Татьяна Владимировна Окоменюк
Звезда Рунета. Юмористические рассказы
«Какая наглость! – выдохнул Баранец. – Да я до сих пор без очков читаю! И зубы у меня все свои. А память такая, что фору дам десятку подобных дрыщей. Ишь, проповедник нашелся!».
Пока Бордюжа был на работе, Илья Петрович отсыпался. С возвращением же парня домой он удалялся в парк на прогулку, что позитивно сказывалось на его самочувствии. «Может, и впрямь собаку завести? – раздумывал пенсионер во время променада. – Появился бы стимул вечернего топтания аллей, а, в случае необходимости, пса можно было бы натравить на вейпера… Хотя нет. Собачьего лая в квартире я точно не вынесу. Не обвязывать же скотчем песью морду…».
После прогулки Баранец ужинал, садился за письменный стол и, вслушиваясь в звуки за стеной, начинал описывать их в своем «Дневнике наблюдений». Получался калейдоскоп забавных миниатюр, способный со временем перерасти во что-то более крупное.
В те дни, когда Герман не приходил ночевать или был в отъезде, Илья Петрович скучал. Писать ему было нечего, ругаться не с кем. Звуки, доносившиеся из других квартир, больше не вызывали у него прилива «социальной активности».
Как ни крути, но с появлением Бордюжи жизнь Баранца стала интересной и наполненной. Этот худосочный вейпер напоминал ему самого себя в юности и где-то, в глубине души, даже нравился. По отношению к соседу Илья Петрович вел себя как энергетический вампир, подзаряжаясь от парня во время каждого скандала.
Похоже, то же самое происходило и с молодым человеком, которому были необходимы сильные энергетические выбросы пенсионера. Если тех какое-то время не было, Герман их провоцировал, манипулируя болезнью Баранца. То, что последний нездоров, он понял сразу. Как только подключили интернет, Бордюжа заложил в поисковик «непереносимость громких звуков» и убедился, что у соседа гиперакузия – болезненное состояние, при котором даже слабые звуки воспринимаются чрезмерно интенсивными, приводящими к болезненным ощущениям, нервозности и нарушению сна.
«Прискорбно, но это не дает деду права портить жизнь окружающим, – подумал молодой человек. – Надо его приучить к мысли, что после каждого агрессивного выпада, будет следовать «звуковая ответка».
А ответить Герману было чем. Он был обладателем обширной «коллекции звуков». Чего только не было у него в компьютере: визг тормозов, хрюканье свиней, пиликанье на скрипке, слоновий топот, женский плач, скрип несмазанных дверных петель… Какие-то звуки он записал «с натуры», какие-то создал при помощи синтезатора, какие-то усилил и видоизменил. С их помощью можно было свести с ума кого угодно, а уж больного гиперакузией старика, и подавно.
Введение в действие «пилотного проекта» не заставило себя долго ждать. После очередной истерики, связанной с бурной реакцией Германа на проигрыш его футбольной команды, Баранец
полночи вынужден был слушать мусульманские молитвы. Засыпая под монотонное: «Куль хува ллаху ахад. Аллааху ссомад. Лям ялид ва лям юуляд…», он мысленно поклялся соседу, что месть его будет страшна и безжалостна.
Едва проснувшись, Илья Петрович отправился на птичий рынок, где по дешевке купил парочку крыс, вонючих, уродливых, с паразитами в шерсти.
– Бери, папаша, – годные пасюки, – отрекламировал свой товар продавец-алкаш, слонявшийся с самодельной клеткой меж торговых рядов. – Грызут все, до чего дотянутся: продукты, мебель, подушки, одежду, провода… Бабу мою на днях едва не сожрали, когда та, по пьяному делу, массу давила».
«Самое то! Не милые декоративные крыски, заполонившие все прилавки, а настоящее зоологическое оружие!» – радовался Илья Петрович, возвращаясь домой.
Ловко перебросив грызунов на балкон соседа, пенсионер удовлетворенно потер руки: «Вот так! Это тебе не вейп парить!».
Дверь в комнату Герман обычно не закрывал, и «диверсанты» беспрепятственно проникли в жилое помещение. Судя по доносящимся из-за стены звукам, операция «Беспредел» проходила успешно.
Как ни странно, появление незваных гостей Бордюжу не впечатлило. Он быстро поймал вредителей и отснял на телефон причиненный ими ущерб. Затем вызвал хозяйку квартиры, представителей ЖЭУ и санитарно-эпидемиологической станции, пообещав им написать жалобу в Роспотребнадзор и выставить «крысиный ролик» в Ютуб. В итоге, ему уменьшили арендную плату, а во всем доме началась дератизация. ТСЖ создало специальную комиссию, и та стала обследовать квартиры, граничащие с жильем Германа. Попал под раздачу и Баранец.
А спустя три дня «стройка века» переместилась в их подъезд. С утра до ночи в помещении стучали молотки, гремели ведра, гомонили таджики. Последние стеклили окна подвалов, заделывали щели в районе лифта и мусоропровода, устанавливали сетки на вентиляционные отверстия…
От всего этого Илья Петрович едва не попал в больницу. У него кружилась голова, дергалась щека, давление прыгало, как красноглазая квакша. Старик сто раз проклял тот день, когда в его голову пришла мысль использовать в войне с соседом «эффективное зоологическое оружие».
Какое-то время Баранцу было не до Бордюжи, и тот безнаказанно слушал музыку, смотрел порнушку, общался с друзьями по скайпу. Но не все коту масленица. Когда Илья Петрович вынул из ушей пропитанные облепиховым маслом тампоны, он услышал, как сосед обсуждает с кем-то по телефону ЕГО, Баранца.
«Да ладно тебе! – смеялся Герман. – Прикольный дед, на моего, покойного, похож. Такой же вредный и нудный. Старость, как известно, не радость а маразм – не оргазм. В его возрасте мы с тобой сами будем яд сдавать в медицинских целях».
– Маразм, значит? – вскипел Баранец. – Я тебе, удолбыш бухенвальдский, устрою маразм. Сам побежишь в психушку сдаваться.
Следующее утро Илья Петрович встретил на балконе с отверткой в руках. Как только фигура Бордюжи скрылась за углом, он бросился откручивать шурупы, на которых крепилась разделяющая балконы гофрированная перегородка. Заржавевшие от времени болты подались не сразу, но торопиться было некуда – Герман возвращался домой не раньше семи.
Проникнув на «вражескую» территорию, пенсионер с удовлетворением отметил, что сосед – редкий засранец. Балкон был захламлен пустыми коробками и пластиковыми бутылками. В самой квартире порядком тоже не пахло. На всех вещах – слой пыли, постель не убрана, одежда разбросана. Динамик компьютера упирался как раз в ту точку, где у Баранца – изголовье спального места. «Вот почему его звуки бьют по мозгам, как церковные колокола», – понял он наконец.
Рядом с компьютером – немытая пиала с засохшей рисовой кашей, три одинаковых чашки со следами кофе и вакуумная упаковка от копченого сыра. Стена, граничащая с квартирой Ильи Петровича – вся в навесных стеллажах и полках. На них – множество книг, журналов, компьютерных дисков, настольных игр, баночек с курительными смесями. Телевизора в квартире не было, зато наличествовал мощный вентилятор и допотопный патефон «времен Очаковских и покоренья Крыма». Последний, к радости пенсионера, не работал. По-видимому, был памятью о вредном деде-покойнике. Платяного шкафа у Германа тоже не наблюдалось. Его роль исполняли небольшой комод, вешалка-штанга на колесиках и… стоящий в углу комнаты скелет в байкерской куртке и мотоциклетном шлеме.
Ни ковриков, ни картинок на стенах, ни занавесок на окнах Баранец не обнаружил. Да что там коврики, отсутствовал даже холодильник, а стало быть, и еда. По всей видимости, Бордюжа питался в забегаловках или ежевечерне приносил домой что-то съедобное.
В подобной обстановке хитрый план Баранца летел в тартарары. Пугать соседа полтергейстом целесообразно лишь тогда, когда все вещи лежат на своих местах, а вокруг – чистота и порядок. Тут же – сам черт ногу сломит. Парень даже внимания не обратит на работающий компьютер, разбитую чашку или пропавшую майку. «В таком случае, надо действовать от противного», – после некоторого раздумья решил старик, приступая к уборке квартиры.
Он сложил разбросанную одежду ровной стопочкой, застелил диван, унес в мойку грязную посуду, везде вытер пыль, собрал в хозяйственный мешок все бутылки, вложил друг в друга пылящиеся на балконе картонные ящики. Уходя к себе, Мизантроп прикрыл балконную дверь и приладил на место снятую перегородку.
– Вот так, – потер он руки в предвкушении вечернего представления. – Это тебе не спиннер крутить. Тут голова нужна. Субботник, проведенный таинственными «духами», любого заставит усомниться в собственной адекватности. После третьего сеанса ты сам сбежишь из «нехорошей квартиры».
Дожидаясь соседа, Илья Петрович весь извелся. В своем воображении он проигрывал различные варианты реакции недруга на «шалости домового» – от обморока до вызова съемочной группы с телевидения. Но… не так судьба велела.
«Прикинь, в мое отсутствие приходила хозяйка квартиры и вылизала всю хату, – делился Герман с кем-то по телефону. – В прошлый раз я ее здорово прессанул Рунетом… Ну, тогда, с крысами, дай им бог здоровья… Еще как повезло! Плачу по минимуму, теперь еще и на приходящей прислуге экономлю. Хорошая идея, ха-ха-ха… Это я ей еще за сумасшедшего соседа счет не выставил… Ну да, будет мне портки стирать и пятки чесать, ха-ха-ха… Ща пацанам расскажу, они офигеют». Забулькал скайп, и Герман повторил «свежий прикол» новому собеседнику. Потом еще и еще одному.
Услышанное настолько взбесило пенсионера, что тот потерял над собой контроль. «Ты рот свой закроешь когда-нибудь? – визжал Баранец, стуча кружкой по батарее. – Помолчи хотя бы полчаса!».
Из-за стены тут же раздалось мычание коров, за ним – жуткое уханье совы, сменившееся похоронным маршем Шопена. Дебильный визг свинки Пеппы и ее братца Джорджа стал контрольным выстрелом в голову старика.
Илья Петрович побледнел, как-то обмяк и, шатаясь, пошел к аптечке. В квартире Баранца запахло корвалолом. Какое же сердце выдержит подобные издевательства?
Спустя три дня Герман обнаружил на арендованной жилплощади полный разгром. По всей квартире были разбросаны пластиковые бутылки, комод выворочен, как после обыска. Джинсы висели на люстре, байкерская куртка – на вентиляторе, скелет лежал в ванне с водой. На полу в кухне валялись черепки от разбитой чашки и горшка с геранью, доставшихся ему в наследство от предыдущей жилички. На подоконнике – лужа от чайного гриба, который он так старательно выращивал. Все баночки с курительными смесями находились в мусорном ведре, а мусор – в бельевой корзине.
– Ох, ничего ж себе! – всплеснул парень руками. – Как Мамай прошел!
– То-то же! – хихикнул за стеной Илья Петрович. – Это тебе не на гироскутере гонять!
Какое-то время в квартире Бордюжи было тихо. Потом начались телефонные переговоры. Большинство собеседников убеждали Германа, что его квартирная хозяйка сошла с ума и, возможно, уже находится в специализированном заведении. Сам же молодой человек придерживался версии «барабашка» и сожалел о том, что не отблагодарил последнего молочком, когда тот в прошлый раз сделал в доме уборку.
Обрадованный услышанным, Баранец издал клич триумфатора. Теперь «обиженный домовой» будет мстить Герману до тех пор, пока тот не съедет с квартиры.
Вскоре у Бордюжи накопилось три отгула. Он собирался провести их на природе, но аномальная жара внесла в его планы свои коррективы. Парень весь день лежал под вентилятором, предаваясь раздумьям о судьбах человечества. Делать ничего не хотелось. Настроение было скверным, башка трещала, глаза так и норовили вылезти из орбит. За окном в режиме нон-стоп носились кареты «Скорой помощи», оглашая округу своими сиренами. Если молодняк не выдерживает, что говорить о пожилых гипертониках?
«Кстати, деда моего давно не слышно, – встревожился вдруг Герман. – Как в одиннадцать сортир посетил, так больше – ни звука. Это на него не похоже. Если б уснул, его храп заглушал бы шум моего вентилятора. Если б ушел, хлопнула бы дверь, звякнули ключи, заскрежетал лифт. Как бы не скопытился… Где я еще такого приколиста найду?».
Герман постучал кулаком в стену, затем гантелей по батарее – никакой реакции. Тогда парень нашел в компьютере нужные файлы и включил динамики на полную громкость. Сначала протяжно выли волки, потом плакали младенцы, пели цыгане, стучали африканские тамтамы… Бордюже стали колотить по батарее соседи сверху и снизу. И только Илья Петрович молчал как рыба.
Молодой человек понял: случилось что-то серьезное. Он выскочил на лестничную площадку, стал давить на звонок соседа, дергать его дверную ручку – тишина. Вернувшись к себе на балкон, Герман высунул голову за пластиковую перегородку:
– Ау, Мизантроп, ты живой?
Ответа не последовало.
– Эй, дед, отзовись. Я волнуюсь. Вдруг тебя черные риелторы в психушку упекли, чтобы завладеть твоими квадратными метрами…
Исчерпав все методы, дозволенные Уголовным кодексом, Бордюжа стал откручивать перегородку. Спустя пару минут он уже стоял в квартире соседа.
В комнате никого не было. Везде – чистота и порядок: ни пылинки на добротной дубовой мебели, ни соринки на толстом ворсистом ковре. Интерьер хорошо продуман, каждая вещь идеально вписана в пространство. Нигде нет ничего лишнего. Рядом с современным плоским телевизором, на специальной подставке, висят наушники. Вот почему в десять вечера в его квартире резко обрывается звук «зомбоящика». Выходит, старик не просто проповедует, но и сам соблюдает порядок.
Ни в кухне, ни в коридоре парень соседа не обнаружил. «Как же он умудрился так бесшумно слинять? – удивился он. – Обычно Мизантроп передвигается как лягушонка в коробчонке из известной сказки».
Герман уже собрался уходить, как вдруг заметил, что в ванной комнате горит свет. Парень распахнул дверь и от неожиданности вскрикнул. Баранец лежал в заполненной водой ванне. Глаза у него были закрыты, кожа бледная, почти белая, лицо перекошено.
«Неужели помер? – запаниковал Бордюжа. – Нет, так дело не пойдет!». Он схватил руку соседа. Пульс был слабым, едва уловимым. Но был!
Пока ехала скорая помощь, Герман перетащил старика на диван, завернул его в махровую простынь, брызнул в рот аэрозолем с нитроглицерином, который обнаружил на тумбочке рядом с креслом-качалкой.
– Инфаркт, – подтвердили медики его худшие опасения. – Что ж вы, молодой человек, не уследили за дедом? Понятное дело, пекло, но лезть в ванну с холодной водой в его возрасте – преступная халатность.
– Виноват! – развел тот руками. – Я поеду с вами.
Как только Баранца из реанимации перевели в общую палату, Бордюжа явился к нему с пакетом, набитым соками, фруктами и детским пюре. Принес тапочки, спортивки, смену белья, очки, беруши, сборник сканвордов, ручку и MP3-плеер, куда закачал двести лучших песен советского периода.
– Ну, как ты тут? – присел Герман на край кровати. – Всех уже достал или через одного?
Весь опутанный трубками, шлангами и капельницами, Илья Петрович виновато улыбнулся, по его щекам потекли слезы.
– Здрассьте-пожалуйста! – потянулся парень за бумажными салфетками. – А я это… решил перегородку обратно не прикручивать. Будем с тобой в гости друг к другу ходить. Стол на балкон поставим, станем чаевничать, в нарды играть, козни соседям строить…
– Прости меня, сынок, – едва слышно прошептал Баранец. – У тебя в хате набезобразничал не домовой…
– Знаю, дед. У меня установлена камера видеонаблюдения с датчиком движения.
Глаза Ильи Петровича полезли на лысину, отполированную долгими годами безупречной службы.
– А как же твои разговоры с друзьями… о хозяйке квартиры… о барабашке?
– Театр одного актера, – рассмеялся Герман. – Весь билет продан. Тебе!
Путь к славе
Последние десять лет Егор Чащин писал «в стол». А куда ему еще писать, если его романы никто не публикует? «Если можешь не писать, – не пиши», – советовал братьям по перу граф Лев Толстой. Многие из них прислушались к классику. Многие, но не Чащин.
Егор не писать не мог. «Бумагомарание» было его ежедневной работой, образом жизни, смыслом существования. Он был одинок, имел неуживчивый характер и первую группу инвалидности. Детей у Чащина не было, с супругой развелся еще двадцать лет назад, друзьями-приятелями не обзавелся.
Последнее мужчину особо не огорчало: дружба и семья – понятия круглосуточные, сильно отвлекающие от главной цели – стать культовым писателем, книги которого выходят бешеными тиражами. Творца, чей телефон не замолкает от просьб дать интервью, появиться на награждении, поучаствовать в ток-шоу, согласиться на экранизацию его очередного детища. А он, весь такой культовый, бросает им всем через плечо: «В очередь, сукины дети!».
А ведь было же времечко золотое лет пятнадцать назад, когда два его романа увидели свет в самом крутом российском издательстве. Тиражи были, страшно подумать, – тридцать тысяч экземпляров! И заплатили тогда прилично. Авторскую серию пообещали… А потом вдруг – бааах! – и перестали узнавать. На телефонные звонки стали реагировать с плохо скрываемым раздражением. Редакторы начали отфутболивать его к попкам-секретаршам. Те, в свою очередь, рекомендовали обратиться в другие издательства.
Обращался. Даже папку отдельную завел для отказов. Распечатывал их, подкалывал скрепочкой к общей куче и перечитывал ежевечерне, посыпая свою душевную рану крупной морской солью.
Самым обидным было то, что претензий к его творениям у издателей не было. Ни-ка-ких! Никто ни разу не написал, что романы его плохи, скучны, непрофессиональны. Причины отказа были надуманными и неубедительными:
«С некоторых пор мы работаем только с переводами зарубежных авторов»;
«Предложенный материал не является форматным для нашего издательства»;
«Ваш роман весьма неплох. Публикуйтесь! Когда о ваших книгах заговорят критики, мы непременно предложим вам сотрудничество»;
«Мы больше не ищем новых авторов, едва успеваем заниматься теми, с кем уже заключили договора»;
«Издательство погребено под завалами рукописей, не отвечающих нашему, изменившемуся, представлению о книжном рынке, а посему не рассматриваем тексты, направляемые сюда без нашей просьбы»;
«В связи с кризисными неурядицами, мы сменили специализацию и теперь издаем лишь техническую литературу. Художественную – только на деньги найденных авторами спонсоров»;
«У нас больше нет прозаической „мужской“ линейки. Сейчас мы издаем исключительно дамские сентиментальные романы. От всей души желаем вам найти издательство, которое с радостью примет ваше произведение».
Чащин такого издательства не нашел. Не нашел он и денег. На пенсию по инвалидности не разгуляешься. Утешало лишь то, что он такой не один. Друзья по несчастью делились на интернет-форумах аналогичными проблемами, сетуя на то, что издательства продвигают лишь «готовые бренды», т.е. авторов, которые уже и без них раскрутились. Как им это удалось? Взяли количеством – по пять романов в год выстреливали.
Егор не сегодня родился. Он знал, что на создание толкового романа уходит год-два. Это – сбор материала, обдумывание сюжета, выстраивание интриги, проникновение в судьбы героев, тщательное выписывание диалогов, работа с деталью. Это – бессонные ночи за клавиатурой, полные пепельницы окурков и литры кофе в желудке. И не факт, что на выходе получится шедевр.
А романы, написанные за три месяца, пусть даже с помощью «рабов», разве это – литература? Это – рыночный хлам! Уж сколько он их перечитал – скучно, бездарно, пошло. Но ЭТИХ почему-то публикуют, а его – нет. Обидно и завидно.
И дело тут вовсе не в заработке. Он был согласен издаваться и без гонорара, лишь бы его читали. Но самому платить – это уже перебор. Как сказал в свое время Бернард Шоу, писатель, за собственные деньги издающий свои книги, – это корова, торгующая в молочном баре своим молоком.
Впрочем, тому же Бернарду шестьдесят раз отказывали в публикации его пьес. И Флобер сидел, никому не нужный, в своей Нормандии, жалуясь на огромные долги. А Мопассану вообще написали в служебной характеристике: «Он – хороший чиновник, но плохо пишет». Тем не менее, все они упорно шли к своей цели и, в конце концов, стали великими писателями.
«Так чем я хуже них? – спрашивал себя Егор, ежедневно усаживаясь перед монитором компьютера. – Ничего, цыплят по осени считают».
Но прошла осень, потом еще одна, а цыплята Чащина все томились в «инкубаторе» его письменного стола. «А, может, и впрямь издаться за свой счет? – шевельнулась в мозгу предательская мыслишка. – Сделал бы себе подарок к полувековому юбилею».
Егор Ильич внимательно изучил предложения издательств «Книга по требованию» и, взвесив свои финансовые возможности, остановился на микротираже – 30 экземпляров. Это не 30 тысяч, как бывалоче, но на безрыбье и жаба – лабардан.
В книгу вошли последний роман Чащина и два ранних рассказа – в качестве «добивки» к основному тексту. Обложка была шикарной: твердой, яркой, с портретом автора. Скупая слеза стекла по небритой щеке мужчины, когда он разглядывал алеющие на черном фоне буквы, составившие его имя – Егор Чащин.
«Так вот ты какое, писательское счастье? – шептал Творец, пытаясь унять бешеное сердцебиение. – Я и забыл уже это сладостное ощущение».
Выставив книги на стеллаже, Егор лег на тахту и смежил веки. Завтра утром он возьмет один экземпляр и будет с ним ездить в городском транспорте, отслеживая реакцию своих потенциальных читателей.
Спал Чащин очень тревожно. Снилось ему, что он раздает автографы, улыбается узнавшим его попутчикам, смущается от их просьб сделать с ним селфи.
Действительность оказалась более прозаичной. Пассажиры не крутили головами по сторонам, не ловили взгляды попутчиков, не приставали с разговорами. Все ехали, уткнувшись в свои айфоны и смартфоны. Никто не узнавал автора в мужчине, «читающем» книгу Егора Чащина. Фото, попавшее на обложку, было сделано десять лет назад, но он ведь почти не изменился…
В салоне автобуса было душно. На следующей остановке вошло много людей. Резко запахло потом, дешевым одеколоном и перегаром. У Егора Ильича закружилась голова. Он отложил книгу в сторону, стал шарить по карманам в поисках ингалятора. Воспользоваться аппаратом он не успел – потерял сознание. Пришел в себя уже на улице. Какие-то парни вывели его под руки на воздух, а книга поехала дальше.
Чащин вначале расстроился, потом здраво рассудил: «Пусть хоть таким путем кто-то ознакомится с моим творчеством. Глядишь, понравится, и читатель захочет сказать „спасибо“. Зря, что ли, в выходных данных я указал адрес своей электронной почты? Доброе слово и кошке приятно».
Вскоре Егор забыл об утерянном экземпляре, а тот, тем временем, продолжал путешествовать. Сначала он попал в руки девушки, направлявшейся в аэропорт. До Москвы ей было лететь четыре часа и найденное в автобусе чтиво оказалось очень кстати.
Барышня осилила лишь «добивочные» рассказы. Она была поклонницей женских сентиментальных романов. Жесткие, мужские, ее не привлекали. К тому же, книга оказалась довольно увесистой, и по прилету в столицу была безжалостно «забыта» в такси.
Спустя несколько часов таксист оказался за МКАДом, где и пробил колесо. Пришлось менять. Грунт после дождя был мягким, и парень весь испыхтелся, пытаясь пристроить домкрат под днище. Безуспешно. Железяка все глубже уходила в землю, как нож в масло. Нужна была твердая плоская опора, но где ее взять? И тут взгляд таксиста уперся в забытую пассажиркой книгу. «То, что доктор прописал!» – вздохнул он облегченно, подсовывая под домкрат источник знаний.
Следующим пристанищем романа Чащина стала съемная квартира модели Кристины. Нет, книг девушка не читала. Совсем. У нее и на сериалы-то времени не хватало – нужно было отрабатывать подиумную походку с грузом на голове. Увидев в багажнике своего поклонника толстый том с круглой вмятиной посередине, Крис воскликнула: «Опаньки!», и издание тут же было экспроприировано.
Вслед за моделью хозяином книги стал дворник Жасур. Найдя роман у мусорного контейнера, узбек забрал его к себе в дворницкую. Чего добру пропадать? Нет, книг он тоже не читал, потому как русским владел, прямо скажем, не очень. А вот дверь подпереть в подвале, чтобы не хлопала – самое то.
В этот же день какие-то негодяи обнесли помещение, вытащив из него все, от садового инвентаря до мешков с картошкой. Расследуя преступление, участковый инспектор прихватил в райотдел роман Чащина как вещественное доказательство халатности дворника. «Нет бы в дверь новый замок врезать, так он ее настежь распахнул, да еще и книгой снизу подпер. Может, и преднамеренно», – подумал бдительный правоохранитель.
На какое-то время книга прижилась в райотделе. На нее ставили электрический чайник. Ею били по почкам задержанных – эффективно и без следов. Правонарушители, ночующие в обезьяннике, клали ее под голову вместо подушки.
Читать никто даже не пытался – многабукафф. Если выдавалась спокойная ночь, дежурные опера предпочитали спать, рубиться в «танки» или общаться со своими гаджетами.
Но однажды произошло чудо: книга попала в руки студента ВГИКа, без пяти минут дипломированного сценариста.
Парня, направлявшегося с вечеринки домой, задержал наряд ППС. Да, он был не совсем трезв, но порядка не нарушал, не шумел, к прохожим не цеплялся. Шел себе по тротуару, раздумывая над тем, где найти достойный литературный материал для дипломной работы. Чтобы по размеру уложился в короткий метр. Чтоб острые эмоции вызывал, лучше слезы. Чтобы съемки могли малой кровью обойтись, с минимумом действующих лиц и декораций. Чтоб сюжет был простым и ясным, без вселенских смыслов и авангардных наворотов. Чтоб не классика избитая, а современность. Чтобы Вовке с режиссерского понравился, снимать-то короткометражку ему…
И тут: «Предъявляем документики, молодой человек!». Предъявил, объяснил, что живет в ста метрах отсюда, что чувствует себя хорошо, но ППСники были неумолимы. Не понравился им «дрыщ, косящий под хипстера».
Посадили его в УАЗик, отвезли в РУВД, затолкали в обезьянник.
– Не бзди, сынок, – похлопал его по плечу дежурный по райотделу. – Заплатишь полтораху штрафа за пьяные фуэте на проезжей части, и – свободен, как мышь в амбаре. А пока посиди, подумай о своем недостойном поведении.
Думал студент о нем часа четыре. Наконец, через решетку ему протянули ручку и протокол об административном правонарушении. На возмущения и протесты не было никаких сил. Он, молча, подложил под листок лежащую на скамье книгу и поставил внизу свою подпись.
– Вот и ладушки, – осклабился дежурный, открывая дверь обезьянника. – Все лучше, чем пятнадцать суток ареста.
Лишь на пороге своей квартиры парень обнаружил у себя в руках ту самую книгу, которая служила ему подставкой. Украл, стало быть. Хотя нет – купил. За полторы тысячи. Как говорится, спасибо, Господи, что взял деньгами. Могли и дубинкой по почкам отходить.
На занятия он в этот день не пошел – события минувшей ночи оказались слишком травматичными для его тонкой впечатлительной натуры. Молодой человек лег на тахту, раскрыл книгу и… провалился в вымышленный мир, сотворенный Егором Чащиным. Читал до самого вечера. Даже не читал, а жадно глотал страницы, главы, разделы. Когда же закончил второй, «добивочный», рассказ, четко осознал: всего за полторы тысячи он сегодня купил свой будущий сценарий. Рассказ «Островок» оказался именно тем, что он так долго и безуспешно искал. Всего несколько персонажей, едущих в ночной электричке, а какой накал страстей! Какие эмоции! Какой выброс адреналина!
Недолго думая, юноша бросился к компьютеру и написал письмо Егору Ильичу. В нем он восхищался талантом писателя и просил разрешения переработать «Островок» в сценарий.
Ответ пришел мгновенно: «Желаю успеха! Рассчитываю на титр: „По одноименному рассказу Егора Чащина“ и файл будущего фильма, который, надеюсь, покорит зрителя».
Надежды прозаика оправдались. Короткометражка завоевала несколько международных наград. У молодой талантливой группы вскоре появился спонсор, и она приступила к съемкам полнометражного фильма «Рабы Божии» по роману, уже известного в узких кругах, писателя.
Фильм имел оглушительный успех у зрителей, был благосклонно принят кинокритиками, удостоился шести наград на международных кинофестивалях. И тут включился механизм «кристаллизации имени». Не только режиссера со сценаристом, но и автора произведений, по которым снимались фильмы.
К Чащину бросились журналисты, сценаристы, режиссеры, критики, издатели. Его романы рвали на части, предлагая авторскую серию, огромные тиражи, солидные гонорары, мощную пиар-кампанию. Егора Ильича стали звать на ток-шоу, брать у него интервью, выторговывать права на экранизацию. Теперь он, наконец, мог произнести долгожданное: «В очередь, сукины дети!».
А все она, путешественница, – потрепанная книга с круглой вмятиной на обложке.