Теодор Драйзер
Стоик

Полная версия

– А что еще мне остается? В твоих руках все карты. А что есть у меня, скажи? Что конкретно?

И в этот момент Каупервуд предложил ей уже продуманный вариант: если он сочтет необходимым уехать, и Эйлин решит, что ей следует сопровождать его, он будет не против, он не будет возражать, даже если случится утечка в прессу – заметка о супружеской гармонии между ними, если она не станет настаивать на частых контактах с ним, что он будет рассматривать как вмешательство в его личную жизнь.

– Ну если ты настаиваешь, – сказала она на это. – Это явно не меньше того, что я имею теперь. – Однако, говоря это, она думала о том, что за всем этим стоит другая женщина, возможно, эта девчонка, Бернис Флеминг. Если дела обстоят так, то она не пойдет ни на какие компромиссы. Потому что если это Бернис, то она никогда, никогда не позволит ему унизить ее, его жену, своими публичными отношениями с этой тщеславной и эгоистичной выскочкой! Никогда, никогда, никогда!

И, таким образом, они оба считали, что вышли победителями, но, если Каупервуд считал, что довольно быстро добился существенного прогресса в воплощении в жизнь своих нынешних планов, то и Эйлин думала, что достигла своих, пусть и маленьких, целей, и чем больше знаков внимания будет Каупервуд оказывать ей публично, то, как бы ни оскорблялись при этом ее чувства, тем крепче будут свидетельства того, что он принадлежит ей, тем ярче будет ее публичное, хотя и не личное, торжество.

Глава 13

Всего несколько минут из долгого вечера чревоугодия и выпивки потребовалось Каупервуду чтобы заинтересовать Коула, получить его согласие передать Гривсу и Хеншоу пожелание снова обратиться к Каупервуду. По мнению Коула, Каупервуд в Лондоне может найти лучшее применение своим силам, чем в Чикаго, и в таком случае он будет рад выслушать подробности инвестиционного плана, который мог быть представлен потенциальным инвесторам.

Не менее удовлетворительным был и разговор с Эдвардом Бингемом, у которого Каупервуд выудил кое-какую полезную информацию о Брюсе Толлифере. Судя по словам Бингема, Толлифер в настоящее время пребывал в жалком состоянии. Хотя когда-то он был человеком с отличными связями в обществе и обладал кое-какими средствами, сегодня у него отсутствовало и то и другое. Еще не утративший мужскую красоту, он выглядел потасканным и потрепанным. До недавнего времени ходили слухи, что он связан с картежниками и другими лицами сомнительной репутации, большинство тех, кто знал его раньше и симпатизировал ему, фактически вычеркнули его из списка знакомых.

С другой стороны, Бингем должен был отдать Толлиферу должное – в последние месяцы тот вроде бы предпринимал попытки исправиться. Например, сейчас он жил скромно один в так называемом клубе холостяков «Альков» на Пятьдесят третьей улице, а время от времени его можно увидеть в лучших ресторанах. По мнению Бингема, Толлифер искал одно из двух: либо устроиться при богатой женщине, которая будет рада платить ему за те услуги, которые он сможет ей оказать, либо найти себе работу в маклерской фирме, где его прежние светские связи могут счесть достойными некоторого жалованья. Это критическое заключение со стороны Бингема вызвало у Каупервуда улыбку, потому что именно в таком состоянии он и рассчитывал найти Толлифера.

Он поблагодарил Бингема, а когда тот ушел, позвонил в «Альков» Толлиферу, который в этот момент лежал полуодетый и с мрачными предчувствиями ждал пяти часов, собираясь отправиться в один из своих круизов, как он сам это называл, – поисков в ресторанах, клубах, театрах, барах, где он может обменяться приветствиями со старыми приятелями и таким образом восстановить некоторые старые дружеские отношения или завязать новые. Часы показывали три, а за окном стоял ветреный февральский день, когда он с недокуренной сигаретой в руке вышел в коридор ответить на звонок Каупервуда. Волосы у него были растрепаны, а домашние туфли стоптаны до дыр.

– Говорит Фрэнк Каупервуд, – услышал в трубке Толлифер. Он весь напрягся, потому что это имя несколько месяцев не сходило с первых страниц газет, но взял себя в руки.

– Слушаю вас, мистер Каупервуд, чем могу служить?

Голос Толлифера представлял собой смесь чрезвычайной осведомленности, вежливости и готовности выполнить все, что у него попросят.

– У меня есть одно предложение, которое может вас заинтересовать, мистер Толлифер. Если вы сможете зайти в мой офис в «Нидерландах» завтра в половине одиннадцатого, я буду рад вас видеть. Так могу я вас ждать в это время?

Голос Каупервуда, как заметил Толлифер, нельзя сказать, чтобы звучал начальственно по отношению к подчиненному, но в то же время в нем слышалась командная, приказная нотка. Толлифер, невзирая на собственную высокую самооценку, почувствовал крайнее любопытство и немалое волнение.

– Конечно, мистер Каупервуд, я приду, – без промедлений ответил он.

Что это могло означать? Может быть, что-то связанное с продажей акций или облигаций. Если так, то он с радостью возьмется за подобную работу. Сидя в своей комнате и размышляя над этим неожиданным звонком, он начал вспоминать, что он читал и что знает про Каупервудов. Они пытались пробиться в нью-йоркское общество, но планы их расстроились, в связи с чем ходило немало слухов. Но потом мысли Толлифера вернулись к идее работы и к тому, что это может означать с точки зрения социальных связей; его вдруг охватила странная радость. Он принялся разглядывать свое лицо и фигуру, а также одежду в шкафу. Он должен побриться и помыть голову, вычистить и выгладить одежду. Он, пожалуй, никуда сегодня не пойдет, будет отдыхать, чтобы выглядеть свежим завтра утром.

На следующее утро он появился в офисе Каупервуда более смиренный и сговорчивый, чем когда-либо за долгие годы. Потому что ему казалось, что эта встреча каким-то образом предвещает новый поворот в его жизни. На это, по крайней мере, он надеялся, входя в кабинет, в центре которого за большим столом красного дерева и увидел этого знаменитого человека. Едва шагнув за порог, он сразу ощутил себя маленьким и ничтожным, потому что человек перед ним, хотя и не проявлял никакой невежливости, а напротив, пытался создать атмосферу непринужденности, был при этом холоден и погружен в себя. И Брюс, глядя на него, видел перед собой человека красивого, сильного и властного. Обо всем этом говорили большие магнетические и абсолютно непроницаемые голубые глаза, сильные изящные руки, так легко покоившиеся перед ним на столе, простое золотое кольцо на мизинце правой руки.

Это колечко много лет назад ему в камеру филадельфийской тюрьмы передала Эйлин – он тогда, перед началом своего беспрепятственного восхождения, упал на самое дно, и это кольцо, которое он не снимал с тех пор, было знаком ее неумирающей любви. И вот теперь он на пару с неким подонком, светским денди, собирался с помощью фальшивки отвлечь ее внимание, чтобы самому беспрепятственно и счастливо предаваться радостям любви с другой женщиной. Вот уж воистину одна из форм нравственного падения! Он полностью отдавал себе в этом отчет. Но что еще ему оставалось? То, что он собирался сделать, следовало воспринимать как должное, и причиной тому были условия, которые создала и сформировала сама жизнь посредством его поступков и поступков других людей. И теперь эти условия никоим образом нельзя было изменить. Для этого было слишком поздно. Он должен был действовать смело, вызывающе, жестоко, так, чтобы страхом вынудить людей принять его методы и потребности как неизбежность. И потому теперь, спокойно и довольно холодно посмотрев на Толлифера и указав ему на стул, он начал:

– Мистер Толлифер, прошу – садитесь. Я позвонил вам вчера, поскольку есть дело, которое требует человека, обладающего немалым тактом и социальным опытом. Полностью я разъясню вам его суть немного позднее. Могу сказать, что, прежде чем вам позвонить, я предпринял некоторые изыскания, касающиеся вашей персоны и вашей жизни, но могу вас заверить, не желая вам при этом никакого зла. Напротив. Я понял, что смогу быть вам полезным, если вы будете полезны мне.

В этот момент он улыбнулся яркой улыбкой, на которую Толлифер ответил хотя и не без сомнений, но искренне.

– Надеюсь, вы не узнали обо мне ничего такого, что сделало бы этот разговор бесполезным, – печально сказал он. – Я готов признать, что жил не самой безупречной жизнью. Боюсь, что это было предрешено уже одним моим появлением на свет.

– Вполне вероятно, что так оно и есть, – сказал Каупервуд весьма располагающим и утешительным голосом. – Но, прежде чем мы станем говорить об этом, я хочу, чтобы вы со всей откровенностью рассказали мне о себе. Дело, которое я собираюсь вам предложить, требует, чтобы я знал о вас все.

Он одобрительно посмотрел на Толлифера, а тот, отметив это, вкратце и в то же время вполне честно, рассказал всю историю своей жизни, начиная с юности. Выслушав его историю, Каупервуд, немало увлеченный рассказом, решил, что его собеседник принадлежит к несколько более порядочной и менее расчетливой категории людей, чем он надеялся, – Толлифер показался ему откровенным и непредсказуемым, искателем наслаждений, а не пронырливым и своекорыстным. И потому он решил, что может говорить с Толлифером более ясно и откровенно, чем он собирался поначалу.

– Таким образом, в финансовом плане вы на мели?

– В той или иной мере, – ответил Толлифер, криво улыбнувшись. – Думаю, что я всю жизнь в той или иной мере сидел на мели.

– Что ж, место это обычно многолюдное, как мне представляется. Но скажите мне, не пытаетесь ли вы сейчас, сегодня, собраться с силами и воссоединиться с той социальной группой, к которой когда-то принадлежали?

Он отметил безошибочно узнаваемую тень отвращения, мелькнувшую на лице Толлифера, когда тот ответил:

– Да, пытаюсь. – И опять эта ироническая, почти безнадежная и в то же время интригующая улыбка.

– И каковы ваши успехи на этом поприще?

– Судя по моему нынешнему положению, они невелики. Я жил в мире, существование в котором требует значительно бóльших денег, чем у меня есть. Я надеялся устроиться в какой-нибудь банк или маклерскую фирму, которая имеет влияние на тот круг нью-йоркского общества, с которым я знаком, потому что в таком случае я имел шанс заработать кое-какие деньги для себя и для банка, а также снова войти в круг людей, которые могут быть по-настоящему полезны мне…

– Понимаю, – сказал Каупервуд. – Но поскольку ваши социальные связи оказались разорваны, ваши усилия, как я понимаю, не дали никакого результата. Вы и в самом деле считаете, что, получив ту работу, о которой говорите, вы сможете вернуть себе то, что вам нужно?

– Не могу сказать, потому что не знаю, – ответил Толлифер. – Надеюсь.

Толлифер услышал несколько обескураживающую нотку неверия или по меньшей мере сомнения в голосе Каупервуда, и надежда, которую он испытывал еще мгновение назад, сразу потускнела. И тем не менее он отважно продолжил:

– Я еще не очень стар и определенно ничуть не более беспутен, чем многие из тех, кто был изгнан и сумел вернуться. Моя единственная беда в том, что мне не хватает денег. Будь у меня деньги, я бы никогда не сбился с пути. Все дело в отсутствии средств. Но я ни в коем случае не считаю себя безвозвратно потерянным. Даже сейчас. Я не оставил попыток, и после тьмы всегда приходит свет.

– Мне нравится ваше воодушевление, – сказал Каупервуд, – и я надеюсь, вы правы. Как бы там ни было, найти для вас место в какой-нибудь маклерской фирме не составит особых трудов.

Толлифер с волнением и надеждой воспрянул духом.

– Хотелось бы и мне так думать, – серьезно и почти печально сказал он. – Для меня это было бы прорывом к чему-то новому.

Каупервуд улыбнулся.

– Ну что ж, я думаю, это можно устроить для вас без особых трудов. Но при одном условии. Вы должны освободиться от всяких обязательств перед кем бы то ни было и не брать на себя новых. Я говорю это потому, что есть одно интересующее меня дело деликатного характера, в котором мне может потребоваться ваше участие. Оно никоим образом не покушается на вашу холостяцкую свободу, но может потребовать от вас по крайней мере временной демонстрации внимания к одной персоне и тех действий, о которых вы мне только что рассказывали: внимания к одной очаровательной женщине, которая немного старше вас.

Услышав это от Каупервуда, Толлифер подумал, что, вероятно, есть какая-то пожилая женщина, знакомая Каупервуда, на которую у того имеются финансовые планы, а ему, Толлиферу, отводится роль марионетки.

– Безусловно, – сказал он, – если я смогу быть вам полезен в этом деле, мистер Каупервуд.

В этот момент Каупервуд легко откинулся на спинку своего кресла и, сложив пальцы одной руки с пальцами другой, посмотрел на Толлифера холодным, расчетливым взглядом.

– Женщина, о которой я говорю, мистер Толлифер, моя жена, – резко и беззастенчиво объявил он. – Уже несколько лет, как я и миссис Каупервуд – нет, я не могу сказать, что мы с ней в плохих отношениях, потому что это не соответствует действительности, но мы с ней в большей или меньшей мере отдалились друг от друга.

В этот момент Толлифер кивнул, словно вполне поняв, что от него требуется, но Каупервуд поспешил продолжить:

– Я не хочу сказать, что это состояние перманентно. Или что я хочу получить доказательство ее супружеской неверности. Нет. Ее жизнь – ее личное дело, и она ведет такой образ жизни, какой считает нужным, не выходя за известные рамки, конечно. Я категорически возражаю против всякого рода публичных скандалов, и я не допущу, чтобы кто-нибудь интригами вовлек ее в какой-либо скандал.

– Я вас понимаю, – сказал Толлифер, к этому моменту уже начавший чувствовать черту, которую нужно будет четко прочертить и тщательно блюсти, если он хочет получить какие-то выгоды из этого предложения.

– Думаю, что пока еще не понимаете, – возразил Каупервуд с холодной ноткой в голосе, – но я буду выражаться как можно яснее, чтобы у вас не осталось ни малейших сомнений. Миссис Каупервуд была в юности красавицей, одной из самых красивых женщин, каких я видел. Она все еще очень привлекательна, хотя уже и не так юна. И она могла бы стать гораздо более привлекательной, если бы не ее подавленность и склонность к меланхолии. Причиной тому наш разрыв – и я признаю в этом мою ответственность и не предъявляю ей никаких обвинений. Я надеюсь, вы в полной мере осознаете это…

– Да, – заинтересованно и уважительно сказал Толлифер.

– Миссис Каупервуд позволяла себе вести образ жизни – физически и социально, – который, возможно, и имел оправдание у нее в голове, но ни малейшего в реальности. Иными словами, она еще весьма молода и имеет достаточно оснований для того, чтобы жить дальше, что бы она про себя ни думала.

– Я вполне могу понять ее чувства, – еще раз вставил Толлифер с неким философическим вызовом, который понравился Каупервуду. В нем слышалось сочувствие и понимание.

– Вполне возможно, – сухо и довольно нарочито сказал Каупервуд. – Задача, которую я вам предлагаю и для реализации которой вам будут предоставлены адекватные средства, состоит в том, чтобы каким-то образом – предположительно без моего ведома и категорически без ее ведома об этом нашем разговоре – сделать ее жизнь более интересной и красочной, чем сейчас. Она слишком много времени проводит наедине с самой собой. Мало видит людей, а если и видит, то не тех, кого следовало бы. Я пригласил вас сюда, чтобы узнать, сможете ли вы – при условии, конечно, что у вас будут для этого необходимые средства и никаких ограничений не будет наложено на способ реализации ваших задумок – найти возможность расширить ее интересы, окружить ее людьми, более соответствующими ее кругу и менталитету. Я могу сказать, что лично я не ищу никаких контактов с обществом ни для нее, ни для себя. Но существуют промежуточные круги, контакты с которыми, как я думаю, пойдут ей на пользу, а также в некотором роде и мне. Если вы понимаете, что я имею в виду, может быть, выскажете какие-нибудь предложения?

Выслушав это, Толлифер принялся рассказывать с максимальными подробностями о возможностях жизни для Эйлин в рамках, предложенных Каупервудом. Каупервуд слушал и, казалось, оставался доволен тем, как Толлифер понял ситуацию.

– Это еще не все, мистер Толлифер, – продолжил он. – Я хочу, чтобы вы понимали, что ваша деятельность в маклерской фирме, которую я выберу для вас, будет направляться лично мной. Надеюсь, мы поняли друг друга.

С этими словами он поднялся, давая понять, что разговор закончился.

– Да, мистер Каупервуд, – сказал Толлифер, поднявшись с улыбкой.

– Прекрасно. Теперь я, вероятно, не смогу увидеть вас в ближайшее время, но вы не останетесь без инструкций. Я распоряжусь, чтобы на ваше имя был открыт банковский счет. Кажется, это все. Всего доброго.

И это прощание, подкрепленное возвращением холодного достоинства, снова поразило Толлифера острым ощущением огромной пропасти, лежащей между ним и этим человеком.

Глава 14

Этот удивительный разговор произвел на Толлифера весьма благоприятное воздействие. Выйдя из офиса, он направился на север по Пятой авеню, чтобы поглазеть на прекрасный особняк Каупервуда. Осмотрев впечатляющие очертания и украшения дворца в итальянском стиле, он развернулся и, одержимый авантюрным духом, остановил двухколесный экипаж и отправился в ресторан «Делмонико» на углу Пятой авеню и Двадцать седьмой улицы. В этом районе в час ланча царило оживление, сюда съезжалась самая изысканная и амбициозная часть нью-йоркского общества – актеры, художники, адвокаты, которые приезжали на других посмотреть и себя показать. Он провел в ресторане некоторое время, успел поговорить не менее чем с шестью из наиболее известных клиентов, а поскольку вел он себя при этом как человек энергичный и влиятельный, то запомнился и многим другим.

Каупервуд тем временем дал поручение Центральной трастовой компании, в которой был директором и держателем акций, известить некоего Брюса Толлифера, в настоящее время проживающего в клубе «Альков» на Пятьдесят третьей улице около Парк-авеню, что отделу особых расчетов требуются его услуги, и если он немедленно явится, то получит инструкции. Исполнение этого поручения, которое произошло в тот же день и заключалось в выплате аванса за месяц в размере по двести долларов в неделю, привело Толлифера в такой восторг, что ему показалось, будто он обрел способность летать. И он тут же вменил себе в обязанность наводить повсюду и как бы совершенно невзначай справки о Каупервудах, он опрашивал не только газетчиков, но и всевозможных всезнаек в городских барах и ресторанах, посещаемых богемой: в «Джилси Хаусе», в «Мартинике», в «Мальборо» и «Метрополитене» на Бродвее и Сорок второй улице, мекке щеголей и бездельников.

И обнаружив, что Эйлин видели с тем или иным актером в определенных ресторанах, или на скачках, или еще где-то в обществе с разными персонами, он решил каким-то образом стать завсегдатаем тех собраний, где она явно должна была появляться. Если бы кто-то представил его надлежащим образом, это было бы для него наилучшим началом.

И теперь Каупервуд, продвинувшись в деле социализации Эйлин, мог заняться продажей хотя бы части своих чикагских активов. В то же время он ждал результатов переговоров Коула с представителями линии «Чаринг-Кросс». Главная его задача на сегодня состояла в доведении переговорщиков с той стороны до такого состояния, в котором они, встретившись с ним, будут готовы сделать ему разумное предложение.

И потому по прибытии Джаркинса с новостями о том, что Гривс и Хеншоу готовы к новому разговору с ним, он не продемонстрировал особого интереса. Если они и в самом деле готовы к выгодному предложению, а не просто прощупывают почву, как раньше, и если они появятся не позднее десяти дней…

После чего Джаркинс сразу же отправил телеграмму своему лондонскому партнеру Клурфейну, подчеркивая необходимость быстрых действий. Не прошло и двадцати четырех часов, как мистер Гривс и мистер Хеншоу на борту парохода отбыли в Нью-Йорк. Потом они несколько дней сидели взаперти с Джаркинсом и Рэндольфом, просматривали документы, которые собирались предъявить Каупервуду. А потом, условившись о переговорах с Каупервудом и не подозревая, что он-то и является инициатором этой встречи, они в сопровождении Джаркинса и Рэндольфа, тоже не подозревавших о том, какую роль они сыграли в происходящем, явились к финансисту.

Каупервуд знал, что Гривс и Хеншоу широко известны в Англии как специалисты по техническим и правовым вопросам в области бизнеса. Они, как сообщил ему Сиппенс, были к тому же людьми довольно богатыми. Кроме того, они не только заключили контракт с Транспортной электрической компанией на строительство туннелей и станций новой подземки, но еще и заплатили тридцать тысяч фунтов за дополнительную возможность принять на себя выполнение всех работ по принятому акту.

Но Транспортная электрическая компания явно была на мели. Компания, в которую входили Райдер, лорд Стейн, Джонсон и некоторое количество их друзей, имела преимущество в виде значительных юридических и финансовых знаний, но ни у кого из них не имелось хоть сколь-нибудь ясного представления о том, как финансировать такие пути сообщения и как успешно управлять ими, а кроме того, сами они не имели ресурсов для финансирования этого предприятия. Стейн уже изрядно вложился в две центральных петли – «Дистрикт» и «Метрополитен», но ничего на этом не заработал. Этим и объяснялось его желание избавиться от линии «Чаринг-Кросс» и передать ее Гривсу и Хеншоу после компенсации тридцати тысяч в дополнение к тем десяти тысячам, что они заплатили за право строительства этой линии. Каупервуд, ориентировавшийся теперь на план с более крупной петлей, был заинтересован в сделке, потому что линия могла либо функционировать сама по себе, либо, что было еще лучше, в случае получения им контроля над линиями «Дистрикт» и «Метрополитен», могла быть соединена с этими линиями, стать их продолжением, что позволило бы ему занять отличную начальную позицию, обеспечивавшую хорошие перспективы в будущем.

Тем не менее, когда Гривс и Хеншоу при поддержке и помощи со стороны Джаркинса и Рэндольфа вошли в его кабинет, он встретил их нельзя сказать чтобы сердечно. Гривс был человеком высокого роста и корпулентного сложения с лицом, покрытым сеточкой красных прожилок, и неколебимой уверенностью в собственной значимости, свойственной представителям среднего класса. Хеншоу, был так же высок, как Гривс, но был худ, бледен и имел наружность настоящего джентльмена. Каупервуд позволил им разложить их карты и бумаги и еще раз выслушал всю историю с самого начала, будто и без того не знал ее. Задал он им всего несколько вопросов.

– Есть кое-что, джентльмены, – сказал он, – предположим, меня эта идея заинтересует настолько, что я решу копнуть поглубже, узнать побольше. Сколько времени у меня будет на такое исследование? Я, конечно, предполагаю, что вы исходите из вашего желания целиком и полностью продать ваш контроль над этим проектом вместе с вашим контрактом на строительство этой линии. Прав ли я?

Услышав эту тираду, Гривс и Хеншоу заметно насторожились, потому что такое развитие событий вовсе не входило в их планы. На самом деле они хотели, как и объяснили сейчас, за тридцать тысяч уступить половину акций. Другую половину вместе с контрактом на строительство они собирались оставить за собой. Но за эту долю, как они наивно сообщили, они были готовы использовать свое влияние в продаже акций стоимостью по сто долларов каждая на общую сумму восемь миллионов. Транспортная электрическая компания уже напечатала эти акции, но продать их так и не смогла, даже уступив свою половину. Но, как добавили они, человек вроде Каупервуда смог бы оказать помощь в финансировании дороги и ее эксплуатации таким образом, чтобы она приносила верный доход – это предложение вызвало улыбку на лице Каупервуда, потому что строительство и эксплуатация этой линии были не столь важны для него, и его мечта сводилась к полному контролю над подземной транспортной системой.

– Но насколько я могу судить на данный момент, вы намерены получить разумную прибыль от строительства дороги для родительской компании, прибыль в размере не менее десяти процентов, как я понимаю, – сказал Каупервуд.

– Да, мы рассчитываем получить обычную подрядческую прибыль – не больше, – ответил Гривс.

– Возможно, так оно и есть, – вкрадчиво сказал Каупервуд, – но, если я правильно вас понял, джентльмены, вы на пару предполагаете на строительстве этой дороги получить для себя не менее пятисот тысяч долларов, и это помимо того вознаграждения, что вы получите как партнеры компании, для которой вы делаете эту работу.

– Но за нашу половину мы собираемся привлечь некоторый объем английского капитала, – пояснил Хеншоу.

– И что это за объем? – настороженно спросил Каупервуд, потому что по его расчетам, если ему будет принадлежать пятьдесят один процент акций дороги, то игра для него будет стоить свеч.

И он тут же обнаружил, что они здесь напускают немного тумана. Если он ввяжется в это дело, приобретет выпущенные консоли и запустит строительство таким образом, чтобы в него поверили, то на рынок можно будет выпустить акции на приблизительно двадцать процентов общей стоимости.

– Но гарантируете ли вы это? – спросил Каупервуд, которого заинтересовала эта идея. – Иными словами, вы собираетесь окончательно определить свою долю в компании пропорционально привлеченным вами средствам?

Нет, именно в таком виде это невозможно, но если им не удастся привлечь достаточно средств, то они готовы согласиться и на долю менее пятидесяти процентов, скажем, тридцать – тридцать пять, при условии сохранения за ними подряда на строительство.

Услышав это, Каупервуд снова улыбнулся.

– Меня вот что удивляет, господа, – продолжил он, – вы, видимо, досконально разбираясь в технических вопросах, считаете, что финансовые вопросы менее сложны. На самом же деле это не так. Точно так же, как вы потратили долгие годы на учебу, а потом практической работой поднялись до таких высот вашей нынешней репутации, что легко получаете подобные контракты, которые, как мне известно, для вас не в новинку, так и мне, финансисту, пришлось проделать точно такой же путь. И, конечно же, вы не можете предполагать, что кто-либо, даже обладая огромным состоянием, возьмется строить такую крупную дорогу, как эта, и управлять ею на свои личные средства. Он просто не может пойти на это. Риск был бы слишком велик. Ему бы пришлось делать то, что планируете сделать вы: привлекать инвестиции. И он не стал бы собирать деньги на то или иное предприятие, не имея в виду, во-первых, прибыли для себя и, во-вторых, прибыли для тех, чьими деньгами он пользуется. А для этого он должен владеть более чем пятьюдесятью процентами акций во всем, что он затевает.

Гривс и Хеншоу молчали, а он продолжал:

– Таким образом, вы просите меня не только собрать нужные деньги или бóльшую их часть, оставляя за вами право собрать остальное, но еще и оплатить строительство линии, а потом и управлять ею совместно с вами. Если вы хотите именно этого, то дальнейшее продолжение нашего разговора просто лишено всякого смысла, потому что меня это не интересует. На что я был бы готов пойти: выкупить ваш опцион, за который вы заплатили тридцать тысяч, при условии, что я получаю полный контроль над дорогой, и, вероятно, оставить вам ваш десятитысячный опцион по вашему подряду на строительство, но не более. Потому что в дополнение ко всему этому, насколько мне известно, есть еще и консоли на шестьдесят тысяч, что составляет четыре процента от общей стоимости акций, которыми тоже нужно распорядиться.

К этому моменту Джаркинс и Рэндольф начали чувствовать, что они допустили какую-то ошибку. В то же время Гривс и Хеншоу, понимая, что перехитрили сами себя в ситуации, в которой могли бы получить выгоду, неуверенно поглядывали друг на друга.

– Ну что ж, – сказал наконец Гривс, – вы, конечно, сами решаете, что вам выгодно, а что нет, мистер Каупервуд. Но мы хотим, чтобы вы ясно поняли, что сейчас в мире нет более выгодного во всех смыслах предложения. Лондон – идеальная площадка для подземных путей. Там нет единой системы, и такие линии – абсолютная необходимость, и они так или иначе появятся. И деньги на них будут найдены.

– Вполне вероятно, – сказал Каупервуд, – но, что касается меня, то, если вы еще раз приглядитесь к ситуации и поймете, что сами вы не в состоянии выработать план и готовы принять мой, то вы можете известить меня об этом в письменном виде, и тогда я подумаю. Однако если я решу принять участие, то только приблизительно на тех условиях, которые сейчас обозначил. Это, конечно, не будет означать, что я буду вмешиваться в ваш строительный контракт. Он мог бы сохраниться и в таком виде, при условии, что ваши расчеты верны.

Он принялся барабанить пальцами по столешнице, словно давая понять, что переговоры закончились, а потом, прекратив на минуту, добавил, что, поскольку в настоящий момент к нему не поступало предложений, которые заинтересовали бы его, он будет благодарен, если ничто из им сказанного здесь не будет предано огласке. Потом он знаком попросил Джаркинса остаться, и как только все остальные вышли, сказал ему:

– Ваша беда, Джаркинс, в том, что вы никогда в полной мере не используете возможность, даже если все карты у вас на руках. Вы посмотрите, что произошло здесь сегодня! Вы приводите ко мне двух человек, контролирующих, по вашим и их словам, важное предложение по транспортной системе Лондона, которое, если им правильно распорядиться, может легко принести хорошие прибыли всем заинтересованным сторонам. Но они приходят ко мне, не имея ни малейшего представления о моих способах ведения бизнеса. А вы знаете мой главный принцип: полный контроль над всем. Я не сомневаюсь, что даже сейчас они не имеют ясного понимания моего опыта в таких делах и не имеют представления о том, что бы я сделал с этим проектом. Они предполагали, что могут продать мне половинную долю в чем-то, что будут контролировать сами вместе со своими друзьями. Я говорю вам, Джаркинс, – и в этот момент он уставился на него с такой категоричностью, что у мистера Джаркинса мурашки побежали по коже, – если вы хотите быть полезным мне в этом деле, то я бы посоветовал вам не озабочиваться этим конкретным предложением, но разобраться получше во всей подземной транспортной системе Лондона и прикинуть, что с ней можно сделать. Более того, я хочу, чтобы вы оставили при себе все ваши частные спекуляции относительно меня и моих дел. Если бы вы побывали в Лондоне, прежде чем приводить ко мне этих людей, и узнали бы о них все, что о них можно узнать, то вы бы не стали транжирить мое и их время.