Трейси Вульф
Искушение
Глава 4. Оказывается, шестое чувство – это человеческая жертва
– Меня? Но откуда мне это знать? – Однако, когда я задаю этот вопрос, на меня обрушивается еще одно воспоминание. Я смотрю на Джексона, которого теперь явно обуял ужас. – Я встала между ним и тобой.
– Да. – Его кадык конвульсивно дергается, а глаза, всегда темные, как беззвездное ночное небо, кажутся еще темнее и мрачнее.
– У него был нож.
– Вообще-то это был меч, – вставляет мой дядя.
– Точно. – Я закрываю глаза и вспоминаю все.
Мы шли по коридору.
Я краем глаза увидела Хадсона с занесенным мечом. И встала между ним и Джексоном, потому что Джексон мой – и я должна любить его и защищать.
Меч опустился.
А затем… ничего. Это все, что я помню.
– О боже. – Меня опять захлестывает ужас, когда в голову приходит новая чудовищная мысль. – О боже.
– Все в порядке, Грейс. – Мой дядя похлопывает меня по плечу, но я уже начинаю подниматься.
– О БОЖЕ! – Я отпихиваю свой стул назад, вскакиваю на ноги. – Значит, я умерла? Поэтому я больше и не могу ничего вспомнить? Поэтому все так пялились на меня в коридоре? Значит, вот оно что, да? Я умерла.
Я принимаюсь ходить взад и вперед, мысли у меня разбегаются.
– Но я все еще тут, с вами. И люди видят меня. Я что, призрак?
Я тщусь уложить эту мысль в голове, но тут мне на ум приходит другая, еще хуже. Я резко поворачиваюсь и впиваюсь глазами в Джексона.
– Скажи мне, что я призрак. Скажи, что ты не делал того же, что и Лия. Что ты не заточил какого-то беднягу в той жуткой, мерзкой темнице и не использовал его, чтобы вернуть меня. Скажи, что ты этого не делал, Джексон. Скажи, что я хожу по земле не потому, что ты проделал какой-то ритуал с человеческим жертвоприношением, который…
– Притормози! – Джексон стремительно огибает мой стул и берет меня за плечи. – Грейс…
– Я серьезно. Надеюсь, ты не последовал примеру доктора Франкенштейна, чтобы вернуть меня. – Я иду вразнос, понимаю это, но ничего не могу поделать с ужасом и отвращением, бушующими во мне, превращающимися в темную, ядовитую смесь, над которой я не властна. – Надеюсь, там не было крови. Или заклинаний. Или…
Он качает головой, и его отросшие волосы скользят по плечам.
– Я ничего не делал!
– Стало быть, я все-таки призрак? – Я поднимаю руки и смотрю на свежую кровь, краснеющую на кончиках пальцев. – Но если я умерла, как у меня может идти кровь? Как я могу…
Джексон мягко сжимает мои плечи и поворачивает лицом к себе.
Потом делает глубокий вдох.
– Ты не призрак, Грейс. Ты не умерла. И я уж точно не совершал жертвоприношений – ни человеческих, ни каких-то еще – чтобы вернуть тебя.
Проходит несколько секунд, но его слова и серьезный тон наконец доходят до меня.
– Не совершал?
– Нет. – Он усмехается. – Нет, я не говорю, что не был готов это сделать. За эти четыре месяца я куда лучше понял, каково было Лии. Но у меня не было такой нужды.
Я взвешиваю его слова, ищу в ответе какие-то увертки, сопоставляя его со вдруг ставшим отчетливым воспоминанием о том, как меч Хадсона опустился на мою шею.
– Тебе не пришлось это делать, потому что есть другой путь воскресить человека из мертвых? Или потому что…
– Потому что ты не умерла, Грейс. Ты не погибла, когда Хадсон рубанул тебя тем мечом.
– Ах, вот оно что. – Это вообще не приходило мне в голову. Но теперь, когда я услышала такой логичный, хотя и чертовски невероятный ответ, я понятия не имею, что мне сказать. Разве что… – Выходит… я была в коме?
– Нет, Грейс. – На сей раз мне отвечает мой дядя. – Ты не была в коме.
– Тогда что же произошло? Потому что, хотя в памяти у меня и зияют дыры, последнее, что я помню – это как твой брат-психопат попытался убить тебя и…
– И ты встала между нами, чтобы принять удар на себя, – рычит Джексон, и я в который раз убеждаюсь, насколько обострены его чувства. Просто до этого момента я не знала, что среди этих чувств есть гнев. Что и понятно, но…
– Ты бы сделал то же самое, – тихо говорю я. – И не пытайся это отрицать.
– Я и не пытаюсь. Но для меня это было бы естественно. Ведь я…
– Мужчина? – перебиваю его я тоном, в котором звучит предостережение.
Но он только закатывает глаза.
– Вампир. Как-никак я вампир.
– Ну и что? Ты что, станешь утверждать, что тот меч не мог тебя убить? Потому что я ясно видела, что Хадсон на самом деле был намерен тебя убить.
– Да, этот меч мог меня убить. – Он делает это признание с явной неохотой.
– Так я и подумала. Тогда в чем же фишка? Ах да, конечно. Ты же мужчина. – Произнося это слово, я вкладываю в него как можно больше яда. Но это длится недолго, поскольку прилив адреналина, поддерживавший меня последние несколько минут, сходит на нет. – Но тогда где же я была эти четыре месяца?
– Три месяца двадцать один день и примерно три часа, если быть точным, – отвечает Джексон, и, хотя его голос тверд, а лицо бесстрастно, я слышу муку в его словах. Слышу все то, чего он не говорит, и мне становится больно. За него. За себя. За нас обоих.
Его кулаки сжаты, зубы стиснуты, шрам на щеке натянулся – вид у него сейчас такой, будто он хочет ринуться в бой, если только поймет, кого или что ему надо винить.
Я успокаивающе глажу его по плечам, затем поворачиваюсь к дяде. Если я потеряла почти четыре месяца своей жизни, я желаю знать почему. И как.
И может ли нечто подобное случиться снова.
Глава 5. Горгульи сейчас в тренде
– Последнее, что я помню – это как я приготовилась к удару меча Хадсона. – Я смотрю то на дядю, то на Джексона, которые сжали зубы с таким видом, будто им очень не хочется мне что-то говорить. – Так что же было потом? Он ранил меня?
– Не совсем, – отвечает мой дядя. – То есть меч коснулся тебя, да. Но он не нанес тебе ущерба, поскольку ты уже обратилась в камень.
Я проигрываю эти слова в голове снова и снова, но сколько бы я их ни повторяла, в них отсутствует смысл.
– Что-что? Ты сказал, что я обратилась…
– В камень. Ты обратилась в камень, Грейс, прямо у меня на глазах, – говорит Джексон. – И оставалась камнем последние сто одиннадцать дней.
– Что именно ты имеешь в виду, говоря «камень»? – спрашиваю я опять, пытаясь каким-то образом понять то, что кажется невозможным.
– Я хочу сказать, что все твое тело представляло собой сплошной камень, – уточняет мой дядя.
– Как если бы я превратилась в статую? Ты об этом?
– Нет, не в статую, – спешит успокоить меня дядя Финн, настороженно глядя на меня, будто пытается решить, какое количество информации я способна воспринять. Какая-то часть меня понимает его мотивы, хотя это чертовски раздражает.
– Пожалуйста, скажите мне, – говорю наконец я. – Поверьте, куда хуже вариться в собственном соку, пытаясь разобраться, что к чему, чем просто знать. Итак, если я была не статуей, то… чем же? – Я силюсь подыскать хоть какое-то объяснение, но мне на ум не приходит ничего.
И мой дядя продолжает мяться, заставляя меня думать, что каким бы ни был ответ на мой вопрос, он окажется очень скверным.
– Горгульей, Грейс. – Правду мне открывает Джексон, как и всегда. – Ты горгулья.
– Горгулья? – Неверие явственно звучит в моем голосе.
Мой дядя бросает на Джексона взгляд, полный досады, но наконец нехотя кивает.
– Да, горгулья.
– Горгулья? – Не могут же они говорить серьезно. Не могут, не могут, это наверняка не всерьез. – Вроде тех штук на стенах церквей?
– Да. – Теперь Джексон чуть заметно ухмыляется, как будто понимает, как нелепо это звучит. – Ты гор…
Я вскидываю ладонь, делая ему знак замолчать.
– Пожалуйста, не повторяй это слово. С меня хватит и двух предыдущих раз. Просто помолчи.
Я поворачиваюсь и иду к противоположной стене кабинета дяди Финна.
– Мне нужна минута, – говорю я им обоим. – Всего минута, чтобы… – Чтобы это уразуметь? Чтобы это отрицать? Чтобы заплакать? Закричать?
Да, закричать было бы неплохо, но это наверняка еще больше сорвет крышу у Джексона и дяди Финна, так что… Я дышу. Да, мне сейчас надо просто дышать. Потому что я без понятия, что теперь делать, что говорить.
Какой-то части меня хочется сказать им, что я разгадала их шутку – ха-ха, как смешно; но другая, большая часть моего сознания понимает – они не разыгрывают меня. Я знаю это отчасти потому, что ни мой дядя, ни Джексон никогда не пошли бы на такое, а отчасти потому, что глубоко внутри меня есть нечто маленькое, испуганное и съежившееся, и это нечто… освободилось, едва они произнесли это слово. Как будто оно знало это всегда и просто дожидалось, когда я замечу.
Когда я это пойму.
Когда я в это поверю.
Итак. Горгулья. Ладно. Это ведь не слишком скверно, да? Могло быть и хуже. По моему телу пробегает дрожь. Ведь тот меч мог отрубить мне голову.
Я делаю глубокий вдох, прижимаюсь лбом к прохладной серой стене кабинета моего дяди и мысленно повторяю слово «горгулья» снова и снова просто затем, чтобы понять, какие чувства я испытываю после того, что узнала.
Горгулья. Вроде тех громадных каменных существ с крыльями, клыками и… рогами? Я провожу ладонью по голове – а вдруг у меня выросли рога, а я и не в курсе?
Нет, рогов у меня все-таки нет. Я нащупываю только кудрявые темно-русые волосы. Такие же длинные, такие же непокорные и такие же надоедливые, как всегда, и определенно никаких рогов. Или клыков, понимаю я, проведя языком по своим передним зубам. Собственно говоря, все во мне кажется точно таким же, как и прежде. Слава богу.
– Эй, Грейс. – Джексон подходит ко мне сзади и кладет руку на спину. – Ты же понимаешь, что все будет хорошо, не так ли?
Ну, да. Само собой. Ничего страшного. Ведь горгульи – это высший класс, что, разве не так? Почему-то мне кажется, что он не оценит мой сарказм, а потому я сдерживаюсь и просто киваю.
– Я серьезно, – продолжает он. – Мы во всем разберемся. К тому же горгульи – это нереально круто.
Ну да, конечно. Огромные, нескладные куски камня. Нереально круто. Щас.
– Я понимаю, – шепчу я.
– Правда понимаешь? – Он наклоняется ко мне, и его лицо оказывается совсем близко к моему. – Потому что вид у тебя сейчас такой, будто ты этого не поняла. И голос тоже.
Он стоит так близко. Я чувствую на щеке его дыхание, и на несколько драгоценных секунд закрываю глаза и мысленно притворяюсь, что я перенеслась на четыре месяца назад в то время, когда мы с Джексоном были одни в его спальне, строили планы, целовались и воображали, что уж теперь-то у нас наконец все под контролем.
Смех, да и только. Я еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько беспомощной – такого не было даже в первые дни после гибели моих родителей. Ведь в то время я хотя бы была обыкновенным человеком… во всяком случае, я так думала. Теперь же я горгулья, и я совершенно не представляю себе, что это значит, не говоря уже о том, как это произошло. И как я ухитрилась потерять почти четыре месяца жизни, будучи заключена в камень.
И вообще, почему? То есть я могу понять, почему я обратилась в камень – полагаю, какой-то подспудный, спрятанный в глубине моего существа инстинкт вдруг проявился, чтобы не дать мне умереть. Так ли это невероятно, если учесть мое недавнее открытие, что мой отец был ведьмаком? Непонятно другое: почему я оставалась камнем так долго? Почему не вернулась к Джексону при первом же удобном случае?
Я ломаю голову, пытаясь найти ответ, но на том месте, где должны быть мои воспоминания, по-прежнему зияет пропасть, пустота.
Я сжимаю руки в кулаки, и мои окровавленные пальцы пронзает боль. Я гляжу на них, гадая, как я могла так пораниться. Впечатление такое, словно я продиралась сквозь камень, чтобы попасть сюда. А может, так оно и было. Или же дело обстояло еще хуже, но как, как? Я не знаю. В этом-то и загвоздка. Я просто не знаю. Вообще ничего.
Я не знаю, что делала последние четыре месяца. Не знаю, ни каким образом мне удалось превратиться в горгулью, ни как мне удалось опять стать человеком.
И тут я осознаю основную причину своей паники: я не знаю ответа на самый главный вопрос.
Я резко разворачиваюсь и устремляю взор на дядю:
– Что случилось с Хадсоном?
Глава 6. Без крови вампирская рулетка уже не та
Дядя Финн словно стареет прямо у меня на глазах – его глаза тускнеют, плечи опускаются.
– Это нам неизвестно, – говорит он. – Хадсон попытался убить Джексона, а потом вдруг…
– Он пропал. И ты тоже. – Рука Джексона рефлексивно стискивает мою.
– Она никуда не пропадала, – поправляет его дядя Финн. – Просто на какое-то время она оказалась недоступна.
Похоже, Джексон не в восторге от такого толкования событий, но он не спорит, а просто смотрит на меня и спрашивает:
– Ты действительно ничего не помнишь?
Я пожимаю плечами.
– Вообще ничего.
– Это так странно. – Мой дядя качает головой. – Мы привлекли всех экспертов по горгульям, которых только смогли отыскать. У каждого было свое, отличное от остальных мнение, и они все давали разные советы, но ни один ни словом не обмолвился о том, что, вернувшись, ты не будешь помнить, где ты была. И что с тобой происходило. – Голос моего дяди звучит не очень громко, и он наверняка старается придать ему успокаивающие нотки, но с каждым словом я нервничаю все больше и больше.
– Ты думаешь, теперь со мной что-то не так? – резко спрашиваю я, глядя то на него, то на Джексона.
– С тобой все в порядке, – рычит Джексон, и это в такой же мере предостережение, адресованное дяде Финну, как и уверение, адресованное мне.
– Само собой, – подтверждает дядя Финн. – Не сомневайся. Я просто огорчен, что мы были не вполне готовы тебе помочь. Мы не ожидали… такого.
– Это не ваша вина. Просто мне хотелось бы… – Я осекаюсь, снова наткнувшись на эту чертову стену. Я упираюсь в нее, толкаю, но не могу ее сломать.
– Не принуждай себя, – говорит Джексон и ласково обхватывает рукой мои плечи.
Это так здорово – здорово, что он рядом, – и я позволяю себе припасть к нему, несмотря на одолевающие меня страх и ощущение бессилия. – Я должна что-то делать, – говорю я ему. – Иначе как же мы поймем, где теперь Хадсон?
В кабинете работает отопление, но я все равно мерзну – надо полагать, этого следовало ожидать после четырех месяцев в обличье камня – и принимаюсь растирать руки, пытаясь хоть сколько-нибудь их согреть.
Дядя Финн несколько секунд смотрит на меня, затем вполголоса что-то бормочет и взмахивает рукой. И нас с Джексоном тут же окутывает теплое одеяло.
– Лучше? – осведомляется дядя.
– И еще как. Спасибо. – Я запахиваюсь плотнее.
Он прислоняется к углу стола.
– Честно говоря, Грейс, мы оба очень боялись, что он находится рядом с тобой. А также боялись, что его там нет.
Его слова повисают в воздухе и давят на меня.
– Возможно, он и впрямь был со мной. – От одной мысли о том, что я оказалась где-то заперта вместе с Хадсоном, в горле образуется ком. Я замолкаю, заставляю себя проглотить его, затем спрашиваю: – Если он был там, со мной, вы думаете… Не вернула ли я сюда и его? Он может быть здесь?
Я смотрю то на моего дядю, то на Джексона, а они оба пристально глядят на меня с напускной невозмутимостью. От этого зрелища моя кровь, мое сердце, самая моя душа обращаются в лед. Потому что пока Хадсон разгуливает на свободе, Джексон в опасности. Как и все остальные.
Я ломаю голову над этим вопросом, и меня начинает подташнивать. Не может быть. Пожалуйста, скажите мне, что этого не может быть. Неужели я в самом деле впустила Хадсона в наш мир, где он сможет терроризировать всех и собрать вокруг себя армию из прирожденных вампиров и их сторонников?
– Ты бы не стала этого делать, – говорит наконец Джексон. – Я знаю тебя, Грейс. Ты бы ни за что не вернулась, если бы считала, что Хадсон по-прежнему опасен.
– Согласен, – помолчав, подтверждает дядя Финн. А когда продолжает, я цепляюсь за эти его слова, пытаясь не обращать внимания на паузу, которая предшествовала им. – Так что давайте пока что исходить именно из этого. Из предположения о том, что ты вернулась потому, что это было безопасно. А раз так, то Хадсон, скорее всего, мертв, и нам нечего опасаться.
Однако на его лице все равно написано опасение. Еще бы. Ведь как бы нам всем ни хотелось верить, что Хадсон мертв, в их рассуждениях имеется один крупный изъян – они оба говорят о моем возвращении так, будто я решила вернуться.
Но что, если я ничего не решала? Если я не принимала осознанного решения превратиться в горгулью четыре месяца назад, то я также не принимала осознанного решения снова стать человеком. А раз так, то где же Хадсон?
Он мертв?
Заключен в камне в какой-то альтернативной реальности?
Или же прячется в Кэтмире, ожидая случая отомстить Джексону?
Мне не нравится ни одна из этих альтернатив, но последняя определенно является худшей. В конце концов, я решаю о ней не думать, потому что от паники никакой пользы не будет.
Но с чего-то же нужно начать, и я решаю согласиться с предположением дяди Финна – в основном потому, что мне оно нравится больше, чем остальные варианты.
– Ну хорошо. Давайте предположим, что, если бы я могла контролировать его, я бы не выпустила его на волю. Но что теперь?
– Теперь мы немного расслабимся. Перестанем беспокоиться о Хадсоне и начнем беспокоиться о тебе. – Мой дядя смотрит на меня с ободряющей улыбкой. – Мэриз придет с минуты на минуту, и если, осмотрев тебя, она решит, что ты здорова, то думается, нам можно будет просто оставить все как есть и на какое-то время отпустить ситуацию. А после того как ты поешь, отдохнешь, войдешь в привычную колею и пройдет несколько дней, мы посмотрим, что еще ты смогла вспомнить.
– Оставить все как есть? – повторяет Джексон, и голос его полон такого же изумления, такого же недоумения, какие испытываю сейчас и я сама.
– Да. – В тоне моего дяди впервые слышатся стальные нотки. – Сейчас Грейс нужно прежде всего вернуться к нормальной жизни.
Думаю, он забыл о том, что вампир-психопат угрожает мне не впервые – за мной уже охотилась вампирша-психопатка Лия, которая охотилась на меня с тех самых пор, как я приехала в эту школу. И тот факт, что теперь место Лии, похоже, занял Хадсон, в общем-то, не должен меня удивлять. Это, мягко говоря, угнетает, но что есть, то есть.
Честное слово, если бы я читала эту историю, я бы сказала, что сюжетные повороты становятся все нелепее и нелепее. Но я ее не читаю, я в ней живу, и это куда хуже.
– Что действительно нужно Грейс, – поправляет его Джексон, – так это чувствовать себя в безопасности. А этому не бывать, пока мы не убедимся, что от Хадсона не исходит угрозы.
– Нет, Грейс нужен привычный уклад, – гнет свое дядя. – Чувство безопасности появляется, когда знаешь, что должно произойти и когда это должно произойти. Ей будет лучше…
– Грейс будет лучше, – перебиваю его я, чувствуя, что мое раздражение вырывается наружу, – если ее дядя и ее бойфренд начнут говорить с ней, а не о ней. И не будут считать, будто мой мозг функционирует только наполовину и за меня все должен решать кто-то другой.
Надо отдать им должное, судя по их виду, от этого выговора обоим становится стыдно. Пусть я не вампир и не ведьма, но это вовсе не значит, что я покорно уступлю и позволю «мужчинам» принимать все решения за меня. Тем более что они считают, что надо «обернуть Грейс ватой и оберегать ее». Ну нет, со мной этот номер не пройдет.
– Ты права, – соглашается дядя, сбавляя обороты. – Так чего хочешь ты, Грейс?
Я на минуту задумываюсь.
– Я хочу, чтобы все было нормально – по крайней мере, настолько нормально, насколько это возможно для девушки, живущей в одной комнате с ведьмой и которая встречается с вампиром. Но я также хочу выяснить, что случилось с Хадсоном. Мы должны отыскать его, только так мы сможем защитить всех.
– Я не беспокоюсь о том, чтобы защитить всех, – рычит Джексон. – Я беспокоюсь только о том, чтобы защитить тебя.
Это хороший ответ, и, услышав его, я немного таю. Внутри. Но снаружи я остаюсь непреклонной, потому что кто-то должен разобраться во всей этой каше, и, поскольку место в первом ряду тут было только у меня – хотя я и не помню, что именно я наблюдала с этого места, – этим кем-то придется стать именно мне.
Охваченная бессильной досадой, я сжимаю кулаки, не обращая внимания на боль, пронзающую мои израненные пальцы. Это важно, очень важно. Мне необходимо вспомнить, что случилось с Хадсоном.
Может быть, я посадила его где-то на цепь, и теперь он никому не сможет причинить зла?
Может быть, он сбежал, и поэтому у меня и разбиты руки – потому что я пыталась его остановить? Или – и от этой мысли мне становится тошно – он использовал свой дар убеждения, чтобы уговорить меня отпустить его? И если так, то не из-за этого ли в моей памяти образовался провал?
Неизвестность убивает меня, неизвестность и страх, что я всех подвела.
Джексон насмерть бился за то, чтобы избавиться от Хадсона тогда, в первый раз. Он пожертвовал всем, включая ту любовь, которую к нему питала его мать, чтобы уничтожить брата – и помешать Хадсону уничтожить весь мир.
Как мне жить, если окажется, что я просто дала ему уйти? Дала ему еще одну возможность погрузить и Кэтмир, и мир в хаос? Еще одну возможность причинить вред парню, которого я люблю?
От этой мысли мой страх растет, и я хрипло выдавливаю:
– Мы должны найти его. Должны выяснить, куда он делся, и удостовериться, что он больше никому не сможет причинить вреда.
А также выяснить, почему я уверена в том, что забыла что-то очень важное, происходившее в эти четыре месяца.
Пока еще не поздно.
