Теодора Госс
Европейское путешествие леди-монстров
– Боже мой, мисс Джекилл! Выходит, они снова взялись за свое. Это еще один из их отвратительных экспериментов. Но ведь, по последним сведениям, Ван Хельсинг жил в Амстердаме, где был университетским профессором, одновременно в юриспруденции и медицине. По крайней мере, это то, что нам удалось выяснить. Как же его дочь оказалась в Вене?
– Когда вы получили это письмо? – спросил Холмс.
– Чуть больше недели назад. Я не принесла его сразу, потому что нам нужно было сначала обсудить это между собой – ну, знаете, в клубе «Афина». Уверена, что вы понимаете, мистер Холмс. – На самом деле она была в этом далеко не уверена. Она внутренне готовилась к тому, что он будет недоволен.
Он нахмурился.
– Деятельность Société des Alchimistes интересует меня не меньше, чем вас, мисс Джекилл. Я желал бы, чтобы вы принесли мне это письмо сразу же, а не ждали больше недели, тем более что оно касается Ван Хельсинга, которого мы знаем как видного члена этого общества. Вам следовало принести письмо немедленно.
– Нет, мистер Холмс. – Она села еще прямее, если только это возможно (наша Мэри всегда сидит прямо). Она ждала такой отповеди, но он должен понять и принять тот факт, что она принимает решения сама. – Ваш интерес – интерес детектива: вы хотите защитить общество от новых преступлений. А у нас – то есть у клуба «Афина» – интерес личный. Люсинда Ван Хельсинг – одна из нас, и мы намерены ее спасти. Мы собираемся ехать в Вену – я сама планирую поехать, и Жюстина с Кэтрин отправятся со мной.
Краем глаза Мэри видела, как Ватсон поднял руку и открыл рот – кажется, он хочет что-то возразить?
– Доктор Ватсон, если вы хотите прочитать мне нотацию о том, что юные леди ни в коем случае не должны ехать в Вену, чтобы спасти такую же девушку, попавшую в беду, я напомню вам о той ночи, когда мы стояли у товарного склада лондонских доков, готовясь спасать Жюстину от Адама Франкенштейна. Думаю, мы проявили себя превосходно. Поэтому, пожалуйста, не трудитесь.
Ватсон со смущенным видом сгорбился в кресле. Может быть, она слишком резко на него набросилась?
– У меня нет намерения читать вам нотации, мисс Джекилл, – сказал Холмс. – Так вы позволите мне договорить?
Вид у него был… пожалуй, такой, будто все это кажется ему прежде всего забавным.
– Конечно, – сказала Мэри. По крайней мере, он, кажется, не сердится. Но ничего забавного в этой ситуации не было.
– Если бы я был свободен, я бы предложил сопровождать вас, мисс Моро и мисс Франкенштейн. Разумеется, с вашего позволения. – Он поклонился, однако эта демонстрация покорности не вызвала у Мэри доверия. С каких это пор он стал таким скромным? – Однако мне необходимо быть здесь. Есть одно дело – не связанное с Société des Alchimistes, то, о котором я упоминал ранее. Мне предложил им заняться мой брат, Майкрофт.
Брат? У Холмса есть брат? Мэри только теперь пришло в голову – у него ведь, конечно же, есть или были и мать, и отец – как у самых обыкновенных людей. А как же иначе – не из яйца же он вылупился, в конце концов!
Диана: – А может, и из яйца. Лично я бы нисколько не удивилась!
Иногда так легко могло показаться, что он – что-то вроде ходячей говорящей машины. Не столько человек, сколько устройство для обработки информации.
– Я еще точно не знаю, в чем оно состоит, – продолжал он, и Мэри поняла, что на миг потеряла нить разговора. Как непохоже на нее!
– Майкрофт не похож на меня – ни внешне, ни по своим склонностям. Он не мотается туда-сюда по свету, не напрашивается на неприятности, как выражается инспектор Лестрейд, не собирает сведения в среде преступных элементов. Нет, он словно паук в своей путине. Сведения приходят к нему сами, а он их хранит в тайне, зачастую лишь до той поры, когда придет время действовать. Причем он никогда не действует сам, только руками других – несколько раз бывало, что и моими. Если развернуть метафору – паук всегда чувствует, когда в паутину попадает какое-то насекомое. Вот это и есть то, о чем Майкрофт дал мне знать, – легкое подрагивание нити, не более. Но если мой брат просит меня не уезжать из Лондона, я всегда знаю, что предстоит нечто важное. И Ватсон тоже нужен мне здесь, особенно учитывая, что мне придется обходиться без вас… Кто-то из вас мне совершенно необходим. Поэтому нет, Ватсон, вам не придется осуществить ваше рыцарственное намерение сопровождать мисс Джекилл и других афинянок в Mitteleuropa[1], хотя я вижу, что оно написано у вас на лице. Может быть, вас немного утешит то, что мисс Раппаччини, по всей видимости, тоже остается здесь.
Ватсон, кажется, вновь собирался возразить, но Холмс продолжал:
– Однако, мисс Джекилл, я все же могу вам помочь. У меня есть для этого кое-какие возможности, даже в Вене.
– В самом деле? – Что же это за возможности у него там? Не может же нерегулярная команда Бейкер-стрит добраться до самой Австро-Венгерской империи.
Холмс поднялся и подошел к письменному столу со сдвижной крышкой, стоявшему у камина, – тому самому, за которым обычно работала Мэри. Он был всегда открыт, хотя часто ей приходилось расчищать его от стопок книг и бумаг, чтобы было где расположиться. Холмс нажал на декоративную планку между двумя ящиками, и она открылась, – Мэри и раньше подозревала, что это потайной ящик, но никогда не пыталась открыть его сама. Она была не из тех, кто сует нос в чужие потайные ящики, не то что некоторые…
Мэри: – Диана! Перестань лягаться! Я пишу роман, а ты перебиваешь мне ход мыслей. Холмс достал оттуда какую-то бумагу. Что это?
Какое-то время он стоял и молча смотрел на нее, а потом протянул Мэри. А, фотография. Мэри взяла ее за края. Это оказалось что-то вроде афишки, извещающей о театральных спектаклях.
Актриса в сценическом костюме, изображающая… наверное, кого-то из персонажей Шекспира? Королеву, судя по средневековому платью и короне. Корделия? Леди Макбет? Она была очень красива.
– Кто это, мистер Холмс? – Меньше всего Мэри ожидала увидеть, что он хранит в потайном ящике женскую фотографию. Если только это не убийца какая-нибудь…
– В то время, когда я встретил ее, ее звали Ирен Адлер. Теперь она миссис Нортон. Я очень недолго знал ее в Лондоне, но потом, через много лет, она написала мне. Ее муж был прикомандирован к нашему посольству в Вене, и после его смерти она решила остаться там и не возвращаться в Англию. Говорила, что в Англии осталось слишком много горьких воспоминаний. У нас завязалась переписка, которую мы и поддерживали с тех пор, хотя писали друг другу нечасто. Но если я напишу ей и изложу вашу ситуацию, уверен, она вам поможет. Письмо должно дойти до нее к вашему приезду. У нее есть связи в местных артистических и интеллектуальных кругах.
Он взял у Мэри фотографию и снова стал рассматривать ее. Лицо у него было непроницаемое. Затем, коротко покачав головой (несомненный итог бессознательной работы мозга), вернул ее на место, в потайной ящик.
Что за тайна скрывается за этим? Что бы ни связывало его с этой женщиной, это не обычное деловое знакомство. Мэри никогда не видела его таким задумчивым, почти нерешительным. Он был непохож на себя. Даже Ватсон смотрел на него как-то странно.
– Благодарю вас, мистер Холмс. – Она толком не знала, что и думать. – Мы собираемся ехать в начале будущей недели – постараемся уладить все дела как можно скорее, – а само путешествие займет еще две недели. Если вы дадите мне также ее адрес и рекомендательное письмо, я разыщу ее – в случае, если письмо не придет вовремя или затеряется. Я, конечно же, с благодарностью приму ее помощь.
Чем, интересно, актриса может ей помочь? Хотя теперь она, наверное, уже не актриса. Наверное, если ее муж служил в посольстве, у нее могут быть связи в правительстве или в университете, которые помогут им отыскать Люсинду Ван Хельсинг. В любом случае англичанка в Вене – это полезное знакомство. Жюстинин немецкий был лучше, чем она скромно полагала, но далеко не свободный.
– Верно я предполагаю, что мисс Моро сейчас в Перфлите?
Он уже снова стал самим собой – дело и только дело.
Мэри молча кивнула. Он и так прекрасно знал, где она. Он ведь сам предложил Кэтрин наносить регулярные визиты Джо Эбернейти, так как самого Холмса, Ватсона и Мэри слишком хорошо знали в Перфлите, тем более в лечебнице. И разве он не следит за клубом «Афина»? Кто-нибудь из мальчишек с Бейкер-стрит постоянно околачивается неподалеку от Парк-Террейс, 11. Мэри не всегда их и замечала, зато Кэтрин сразу чуяла по запаху. Утром она упомянула, что возьмет с собой Чарли. А тот наверняка послал Холмсу весточку о том, куда направляется.
– Значит, когда она вернется, вы, вероятно, можете устроить собрание, и, если будете так добры, включите в число присутствующих и нас с Ватсоном. Мне очень интересно послушать, что там замышляет доктор Сьюард – прежде всего, не собирается ли он в ближайшее время в путешествие на континент. Если Ван Хельсинг ставит эксперименты над своей дочерью, то, подозреваю, Сьюард так или иначе в этом замешан. Возможно, вы помните, что Ван Хельсинг писал Сьюарду о том, как продвигается его эксперимент, – может быть, речь шла именно об этом? Кроме того, мы можем обсудить детали вашего путешествия.
Она знала, что так и будет, – стоит только рассказать ему о Люсинде Ван Хельсинг, как он тут же начнет распоряжаться. Если быть честной перед собой, а она обычно старалась быть честной, то следовало признать – это и была одна из причин, по которым она не показывала ему это письмо целую неделю. Пожалуй, главная причина. В конце концов, это ее дело – и дело клуба «Афина» – в той же мере, что и его. Но как она могла возразить? В конце концов, намерения у него добрые, и он предлагает помощь, в которой они, безусловно, нуждаются.
– Она вернется только к вечернему чаю, – сказала Мэри. – А до тех пор, поскольку мистер Лидгейт больше не требует нашего внимания, может быть, займемся ушами? Я могла бы хотя бы печатать под вашу диктовку. – Мэри уже становилась недурной машинисткой. Она даже купила книгу по стенографии. – И еще я хотела бы убедиться, что его дело занесено в картотеку как полагается, чтобы, когда я уеду, все записи были в порядке.
– Не знаю, что мы будем без вас делать, мисс Джекилл, – сказал Ватсон. – Вернемся к тому состоянию, в каком были до вашего прихода.
Мэри улыбнулась. Они наверняка устроят тут чертовский – да, именно чертовский – кавардак. Ну что ж, она разгребет эти кучи, когда вернется из Вены. Знать бы еще, когда это будет…
Кэтрин: – Наша Мэри чертыхается. Я потрясена.
Мэри: – Так я и поверила.
Она аккуратно убрала письмо обратно в сумочку, а затем наконец сняла жакет и уселась за письменный стол, бросив беглый взгляд на потайной ящик. Удовлетворить свое любопытство сейчас все равно не было возможности. Как бы то ни было, она – ассистент мистера Холмса, и ей пора приниматься за работу.
– Итак, мисс Джекилл, – проговорил он, – будьте любезны, перепишите эти записи, которые я сделал в воскресенье вечером. Боюсь, они в ужасном беспорядке…
Долгое время в квартире 221Б на Бейкер-стрит не слышалось ни звука, кроме скрипа пера Мэри, шороха газеты Ватсона и негромкого голоса Холмса, время от времени что-то бормотавшего про себя, все только об одном – об ушах: «Три дюйма от верхушки до кончика мочки… бугорок ушной раковины мясистый… мочка необычно выступающая, с двумя проколами…»
Не успел он повернуться к Мэри с банкой в руке и проговорить необычайно довольным тоном:
– А это, мисс Джекилл, ухо Джона Сетона, знаменитого разбойника времен Георгов, известного как Черный Джон Сетон. Он и его люди наводили ужас на Шропшир, пока его не повесили, – и до сих пор поговаривают, что его призрак бродит по дорогам страны. Видите, как оно опровергает теорию Ломброзо, что преступника можно немедленно опознать по ушам. Ухо Сетона не крупное, не оттопыренное, и, однако, он был вором и убийцей… – как миссис Хадсон без стука открыла дверь, и в комнату, запнувшись на пороге, вошла Элис. Рукава у нее были все еще закатаны, как будто ее только что оторвали от стирки.
– Телеграмма, мисс! – кое-как выговорила она и схватилась рукой за бок, тяжело дыша. Неужели она бежала сюда через весь парк?
– Сядьте, Элис, иначе упадете, – сказал Ватсон. – Вот, тут есть местечко на диване.
Он смел с дивана крошки пепла.
Мэри подошла к Элис, обогнув по пути Холмса с его драгоценной банкой.
– Миссис Хадсон, не могли бы вы принести Элис немного воды? Да сядь, Элис, доктор Ватсон же тебе сказал. Что тут такого срочного?
Она взяла у Элис телеграмму, какое-то время молча смотрела на нее, а затем протянула Холмсу. На тонком кремовом листе бумаги было написано:
«ЛЮСИНДА ПРОПАЛА
РАЗЫЩИТЕ ЕЕ И ПРИВЕЗИТЕ В БУДАПЕШТ
ЕЖЕГОДНОЕ СОБРАНИЕ S.A. СОСТОИТСЯ
20–24 СЕНТЯБРЯ НУЖНО УБЕДИТЬ ИХ
ПРЕКРАТИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТЫ
ВАША МИНА»
Глава II. Встреча в Перфлите
В этот раз Мэри уже не обращала внимания на розы. Она торопливо шагала через парк рядом с Шерлоком Холмсом. Подумать только – целое утро на какие-то уши убила.
Следовало бы как-то исхитриться выехать сразу, как только она получила письмо мисс Мюррей, но ведь столько всего нужно было уладить: узнать расписание поездов, найти жилье и, разумеется, решить вопрос, как они будут за него платить. У них до сих пор еще ничего не готово, и раньше будущей недели подготовиться никак не успеть. А теперь еще и Люсинда Ван Хельсинг пропала.
Как и где им теперь искать девушку, которую они никогда не видели, в незнакомом городе, где даже по-английски никто не говорит? И как увезти ее в Будапешт? Их бюджет на это определенно не рассчитан. До двадцатого сентября осталось всего три недели. Это просто невозможно.
– Погодите минутку, мисс Джекилл. – Холмс остановил ее, взяв за руку. – Как бы быстро вы ни бежали через Риджентс-парк, ваше прибытие в Вену это не ускорит. А Ватсон с вашей служанкой не могут за нами угнаться.
Мэри оглянулась. Да, они и правда отстали. Ватсон поддерживал Элис, а та хромала, цепляясь за его руку.
– Извините. Я и сама не знаю, чем мне поможет спешка. Мы потеряли человека, которого должны были спасти. Да и не все ли равно теперь, за сколько дней мы доберемся до Вены? Боюсь, уже все пропало.
– Пока еще ничего не пропало, уверяю вас. Я узнаю это место, мисс Джекилл. Именно здесь в один майский вечер мы оставили труп зверочеловека, напавшего на мисс Франкенштейн. Вот тут, под этим самым деревом. И вы, и мисс Раппаччини, и мисс Моро, и мисс Франкенштейн – да, и даже мисс Хайд, при всем ее несносном характере, – способны на многое, недоступное обычным женщинам, да и мужчинам тоже. Не принижайте себя, не успев еще приступить к делу.
Мэри с любопытством взглянула на Холмса. Не в его духе произносить воодушевляющие речи. Он уже смотрел назад, поджидая Ватсона с Элис. Ей нравился его профиль. Узкий, орлиный – решительный профиль человека, не знающего сомнений и колебаний. С мистером Холмсом всегда все просто и ясно… почти всегда.
– Прошу прощения, – сказал, подходя, Ватсон. – У Элис сильно болит нога, хоть она и говорит, что это пустяки. Должно быть, она подвернула ее, когда бежала к нам.
– Со мной все хорошо, доктор Ватсон, – проговорила Элис, но лицо у нее было бледное и все в капельках пота.
– Дайте-ка… – сказал Холмс. К изумлению Мэри, он поднял Элис на руки (судомойка вскрикнула от неожиданности – коротко, но пронзительно, будто закипающий чайник) и понес. Мэри озадаченно смотрела ему в спину.
– Иногда его можно принять за машину, – сказал Ватсон, – но он способен на глубокие чувства. Вы же видели, как он смотрел на ту фотографию, мисс Джекилл?
– Да. А кто ему эта миссис Нортон? – Не очень-то прилично расспрашивать о таких вещах… но ей хотелось знать.
– О… Кто же может сказать, что творится у Холмса на сердце? Но я полагаю, что это любовь всей его жизни.
Мэри молча шла рядом с доктором Ватсоном. До сих пор она как-то и представить себе не могла… Но, конечно, даже мистер Холмс наверняка когда-нибудь влюблялся. В конце концов, он ведь гораздо старше, и его жизнь не была ограничена такими узкими рамками, как у нее. Мысленно она выбранила себя за неуместное удивление.
– Это было весьма любопытное дело, – проговорил Ватсон, немного помолчав. – Вначале мы думали, что она обычная авантюристка. Король Богемии попросил нас разыскать ее – она была его любовницей, и у нее осталась компрометирующая фотография, где они были сняты вместе. Он собирался жениться на женщине своего круга и строгих моральных устоев. Он боялся, что мисс Адлер, как ее тогда звали, предаст их связь огласке, и просил нас вернуть фотографию. Дело несложное – по крайней мере, мы так думали. Но она оказалась женщиной необычайного ума и порядочности. И она единственная на моей памяти, кому удалось превзойти Холмса.
Вот и Парк-Террейс. Холмс уже ждал на крыльце, все еще держа Элис на руках. Мэри подошла и отперла дверь. Что же за женщина эта миссис Нортон? Бывшая любовница короля Богемии! Подозреваемая в шантаже! Ни дать ни взять героиня романа. Что могло привлечь мистера Холмса в такой женщине? Но ведь мужчины непредсказуемы, как часто говорит миссис Пул. Мэри была заранее готова к тому, что эта миссис Нортон ей очень сильно не понравится.
Мэри: – А об этом непременно нужно писать? Ирен ведь тоже это прочитает.
Кэтрин: – Думаю, Ирен поймет.
Мэри: – Поймет, конечно. Но все-таки неловко.
Кэтрин: – Да, потому что это правда. Это то, что ты тогда чувствовала.
Мэри: – Все равно, можно было бы об этом и не упоминать.
– Мистер Холмс, не могли бы вы уложить Элис на диван?
– Со мной все хорошо, мисс, – глухо проговорила Элис в плечо Холмса. – Ну правда же, я и так до кухни дойду.
– Не сейчас, – сказал Ватсон. – Я хочу осмотреть вашу ногу. Мисс Джекилл, эта комната очень изменилась с тех пор, как мы были здесь в последний раз. Раньше ведь тут было как-то темнее?
Когда же мистер Холмс с доктором Ватсоном в последний раз были в гостиной на Прак-Террейс, 11? Мэри припомнила – выходило, что почти три месяца назад, вскоре после того, как они раскрыли дело с убийствами в Уайтчепеле. Да, с тех пор комната и впрямь изменилась.
– Это все Беатриче, – сказала она. Правда, стены в голубой цвет, с бордюром из красных и желтых цветов под самым потолком, выкрасила Жюстина, и несколько картин на стенах тоже были ее. Но Беатриче докупила кое-какую мебель и ткань с узором от Morris & Co., которой они заново обтянули диван и кресла. Она же купила и голубые китайские кувшины. Она заявила, что намерена совместить эстетичный стиль с экономичностью, что бы это ни значило. Во всяком случае, теперь гостиная хотя бы не производила такого мрачного впечатления, как в дни после смерти миссис Джекилл!
Холмс уложил Элис на диван, головой на вышитую турецкую подушку – в «эстетичном стиле» Беатриче.
– Доктора надо слушаться, – сказал он, выпрямился и засунул руки в карманы с таким небрежным видом, словно это не он только что тащил пострадавшую девочку через весь парк.
– Мисс Мэри! Я услышала ваш голос. – На миссис Пул был фартук, рукава закатаны выше локтей. Волосы, против обыкновения, свисали вьющимися прядями вдоль лица. Даже руки еще были в мыльной пене. Она явно только что стирала.
– Элис, кажется, ногу вывихнула. – Мэри сняла шляпку и перчатки и положила на каминную полку. – А Беатриче дома?
– Я сейчас ее позову, – сказала миссис Пул и скрылась в коридоре – но сначала взяла с полки перчатки и шляпку, наверняка для того, чтобы убрать их на место. Мэри почувствовала укол совести – это же не квартира Холмса, где и шляпки, и перчатки, и человеческие черепа могут валяться где угодно. Ей вовсе не хотелось добавлять миссис Пул лишней работы.
– Думаю, просто подвернула, – сказал Ватсон, ощупывая лодыжку. – Но немного поболит. Придется вам отдохнуть несколько дней, Элис. Сможете?
Элис неубедительно кивнула.
– Мэри! Ты видела телеграмму? – В дверях стояла Жюстина. Поверх платья на ней была рабочая блуза, вся в пятнах и разводах масляной краски. Голова у нее была повязана шарфом, а в руке она все еще держала кисточку – ее кончик голубел, как небо Швейцарии, которое Жюстина только что рисовала. – О, мистер Холмс, доктор Ватсон! Какой сюрприз.
– Да, видела, и не представляю, как быть, – сказала Мэри. – Есть ли хоть какая-то возможность выехать раньше, чем через неделю?
– Паспорта сегодня пришли, но ведь мы еще даже не начинали укладывать вещи. И тебе, кажется, еще нужно сделать какие-то распоряжения в банке? – Жюстина вдруг в испуге взглянула на свою кисточку. – Mon Dieu[2], как это я ее сюда притащила? Прошу прощения, я сейчас вернусь.
– Элис, cosa ti è successo[3]? Что случилось? Миссис Пул говорит, ты повредила ногу. – Как раз в тот момент, когда Жюстина побежала наверх, в гостиную вошла Беатриче. Она была в перчатках, с корзинкой на руке. Когда она подошла к дивану, все машинально отодвинулись подальше. Даже Ватсон отступил, хотя тут же снова шагнул вперед, словно желая показать, что уж он-то ее не боится. Беатриче опустилась на колени возле дивана и достала из корзинки рулон белого полотна, а затем пузырек с какой-то зеленой жидкостью.
– Думаю, Элис всего лишь подвернула ногу, мисс Раппаччини, – сказал Ватсон. – Позвольте спросить, что это такое, в пузырьке?
– Противовоспалительное средство моего собственного изготовления. – Беатриче провела рукой в перчатке по лодыжке Элис. Перчатки были сшиты из тончайшей, мягчайшей лайки, по ее собственному заказу, чтобы как можно меньше стесняли движения. Разумеется, это было все равно не то, что собственная кожа, зато в этих перчатках она могла прикасаться к кому угодно, не вызывая ожогов. – Может быть, джентльмены извинят нас на минуту? – спросила она, многозначительно глядя на Холмса. Тот с улыбкой повернулся к ней спиной и принялся разглядывать портрет матери Мэри, висевший над камином. Ватсон тоже отвернулся. Дождавшись, когда взгляды джентльменов будут обращены в другую сторону, Беатриче сняла с Элис чулок. Смочила полоску ткани в зеленой жидкости, обмотала вокруг лодыжки, а сверху наложила еще одну повязку, сухую и тугую.
– Ну вот, теперь опухоль спадет.
– Пожалуйста, можно я теперь пойду к себе? – спросила Элис. Лицо у нее было бледное, страдальческое и несчастное.
– Конечно, – ответила Беатриче. – Теперь тебе нужен покой. Никаких больше приключений, хотя бы на какое-то время!
– Может быть, мне ее отнести? – спросил Холмс, оторвавшись от тщательного изучения портрета и снова поворачиваясь к ним.
– Нет! – воскликнула Элис в ту же секунду, как Жюстина, появившаяся в дверях, уже без кисточки и рабочей блузы, сказала:
– Я могу это сделать.
– Да, Жюстина, пожалуйста, – проговорила Элис с явным облегчением.
Элис: – Да я бы умерла на месте! Мистер Холмс в моей комнате при кухне? Да я бы лучше на карачках по лестнице сползла, честное слово!
– Ну, иди сюда, ma petite[4]. Обхвати меня руками за шею. – Жюстина взяла Элис на руки, и это далось ей легче, чем Холмсу.
– Я открою вам дверь, – сказала Беатриче. Она вновь надела ручку корзинки на руку и вышла из комнаты вслед за Жюстиной.
– Из мисс Раппаччини вышел бы превосходный врач, если бы только она не была женщиной, – сказал Ватсон.
– И если бы она не была ядовитой. – Диана стояла в дверях со скрещенными на груди руками. – А мне, как всегда, никто ничего не рассказывает.
Ну хоть оделась! Правда, Мэри заметила, что рубашка у нее сзади не заправлена и галстук съехал набок. И причесаться она, кажется, забыла. Это же Диана, с нее станется.
– Ладно, входи, нам все равно нужно проводить собрание, – сказала Мэри. Она достала из сумочки телеграмму. – Нужно обсудить, что мы будем делать с этим. – Она поставила сумочку на каминную полку, но тут же спохватилась: опять она добавляет лишней работы миссис Пул. Тогда она села в кресло, а сумочку положила на колени. Она вдруг почувствовала, что ужасно устала. Она и правда понятия не имела, что же делать.
Холмс уселся на диван напротив, где только что лежала Элис. Ватсон хотел было сесть рядом с ним, но Диана опередила его, проскользнув мимо, как кошка. Пока он собирался сесть, она уже свернулась калачиком в уголке. С таким видом, будто ему было и забавно, и досадно одновременно, Ватсон уселся в другое кресло. Едва он отвернулся, Диана тут же высунула ему в спину язык. Мэри сурово покачала головой, словно хотела сказать: «Прекрати немедленно, поросенок!»
Диана: – Как это ты умудрилась назвать меня поросенком одним движением головы?
Мэри: – Показать?
– Не могли бы вы ознакомить меня с вашим первоначальным планом? – сказал Холмс. – Как вы намеревались спасать Люсинду Ван Хельсинг?
– Мне нужна моя папка, – сказала Мэри. – Там всё. Она в библиотеке, на столе.
– Вот она. – Жюстина вошла в комнату с папкой и меленькой красной книжечкой. – Беатриче готовит какое-то снадобье – для обезболивания и чтобы Элис легче заснула. Наши паспорта я положила вот сюда, как раз перед тем, как принесли телеграмму. Вот видите, мистер Холмс, как четко у нас все организовано! У меня и Бедекер есть.
Она протянула папку Мэри, а та знаком попросила придвинуть к дивану чайный столик. Когда это было сделано, она положила на него папку и вытащила документы, которые собирала всю последнюю неделю. Жюстина прибавила к этому красную книжечку с надписью на обложке: «Карл Бедекер. Путеводитель по Австрии».
Мэри взяла паспорта, лежавшие сверху, и протянула сыщику.
– Если верить Бедекеру, в путешествии по Европе можно обойтись и без паспортов, но нам они необходимы для удостоверения личности. Понимаете, мы не хотим путешествовать под собственными именами.
Каждый паспорт представлял собой отдельный лист бумаги, на котором конторским почерком клерка из паспортного стола было написано, что владелец этого паспорта – британский гражданин и пользуется всеми соответствующими правами и привилегиями, в том числе правом беспрепятственного въезда в ту страну, где он предъявлен.
– Джастин, Мэри и Кэтрин Фрэнк, – прочитал Холмс. – Насколько я понимаю, мисс Франкенштейн, вы будете Джастином?
– Да, мистер Холмс. В виде женщины я сразу же вызову подозрения, из-за одного своего роста. А как мужчина я не слишком подозрительна – не более, чем вы. Вот! – словно только сейчас вспомнив, она стянула с головы шарф. – Видите?
– Мисс Франкенштейн! – воскликнул Ватсон. Волосы Жюстины, еще неделю назад струившиеся по спине светлыми волнами цвета спелой пшеницы на ветру, теперь были аккуратно острижены – как у какого-нибудь лондонского клерка. Когда-то она была Жюстиной Мориц, горничной у Франкенштейнов – хорошенькой, смешливой и довольно беззаботной девушкой, и глаза у нее были голубые, как колокольчики, растущие на склонах Швейцарских Альп. Теперь, став Жюстиной Франкенштейн, возрожденной к жизни своим отцом и создателем Виктором Франкенштейном, она стала высокой и бледной, и у нее появилась привычка сутулиться, чтобы скрыть высокий рост. Она сделалась задумчивой, тихой – и теперь, пожалуй, не всякий решился бы назвать ее хорошенькой. Но в образе мужчины она приобрела некую утонченную красоту, которая, вероятно, привлекла бы интеллектуально развитых женщин, таких как авторы «Желтой книги», писательницы, суфражистки и реформаторы одежды.
Беатриче: – Думаю, меня тоже можно отнести к числу таких интеллектуально развитых женщин, о которых ты говоришь с таким явным презрением! Хотя я ничего не писала в «Желтую книгу» – оставляю это тебе, Кэт. И да, я считаю, что в образе мужчины Жюстина была очень красива.
Кэтрин: – Не думаю, что «Желтая книга» заинтересовалась бы тем, что я пишу!
Беатриче: – Знаешь, я отказываюсь спорить с тобой о политике и литературе.
Кэтрин: – Хоть раз в жизни.
– Мы поедем под видом родственников: брат и две сестры, – объяснила Мэри. – Мне показалось, что фамилию лучше взять самую простую. Мы решили, что любая из наших – Джекилл, Моро, Франкенштейн – будет слишком привлекать внимание. Нам ведь придется покупать билеты, платить за жилье…
– А как вы намереваетесь добраться до Вены? – спросил Холмс, уперев локти в колени и сложив ладони вместе перед собой. Это была его типичная поза, означавшая: «у меня есть идея». Вот сейчас, с тревогой подумала Мэри, и пойдут кувырком все наши планы.
– Из Лондона в Дувр, потом, конечно, на пароме через канал, потом из Дувра в Остенд, а оттуда на поезде с пересадками…
– Не экспрессом?
– Мистер Холмс, экспресс нам определенно не по карману. В Остенде мы сядем на поезд до Брюсселя, затем до Франкфурта, затем до Нюрнберга и, наконец, до Вены – по возможности будем ехать вторым классом и останавливаться на ночлег в меблированных комнатах. Наш маршрут уже тщательно спланирован.
– Не сомневаюсь, мисс Джекилл. Вы всегда все планируете тщательно. Но когда же вы доберетесь до Вены, если будете путешествовать таким манером?
– Через две недели, – сказала Жюстина. – Нет, правда, мистер Холмс, это самый быстрый способ из тех, что нам по карману. Я продала свою картину на Гросвенор-сквер. Кэтрин получила аванс за «Тайны Астарты». Беатриче день и ночь работала над огромным заказом от Королевского колледжа хирургов. Мы все внесли, сколько было в наших силах, и Мэри тщательнейшим образом рассчитала все расходы.
Мэри удивленно взглянула на Жюстину. Не в ее характере спорить с кем бы то ни было, а тут вдруг она возражает самому мистеру Холмсу! Молодчина. Она очень изменилась за эти три месяца, прошедшие с тех пор, как они основали клуб «Афина». Да и все они изменились.
– Две недели – это слишком долго, – сказал Холмс. – Не забывайте, вам нужно по возможности успеть в Будапешт до двадцатого сентября, когда там будет проходить это заседание Société des Alchimistes. Я не понимаю, что задумала мисс Мюррей, ваша бывшая гувернантка, и почему она хочет, чтобы именно вы помогли Люсинде Ван Хельсинг. Но вы знаете и уважаете ее, мисс Джекилл, и я полагаю, она здравомыслящая женщина, значит, у нее должна быть причина для того, чтобы просить вас сделать почти невозможное. У меня свой интерес в этом деле: я ведь тоже пытаюсь разгадать загадку Общества алхимиков. Я тоже хочу знать, что замышляют Ван Хельсинг со Сьюардом. Я бы поехал сам, если бы мог. Несмотря на всю опасность, я рад, что вы едете, и надеюсь, что вы будете извещать меня о ходе расследования, когда позволят обстоятельства. Но если вы хотите попасть в Вену как можно раньше, ехать нужно только экспрессом. Я закажу по телеграфу три билета на Восточный экспресс до Вены. Там оборудованы спальные вагоны, следовательно, вам не придется тратиться на жилье. А Ирен Нортон я телеграфирую дату и время вашего прибытия.
Наступило молчание.
– Вы все так негодующе смотрите на меня, – сказал он. – Даже мисс Франкенштейн, хотя она никогда так не смотрит. Скажите же мне, ради бога, в чем я провинился.
