Тэйлор Адамс
Поле зрения
– Взрыв как… при извержении Сент-Хеленс.
Под днищем опять брякнуло. Мотор издал звук, будто хлестнули стальным кабелем. На задних сиденьях стронулись с места и скрипнули коробки и мебель. Джеймс надавил на тормоз, надеясь, что покрышка цела. Этого здесь только не хватало.
Теперь от человека, который все так же брел по дороге, их отделяло двадцать ярдов. На нем были джинсы и бледно-желтая куртка. В следующий момент Джеймс увидел нечто такое, от чего у него похолодело внутри, – пришпиленные на спине белые буквы.
– МПР, как это расшифровывается? – спросила Эль.
Джеймс сглотнул застрявший в горле ком.
– Не знаю.
Там, где они чуть не наскочили на полицейский автомобиль, жена не заметила стикера на бампере. Джеймс не хотел скрывать от нее что-то, но не смог пересилить себя и сказать.
МПР.
Еще одна странность: почему этот человек, ускользнувший от «косолапого» стража порядка, не оборачивается посмотреть на догоняющую его машину? Должен же он слышать тарахтение мотора, грохот подвески на выбоинах, шуршание покрышек по гравию. А он, будто в упрямом оцепенении, продолжает путь по этому Тенистому спуску, опустив голову, пряча лицо и сжимая в подрагивающей руке какой-то небольшой предмет. Джеймс не мог разглядеть, что это такое.
– Что он несет?
– Мобильный телефон. – Угол обзора Эль с пассажирского сиденья был лучше, чем у него. – Похоже, пытается поймать сигнал. – Она вытащила из сумочки свой старый допотопный «самсунг» и открыла крышку.
– Нет черточек?
Она покачала головой.
Вот тебе и служба спасения. Потрясающе!
Джеймс подал три сигнала – два коротких и длинный. И когда человек не отреагировал, почувствовал в животе ту легкость, которую обычно ощущал во время взлета самолета. Эль, демонстрируя мастерское умение утверждать очевидное, промолвила:
– Что-то не так.
Он постучал пальцами по рулю и выдохнул сквозь зубы. Человек пытается воспользоваться мобильником, однако не отзывается на автомобильный сигнал? Бессмыслица. Но такая же бессмыслица бросать по ту сторону Мосби, на обочине в штате Невада исправную машину. Джеймс понимал одно: если сейчас он объедет этого странного путника и поспешит дальше, это скорее всего будет означать несчастному смертный приговор. В Сакраменто рассказывали, как в автобусах на сиденьях умирают старики, но окружающие целый день этого не замечают, и они продолжают ездить по маршруту. Может, и он когда-нибудь путешествовал рядом с трупом.
Джеймс перевел ручку автоматической коробки передач в положение «парковка».
– Джеймс…
– Мне надо знать, что с ним все в порядке.
– Ты серьезно?
Он отстегнул ремень безопасности:
– Да.
– Рада, что вышла замуж за последнего на земле идеалиста, – пробормотала Эль.
– Раньше было больше таких идеалистов, как я. Но все они погибли, когда останавливались помочь попавшим в беду автомобилистам, которые на поверку оказывались серийными убийцами.
– Надеюсь, этого ты не собираешься дразнить пальцем?
– Достань свой перечный баллончик.
Жена извлекла из сумки маленький черный баллончик с красной кнопкой.
– Слушай, Эль, я хочу с ним поговорить, но мотор выключать не буду.
Джеймс посмотрел на путника сквозь запятнанное разбившимися насекомыми ветровое стекло и снова напомнил себе, что было бы неправильно не узнать, что с ним такое. Речь даже шла не о спасении человека – причина была более эгоистичной: упрямое любопытство. День был богат множеством намеков, настало время выяснить, что происходит на самом деле. Джеймс открыл дверцу:
– Если со мной что-нибудь случится, не жди, уезжай.
– Стой!
Джеймс замер.
– Что?
– На случай, если ты умрешь, я должна облегчить душу.
– Давай.
– Джеймс… у меня было много любовников.
Он захлопнул дверцу. Слышал такое не в первый раз. Если Эль принимается твердить одни и те же шутки – это явный признак того, что она напугана.
Звук шагов был таким, словно подошвы крошили яичную скорлупу. Стало трудно дышать – воздух как будто уплотнился, сделался тугим, хотя Джеймс не сомневался: долина ненамного ниже уровня моря, если вообще ниже. Громко стреляло в правом ухе, он ощущал спиной взгляд жены. В нескольких шагах впереди человек, почувствовав его присутствие, остановился на полусогнутых ногах.
Тишина.
Оттого что они знали друг о друге, Джеймса пробрал озноб. Рубеж. Точка невозврата. Человек кивнул, демонстрируя похожие на щетину седые волосы вокруг ставшей от солнца красной как рак проплешины размером с карточную фишку. Дернулся, будто собирался повернуться к Джеймсу, но не стал. Остался стоять, словно повернутый лицом к стене манекен в универмаге.
Отличное сравнение, Джеймс.
Он заметил, как что-то оттопыривается на правом бедре незнакомца, и подумал, не оружие ли это в кобуре. Джеймс ненавидел оружие и все, что с ним связано. Его механическое совершенство, дизайн, всякие пружины и капсели, выверенные щелчки, хлопки и удары, даже изящество линий в стиле «порше», потому что это демонстрировало лучше, чем что-либо другое, насколько недальновиден гений человечества, конструируя смерть. У него было тому доказательство: отца Джеймса убили из ружья.
В пяти футах от него человек выдохнул через рот.
Джеймс сознавал, что есть еще время вернуться в машину к любимой жене и остаткам их пожиток, бросить незнакомца и ехать к новой жизни в Талсе. А все, что случилось сейчас, небольшая заминка – потеря нескольких минут, не страшнее бессмысленного крюка к Музею смерти, из-за которого они съехали с главной дороги по настоянию смотревшей на него щенячьими глазами Эль. Там было именно то, что обещал проспект. Восковые фигуры в воспроизводивших средневековую агонию диорамах – дыбы, заточенные маятники – наглядный способ удержать насилие на нулевом уровне. И Эль впитывала это все, как гончая по крови, какой на самом деле и была. Бо́льшую часть времени Джеймс провел в холле, читая старый номер журнала «Пипл» и потягивая диетическую колу за четыре доллара.
Теперь ему хотелось стать негодяем, чтобы бросить во впадине мужчину с буквами МПР. Или хотя бы не быть таким любопытным. Однако ни то ни другое не удавалось.
Он шагнул вперед, и под ногой громче стука двери хрустнула яичная скорлупа. Затем в сознание просочились другие звуки – волнение горячего воздуха, шелест колеблющейся низкорослой травы, шорох песка на ветру. Голос сверчков, похожий на жужжание мух над протухшим мясом. Из «тойоты» что-то сказала Эль, но стекло и плотная атмосфера приглушили слова.
Мужчина продолжал стоять к нему спиной, и Джеймса неприятно поразило, когда он заметил, что шею незнакомца, как и плешь на его голове, докрасна поджарило солнце. Плохой знак – еще немного, и кожа начнет сползать лоскутами. Этот старик топал по земле Мохаве, хотя не был к этому готов. Почему он бросил грузовик?
Горло драло, как наждаком, и Джеймс кашлянул.
– Вы в порядке?
Ответа не последовало.
– Хотите воды?
Молчание.
Джеймс пронзительно свистнул. Может быть, он глухой?
И тут мужчина неожиданно дернулся, как марионетка на перепутанных нитках. Откинул голову, склонив сначала к одному плечу, затем к другому (при этом суставы трещали, точно дрова в печи). Опустил левую руку, и стал виден красный смартфон – тот, что ранее приковывал внимание Джеймса. Экран не светился.
Налетел ветер, на удивление бодряще-прохладный. Пот на коже показался Джеймсу ледяным.
– Я это потерял, – сказал старик.
– Что потеряли?
– Потерял.
Джеймс почувствовал, как и в другом ухе, словно лопнула виноградина, хрустнула барабанная перепонка.
«Я это потерял». Что бы это значило?
– Это было почти у меня в руках, но я потерял. – Старик увесисто, каждый в отдельности, растягивал слога. И наконец повернулся.
Джеймс увидел его лицо и внезапно ощутил на языке вкус сырых устриц.
– Джеймс!
Пока он возвращался к машине, Эль трижды окликала его. Муж не отвечал – глаза напряжены, челюсти сжаты, в лице ни кровинки. Она знала это выражение. За девять лет видела раз или два, однако запомнила навсегда. Он сбился с шага и споткнулся.
– Джеймс, что он тебе сказал?
Эль посмотрела на человека, который застыл на дороге на том самом месте, где муж его оставил. Она не поняла, о чем они успели поговорить. Тот все так же стоял спиной к машине, не сводя взгляда со своего мобильника. Слегка покачивался, как прибитое к ненадежному колу пугало. Затем наметанный взгляд фотографа подметил… странную тень, некую ошибку кода, затемнение вокруг макушки.
Скрипнула водительская дверца. Муж наклонился к салону. На его лбу блестели бусины пота.
– Нужно немедленно везти его в больницу. Заводи автомобиль.
– Что случилось?
– Заводи чертов мотор!
Эль рывком перегнулась на водительское место и схватилась за брякнувшие ключи, но любопытство подтолкнуло ее бросить взгляд над приборной панелью сквозь запятнанное насекомыми стекло. И случайно именно в этот момент незнакомец обернулся и посмотрел на нее.
Сначала Эль не поняла, что ее встревожило. Но от несообразности того, что предстало ее глазам, похолодело в животе и по спине побежали мурашки, хотя она не могла сообразить, что ее смутило. Затем дошло. Силуэт головы был неправильной формы. Из виска над правым ухом, словно из пирога, был изъят небольшой клинообразный кусок. Крови было мало, лишь, напоминая отклеившиеся обои, болтался кусок кожи, а под ним – пустота, отсутствие материи, казавшееся на солнце темным провалом.
Эль открыла рот.
– Не кричи, – прошептал Джеймс.
Она сдавленно пискнула.
– Не смотри.
У человека был стариковский вид – отвислые, как у Эдгара Гувера, щеки, двойной подбородок и коротко остриженные, седеющие волосы. Он ей напоминал кого-то, но Эль не могла вспомнить кого. Мужчина вглядывался в ее лицо, и его глаза превратились в узкие щелочки. Человек обернулся, затем снова перевел взгляд на Эль, и губы шевельнулись, словно он хотел спросить: «Что-то не так?»
Господи!
Эль вежливо кивнула, притворно улыбнувшись.
Ему невдомек, что он искалечен!
– Нельзя, чтобы он увидел свое отражение. Надо закрыть зеркальце.
Джеймс взял жену за руку, стиснул пальцы и повернул ключ в замке зажигания. «Тойота» кашлянула, под капотом что-то звякнуло, словно леска косилки задела за металлический забор, однако мотор не завелся. Пока жена высвобождала пальцы, он попробовал еще пару раз, но раздавались только электрические щелчки реле стартера.
– Эль, – тихо сказал он, – у нас возникли проблемы.
Глава 3
Джеймс Эверсман многое умел, а кое-что делал исключительно хорошо. Владел скоростным чтением и все запоминал. Прекрасно справлялся с румпелем парусной шлюпки. Мог приготовить суши, увлекался пчеловодством. Говорил по-испански, понимал немецкий.
Но в автомобилях не разбирался.
Зато быстро обучался и решил положиться на это свое качество. Дернул ручку замка капота и, не обращая внимания на пульсацию в шее, бросился к «тойоте». Ноги не слушались, колени подгибались. Споткнулся о камень – только бы Эль не заметила. Она покачивалась на своем сиденье, подтянув колени к груди.
– Что с ним приключилось?
– Не знаю.
– Ведь он не понимает, что искалечен.
– Да у него вообще не все дома…
Джеймс поморщился жестокому, случайному каламбуру и открыл капот. Сразу стало ясно, что порвался ремень вентилятора и, словно сброшенная змеиная кожа, закрутился хрящеватыми узлами. Но что еще хуже, весь мотор от радиатора до переборки салона был забрызган чем-то темным и покрыт выброшенной из-под шасси пылью. Джеймс коснулся липких песчинок на ремне.
– Как с сигналом? – безнадежно спросил он. – По-прежнему ноль?
Эль взглянула на экран телефона:
– Ни одной черточки.
Проклятие!
– Все равно попробуй «девять-один-один». Будем надеяться, что нас засечет вышка службы спасения.
Собираясь стереть масло с пальцев, он провел рукой по внутренней части капота и обнаружил, что поверхность грязная, будто жидкость распылили под давлением и она свисает с капота каплями. Было похоже на то, как бы изобразил Джексон Поллок[2] внутренности разбившихся на ветровом стекле насекомых. Желтое, оранжевое, зеленое, черное, все в песке – не просто течь, течь для этого слишком слабое слово.
– Такое впечатление, что двигатель взорвался, – произнес Джеймс.
Эль хлопнула водительской дверцей и с телефоном у уха приблизилась к нему.
– Взорвался?
– Да.
Она опустила трубку:
– Ничего не получается. Никакого сигнала.
– Отправь на «девять-один-один» сообщение. Для эсэмэсок требуется меньшая полоса частот.
Джеймс оперся коленом о колесо и, морщась от внезапного приступа головной боли, смотрел, как на красной почве расплывается черная лужица. На ее поверхности солнце рисовало радужные завитки. У него екнуло сердце.
Бензин. Масло. И, кроме того, тосол.
– Потекло все сразу?
– Да.
– Кто-то испортил нашу машину. – Эль потерла глаза и сжала в кулаке ключи. – Наверное, тот тип с блокнотом и белой кошечкой, его работа. Чтобы мы забрались сюда, где нет связи и не позвать на помощь. Может, мы видели нечто такое, что нам не полагалось видеть?
Муж взял ее за плечи:
– Мы ни на секунду не оставляли автомобиль без присмотра.
– Он ехал за нами от самого Музея смерти. Ему явно пришлось по душе то, что он там смотрел. – Эль оглянулась на старика. Тот стоял на краю дороги и глядел на дно гигантского кратера. – Как долго может человек прожить в подобном состоянии?
– Откуда мне знать?
– Невероятно. Я считаю…
– Стоп. – Джеймс понизил голос. – Хватит говорить о нем, словно он уже мертвец.
С языка были готовы сорваться слова. Джеймс вспомнил, как она с грустью смотрела на него на бензоколонке, словно он безнадежно отсталый в своем развитии ребенок.
«Ты действительно веришь во всю оптимистическую чушь, которую несешь?»
– Нужно ему как-нибудь помочь, – сказал он. – Как-то обустроить… Дать воды. Не позволить упасть, заставлять говорить.
– Я думаю, его подстрелили, – вздохнула Эль.
Муж сделал вид, будто не расслышал.
Эль наклонила бутылку с «Аквафиной» к потрескавшимся губам. Сначала старик отказывался пить, и теплая вода потекла по его подбородку.
Эль было десять лет, когда дед перестал узнавать ее. Периоды забывчивости от раннего к умеренному менялись с жесточайшей быстротой; бо́льшая часть долговременной памяти исчезла за те две недели, что их семья провела в Гондурасе, где они изготовляли школьные парты. Войдя в комнату, Эль сразу поняла, что дед стал совершенно иным человеком. Размагнитился жесткий диск его натуры. В глазах появилась защитная настороженность, они казались раздраженно-колючими, словно он изучал ее под лампой дневного света. Обидно, если тебя не узнают. Эль не понравилось это. Дед стал чужим, а она не любила, когда на нее таращились незнакомцы. Даже сейчас, стоит только об этом подумать, и ей становится до странности противно. Пожалуйста, прекратите на меня смотреть.
Старик икнул, и вода вылилась обратно. Вместе с ярко-желтой пенистой желчью. Эль отвернулась, стараясь дышать ртом.
– Все в порядке.
Ничего иного она не придумала и раз пять- шесть повторила то же самое воркующим тоном, хотя сама в это не верила. Эль услышала, как хлопнула задняя дверца «тойоты» и раздались поспешные шаги Джеймса.
Старик согнулся, и солнце осветило рану под таким углом, что все сразу стало видно. Эль не смогла смотреть. Кровь сама по себе ее не пугала – она росла среди драчливых парней. Ужаснула набившаяся в рану грязь – чернота от спрессованного ветром песка. Мозг – самый личный орган, и в нем целая пригоршня песчинок. В этом было нечто оскорбительное, ужасное, трогало сильнее, чем тысяча взорвавшихся голов в тысяче фильмов ужасов. Эль поежилась.
Она вспомнила, как сидела с матерью в машине. Больничная парковка. Она прижалась к холодному стеклу, на котором появлялись бусинки дождя, расцветавшие от света уличных фонарей. Говорить об этом не хотелось. Мать сказала: «Люди подобны машинам. Они состоят из отдельных деталей. Детали стареют, изнашиваются и ломаются. Может сломаться нога или выйти из строя желудок. У твоего дедушки Эллиса непорядок с мозгом». Тогда Эль в возрасте десяти лет сделала вывод, что души не существует, и все, что мы чувствуем и любим, лишь пропитанное жизненными соками электричество. Сообразила это раньше большинства знакомых ей атеистов. Хотя сомневалась, что это хорошо.
Старик посмотрел на нее в упор и спросил:
– Мы реальность?
Эль похолодела.
– Это все происходит в действительности?
Она сморгнула с глаз слезы и увидела, что он держит что-то в руке. Пятнистый коричнево-табачный бумажник. Старик распахнул его, и на солнце жарким золотом блеснуло нечто вроде звезды. Эль узнала значок. Затем на него упала тень – это Джеймс наклонился, чтобы повязать на голову раненого белую мятую рубашку.
– Вот это да! – Муж посмотрел на значок. – Он что, коп?
– Его зовут Глен Флойд, – сказала Эль, когда Джеймс наматывал ткань на голову старика. Она напоминала косынку. Поверху, под подбородком и назад. Джеймс старался не задеть рану, но когда нечаянно коснулся большим пальцем выступающий край похожей на корнфлекс кости, старик, похоже, даже не заметил. – Он из службы охраны рыболовства и диких животных округа Клементс.
– Где такой?
– Его водительское удостоверение зарегистрировано в Монтане. – Она поддержала бумажник, чтобы тот не ходил ходуном в трясущейся руке Флойда. – Тут же фотографии детей и внуков.
Монтана. Парк-рейнджер. Внезапно Джеймс вспомнил буквы. МПР.
– Далеко он забрался от дома.
Он соединил рукава рубашки на лбу старика, сделал рифовый узел и затянул концы. Рана обозначилась на ткани тонкой границей сочащейся крови. Выступающий слом кости приподнимал материал, как обломившийся ноготь. Джеймса встревожило, что крови совсем не было, кроме тоненькой струйки за ухом, измазавшей воротник, словно пролитым кофе. В «Основах поведения в чрезвычайных ситуациях» говорится, что крови при ранениях всегда бывает либо намного меньше, либо намного больше, чем ожидается. В этом смысле смертельные травмы проявляются странно.
«Господи, как плохо, что я не врач»!
Джеймс попытался убедить себя, что это совершенно не важно. И в любом случае поздно. Рана в черепе Глена столько времени подвергалась воздействию внешней среды, что хирургу, чтобы убрать из нее весь мусор, потребуется пылесос.
– Я ехал по скоростной автостраде, – произнес Глен.
Джеймс замер, Эль тоже. Старик облизал губы и прищурился:
– Я вижу… вижу рядом мужчину. Он в маленьком «субару», одно стекло немного приспущено.
Между ними со свистом пронесся порыв ветра.
– У него зачес на лысине. – Раненый улыбнулся, но как-то неестественно, будто каждая мышца лица действовала сама по себе. Так дети позируют фотографам – одни сплошные зубы, никаких глаз, точно мумии с туго натянутой кожей. – Ветер сорвал его длинные волосы с головы, а он так увлекся рулежкой, что не заметил, и они метались по салону, как ондатра в ловушке. Просто развевались во все стороны. – Он дважды хрипло хохотнул и покрутил пальцем. – В тот день я тоже решил прикрыть себе лысину. Как у того парня.
– В какой день это было? – спросила Эль, надеясь хоть что-то прояснить.
Глаза Глена затуманились.
– Не помню.
– Но сам случай запомнили.
– Во мне вот какая штука, – тяжело выговорил старик. – Словно… трение разных мыслей. Я не знаю, чьи они.
– Мы вам обязательно поможем!
По этой дороге проезжают три машины в день, вспомнил Джеймс. Он прикидывал, сумеют ли они протопать вверх по склону к тому месту на шоссе, где начинался объезд оползня. Расстояние не менее трех миль, а путь на подъем по каменистому предгорью. Потом еще шесть или семь миль до бензоколонки в Мосби. Пешком до темноты не одолеть. Плохи дела. Наверное, нужно идти, пока не появится мобильная сеть. В его телефоне осталась четверть заряда батареи, но Эль заряжала свой прошлым вечером в мотеле.
Что бы они ни выбрали, на все потребуется время, но сколько его осталось у Глена? Можно было бы захватить несколько бутылок воды и поспешить вперед одному, однако Джеймсу была невыносима мысль оставлять во впадине Глена и особенно Эль. В этом месте было что-то от чистилища: горизонт наподобие стенок аквариума, суровость открытого пространства и неба. Пребывание здесь сродни судилищу. Солнце – прожектор. И он на всеобщем обозрении на сцене.
– Возьми побольше воды, – тихо произнес он. – Солнцезащитный крем, все, что может понадобиться в течение нескольких часов. Тут ждать нечего. Оставляем машину и все вместе будем выбираться на шоссе. Дальше в Мосби.
Эль, к его удивлению, согласилась.
– Все что угодно, только бы убраться отсюда!
– Да.
Джеймс вспомнил, что за указателем объезда не заметил никакого оползня. Шоссе изгибалось за преграждающими путь оранжевыми бочонками. Конечно, паранойя подозревать во всем сионистский заговор… А если на дороге нет никакого оползня? Если указатель объезда – уловка, чтобы направить их сюда к несчастному мистеру Флойду?
По спине пробежал холодок и поднялся между лопаток. Если указатель объезда – уловка, то она отлично сработала. Парочку либералов из Калифорнии загнали в глушь на красные камни, в прерию под враждебным солнцем, где растут колючие растения и обитают существа с зубами и жалами. Соленый ветер разносит песок. Ни телефонов, ни оружия. А оба сотрудника местного отделения шерифа заняты другими вопросами – пытаются заманить на службу девятнадцатилетних. Встретить же здесь машину – недобрый знак, поскольку, согласно статистике «косолапого» полицейского, за рулем скорее всего окажется тот, кто проделал дыру в голове Глена.
Поэтому, слава богу, им до сих пор никто не попался.
Эль похлопала Джеймса по плечу:
– Приближается автомобиль. Едет быстро.
