мы работали вместе, оставалось только смириться с тем фактом, что никто из нас не готов терять работу. Я, во всяком случае, точно не была согласна на такие жертвы, а значит, эта пытка еще продолжится какое-то время, отравляя нам обоим жизнь.
Мало того, что мы сидели в одной комнате и молчали, делая вид, что совершенно ничего не происходит. Мы, ко всему прочему, друг с другом постоянно сталкивались. То около чайника, когда один из нас делал кофе, то около принтера или ксерокса. Мы стояли рядом, старательно глядя в противоположные стороны, а народ смотрел на нас и потом все это обсуждал. Под конец дня, когда накал страстей все же немного спал, а я, голодная, топталась около столика с посудой и с нетерпением ждала, когда заварятся жутко вредные моментальные макароны из пластиковой коробки, мой телефон неожиданно зазвонил. Я раздраженно схватила трубку, не посмотрев, как обычно, на дисплей. Единственное, что меня интересовало в ту минуту, это макароны и, может быть, какой-нибудь повод покинуть рабочее место. Видеть оскорбленного Сашу у меня уже почти не было сил.
– Привет, – низкий, немного взволнованный голос в аппарате заставил меня остолбенеть и моментально покрыться испариной. Это был он. Мне кажется, что, даже если бы он ничего не сказал, а просто дышал в трубку, я бы и то его узнала. Если бы не я, то мое тело точно бы узнало его, а я все бы поняла по внезапному стуку сердца, неритмичному и довольно болезненному.
– Привет, – с трудом ответила я. – Это ты.
– А это – ты, – также утвердительно сказал он. – Я думал, ты мне позвонишь. Почему ты не позвонила?
– Я выкинула твой номер. То есть я его сожгла, – как есть бухнула я, даже не думая о том, как он воспримет мои слова.
– Сожгла? Кошмар. Ты не хочешь меня слышать? – В его голосе появилось беспокойство.
– Нет! – чуть ли не крикнула я, запоздало оглянувшись вокруг. Все-таки я в офисе, вокруг меня люди. Да что там люди – Саша сидел и слушал мой разговор с белым лицом.
– Ты свободна вечером?
– Абсолютно, – заверила его я.
– Так зачем же тогда ты его сожгла?
– Я… я испугалась, что позвоню.
– И что? – удивился он.
– Так нельзя, разве ты не знаешь, что девушки не должны звонить мужчинам? – ласково улыбнулась я, поймав себя на мысли, что ведь уже даже не помню в точности, как он выглядит. – А ты почему не позвонил сразу?
– Я просто не мог. Но очень хотел. И, знаешь, Саша, меня это сильно пугает.
– И меня, – удовлетворенно призналась я. Значит, и с ним происходит то же самое, что и со мной. Отлично.
– Так где нам встретиться? Ты на работе? Пишешь свои статьи? Я сегодня целый день читаю всякие заметки в Интернете.
– Зачем?
– Мне кажется, что все их написала ты, хотя я понимаю, что это невозможно. Слушай, а скажи, это ты писала про то, что любой человек может научиться читать мысли?
– Нет, – засмеялась я. – А ты хочешь научиться?
– Я бы хотел прочитать твои мысли.
– Я могу и так тебе их все рассказать, – пожала плечами я.
– Нет, так неинтересно. Я лучше попытаюсь их угадать. Уверен, что однажды у меня получится, – заверил меня он.
– Конечно, ты сможешь, – подтвердила я.
– Хочешь, я встречу тебя у работы, – предложил он, и я чуть было не согласилась, но наткнулась взглядом на Сашу и моментально передумала.
– Давай лучше встретимся около Пушкина.
– На Тверской? – Он мгновенно понял, о чем я говорю. В ту нашу встречу он, кажется, говорил, что тоже любит город.
– Да. Можно будет погулять.
– Отличная идея. Я готов гулять, – обрадовался он.
– В семь? – спросила я.
– Давай в восемь.
Я не возражала, и мы, еще чуть помолчав, наконец простились. После этого я, как ныряльщик за жемчугом, вынырнула из своего персонального подводного мира и вдохнула воздух нашего офисного помещения. В воздухе стоял сильно выраженный запах моих макарон. Ням-ням.
– Значит, у тебя никого нет? – едко спросил Саша, специально пройдя мимо меня.
– Это не то, что ты подумал, – ответила я, злясь на себя за то, что оправдываюсь перед ним. Это теперь вообще не его дело.
– Я уверен, что подумал именно то, что надо, – прокомментировал он и вышел из комнаты.
Минуту мы с Тоськой и остальными молчали. Потом Тоська открыла рот, чтобы что-то сказать, но я остановила ее:
– Только не надо ни слова!
– Да? – поморщилась она.
– Да, – убедительно кивнула я.
Тогда она вздохнула и сказала:
– Как ты можешь есть такую гадость. Тащишь в рот всякую дрянь, а потом будешь болеть.
– Ага, буду, – радостно подтвердила я, и против воли, при одной мысли о том, что я вечером встречусь со своим невероятным инопланетным пришельцем Константином, глупая улыбка расползлась по моему лицу. Я опустила глаза вниз, туда, где стояли мои макарончики, пожала плечами, открыла крышку и с нежностью перемешала симпатично завитые макарошки с химически заправленным ароматным бульоном. Вообще-то вряд ли мне от этого хоть что-то будет, ведь есть всякую гадость я привыкла, так как делала это уже много-много лет. Все годы, прожитые мной на проспекте Мира в гордом одиночестве или даже в какой-то компании. Если в моей квартире и появлялся мужчина, то путь к его сердцу я прокладывала точно не через желудок. У меня имелись в арсенале всякие другие способы и средства, не буду распространяться в приличном обществе какие. А вот что касается пищи телесной, то ничего лучше пельменей со сметаной и жареной картошки я предложить не могла. Да и жареную картошку я делала только по большим праздникам, если хотела произвести на кавалера уж ОЧЕНЬ хорошее впечатление. Моя самая любимая подруга Жанна говорит, что я – смутное подобие женщины, потому что не люблю готовить, не ем шоколада и не хочу замуж. К тому же я невысокая, с маловыразительными половыми признаками (это я про грудь, к сожалению) и если не в платье, как сегодня, то издалека похожа на мальчишку. Действительно, женский портрет получается странноватым.
– А, может быть, настоящая женщина должна быть именно такая, как я! – возмущалась я, но Жанка только отмахивалась. И если уж кто и был настоящей женщиной, то это именно она. Заботливая мать, она придирчиво проверяла уроки у старшего сына Юры, занималась чтением с дочкой Людочкой, следила, чтобы младшенький Димка не смотрел взрослые, не положенные четырехлетним мальчикам передачи. Она готовила огромные чаны еды, которую моментально смолачивали ее оглоеды, и следила, чтобы у мужа всегда были чистые носки.
– Вот это все и есть истинное семейное счастье, – смеялась она, заталкивая в стиральную машину горы семейного белья. Я всегда смотрела на ее круги ада с легким испугом, а когда пыталась примерить такую жизнь на себя, то понимала, что я, может, что-то и буду делать, но никогда не смогу над этим так же весело шутить. Я буду чувствовать себя как в тюрьме. Я даже у Жанки, в ее большом деревенском доме, часто чувствовала себя именно так, почему и старалась при первой же возможности вытащить ее к себе, чем становиться частью их и без того большого коллектива.
«Это не мое, – с ужасающей ясностью понимала я. – Дальше жареной картошки – ни-ни. Я и за своими-то вещами уследить не могу, так и валяются у меня дома по всей квартире, к маминому великому стыду и позору. И надеваю я часто не то, что хочу, а то, что есть чистое и относительно немятое. Какая тут может быть семья?»
– Фу, – поморщилась Тоська, глядя, как я поглощаю «макаронную химию». – Ты во сколько уходишь? Можно, я сегодня убегу чуть-чуть пораньше?
– Ну… беги. Я буду сидеть до конца, – милостиво отпустила ее я, так как до Пушкинской площади от нас рукой подать. Я могла бы оказаться около памятника уже около половины седьмого, а надо было попасть туда к восьми, а еще лучше к пятнадцати минутам девятого, чтобы, как приличной женщине, немного опоздать. Правда, опаздывать мне совсем не хотелось, как и вообще играть с ним во все эти традиционные бессмысленные игры, единственной целью которых является потребность доказать, кто кому нужнее. А тут я даже не могла скрыть, что мой странный знакомый был мне очень нужен. Хотя… я же сожгла его номер. А теперь он у меня аккуратно записан в телефоне под именем Пришелец.
– Вот и славно. Хочешь, я тебе глаза накрашу? – расщедрилась Тоська, которая по каким-то необъяснимым причинам считала себя прирожденным визажистом, что, кстати, было совсем не так.
– Не надо, – замотала головой я. Набор косметики на всякий пожарный случай имелся и у меня самой. В моем рюкзачке вообще можно найти много чего интересного и полезного. К примеру, презервативы. А что, мало ли?
– А как его зовут? – как бы невзначай, поинтересовалась Тоська.
Я чуть было не ответила, но потом посмотрела на ее хитрое лицо и улыбнулась.
– Кого?
– Ну, того, к кому ты сегодня идешь? – невинно пояснила она.
– Это не я иду, это ко мне монтер приедет, будет… чинить…
– Что? – приперла меня она.
– Трубы! – вывернулась я.
– Ах, трубы? – еще хитрее ухмыльнулась она. – И какие именно у тебя трубы не в порядке?
– Отопления, – выпалила я, не раздумывая. – Плохо топят.
– Да что ты? А у нас уже не топят. Отопление отключили, ты что, забыла?
– А у нас не отключили, – выворачивалась, как могла, я. Но много ли я могла?! При моем-то предательски счастливом лице. – И вообще, хватит с вас на сегодня одной сплетни.
– И то правда. – Она махнула на меня рукой, подхватила сумку и улепетнула вдаль.
Вскоре вслед за ней потянулась и остальная наша немногочисленная корпоративная стая. Саша ушел практически сразу после моего «разоблачения», еще раз напоследок окатив меня взглядом, полным презрения и холода. Я вздохнула. Ну почему, почему мы не можем остаться друзьями? Ведь у нас много общего: воспоминания, друзья, работа. И что теперь, дуться друг на друга вечно? Я отсидела положенное время, сражаясь насмерть за переход на пятый уровень в одной стратегии, потом накрасилась и отправилась навстречу своей судьбе.
Уже шлепая по улице, я вдруг вообразила, что он возьмет и не придет. Вообразила это просто так, в шутку, а испугалась по полной программе и практически бежала по Тверской, ругая свою фантазию почем зря. Конечно же, он пришел.
На Пушкинской площади было накурено. Здесь вообще всегда курило и пило пиво довольно большое число людей, но сейчас, среди майского тепла и солнышка, количество людей, кажется, утроилось. Даже несмотря на то, что уже вечерело и солнце закатилось за дома, никто даже не собирался уходить.
Я увидела Константина не сразу, в нервном возбуждении высматривая его в толпе. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в шумной бурлящей людской реке, а потом я наткнулась взглядом на него. Он стоял чуть поодаль, ближе к мраморной лавочке, в стороне от основной толпы, держал в руках какой-то букет, нервно переходил из стороны в сторону. И даже посматривал на часы. Волнуется? Это хорошо, потому что я сама волновалась очень сильно. Одет он был вполне по-летнему: бежевые вельветовые джинсы, футболка-поло, ветровка. Не та, что я видела на нем в прошлый раз, другая, но того же типа, спортивная. Но на ногах не кроссовки, а ботинки. У него была хорошая фигура, уверенная походка. Я могла бы вот так стоять и любоваться им, не шевелясь, чтобы не спугнуть. Но я сделала шаг к нему, и он тоже меня заметил, его немного нервное лицо озарила улыбка, и он пошел ко мне, размахивая букетом.
– Саша?
– Костя? – Мы остановились в полушаге друг от друга, не совсем представляя, что делать дальше.
– Тебе шикарно в платье! – восхитился он, жадно пробежавшись по мне взглядом, от которого я немедленно вспыхнула. – Гораздо лучше, чем в резиновых сапогах.
– Ну, спасибо, – захихикала я. – Еще папочкину куртку припомни.
– Нет, ну серьезно, я стоял и все боялся, что тебя не узнаю. Ведь, в конце концов, я тебя видел всего один раз и в…
– В костюме клоуна, – перебила его я. – А в жизни я вполне приличная женщина, как видишь.
– Это тебе, – запоздало опомнился он, протянув мне цветы. Я улыбнулась, увидев, что это темно-красные розы.
– Спасибо, очень оригинально.
– Что? А, это, – он смутился и нахмурился. – Ты имей в виду, я вообще-то довольно скучный тип. Банальный донельзя. Вот учили меня с детства, что учительнице в школе надо дарить гладиолусы, – я и дарил. А маме на Восьмое марта мимозы. А женщине, которая очень нравится, красные розы. Я так и делаю.
– Обожаю скуку, обожаю банальность, – засмеялась я, попутно отметив его «женщине, которая очень нравится». Я нравлюсь? Тем лучше. А на самом деле я уже вообще с трудом могла припомнить, чтобы за мной вот так ухаживали. С цветами, со свиданиями. Саша цветов мне не дарил, но мог подарить новый кухонный комбайн с распродажи, в надежде, что я все-таки начну готовить.
– Хорошо, если это правда хоть наполовину, иначе ты со мной быстро заскучаешь.
– Я не заскучаю, и ты тоже, – пообещала ему я, обольстительно улыбнувшись. И в ответ радостно заметила, что его глаза сразу потемнели.
– В любом случае по-другому я не умею. Я вообще никак не умею, уже все перезабыл. Не так-то просто в моем возрасте придумать, чем заинтересовать симпатичную женщину, – пожаловался он. – Пойдем гулять?
– Пойдем, – кивнула я. – А какой это у тебя такой возраст?
– Угадай, – улыбнулся он и встал в позу, подходящую, по его мнению, для разгадывания его возраста.
– Не буду, – заартачилась я. – Нашел гадалку. На тебе колец нет, как на дереве, а то я бы посчитала. Может, тридцать пять?
– Мне сорок три, – довольно сообщил он. – Я старик.
– Да? – сощурилась я. Выглядел он моложе, впрочем, мне было все равно. – А мне двадцать восемь.
– Сколько? – вытаращился он. – Я думал, тебе лет тридцать!
– Очень здорово, – зло сощурилась я. – То есть я выгляжу старше, ты хочешь сказать?
– Черт, я же говорил, что все перезабыл. Надо ж такое сморозить, – сконфуженно посмотрел на меня он. – Я просто очень надеялся, что тебе есть хотя бы тридцать. Я старше тебя на пятнадцать лет? Ужас!
– Ужас, что ты не сказал, что мне с виду восемнадцать! – фыркнула я. – Даже если это не так!
– Ты очень красива и очень молода для меня.
– То-то же. – Я гордо задрала нос, а он улыбнулся и взял меня за руку.
Мы пошли в сторону Кремля, а потом дальше вверх, к Лубянке. Мимо неслись машины, пролетали куда-то спешащие люди, зажигались фонари. А мы шли, говорили о разных несущественных вещах: о жизни, о Москве, как она нам нравится, о том, что скоро лето. Где-то в районе Центрального Детского мира он остановился, посмотрел на меня и сказал:
– Знаешь, если честно, я совершенно не представляю, что мне со всем этим делать.
– А надо что-то делать? Разве нельзя просто наслаждаться жизнью?
– Все очень сложно, – медленно протянул он.
– Ничего сложного! – возразила я. – Встретились двое людей, которым приятно пройтись по городу вдвоем. Чего тут такого серьезного? Из-за чего весь сыр-бор?
– Ты думаешь? – с сомнением посмотрел он на меня. – Ничего серьезного?
– Конечно, – улыбнулась я.
Он только крепче сжал мою ладонь, и мы пошли дальше молча, каждый думая о своем.
Я думала о том, что он сегодня нравится мне еще сильнее, чем там, в лесу. И город ему идет гораздо больше, чем природа. А еще, что у него очень сильные руки и что я хочу курить, но он как раз держит меня за ту руку, которой я обычно держу сигарету. А раз так, то я ни за что не буду курить. Перетерплю, потому что идти, держась за руки, – просто потрясающе. Здорово, если бы можно было куда-то выкинуть этот букет, который мне приходилось тащить за собой, да еще периодически подносить его к лицу и нюхать, демонстрируя, как он мне нравится. А вот о чем думал Константин, я не знала. Но эти мысли бросали тень на его лицо, и только когда он случайно смотрел на меня, то улыбался счастливой, немного растерянной улыбкой. Я улыбалась в ответ, но много бы дала, чтобы понять, о чем именно он думает там, в своем закрытом от меня внутреннем мире. Очень хотелось знать о нем все.
– А чем ты вообще занимаешься? – спросила я, чтобы хоть как-то нарушить паузу.
– Разным. В основном строительством, – уклончиво ответил он.
– Строительством? Ты строишь дома?
– Ну, не совсем строю. Проектирую. Но и стройкой тоже занимаюсь. Это совсем неинтересно, – поморщился он.
– А что же тогда интересно?
– Все, что ты пожелаешь. – Он махнул рукой, как бы обводя все, что было перед нами.
– А если я пожелаю чего-то неприличного? – с улыбкой спросила я.
Он остановился и внимательно посмотрел на меня.
– Ты хоть понимаешь, что со мной делаешь? Ты можешь доиграться!
– Это угроза?! – делано испугалась я. – Я сумею за себя постоять.
– Да? – прищурился он, облизнув губы.
– Да! – с вызовом кивнула я и посмотрела ему прямо в глаза. Я могла играть с ним, как кошка с мышкой, но подозревала, что мышка здесь все-таки я.
– Ах так? Ну, попробуй!!! – покачал головой он и положил руки мне на плечи.
Я вздрогнула и перестала улыбаться. Его темные красивые глаза приблизились к моим, и теперь я могла увидеть, каким жадным, каким голодным огнем они горели. На секунду мне даже стало страшно, но потом… потом его губы коснулись моих губ, и я забыла обо всем на свете. Он притянул меня к себе, погрузил пальцы в мои волосы, и мы целовались, словно были подростками в постпубертатном периоде, отрываясь друг от друга только для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха.
