Текелински
Действительность. Том 3
Судя по прогрессирующим и развивающимся ныне в общем политесе стремлений, и замечаемым динамическим процессам, а также общей стагнации жизни, можно предположить, что в данный момент человечество в целом, условно говоря, находится в среднем возрасте. И даже наблюдается некий кризис среднего возраста. В пользу этого говорит и сложившаяся и набирающая обороты тенденция к общей глобализации человеческого социума. Некий экстраполированный в глобальное человеческое сознание консенсус между инстинктом и разумом, присущий отдельной личности в среднем возрасте. И в то же время, наблюдается процесс нарастающего общего недовольства, размывание перспектив, и распухание амбиций. Успокоенность крови, и в тоже время спешка, боязнь чего-то не успеть. Симптомы, присущие среднему возрасту отдельной человеческой личности.
Что ждёт человечество на этом пути, какие катаклизмы грозят ему в старости, каким должен стать конец его пути? Да. Человечество как всякая иная система живёт по тем же лекалам, что и отдельный её типичный агрегатив. Весь наш мир имеет туже динамику зарождения, становления и стагнации, что и всякая плавающая в нём единица. Вся разница лишь в масштабах, радиусе круга, относительной продолжительности, относительном объёме, и, в конце концов, оценке, которая всегда и во всём, есть – продукт интереса.
Теория замкнутости
«Вы говорите, что в мире не существует ничего вечного…
Я говорю: в мире не существует ничего невечного…
Ибо, если существует сама вечность,
то в ней, в принципе, не может быть ничего невечного…»
Величественные горы, освещённые полуденным солнцем, с верхушками никогда не таящих снегов. На склонах гнездящиеся птицы, ловящие свою добычу на рассвете и перед закатом. У подножья цветущие долины с множеством разнообразных тварей, и изрезанные бурными и спокойными реками, несущими в своих водах бесчисленные песчинки и всевозможные сочетания химических элементов, к краям морей и океанов. Впадающие и восполняющие испаряющуюся и проливающуюся затем дождём влагу, и дающую новую живительную пищу всевозможным формам жизни в толще бескрайней водной стихии. Ветры, возмущающие морскую гладь и выдувающие на берега песчинки, засыпающие поверхность цветущей земли шествующими барханами по её поверхности, к рекам и озёрам. Всё движется, и всё в обездвижении, ибо зациклено и повторяется в бесконечности.
Как могло быть создано, как может существовать такое великолепие?! Как возможна сама жизнь, – не будь в ней и для неё вечности?! Как мог бы существовать случайный непредсказуемый мир? Как возникает волшебное случайное явление, дающее надежду? – Надежду, порождающую нашу веру в единственность и неповторимость мира. Она, эта Великая Терпсихора нашего сознания, питающаяся незнанием и неведением, лелеет сама себя, волшебной неповторимостью и всем новым, – как великой иллюзией мира!
Случай. – Его непременно должна отвергать всякая холодная наука. Ибо для такой науки всякая случайность, есть – абсурд. Она возможна только в политесе, либо той же закономерности, о которой нам пока неизвестно, (и тогда о ней надо говорить именно так), либо в политесе волшебного стечение обстоятельств, существующего только здесь и сейчас, что противоречило бы всякому чистому научному подходу. И в этом смысле сам случай перестаёт обладать своей объективностью. Его просто не существует во всеобщем макрокинезе бытия. И если случайностей в бытии не существует, возникает правомерный вопрос: Как могла бы быть случайной сама действительность и наша жизнь? Как вечность могла бы иметь в себе единственно только здесь и сейчас возникающую, и никогда не повторяющуюся действительность, с её квинтэссенцией – жизнью?
В нашем феноменальном познании мира, в рамках существующей действительности сегодня, всё и вся повторяется. И также повторяется всё и вся в трансцендентальном познании всякого опыта. У нас нет, и никогда не было ни иного дня, ни иной планеты пребывания, как не было никогда, и никогда не будет иной реальной действительности, и иного места во Вселенной. Как не существует ни иного времени бытия, ни иного места в «Великой пустоте». Тот, кто не родился до сих пор, – не родится никогда и нигде. Тот, кто родился, – будет рождаться всегда. Тот, кто умер, – должен вернуться, должен родиться заново.
Скажите, как мог бы существовать мир, и его апофеоз – жизнь здесь и сейчас, не будь они всегда здесь и сейчас? Мир, и его апофеоз – жизнь, (коль они есть – сейчас и здесь), обязательно должны существовать вечно. В противном случае их существование однажды, превращало бы наше присутствие в нём, в совершенно невозможную случайность. И даже в рамках бесконечно повторяющейся действительности, бесчисленное число раз возникающий мир, своими бесконечными возникновениями, может воплощать только тоже вечное пребывание. Ведь возвращаемся мы всегда туда, откуда ушли. А так как само время, в этой динамики бесконечного возвращения перестаёт быть чем-то объективным, то остаётся только вечное пребывание, и вечная жизнь. Ведь на самом деле, как мог бы существовать мир, и его апофеоз – жизнь, не существуй он прежде в том же виде, до самых мелочей? Ответ, если вдуматься достаточно глубоко, однозначен. – Никак.
Существование мира и жизни единично, только здесь и сейчас, такой же абсурд, как существование случайности, в объективно связанной каузальной цепи превращений и трансформаций нашего латентного мироздания. Всё, что могло бы существовать, в случае единственного своего существования, в рамках вечности, непременно должно столкнуться с противоречием этого существования. Ведь если ты существуешь однажды и единожды, за всё время вечности, то ты не существуешь вовсе. Ибо в рамках бесконечного пространства ты превращаешься в бесконечно уменьшающуюся точку. В рамках же вечности, твоё существование сейчас, такой же абсурд, как середина на бесконечной прямой линии. – Здесь нет альтернативы.
Начертите параллели, и вы осознаете во всей своей полноте, всю абсурдность такого положения вещей. Представьте себе в свете локальной действительности земного бытия, существование одного единственного дня, или одной единственной ночи? – Невозможно. Ибо в таком случае, день теряет свою существенность, своё определение, ночь перестаёт быть чем-то, что есть, – теряет свою объективность. Здесь возможна только относительная объективность, как во времени, так в пространственных аспектах. Всякая объективность, есть – объектность, которая может существовать только в сравнении, – в относительности. И всякое бытие, всякое существование действительности вообще, возможно только в повторении. Причём повторение, как таковое, возможно только абсолютно одинаковых форм и конструкций, как мира, так и жизни, иначе это уже не повторение, а чередование.
И каким бы не было это бесконечное чередование, какой бы длинной не была цепь этих неповторяющихся чередований, на полотне вечности, она неминуемо приведёт к повторению. Мир, – однажды возникший, и не возвращающийся к своему политесу уже никогда, не имеет никой возможности к своему существованию здесь и сейчас. Это сложно понять, пока не начинаешь мыслить совершенно иными категориями, противоположными тем, что существуют вместе с динамикой нашего архаического осмысления, ограниченного с одной стороны мигом собственного пребывания, с другой – линейными парадигмами врождённых следований и догм всякой продолжительности, – начало-конечной замкнутости собственного и всякого иного пребывания, на которое только и способен наш разум в распознавании и идентификации бытия.
Почему же непременно повторяющаяся действительность мира? Почему не уходящая вдаль, и бесконечно преобразующаяся в новые формы? Да потому, что расширение пространства до бесконечности, в конце концов, превращает это пространство – в пустоту, в которой неминуемо должно зарождаться нечто. Да и ведь мы с вами, существуем здесь и сейчас, и наше пребывание, будь оно единственным, необходимо упразднило бы такую возможность, ибо давным-давно исчерпало бы эту возможность. И это также подтверждает тезис, о возвращающейся вечно действительности. Мы не могли бы существовать здесь и сейчас без возвращения, – без бесчисленного повторения. А поскольку мы существуем, то это значит только одно, что мы существовали всегда. И если мы обладаем формой, определённостью, которая невозможна была бы в бесконечном линейном не возвращающемся бытии, то это и является самым веским довод, в защиту повторяющейся Вселенной, и приходящей бесконечное число раз, действительности бытия. В любом случае, действительности, существующей ныне, пришлось бы вернуться к изначальности, и начать новый круг. Иначе её существование как глобальной формы, закончилось бы, даже не начавшись.
Всякое чередование, как я упомянул чуть выше, обязательно должно привести к повторению, какой бы цепь этих чередований, не была длинной. Потому, что на самом деле абсолютно прямых бесконечно длинных линий в природе – не существует. Потому, что всё уходящее вдаль, – обязательно возвращается. Потому, что как из нашего мира действительности, нельзя ничего извлечь, или отнять, а также добавить, или привнести, так из вечности невозможно что-либо извлечь или в неё привнести. Вечность не имеет продолжительности, не имеет ни начала, ни конца, и потому не может ни приходить, ни уходить. И всё, что в ней существует, – существует всегда.
И когда я говорю, что каждая наша секунда вечна, я имею в виду не только то, что она бесконечно повторяется, но и то, что она никуда и не уходит. Это мы проходим мимо неё, а не она проходит мимо нас. Здесь таится сам парадокс времени, который и вводит нас в заблуждение. Если бы время само по себе действительно текло, (в чём абсолютно уверен наш рассудок), то в этом случае, мир на самом деле мог бы иметь бесконечное число вариаций, и существовали бы прямые линии, уходящие вдаль, и никогда не возвращающиеся. И в этом случае мы и наш мир, действительно мог бы существовать единожды, и никогда не повторяться. Но дело в том, что само в себе время – неподвижно. Не бытие вокруг нас течёт, но мы проходим по коридору, по «норе», которую выкапываем в монолитном неподвижном бытии вечности. Великая иллюзия действительности! Она обманывает нас, и даёт тем самым надежду, – эту великую Терпсихору существования.
И в этом смысле бесконечно существующая уходящая вдаль действительность, такая же нелепость, как и действительность, – существующая единожды. Мир – делим до бесконечности, и в тоже время не делим вовсе. Если бы наша жизнь заканчивалась здесь и сейчас, то она никогда бы и не начиналась. Без вечного возвращения, – нет и быть не может никакого начала. То, что существует, – существует всегда.
Все объекты действительности, все формы и коллизии мира, имеют одну замкнутую на себе форму и последовательность. Они неизменны – в бесконечности и вечности. Будь иначе, и самой вечности и бесконечности не существовало бы вовсе. Ибо только в собственной абсолютной замкнутости, как вечность, так и бесконечность, могут иметь метафизическую определимость, то есть собственное трансцендентное относительное бытие. Опять же всё ту же – определимость. Ведь даже на этих, выходящих за пределы всякого разумного осмысления сверх трансцендентных полях, наш разум всё же черпает из собственного колодца, и руководствуется всё тем же законом власти. Ведь все эти антитезы, хоть и вызывают запредельные впечатления разумного, но всё же правомерны только в рамках пространственно-временного континуума нашего разумения. И главная причина не доверять истинности собственного разумения, гнездится в недоверии холодного рационально-трансцендентного разума, к главенствующим посылам нашего, имеющего корни инстинкта, идеального разумения, и питающего неверие к его уходящим за горизонты, бесконтрольным воззрениям. Но всё же на глубинном уровне, когда наш идеальный разум провозглашает, что авангардом во всяком мышлении, всё же выступает фантазия, наш холодный рационально-трансцендентальный разум находит в этом резон, и соглашается. Так происходит редкостное явление, – синтез противоположностей, образующий нечто вроде «шаровой молнии» в нашем разуме, выводящей всё наше мышление за пределы всякого опыта.
Как происходит великая ипостась наслаждения разума собственными способностями и собственными возможностями в его тончайших отделах. Наслаждение собственными возможностями, то есть, по сути, удовлетворение всё той же властью, но уже более изысканного, трансформированного в возвышенные области, сознания. Стремление тонких формообразований идеального, его «трансцендентного либидо», стремящегося обладать миром и действительностью, (где собственно и начинаются всевозможные склонения феноменального мира), находит своё самое высокое место на пиках фантазии, в горах запредельных мечтаний с разряженным воздухом идеализма. Жаждущая обладать действительностью наша фантазия, не имеющая непосредственного доступа к таковой, создаёт эту действительность сама для себя, рисует фантомы собственных воплощений, и в полной мере наслаждается собственным искусством, меняя формы бытия, поворачиваясь и прикладываясь к нему, то с одной стороны, то с другой. А подчас, в своём необузданном стремлении доходит до извращения, выворачивая всё и вся наизнанку.
Такова природа нашего духа, – такова природа нашего разума. Здесь он получает свой «ковчег свободы». Здесь, и только здесь расположилась его страна, лишь здесь он чувствует, что живёт, ведь только здесь он в полной мере транслирует свою власть во вне и в полной мере ощущает её, а значит наиболее полно ощущает собственное существование. Ибо на самом деле, лишь властвующий – живёт по-настоящему. Это относится как к «грубым формам существования», так к «тонким» и «сверхтонким». Где градация власти так же бесконечна, как собственно градация между «грубыми» и «тонкими» олицетворениями феноменального мира действительности.
Влияние фантазии на наше общее мировоззрение, – абсолютно. Она заставляет нас, в одном случае безоговорочно верить, что мир и жизнь могут быть иными, и в другом – абсолютно уверовать в то, что другой жизни быть не может. – Тео фатально, на самом деле, и то и другое. Ибо и то, и другое есть Вера.
Возвращаясь к вечности, и её абсолютным фатальным мерилам, хочу отметить следующее. На самом деле проблема вечности не в том, что мы, со своим линейным разумом не в состоянии охватить её, но в том, что её суть существует в совершенно иных областях, иных плоскостях возможного для нас опыта, возможного познания. Именно – возможного. Ибо существуй на самом деле такое познание, и вечность уже не имела бы в нём места. Ведь каким бы познание ни было, познанное в нём всегда будет означать – законченное.
Парадокс существующего вечно, – толкает наше сознание в бездну бесконечной продолжительности и связанной с этим бесконечной изменчивости форм существующего. И понимая в момент сверх глубокого прозрения, что бесконечно меняющаяся форма, в конце концов, должна обязательно вернуться к первоначальной, осознаём, что мир и все его возможные формы жизни когда-то должны возвращаться к началу, какой не была бы длинной дорога трансформаций, какими бы этапами и формообразованиями не была богата вечность. И в этой транскрипции, наш мир и наша жизнь, в своей бесконечно повторяющейся форме, (именно в той, что мы наблюдаем ныне), представляет собой – «Замкнутую действительность бытия». Где наше пребывание возможно только, либо как вечно продолжающееся, (невозможное), либо как возвращающееся. В ином контексте, нашего сегодняшнего бытия – не было бы вовсе. Ибо такая возможность, есть ассерторическая невозможность.
И всё это вполне закономерно в отношении самой природы вечного бытия, к жизни. Природа рациональна только в том, что при первом случае, «вечно продолжающейся жизни», (случись такой абсурд), наша жизнь превратилась бы в Ад. Где радость нового была бы съедена бренностью. И здесь сама вечность ограждает нас от невыносимой муки вечно продолжающегося бытия, в единой уходящей линии пребывания, и даёт нам счастье вечного возвращения. Где совершенно не имеет значение, сколько раз ты уже существовал в этой форме. Ибо каждый раз, мир и ты в нём, начинаетесь заново в бесконечности, где не существует числа, где нет памяти, и нет сравнения.
И в этом смысле смерти, как таковой – не существует. Ибо умерев, ты тут же рождаешься заново, в том же месте и в то же самое время, а главное в той же форме. И вокруг тебя, – всё тот же мир. А так как иного времени бытия, (как бы наш трансцендентальный разум не был убеждён в обратном), кроме созданного твоим воображением – не существует, то и разрывов между твоими пребываниями, так же – не существует. Ибо их не существует для твоего живущего ныне разума. Ведь мёртвый разум, – разум, прекративший свою деятельность, свой очередной жизненный цикл, не в состоянии ощущать время, ибо не в состоянии продуцировать его из отношений. И в смысле всего вышесказанного, каждая секунда твоей жизни – вечна. Ведь она существует всегда. И только создаваемое нашим разумом текущее время, текущее откуда-то, и куда-то, чьё течение определяется относительным критерием, то есть не существующим в самой сакральной природе числом и отрезком, делает эту секунду, – смертной. И эта метаморфоза, есть самая большая тайна мира и жизни. Ибо наш протяжённый мир, и протяжённое существование, то есть жизнь, становятся таковыми, только после деления пространства на объекты, а времени, – на отрезки, секунды и часы. В первом случае, – убивается бренность неопределённой бесконечности. Во втором – вечности. И только уничтожая эти две бренные монады, возникает действительность и бытие, как таковые. И на поверхности «бескрайнего плодородного болота хаоса» вырастает организованный и гармоничный «лотос жизни».
Наш разум создаёт сущности не только в пространстве, но и во времени. Разделяя продолжительность на отрезки он, тем самым определяет между ними границы и отношения. И возникающая при этом парадигма порождает порядок, – системность, некую закономерную последовательность, – музыку пространственно-временного континуума. Он создаёт среду для собственного пребывания, замыкая старые кольца, и порождая новые.
Так называемая «теория струн», выдвинутая учёными нового времени, подтверждает теорию внешнего мира, как целиком и полностью создания нашего разума, (дитя воли), воплощающегося в плоды его жизнедеятельности. И при всей нелепости основной поставленной ею цели, – найти единую теорию всего, всё же, важность этой теории в осмыслении мироздания, – невозможно переоценить. Вибрационность, Волнообразность, Музыкоподобность, присущая всему, что мы можем воспринимать и изучать, строить и открывать, красноречиво говорит о том, что всё это исходит из основ генетической музыкальности нашего существа, его волнообразной природы, и способности внешних объектов резонировать с нашим существом, в определённом аспекте гармоничных сочетаний, в определённом ряде музыкально-волновых, как динамических, так и статических конструкций. То есть только в резонансе взаимоотношений. Частота колебаний – основа основ всего окружающего мира. Она отражает нашу мыслительную способность синтезировать время и пространство, в некую полифонию восприятия, в целостную музыкальную законченность реальности. Ведь частота всякой волны, как известно, есть мера воплощённого синтеза времени и пространства, – архилейтмотив этого синтеза.
Музыка, есть воплощённая в звуках сущность нашей души, её «диссонансно-консонансной» формативной основы. В ней всегда олицетворено желание и удовлетворение – как соответствующая адекватная форма соотношений разно полярных модуляций её жизненной концепции. Ведь если смотреть обобщённо, то становится очевидным, что всякая её жизнедеятельность состоит из воплощённых, как динамических, (в сочетающихся звуках), так и статических, (в формах лицезрения и созерцания), а по большому счёту временных и пространственных матричных отражений, присущих модальности душевного агрегата вообще, и воле в частности, сменяющих друг друга в волновых соразмерностях, олицетворяющихся в наших ощущениях в разнообразные формы желания и удовлетворения. И если смотреть глобально и обобщённо на наш мир и нашу действительность, то также становится очевидным, что всякая функциональность присущая мирозданию, живёт и существует только в этом поле, только в этой форме соотношений и модуляций. И это её свойство черпается именно из преисподней нашего душевного агрегатива. Присущая нашей душевной структуре организованная и гармонично упорядоченная модальность, переносится на внешний мир, и его отдельные явления, отражается и отпечатывается в формах реальной действительности.
Мир внешней действительности, есть суть вибрационное резонирование нашего душевного агрегатива, с близкими формами внешнего бытия, с обязательной «настройкой», то есть превращения чуждых вибрационных форм этого бытия, в свою полифонию, придание определённых форм вибрирования, чуждым голосам сакральной природы хаоса. Там, где наша душа не находит музыки, где резонанс невозможен, там она не находит ничего, там она не получает удовлетворения, а значит и не видит никакой существенности, как для себя, так и для мира в целом. Всё, что вне её музыкообразности, по большому счёту, и – не существует. И новая, так называемая «М-теория», или «мембранная теория», возникшая из совокупления двух различных теорий, – «теории супергравитации», с её одиннадцатью измерениями, и «теории струн» с её десятью измерениями, также не противоречит концепции мироздания, как воплощённого отражения «музыкообразности» нашего душевного и разумного «либидо», стремящегося к власти над миром хаоса, и работающего беспрестанно над порабощением и приведением к своим порядкам, к своей гармонии всего внешнего мира.
Оценка же собственного воззрения, его отклоняющегося в одну из сторон воззренческого агрегатива, либо преимущественно к областям пространственного, либо более к областям временного, зависит от общего возможного колебания разумения для отдельной личности, познающей мир собственной действительности, в его целокупности. Ведь «мембранность» всего сущего, или «струнность», – разница лишь в доминирующем отклонении созерцания к одному из двух обозначенных и культивируемых нашим разумением, полюсов действительности, её разделяемого на монады синтетического пространственно-временного континуума, сконцентрированного и воплощённого в определённую матрицу мироздания. Плоскость, – издающая музыку, или натянутая тетива. – Поле, или линия, – разница заключается лишь в доминантах отклоняющегося созерцания и осмысления, между монадами пространственной или временной оценки. Созерцании и осмыслении, либо по преимуществу, отклонённому в сторону пространственного, (с идеальной обобщённостью), либо в сторону временного, (с рациональной последовательностью). Где основанием служит всё тоже отделение и противопоставление разумных форм воззрения. И такие колебания происходят в нашем разуме постоянно. Они, воплощают собой всё ту же волновую характерность, присущую всему материальному в мире вообще, и нашему организму, в частности.
«Сингулярность», (как начало всего), – то, что учёные ищут, создавая всевозможные теории, находится в наших головах. И вовне её – не отыскать. Все попытки тщетны, они обречены на вечные скитания. Найти начало всего вовне, начало времени и пространства, всё равно, что найти конечную материальную субстанциональность природы, найти конец, или начало, (что одно и то же), действительности. Что может быть нелепее и абсурднее. «Сингулярность» и есть олицетворение пустоты сакральной природы, где абсолютно сбалансированы силы гравитации и антигравитации, где абсолютно уравновешенны центробежные и центростремительные силы, где нет нарушения баланса, а значит и невозможно стремление, воплощающееся и олицетворяющее всякую действительность.
Самые великие фантазёры и сказочники – это учёные. Но их сказки часто превращаются в реальность, благодаря строению нашего разума. Он стремится к резонансу, и на этом поприще редко не находит отклика. Какой бы не казалось нелепой та, или иная теория, разум обязательно подберёт к ней свой ключ, и обязательно вступит с ней в резонанс, – вопрос лишь времени. И от этого резонанса родятся новые «дети-теории».
Теория, объединившая общую теорию относительности Эйнштейна и теорию квантовой механики, создала бы новый синтезированный мир. Теория восьмимерной супергравитации, – имела бы все шансы. Но это никогда не решило бы проблемы мироздания. Ибо как всегда породило бы больше вопросов, чем ответов. Приведённые в гармонию – регрессивное воззрение и прогрессивное, (квантовая механика, и теория относительности), породит новое воззрение, а за ним и новый мир, с увеличивающимися в арифметической прогрессии загадками и тайнами.
Нарушение абсолютного баланса сакральной природы, как некоего начала, предшествующего так называемому «большому взрыву», и последующего возникновения Вселенной, в которой цепная реакция столкновения «волнообразных мембран», это далеко не конец и не начало, это лишь один из диссонансов и консонансов, предоставленных самому себе, нашим разумом. За ним обязательно последует новый диссонанс, который потребует необходимо своего консонанса. И так – до бесконечности. Нам не познать мир до конца, ибо он не имеет этого конца по своей природе. Конец его, – вне нашей действительности, вне нашего познания, вне нашего музыкального ряда, воплощённого в эту реальную действительность. Эта музыка играет в нас, пока мы живы, и мечтать о законченности «сюиты собственного познания» всё равно, что мечтать остановить «Колесо Иксиона». Perpetum mobile – суть нашего сознания, и его уходящего за горизонт возможного полифонического ряда.
Синтетические суждения
С точки зрения идеального:
Абсолютного доминирования в природе – не существует. Слон может раздавить змею, но и змея может убить слона. И всякая оценка доминирования в наивысшей степени субъективна и глубоко условна. Преимущество локального характера, встречающееся повсеместно на всех уровнях бытия, для нас всегда определяется причинами стечения обстоятельств, а попросту говоря, «закономерным случаем». И оценивается такое преимущество субъективным взором наблюдателя, настроенным на определённое пространственно-временное мировоззрение локального момента, на определённый фокус собственной оценки и идентификации этого момента, при котором собственно и возникает такая абсурдная полимера как случайность. Как, впрочем, и вытекающая из этого более объективная, но такая же абсурдная полимера как несправедливость.
Условно говоря, оценка той или иной доминанты, то есть её ценность, как правило, определяется в узких рамках локального осмысления, в выложенных и закреплённых алгоритмах чувственных воззрений, в его сугубо ограниченных масштабах, превращаемых нашим разумом в категории, то есть в обобщённости. Где на самом деле, в случае смены угла зрения, (расширения, либо сужения масштаба этого воззрения), доминирование и его ценность может легко меняться, и даже как правило меняется. А за этим, и выше обозначенные «полимеры», как правило меняют свои полюса.
Изначально всякое преимущество обусловлено точкой границы, или линией противостояния главных монад действительности, трансцендентальных основ нашего разумения, – времени и пространства, с их обусловленными наполненностями. Пространственно-временной континуум, с его основополагающим для всякого действительного бытия синтезом противостояний, (воплощающемся в нашем разуме в сбалансированную реальную действительность), определяет всякую доминанту в оценках этой реальной действительности. И наш разум, выбирая определённую точку, или линию этого фронта, создаёт зону собственного созерцания, создаёт собственные оценки и выявляет константы для собственного определения в рамках этой зоны, причём, всегда глубоко заинтересованно. Латентно или явно, тонко или грубо, но всегда искушенно – корыстно. И пусть корысть разума так же далека от корысти тела, как сам мозг с его разумом далёк от телесности с её инстинктами, – (между ними пропасть, ибо здесь живут иные категории, здесь «тонкая корысть» представляется подчас самым возвышенным мотивом), но всё же это именно повсеместно так. И особенно это положение проявляется в идеальных полях созерцания и осмысления, где для нашей оценки собственных мотивов подчас, казалось бы, не остаётся места корысти и всякой заинтересованности, но всё же именно интерес правит здесь всем балом, оставляя за кулисами лишь собственную тень.
Что могло бы иметь в мире абсолютное доминирование, – доминирование безусловное? Как вообще такое может быть? Лишь в фокусе нашего сознания, в его иллюзорной тонкой материи, может возникать подобная фантазия об абсолютной доминанте. Может быть, такое доминирование и было бы возможным, если бы мир имел свою абсолютно законченную форму и свою фундаментальную существенность, вне зависимости от антропоморфной оценки наблюдателя. Если бы он существовал как данность, а не как относительное отражение. Если бы он был, вне зависимости от субъективного наблюдения, вне его субъективного оценочного взгляда, если бы он был, сам по себе, независимо от нашего «ноуменального зеркала». Доминирование, как абсолютная воззренческая концепция, такое же заблуждение, как всякая абсолютная концепция. В мире не существует нерушимых замков, вечных отношений, и незыблемых законов. Всякая иерархическая лестница – условность, необходимая нашему разуму для собственного целенаправленного бытия. Как же выстраивается такая лестница?
Итак, всякая оценка определяется заинтересованным взглядом наблюдателя, и всегда дифференцированно. Наш разум, – все, что резонирует с его устоявшейся концепцией, – приплюсовывает, и всё что входит в противоречие, – отбрасывает. И так он поступает всегда и во всём. То, что усиливает его основную линию, он оставляет и старается вплести в «общую косу реальной действительности». То, что ослабляет – немедленно абстрагирует, нарекая ненужным, и даже вредным. Он выстраивает мозаику воззрения, и она должна непременно складываться в некую законченную гармоничную форму, – в пространственно-временную полифонию. В противном случае он вынужденно страдает, не получая своего удовлетворения. Страдает либо от явной незаконченности музыкального ряда, либо от несоответствия, беспорядка, а значит близости холода хаоса.
