Теодора Госс
Европейское путешествие леди-монстров
– Ah, ma chère Diane[32], – проговорила та. – Не хотите ли продолжить нашу petit jeu?[33] Джентльмены говорят, что хотят играть.
Диана оглянулась на Мэри:
– Ну как?
– Ой, да мне-то что! – резко ответила Мэри. – Иди куда хочешь!
Она тут же пожалела об этом: все-таки у Дианы было при себе десять франков, и пять из них принадлежали ей, Мэри! Но, пока она успела открыть рот, Диана уже выскользнула за дверь.
Диана: – А на самом деле ты хотела сказать: «Иди к черту!» Но разве же настоящая Мэри такое скажет?
Мэри: – Очень сомневаюсь, что черт стал бы водить с тобой компанию.
Миссис Пул: – А я думаю, ты бы беднягу дьявола запугала до смерти!
Диана: – Даже не сомневайтесь.
За ужином к ним вновь подсел месье Вальдман. На сей раз разговор зашел о сравнительных достоинствах классической и романтической школ искусства, а также о новых методах импрессионистов. Джастин признался, что ему нравится Моне, хотя да, технически это, может быть, несколько небрежно. Но свет! Цветовая гамма! Он и сам экспериментировал в импрессионистском духе. Вальдман сказал, что предпочитает Курбе и Делакруа. Мэри чувствовала себя ужасной невеждой. И откуда Жюстина столько всего знает? Ну конечно, она ведь прожила почти сто лет, и большую их часть провела за чтением. Все же Мэри решила, что, как только вернется в Лондон, займется самообразованием. Будет ходить по картинным галереям, слушать лекции о науке и политике. Читать знаменитые книги.
Кэтрин: – Самые знаменитые книги не стоят того, чтобы их читать. В общем-то, большая часть книг не стоит.
Беатриче: – Я уверена, что ты так не думаешь, Кэтрин!
Кэтрин: – Ну, я не имела в виду мои книги. Но если смотреть реалистично – лишь очень небольшой процент всех написанных книг чего-то стоит. Взять хоть эти бульварные романчики по пенни штука!
Элис: – А мне нравится…
Посреди ужина Диана заявила:
– Вы меня извините, если я не буду тут с вами погибать от скуки?
Мэри нахмурилась и шепотом сказала:
– Иди отсюда!
Месье Вальдман перешел к новым веяниям в музыке, и Джастин признался, что в этом вопросе он очень мало разбирается.
Диана улыбнулась ангельской улыбкой, проговорила со всем доступным ей сарказмом:
– Спасибо, дорогая сестричка! – и ушла.
К концу ужина Диана не объявилась, и Мэри пошла ее искать – в купе, потом по всему коридору, потом опять в вагоне-ресторане. Наконец проводник Мишель сказал ей, что ее сестра пошла в багажное отделение – наверное, ей понадобилось что-то взять? Мэри застала ее там: она боролась на руках с помощником проводника, мальчиком примерно ее лет, в обязанности которого входило приносить чемоданы по требованию пассажиров.
Мэри выволокла Диану в коридор и велела немедленно готовиться ко сну, пригрозив иначе отобрать у нее все выигранные франки. И в любом случае пусть Диана вернет те пять, что украла. Воровать плохо, ее что, никто этому не учил? Но, собираясь уже идти следом за Дианой в купе, она увидела месье Вальдмана: он стоял в коридоре у открытого окна и курил сигарету.
Может быть, это была дерзость с ее стороны, но… она подошла к нему и сказала:
– Благодарю вас, месье, за такой интересный вечер. Боюсь, я знаю об искусстве куда меньше, чем мой брат, но мне кажется, я многое почерпнула из вашего разговора.
Он улыбнулся ей. Улыбка у него была очень обаятельная.
– Большое удовольствие – беседовать с такой умной и приятной женщиной, мисс Фрэнк. И, пожалуйста, не могли бы вы называть меня Генрихом? Надеюсь, вы позволите мне продолжить этот разговор в Вене. Мне бы хотелось нанести вам визит. И вашему брату, разумеется.
– О… ну конечно, – сказала она. Нанести визит! Умная и приятная! Мэри была и обрадована, и растеряна. До сих пор еще ни один мужчина не хотел нанести ей визит – от нее требовалось только разбирать картотеку и переписывать статьи об ушах. Но затем она вспомнила, что едет в Вену не гостить у друзей и не ходить по музеям, как сказала месье Вальдману… то есть Генриху. Она должна попытаться спасти девушку, которую, по всей видимости, похитили.
– Может быть, если вы оставите мне свой адрес… – продолжал он.
– Мы пока еще не знаем точно, где остановимся, – сказала Мэри. – Видите ли, мы собирались жить в Вене, но, возможно, решимся выбраться за город, поэтому план нашего путешествия еще не сложился окончательно. Мой брат слышал, что австрийские деревни очень живописны.
Более правдоподобной отговорки она с ходу придумать не смогла. Но нельзя же вот так просто дать ему адрес миссис Нортон? Кто знает, какие у них там будут дела и с какими опасностями им придется столкнуться?
– Разумеется, – сказал он. – Я оставлю вашему брату свой адрес, и, может быть, вы оба навестите меня или пришлете записку? Я пробуду в Вене неделю или две, прежде чем отправиться в Ингольштадт.
Она кивнула и протянула руку:
– Доброй ночи, месье Вальдман.
– Сладких снов, мисс Фрэнк.
Она хотела закончить разговор рукопожатием, но он вместо этого наклонился и поцеловал ей руку с истинно европейской галантностью.
Она была рада темноте: щеки у нее наверняка покраснели. Мэри Джекилл с Парк-Террейс, 11, не привыкла к тому, чтобы ей целовали руки. Она развернулась и пошла к себе в купе, не совсем понимая, что только что произошло.
Диана уже лежала в постели, на верхней полке.
– Знаешь, ты иногда бываешь круглой идиоткой, – сказала она Мэри.
Пока Мэри открыла рот, чтобы спросить, что она имеет в виду и как смеет так разговаривать с сестрой, Диана уже захрапела.
Следующий день начался примерно так же: Джастин вел интеллектуальные разговоры, Диана где-то пропадала – кто ее знает, где и с кем, с помощником портье или с герцогиней. К обеду она уже успела похвастаться Мэри, что накопила за дорогу тридцать два франка. Вечером они должны были прибыть в Вену.
Месье Вальдман держался как будто немного скованно. Улыбался Мэри реже и неувереннее, реже обращался к ней в разговоре. Мэри забеспокоилась – уж не обидела ли она его чем-нибудь? Может быть, он решил, что его заинтересованность, если она была, не встретила взаимности? Мэри очень хотелось сказать ему, где она остановится и что очень рада будет увидеться с ним. Когда еще мужчина ее возраста проявлял к ней интерес? Когда у нее вообще была возможность встретить такого мужчину? Никогда. Ей было не до того: всегда нужно было за кого-то отвечать, о ком-то заботиться. А тут вдруг мужчина интересуется ею, и, кажется, искренне! В отличие от некоторых.
Сегодня вечером они расстанутся, и, вероятнее всего, навсегда. Как только Восточный экспресс прибудет в Вену, они с Жюстиной и Дианой возьмут кэб и поедут на квартиру к миссис Нортон. Время будет уже позднее, они устанут, и хорошо еще, если без затруднений найдут нужный адрес. Для месье Вальдмана времени не останется совсем.
За ужином он был необычно молчалив. Наконец наклонился к ней и сказал:
– Грустно терять такую очаровательную попутчицу.
Она не знала, что на это ответить.
А что страшного случится, если она просто скажет, где ее найти? Можно же дать ему хотя бы лондонский адрес.
Когда они снова укладывали одежду и другие вещи в чемодан, принесенный из багажного отделения, она быстро нацарапала на бумаге адрес своего дома на Парк-Террейс. Потом придумает, как отдать ему листок перед расставанием.
Мэри услышала стук в дверь. Неужели?.. Но нет, это был проводник: он пришел сообщить, что через несколько минут поезд прибывает в Вену. Взял их чемодан – он будет ждать их на платформе. Мэри кивнула и дала ему pourboire[34], сколько было принято. Когда проводник ушел, она проверила свою поясную сумку – на месте ли пистолет и патроны. Так, на всякий случай.
– А можно, я в Вене снова в мальчишку переоденусь? – спросила Диана. Она уже колотила каблуками по сиденью – так ей не терпелось сойти с поезда.
– Нет, – резко ответила Мэри. – Идем в коридор, подождем там.
Они обе смотрели, как поезд подъезжает к Westbahnhof. Был уже двенадцатый час ночи, но даже в это время на станции было светло от газовых фонарей. В окно Мэри видела пассажиров с грудами багажа, ожидающих прибытия поезда. Это был один из главных вокзалов Европы. Westbahnhof никогда не спит.
Едва поезд остановился, появилась Жюстина и широким решительным шагом двинулась к ним по коридору.
– Наконец-то… – начала было Мэри, но Жюстина схватила ее за руку. Это было настолько необычно для Жюстины, что Мэри от неожиданности молча уставилась на нее, не зная, как реагировать.
– Идем! – настойчиво сказала Жюстина. Обычно такая мягкая, сейчас она сжимала руку Мэри, словно тисками.
– Иду, иду! – сказала Мэри. Жюстина уже тащила ее к дверям. – Осторожнее, мне же больно!
Они спустились по ступенькам на платформу. Там было не протолкнуться от пассажиров и багажа. Где же Диана? Слава богу, на сей раз эта девчонка не отстала. Она стояла рядом с Мэри, хотя и с надутым видом.
– Прости, пожалуйста, – сказала Жюстина. – Но нам нужно немедленно найти кэб! Где тут стоянка?
– Герр Фрэнк? Это вы герр Фрэнк?
Мэри обернулась на голос. Перед ней стоял молодой человек в ливрее лакея и держал табличку с надписью: «Семья Фрэнк».
– А вы от кого? – спросил мистер Джастин Фрэнк таким подозрительным тоном, какого Мэри никогда от него не слышала.
– Я из дома фрау Нортон. Она послала меня встретить вас на вокзале и описала в точности: ein Herr[35], очень высокого роста, и zwei Damen[36]. Велела передать, что мистер Хольмс шлет привет. Ее экипаж ожидает вас у вокзала.
– Ясно, – сказала Жюстина. – Если вы поможете мне донести чемодан, мы пойдем за вами.
Мэри оглянулась на поезд. Из вагона как раз выходил месье Вальдман. Он оглядывал платформу, словно в растерянности или ища кого-то. Может быть, ее? Она так и не отдала ему листок с адресом. Может быть, еще можно успеть сбегать, быстро-быстро, и отдать?
Но тут ее руку вновь сжали стальные тиски.
– Идем, – сказала Жюстина, и Мэри волей-неволей пошла за ней.
Экипаж, похожий на четырехместную карету, только роскошнее, стоял у входа, и фонари в нем горели. Лакей обменялся коротким приветствием с возницей. Кони ржали и били копытами. Лакей помог сесть Мэри и Жюстине (Диана от помощи отказалась), затем погрузил чемодан и вскочил на запятки.
– Hü! – крикнул возница, и копыта зацокали по каменной мостовой. Экипаж покатил в темноте венской ночи по улицам, которых Мэри почти не могла разглядеть, среди домов, едва различимых в темноте.
– В чем дело, в конце концов? – спросила она. – У меня теперь вся рука будет в синяках. Я же только хотела…
– Прошу прощения, Мэри, – сказала Жюстина. – Но, видишь ли, я кое-что узнала. Сама не знаю, зачем – я при этом чувствовала себя какой-то воровкой, – но я заглянула в сумку Генриха, когда он вышел покурить. Какой-то он чересчур идеальный, знаешь ли. Слишком дружелюбный, слишком заботливый. Он ведь нас почти не знает, а ни на шаг от нас не отходил. И кое-какие детали, когда он говорил о Швейцарии… в них кое-что не сходилось. Я давно не видела мою родину, но есть вещи, которые не меняются даже через сто лет. Даже его французский выговор… не знаю, в самом ли деле он швейцарец? – Она достала что-то из своей сумки. Мэри почти ничего не видела в тусклом свете фонаря – он ведь был предназначен не для того, чтобы светить внутри экипажа, а только для того, чтобы дать знать другим извозчикам на дороге о его приближении. Она придвинулась поближе к окну и попыталась разглядеть загадочный предмет в свете уличных газовых фонарей. Колеса подскакивали на камнях, и ее ужасно трясло.
– Что это? – спросила Диана, наклоняясь к ней.
– Прекрати! Ты меня локтем под ребра пихаешь! Подожди минуту, сначала я посмотрю, потом ты.
Это оказалась бумага – конверт. Но он был чистый, и Мэри уже хотела спросить Жюстину, что же это значит, когда увидела на нем печать. Печать была черной, но при дневном свете, наверное, оказалась бы красной. Приглядевшись как следует, она с трудом разобрала выпуклые буквы: S.A.
Мэри: – А тебе непременно нужно так подробно все описывать в этой главе? Я тут какой-то идиоткой выхожу.
Диана: – Ты и вела себя как идиотка.
Жюстина: – Ты же не могла знать, что Генрих Вальдман связан с Société des Alchimistes.
Диана: – Ну и пусть не могла, все равно идиотка. «Ах, Генрих! Какие у тебя голубые глаза!»
Мэри: – В этот раз я определенно оказалась не на высоте.
Глава VI. Утро в Вене
– Как вы думаете, кто-нибудь еще из тех, кого вы встретили в пути, мог быть членом Société des Alchimistes? – Ирен Нортон налила себе чашку кофе.
Они сидели в уютной столовой, и в окна струился утренний свет.
– Не думаю, – сказала Мэри. – Кто же? Эта милая мадам Корбо, которая угощала нас бисквитами? Мадемуазель Николетта? Не могу представить, чтобы кто-то из них мог быть членом этого общества. Не знаю… разве что герцогиня.
– Она сказала, что она шпионка и работает на румынское правительство, – сказала Диана. Взяла кофейник, налила себе еще чашку кофе, бросила туда пять кусочков сахара и принялась энергично размешивать.
– Значит, можно не сомневаться, что это не так, – сказала Ирен. – Шпионы не рассказывают всем подряд, что они шпионы. Кто-нибудь хочет еще crêpes[37]? Фрау Шмидт испекла их специально для вас.
Диана протянула тарелку, и, к удивлению Мэри, Жюстина тоже.
– Я такие ела в детстве, – сказала она. – Сама не знаю, как это я до сих пор помню, но… да, и сахаром чуть-чуть присыпаны. А потом мы их заворачивали. Это еще в моем настоящем детстве было, в Женеве.
Она нахмурилась, словно стараясь вспомнить.
– Мне только кофе еще немножко, – сказала Мэри. Она и сама уже съела четыре тонких, плоских блинчика. А говорят, континентальные завтраки – легкие!
– С джемом или с шоколадом? – спросила Ирен. – Или и с тем и с другим? Диана хочет и с тем и с другим, не сомневаюсь. А знаете, это имя – Вальдман – мне, кажется, откуда-то знакомо… Но его не было среди тех имен, которые Шерлок упоминал в своем письме.
Она уже показывала им письмо: пять плотно исписанных страниц с описанием их самих, их приключений и роли в раскрытии уайтчепелских убийств, а также Société des Alchimistes. Мэри видела подпись на последней странице: «Всегда ваш Шерлок». И как это прикажете понимать? В каком это смысле он ее?
Вчера ночью, когда они приехали и их проводили в гостиную Ирен, та поднялась им навстречу с кушетки и сказала:
– Наконец-то! Я так рада вас видеть. – Пожала им руки и прибавила: – Надеюсь, мы обойдемся без лишних церемоний. Зовите меня Ирен. Я получила письмо от Шерлока вчера. Хочу, чтобы вы знали: я уже выяснила, где прячут Люсинду Ван Хельсинг. Но сегодня вы ничего не можете для нее сделать, и вы наверняка с ног валитесь от усталости. Хотите чего-нибудь поесть? Нет? Тогда предлагаю вам пойти поспать, а поговорить можно и утром.
Мэри была ошеломлена. Во-первых, Ирен была явно не англичанкой. У нее был сильный, глубокий голос с явственно различимым акцентом. А во-вторых…
– Но как же письмо мистера Холмса успело дойти до вас раньше нашего приезда? Я рассчитывала, что вы получите телеграмму, но письмо по почте так быстро прийти не могло.
– О, у Шерлока есть свои способы, – сказала она с улыбкой. – Вы знали, что его брат работает на британское правительство? Королева и страна, и так далее. Правительственные чиновники могут что-то пересылать быстрее, чем обычные люди. Но ради бога, разденьтесь же! Ханна, – обратилась она к горничной, которая их впустила, – не могли бы вы проследить за тем, чтобы багаж мисс Джекилл, мисс Франкенштейн и мисс Хайд разобрали?
– Конечно, мадам, – отозвалась горничная и сделала книксен. Она собрала и унесла их шляпки и перчатки.
– Она говорит по-английски! – сказала Мэри, когда горничная вышла.
– Да, вся моя прислуга говорит по-английски, по-немецки и по-французски, – сказала Ирен. – Кроме кухарки, фрау Шмидт, но ей это можно простить за ее выпечку. Что ж, если вы не голодны, я велю Ханне принести вам в комнаты горячего молока с медом. Это поможет вам уснуть, если усталость с этим не справится.
– А Люсинда? – спросила Жюстина. – Вы сказали, что знаете, где она?
– Да, но не знаю, как вы сумеете ее освободить или хотя бы поговорить с ней. Видите ли, она в Maria-Theresa Krankenhaus.
– Krankenhaus – это больница, – сказала Жюстина. – Она больна?
– Из больницы ее будет нетрудно вытащить, – сказала Диана.
– Да, но это не обычная больница. Это заведение для душевнобольных. И не просто душевнобольных, а тех, кто признан опасным для других или для себя. Там содержатся осужденные преступники, которых не отправили на виселицу. Проникнуть туда невозможно.
Диана: – И что за мода у этих алхимиков запирать людей в сумасшедшие дома? Прямо мания какая-то.
Мэри: – Криминологи, такие как Ломброзо, например, часто утверждают, что гений и безумие тесно связаны. Может быть, в этих душевнобольных они видят темное отражение самих себя. Вспомни Ренфилда.
Диана: – А по-моему, им просто нравится держать людей взаперти, а в сумасшедший дом человека легче засадить, чем в тюрьму.
Кэтрин: – По-моему, ты говорила, что теории Ломброзо целиком ошибочны?
Мэри: – Это говорил мистер Холмс, и я с ним согласна.
Диана: – Ничего удивительного.
В этот вечер Мэри прошла вслед за горничной по коридору в спальню – их общую с Дианой. Их кровати были уже разобраны, одежда на ночь приготовлена. Вещи из чемодана аккуратно разложены. Жюстина получила в свое распоряжение диван в кабинете. Он был достаточно длинный, чтобы Жюстина могла поместиться на нем целиком. Квартира Ирен Нортон занимала два этажа в одном крыле дома номер 18 на Принц-Ойген-штрассе. Пока что они видели только второй этаж, куда поднялись по довольно роскошной лестнице с парадного входа. Но все, что они видели, было… в общем, описать это можно было только одним словом: «изысканно». Может быть, еще «рафинированно». «Куда изысканнее, чем на Парк-Террейс, 11», – думала Мэри. Но ведь от английского дома и нельзя ждать, что он будет таким же изысканным, как квартира в Вене, правда? Особенно если в этом доме живут пять девушек, и одна из них – Диана, которая повсюду оставляет за собой беспорядок.
Мэри переоделась в ночную рубашку, затем вышла и отыскала ванную комнату, оказавшуюся на удивление современной: там был кран с горячей водой и большая фаянсовая ванна на когтистых ногах. Мэри с удовольствием умылась под краном. Она прямо чувствовала, как вся дорожная грязь смывается с нее и уносится в сток раковины. Затем она вытерла лицо и руки роскошным полотенцем, таким пушистым, какими в Англии ей никогда вытираться не доводилось. Вся ванная комната была выложена сложным узором из плитки, изображавшим рыб и других морских обитателей: осьминогов, актиний – Беатриче бы, наверное, понравилось. В этом чувствовалось что-то… современное, пожалуй. Художественный вкус.
По пути обратно в свою комнату она столкнулась с Ирен.
– Надеюсь, вам будет удобно на вашей кровати, – сказала Ирен. – Я прошу прощения, что устроила Жюстину в кабинете, но у меня только одна гостевая спальня, и кровать для нее коротковата. Эти старые европейские кровати не рассчитаны на великанш! Если вам что-нибудь понадобится, просто позвоните Ханне. Шерлок очень хорошо отзывается о вас, Мэри. Мне уже не терпится узнать вас поближе. – Она смотрела на Мэри испытующим взглядом, словно хотела составить мнение о ней.
– Благодарю вас, – ответила Мэри, не зная, что еще сказать. Что такое мистер Холмс написал о ней в своем письме? Сама Ирен Нортон оказалась не совсем такой, как Мэри ожидала. Да, она была красива и не очень отличалась внешне от женщины с фотографии, хотя тот снимок был сделан двадцать лет назад. Но Мэри не могла представить себе эту женщину любовницей короля Богемии. Она была… дружелюбная, прямая и практичная. Да, что-то театральное в ней тоже проскальзывало: движения были грациозными, и она много жестикулировала – больше, чем любая англичанка. Дикция у нее была четкая, как у учителя красноречия, однако в речи слышался акцент, который Мэри никак не могла определить. Но она казалась какой-то… надежной. Человеком, на которого можно положиться. Мэри надеялась, что это не обманчивое впечатление.
– Итак, об остальном поговорим утром? – сказала Ирен. Она улыбнулась, и у Мэри осталось чувство, что ее в конце концов признали достойной одобрения.
– Да, конечно, – сказала Мэри. – Ну, тогда спокойной ночи.
– Приятных снов, – сказала Ирен. – А знаете, мне нравится ваша сестра, Диана. Хотя что-то мне подсказывает, что хлопот с ней немало. Думаю, Ханна уже принесла вам молоко. Когда выпьете, стаканы просто оставьте в коридоре на столике.
Ханна и вправду принесла молоко, и Диана уже выпила оба стакана. Но Мэри и так быстро заснула.
Жюстина: – Я тоже заснула почти мгновенно, хотя у Ирен такие интересные книги! Столько авторов, которых я еще не читала, – она мне потом сказала, что это современные писатели, и пишут они в экспериментальной манере. Вроде тебя, Кэтрин.
Кэтрин: – Положим, к рассказам об Астарте это не относится. Не знаю, будет ли эта книга продаваться так же хорошо, как рассказы об Астарте. По-моему, не все любят, чтобы на них ставили эксперименты. Даже в книгах.
При утреннем свете, струящемся в окна столовой, более ярком и чистом, чем сероватый лондонский, Ирен Нортон была уже не так похожа на женщину с фотографии. Мэри разглядела тонкие морщинки на лбу и под глазами. В волосах, которые вечером выглядели почти черными, а на самом деле оказались глубокого каштанового цвета, мелькали серебряные пряди. На ней было зеленое платье с малиновым вышитым узором по воротнику и манжетам – что-то вроде «платья к чаю», а скорее – вроде тех, которые имеет в виду Беатриче, когда говорит о своей реформе женской одежды. Мэри должна была признать, что такая Ирен Нортон ей нравится больше. В ее лице сильнее проявлялась личность, словно она многое пережила за эти годы. И в глазах теперь читалась грусть, которой еще не было на театральной фотографии. Что бы подумал о ней теперь мистер Холмс, который хранит то фото у себя в столе? Ватсон сказал – она любовь всей его жизни. Может быть, и ему нынешняя Ирен Нортон тоже понравилась бы больше? Мэри считала, что это вполне вероятно. «Всегда ваш Шерлок». Ирен зовет его Шерлоком. Сама Мэри никогда не называла его иначе, чем «мистер Холмс». Но ведь Ирен и их всех тоже зовет по именам.
– Я ведь американка, – пояснила она. – Акцент? Дело в том, что я много лет пела в опере. В свое время я была довольно известной певицей сопрано. Не такой известной, как Патти или Шведский соловей. Нет, не настолько. Когда разучиваешь подряд и итальянский репертуар, и немецкий, и французский, приобретаешь некий смешанный акцент. И больше не можешь говорить чисто по-английски – или по-американски. Трудно поверить, что я родилась в Нью-Джерси, правда? Но я полюбила и ради любви оставила жизнь оперной певицы. Мне захотелось жить обычной женской жизнью, иметь детей. Но детей у меня никогда не было. В конце концов доктор сказал, что едва ли я когда-нибудь смогу выносить ребенка – кажется, так у них принято выражаться. – Она перевела взгляд в окно, словно вспоминая что-то. Глаза у нее так блестели, что Мэри подумала – уж не слезы ли это? – А потом мой муж умер, и я могла бы вернуться в Штаты. Мой отец и брат и сейчас там живут, и, думаю, ждали, что я приеду – если не в Нью-Джерси, то хотя бы в Нью-Йорк. Но здесь давно уже мой дом, я была здесь счастлива когда-то – очень счастлива. Мой муж здесь похоронен. Тяжело было бы оставить все это.
– А добавки нет? – спросила Диана, запихивая в рот последний кусок последнего блинчика с вареньем и шоколадом.
– Нет. А Шерлок предупреждал меня насчет тебя, – с улыбкой сказала Ирен. Когда она улыбнулась, Мэри поняла, откуда эти морщинки. – Хотя, думаю, мы с тобой прекрасно поладим. Кстати, сегодня утром я отправила ему телеграмму – сообщила, что вы приехали. И еще одну – вашей миссис Пул. Я решила, ей приятно будет узнать, что вы добрались благополучно. И еще подумала, что надо бы предупредить ее, чтобы опасалась S.A. Я написала, чтобы она не отвечала без крайней необходимости.
– Спасибо, – сказала Мэри. Ну вот, одной заботой меньше! Она сама собиралась сегодня отправить телеграммы о том, что они прибыли, – и мистеру Холмсу, и миссис Пул. Она ведь обещала мистеру Холмсу и знала, что миссис Пул волнуется. Но Ирен права: теперь, когда они знают, что S.A. следит за ними, нужно быть вдвойне осторожными.
– А что насчет Люсинды Ван Хельсинг? – спросила Жюстина. С утра она опять оделась в мужское платье: ничего другого она с собой не привезла. Мэри тоже была одета, а вот Диана – все еще в ночной рубашке.
– Идемте в гостиную, – сказала Ирен. – Уже почти девять, я жду доклада.
Доклада? Какого еще доклада? Усевшись в гостиной, на этот раз при дневном свете, Мэри пожалела, что у нее нет при себе «Кодака»: можно было бы сделать фото для Беатриче. Мебель тут была как раз такая, какая Беатриче нравилась: из разных пород дерева и интересных, необычных форм. Тут были ковры ярких расцветок со стилизованными узорами – непохожими на узор обивки на диване и креслах, но каким-то образом сочетающимися с ним. Стены были увешаны картинами. Мэри догадывалась, что все это очень дорогое и в очень хорошем вкусе. Жюстина подошла к одной из картин, висевшей над кушеткой, где сидела вчера Ирен. Что это Жюстина разглядывает там так внимательно? Мэри подошла и тоже вгляделась. На картине была изображена женщина, словно бы лежащая в воде, а может, это были просто волнистые линии. Она плыла, а может, тонула – трудно было сказать. Глаза у нее были открыты и глядели прямо на зрителя, а рыжие волосы разметались по воде вокруг – или это тоже просто линии? Вода была сине-зеленая, платье на женщине – темно-желто-оранжевое с какими-то странными узорами, а вокруг было очень много золотой листвы. В углу стояло название: «La Sirène».
– Это волшебно, – сказала Жюстина. – Никогда ничего подобного не видела. Но я не могу прочесть имя художника?..
– Это мой друг, – сказала Ирен. – Его имя пока неизвестно за пределами Вены, но когда-нибудь будет… Думаю, скоро о Густаве Климте заговорит вся Европа. Эту картину он писал с меня. Не знаю, заметно ли сходство.
– Нет, – сказала Диана. Она уже сидела на диване с ногами, совсем как дома. Диван был обтянут зеленой тканью с крупными красными маками – Беатриче, наверное, в обморок бы упала от восторга.
Беатриче: – Не упала бы. Женщины не падают в обморок, когда не носят на себе эти отвратительные клетки, искажающие естественные формы женского тела. Вот Ирен никогда такого не наденет, а посмотрите, какая она грациозная, как красиво двигается.
Мэри: – Да, спасибо. Мы все любим Ирен, но неужели так уж необходимо без конца говорить о ее красоте?
Беатриче: – Конечно, красота – это наименее интересное в ней.
Мэри: – Да, конечно, я не отрицаю… но все-таки. И почему ты то и дело упоминаешь мистера Холмса, Кэтрин? Ведь история не о нем, а о нас.
Да, Мэри видела сходство между женщиной на картине и Ирен Нортон – небольшое… Хотя женщина в воде была бледнее, и черты лица у нее были более угловатые. Впрочем, она никогда не разбиралась в современном искусстве. Нужно как-нибудь попросить Жюстину ввести ее в курс дела.
– В Вене интеллектуальная и творческая жизнь сейчас бьет ключом, так же, как и политическая. Думаю, в конце концов это изменит и искусство, и, может быть, сам наш подход к жизни. Но вот политический вопрос меня тревожит. Словно рябь идет по воде в котле перед тем, как она закипит: национализм, религиозная вражда, антисемитизм… Я боюсь того, что может произойти, если Европа и впрямь закипит. Но вы ведь здесь не для того, чтобы рассуждать о политике. – Ирен позвонила в звонок, и через минуту появилась Ханна.
– Грета уже закончила свой завтрак?
– Да, мадам, – сказала горничная. – Я пришлю ее.
Ирен взяла с письменного стола – очень темного дерева, инкрустированного, кажется, перламутром, – большой рулон бумаги, развернула его на низком столике перед диваном и прижала углы, чтобы не скручивался, четырьмя предметами: маленькой бронзовой статуэткой женщины, вероятно нимфы, судя по отсутствию одежды; зеленой фарфоровой вазой; серебряной пепельницей в форме липового листа; и, наконец, сборником стихов с позолоченными маками на обложке. Она села на диван рядом с Дианой и сказала:
– Если вы все рассядетесь вокруг кофейного столика, можно будет устроить… совещание? Военный совет? Я только хочу дождаться… А, Грета, вот и ты! Guten morgen[38], дорогая.
К удивлению Мэри, Грета оказалась довольно чумазым мальчишкой примерно Дианиного возраста: лет пятнадцати – шестнадцати. Интересно, подумала она, неужели в Германии мальчиков называют Гретами, или, может, она просто ослышалась?
– Хорошо позавтракала? Думаю, лучше нам говорить по-английски, так будет удобнее для наших гостей. Давайте, рассаживайтесь. Это архитектурные планы больницы Марии-Терезы.
Они расселись вокруг: Мэри с Жюстиной – в креслах, обитых той же тканью, что и диван, Диана – по-турецки на диване, рядом с Ирен. Чумазый мальчишка подошел к столику и встал рядом, засунув руки в карманы, словно ожидая указаний.
– Эти чертежи – из архитектурной фирмы, которая проектировала Кранкенхаус, когда старая государственная психиатрическая больница, Наррентурм, закрылась. Вместо нее открыли несколько частных лечебниц в предместьях Вены: это и была одна из них. Вначале она предназначалась для содержания преступников, которых суд признал душевнобольными и опасными для общества, но потом стала принимать и частных пациентов. Большинство этих частных пациентов помещают туда родственники, поскольку они опасны для самих себя или для других. По сути, Кранкенхаус всегда был местом заключения – надежды на исцеление у его пациентов почти нет. У меня есть друг, который сейчас пытается изменить подход к диагностике и лечению душевнобольных: он считает, что психические заболевания – не неизбежное действие наследственных факторов, а симптом подавленных мыслей и желаний. Если пациенты смогут каким-то образом перенести эти мысли и желания в область сознания, их можно будет вылечить, – во всяком случае, так он утверждает. Он называет себя психоаналитиком, потому что анализирует психику, человеческий разум или душу, если вернуться к терминологии греков. Он толкует сны, оговорки – в его теории много противоречий, и некоторые из его коллег считают, что он и сам безумен. Но именно он помог мне, когда умер мой муж и я была настолько подавлена, что едва могла встать с постели. Это он подтвердил мое предположение, что Люсинда Ван Хельсинг находится в Кранкенхаусе, хотя и не мог сказать, где именно. Но, может быть, Грета расскажет нам что-то новое?
