Уинстон Черчилль
Саврола
Книга посвящается офицерам IV (Королевского) гусарского полка, в компании которых автор прожил четыре счастливых года.
Вступительная заметка
Это произведение было написано в 1897 году и уже публиковалось в серийном издании в журнале «Макмилланс». Поскольку первая публикация была принята благосклонно, я решил издать отдельную книгу, и теперь с глубоким волнением я передаю ее на суд или милость читателей.
Уинстон С. Черчилль
Глава I
Важное политическое событие
Совсем недавно прошел сильный ливень, но солнце уже сияло сквозь редеющие облака, отбрасывая робкие ускользающие лучи на улицы, дома и сады столицы Лаурании. Все засверкало в лучах солнца, ласкавшего влажный город: пыль рассеялась; воздух был прохладен; деревья сияли зеленью, излучая благодарность дождю. Ведь это был первый дождь после невыносимого летнего зноя, возвестивший о начале чудесной осенней поры, благодаря которой столица Лаурании стала родным домом для художников, инвалидов и сибаритов.
Но даже проливной дождь не разогнал толпы людей, собравшихся на огромной площади перед зданием парламента. Он был желанным, но лица людей оставались встревоженными и суровыми; они промокли насквозь, но их волнение не ослабевало. Вероятно, происходило очень важное событие. Изумительное здание, где обычно собирались представители народа, казалось мрачным несмотря на то, что его фасад был украшен орнаментом в виде военных доспехов и статуями созданными еще в древние времена людьми, поклонявшимися искусству. Отряд улан республиканской гвардии расположился у основания огромной лестницы, а усиленная пехотная рота охраняла большую территорию у входа. Позади военных находились обычные люди. Они толпились на площади и на прилегающих к ней улицах; они взгромоздились на многие памятники, олицетворявшие славу и гордость Республики, воздвигнутые в память о древних героях. Люди заполнили их так плотно, что те казались гигантскими человеческими фигурами; кое-кто из зрителей оказались даже на деревьях, другие выглядывали из окон, забирались на крыши домов и административных зданий. Это была гигантская возбужденная толпа, нетерпеливо колыхающаяся, словно бурное море, охваченное штормом. Тут и там люди вставали и горячо и страстно обращались к тем, кто мог услышать их голоса. Призывы и возгласы подхватывались тысячами людей, которые не слышали слов, но стремились выразить свои чувства.
Это был великий день в истории Лаурании. В течение пяти долгих лет после гражданской войны люди терпели унижения авторитарного режима. Тот факт, что правительство было сильным, а также память о беспорядках в прошлом, оказали мощное влияние на сознание более здравомыслящих граждан. Но с самого начала послышался неясный рокот. Многие люди сложили оружие, потерпев поражение в долгой борьбе, которая закончилась победой президента Антонио Молары. Некоторые были ранены или потеряли имущество, другие томились в тюрьмах; многие потеряли друзей и родных. Находясь на последнем дыхании, они безоговорочно клеймили войну.
Правительство начало жестоко преследовать врагов. Установилась безжалостная тирания. Древняя конституция, которую высоко ценили граждане и гордились ею, была уничтожена. Президент, заявляя о частых подстрекательствах к мятежам, отказал народу в праве выдвигать своих представителей в палату, которая в течение многих веков считалась надежным оплотом свободы. Таким образом недовольство росло день за днем и год за годом: Народная партия, которая вначале состояла лишь из нескольких членов, переживших поражение в войне, постепенно увеличивалась, превратившись в самую многочисленную и мощную организацию в стране; и, наконец, они нашли лидера. Волнения продолжались повсюду. Многочисленное население столицы, охваченное беспокойством, было твердо предано идеям обновления. Демонстрации следовали одна за другой; происходили мятежи; даже в армии проявлялись признаки недовольства. Наконец президент решил пойти на уступки. Было объявлено, что 1-го сентября будут выпущены избирательные бюллетени, и люди получат возможность выражать свои пожелания и мнения.
Это обещание успокоило более мирных граждан. Экстремисты, оказавшиеся в меньшинстве, изменили свою тактику. Правительство, используя благоприятный момент, арестовало нескольких наиболее агрессивных лидеров. Другие, в особенности те, которые сражались на войне и вернулись из ссылки, чтобы принять участие в восстании, убежали за границу ради спасения своей жизни. Тщательные поиски оружия привели к тому, что некоторые важные участники восстания были взяты в плен. Европейские страны, с интересом и волнением наблюдая этот политический барометр, были убеждены в том, что дело правительства набирало силу. Но тем временем люди молча ждали выполнения этих обещаний.
Наконец настал решающий день. Правительственные чиновники осуществили подготовку к созыву семидесяти тысяч мужчин – избирателей, готовых отдать свои голоса.
Как было принято, президент лично подписал необходимый указ о созыве верноподданных граждан на выборы. Было объявлено, что избирательные бюллетени будут направлены на различные избирательные участки города и провинции. Таким образом те, кто, согласно древнему законодательству, обладал правом голоса, получали возможность выразить свое отношение к человеку, которого люто ненавидели популисты и называли диктатором.
Толпа ожидала именно этого момента. Хотя время от времени раздавались возгласы, большинство людей хранили молчание. Даже когда президент прошествовал к зданию сената, они воздерживались от криков; в их глаза сквозило полное смирение, и это означало, что ему удалось загладить вину. Люди верили, что будут восстановлены законы, освященные временем и издавна почитаемые права. Они надеялись, что демократическое правительство снова одержит триумфальную победу в Лаурании.
Внезапно на вершине лестницы, на виду у всех людей, появился молодой человек. Он был нелепо одет, и его лицо побагровело от волнения. Это был Море, член Гражданского Совета. Публика сразу же узнала его, и послышались громкие возгласы. Многие люди, которые не увидели его, подхватили возгласы, которые эхом отдавались по всей площади. Это было выражение одобрения народа. Он страстно жестикулировал, но его слова приглушались шумом. Другой человек поспешно вышел вслед за ним, положил руку на его плечо и обратился к народу со всей серьезностью. Затем он повел его назад в тень у входа в здание. Толпа продолжала ликовать.
Третья фигура возникла у двери. Это был старый человек в форме муниципального чиновника. Он едва ковылял вниз по ступенькам, направляясь к экипажу, который должен был его встретить. Со всех сторон послышались возгласы:
– Годой! Годой!
– Браво, Годой!
– Да здравствует народный герой!
– Ура, ура!
Это был мэр, один из самых могущественных и уважаемых членов партии реформистов. Он вошел в экипаж и проехал по площади, охраняемой военными. Он продвинулся сквозь толпу, которая, все еще продолжая восторженно кричать, уважительно уступила ему дорогу.
Экипаж был открыт, и стало видно, что старый человек болезненно воспринимал происходящее. Его лицо было бледным. Он сжал губы, чувствуя обиду и гнев. Все его тело сотрясалось от подавляемых эмоций. Толпа приветствовала его аплодисментами, но вскоре стало заметно, как изменился его вид, каким несчастным он выглядел. Люди столпились вокруг экипажа и закричали: «Что случилось? Все ли в порядке? Говори, Годой, говори!» Но он не обратил на них внимание. И, дрожа от волнения, приказал кучеру ехать быстрее. Люди медленно расступились. Теперь они выглядели угрюмыми, задумчивыми, словно им предстояло принять какое-то важное решение. Случилось что-то неприятное, непредвиденное, нежелательное; люди стремились узнать, что произошло.
И тогда стали распространяться какие-то невероятные слухи. Президент отказался подписать указы; он совершил самоубийство; войскам было приказано стрелять; в конце концов выборы так и не состоялись; кто-то сказал, что Саврола был арестован, и его схватили в здании Сената. Другой человек сообщил, что его убили. Шум толпы превратился в глухой нестройный ропот растущего гнева.
Наконец был получен ответ. На площади привлекал внимание один дом, который был отделен от Палаты представителей лишь узкой улицей, свободной от транспорта. Ее охраняли войска. На балконе этого дома снова появился молодой человек по фамилии Море, член Гражданского Совета, и его приход вызвал шквал нечеловеческих криков, охвативших огромную толпу. Он поднял руку, призывая людей к спокойствию, и через несколько мгновений его слова стали слышны тем, кто находился поблизости.
– Друзья, вы преданы. Мы стали жертвами жестокого обмана. Надежды, которые мы лелеяли, вдребезги разбиты. Все было сделано напрасно. Мы обмануты! Обмануты! Обмануты!
Отрывки из его страстной речи были услышаны в самом центре возбужденной толпы. И тогда он провозгласил слова, которые были услышаны тысячами людей, и тысячи собравшихся повторили их:
«Право на регистрацию гражданства попрано, и фамилии более половины избирателей вычеркнуты из списков. О, народ Лаурании, ты должен знать об этом!»
Толпа моментально замолчала, а потом стал слышен душераздирающий стон, в котором были выражены ярость, разочарование и решимость множества людей.
В этот момент президентский экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, в сопровождении форейтора, одетого в ливрею республиканцев, а также эскорта улан, двинулся к основанию лестницы, в то время как из здания парламента появилась удивительная фигура. Это был мужчина, одетый в изумительно красивую форму генерала армии Лаурании голубого и белого цветов; на его груди сияли медали и ордена; его умное мужественное лицо было спокойным.
Он остановился на минуту, прежде чем подняться в экипаж, словно желая дать толпе возможность свистеть и гудеть, чтобы люди в конце концов успокоились. Он хладнокровно разговаривал со своим спутником сеньором Лоуве, министром внутренних дел. Один или два раза он обратился к обезумевшей толпе, а затем медленно спустился по ступенькам. Лоуве был намерен сопровождать его, но он услышал рев толпы и вспомнил о неотложных делах в Сенате; таким образом его спутник остался один. Солдаты достали оружие. Люди ревели от ярости. Конный офицер, сдерживавший свою лошадь, напоминал винтик какой-то безжалостной машины. Он отдал приказ своему подчиненному. Несколько отрядов пехотинцев начали дефилировать от боковой улицы, расположенной справа от правительственного здания. Они шеренгами продвинулись на участок, частично захваченный толпой.
В сопровождении отряда уланов президент вошел в экипаж, который немедленно начал быстро двигаться. Как только экипаж оказался на краю открытого участка, толпа неистово рванулась вперед. Охрана встала на защиту президента.
– Отступить назад! – скомандовал офицер, но на него не обратили ни малейшего внимания.
– Вы намерены отойти или мы сами вас подвинем? – повторил он, переходя на крик.
Однако толпа не отступила ни на дюйм.
Людям угрожала неминуемая опасность.
– Мошенник! Предатель! Лжец! Тиран! – раздались возгласы из толпы.
Люди употребляли и многие другие выражения, о которых неприлично писать.
– Верните наши права – это вы их украли!
И тогда кто-то позади толпы выстрелил в воздух из револьвера. Эффект был поразительным. Уланы оставили свои позиции и бросились вперед. Крики ужаса и ярости раздавались со всех сторон. Люди мчались, преследуемые отрядами кавалеристов; некоторые падали на землю и были раздавлены насмерть; других сбивали с ног и калечили лошади; третьих пронзали копья солдат. Это было ужасное зрелище. Те, кто стоял сзади, швыряли камни, некоторые стреляли в воздух из пистолетов. Президент оставался невозмутимым. Стройный и несгибаемый, он взирал на всю эту бойню, как люди смотрят на лошадей, участвующих в гонках, когда ставки не сделаны. Его шляпа была сбита, и струйка крови, стекавшая по его щеке, свидетельствовала о том, что ему был нанесен удар камнем. В течение нескольких моментов он не мог принять решение. Толпа могла бы штурмовать экипаж и разорвать его на кусочки! Ведь были и другие, более легкие способы умереть. Но благодаря дисциплине войск удалось преодолеть все трудности. И случилось так, что поведение этого человека заставило врагов подчиниться ему. Толпа отступила, все еще продолжая свистеть и улюлюкать.
Тем временем офицер, командовавший пехотой у здания Парламента, был встревожен натиском людей, устремившихся к экипажу президента. Он решил отвлечь толпу.
– Мы вынуждены будем открыть огонь, – доложил он майору, находившемуся рядом с ним.
Этот офицер хоть и был ниже званием, но представлял другое ведомство и был, по-видимому, наделен более широкими полномочиями.
– Отлично! – ответил майор. – Это позволит нам завершить наши эксперименты по прорыву сквозь толпу. До сих пор мы пытались использовать пули с мягкими наконечниками. Это очень ценный эксперимент, сэр.
И затем, повернувшись к воинам, он отдал несколько приказов.
– Очень ценный эксперимент, – повторил он.
– Все это довольно дорого, – сухо заметил полковник. – И половины войск будет вполне достаточно, майор.
Раздался лязг затворов, это заряжались винтовки. Люди, стоявшие в первых рядах напротив войсковых цепей, немедленно начали неистово бороться, пытаясь укрыться в глубине толпы, чтобы избежать угрозы оружейного залпа. Лишь один мужчина в соломенной шляпе стоял с гордо поднятой головой. Вдруг он бросился вперед.
– Ради бога, не стреляйте! – закричал он. – Проявите милосердие! Мы разойдемся.
В какой-то момент наступила пауза, потом был отдана четкая команда и раздался оглушительный залп. Послышались стоны и крики. Мужчина в соломенной шляпе откинулся назад и упал на землю; другие люди тоже упали и молча лежали в странных искаженных позах. Все люди, за исключение воинов, разбежались; к счастью было много выходов с площади, и через несколько минут она стала почти пустынной. Экипаж президента продвигался сквозь расступавшуюся толпу к воротам дворца, охраняемым солдатами. Он добрался до него в безопасности.
Наконец все закончилось. Дух толпы был сломлен, и вскоре огромная площадь Конституции стала почти пустой. На земле валялись сорок трупов и некоторые использованные патроны. Эти люди сыграли свою роль в истории человеческого развития и забылись живыми людьми. Тем не менее солдаты подобрали пустые гильзы, и вскоре на это место приехали полицейские с тележками и собрали другие вещи. И снова в Лаурании воцарились тишина и покой.
Глава II
Глава государства
Экипаж в сопровождении охраны проехал через древние ворота по широкому двору к входу во дворец. Президент вышел из экипажа. Он глубоко понимал важность сохранения доброй воли и поддержки армии. Тогда он немедленно подошел к офицеру, который был командиром улан.
– Я надеюсь, что никто из ваших воинов не был ранен, – сказал он.
– Ничего серьезного, генерал, – ответил офицер.
– Командуя отрядом воинов, вы проявили великую мудрость и отвагу. Об этом будут помнить. Но, вероятно, легко руководить смелыми людьми; они, кстати, тоже не будут забыты…
Президент хотел добавить еще что-то, но его отвлекло мимолетное движение, которое он уловил краем глаза.
– О, полковник, вы правильно сделали, что пришли ко мне. Я ожидал некоторых волнений среди недовольных слоев общества, как только стало известно, что мы были полны решимости поддерживать закон и порядок в государстве.
Эти последние слова были сказаны смуглому, загорелому мужчине, который вошел во двор через боковые ворота. Полковник Сорренто, как звали незнакомца, был военным начальником полиции. Занимая эту важную должность, он одновременно выполнял обязанности министра обороны республики. Правительство уполномочило гражданскую власть немедленно прибегать к оперативной и эффективной помощи военных, если необходимы или желательны строгие меры. Такой порядок соответствовал духу времени. Обычно Сорренто был спокойным и невозмутимым. Он участвовал во многих сражениях и испытал на себе жестокость и беспощадность войны. Несколько раз он был ранен, и его считали смелым и твердым человеком. Но есть что-то ужасающее в концентрированной ярости толпы, и по манере поведения полковника было видно, что он не был равнодушен к происходящему.
– Вы ранены, сэр? – участливо спросил он, увидев лицо президента.
– Ничего страшного, просто удар камнем; но они были очень агрессивны. Кто-то подстрекал их. Я надеялся уехать, прежде чем эта новость стала известна. Кто сообщил ее?
– Море, член Гражданского Совета; он выступил, стоя на балконе отеля. Очень опасный человек! Он сказал им, что их предали.
– Предали? Какая дерзость! Конечно, такую формулировку можно найти в двадцатом разделе конституции: «Подстрекательство к насилию против человека, являющегося Главой государства, в результате обмана или по иным причинам». – Президент хорошо знал статьи общественного закона, призванного укреплять исполнительную систему. – Арестуйте его, Сорренто. Мы не можем позволить безнаказанно оскорблять честь правительства! Хотя… оставьте его пока на свободе. Возможно, было бы разумнее проявить великодушие теперь, когда вопрос улажен. Я не хочу кого-то преследовать именно сейчас.
Произнеся столь напыщенную тираду, президент добавил уже другим тоном:
– Полковник, этот молодой офицер выполнял свой долг с величайшей решимостью, его можно считать самым замечательным воином. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы это было отмечено. Повышение в звании всегда должно быть результатом заслуг, а не возраста, результатом доблестной службы, а не услужения. Мы не забудем ваши заслуги, молодой человек!
С этими словами он поднялся по ступенькам и вошел в зал дворца, оставив младшего офицера в одиночестве осмысливать сказанное. Это был молодой человек двадцати двух лет, раскрасневшийся от удовольствия и волнения, лелеявший великие надежды о власти и успехах в будущем.
Просторный и величественный бал был оформлен в самом высоком стиле республики Лаурании. Повсюду демонстрировались военные доспехи. Колонны были выполнены из мрамора; их размеры и цвет свидетельствовали о роскоши и величии прошлых дней. Пол, выложенный мозаикой, был украшен чарующим узором. Причудливая мозаика на стенах воссоздавала события национальной истории: основание столицы, заключение мира в 1370-м году; прием посланников великого Могола; победу Брота; смерть Салданхо, мужественного патриота, который принял гибель, но не согласился грубо нарушить конституцию. Далее на стенах были запечатлены такие события более поздних лет, как строительство здания парламента, победа флота у мыса Черонта и, наконец, окончание гражданской войны в 1883 году. На каждой стороне зала в глубоком алькове располагался бронзовый фонтан, окруженный пальмами и папоротниками. Журчание воды навевало ощущение живительной прохлады для глаз и ушей. Перед входом привлекала внимание широкая лестница, ведущая в парадные дворцовые покои. Двери комнат были покрыты темно-красными занавесками.
На вершине лестницы стояла женщина. Ее руки опирались на мраморную балюстраду; ее белое платье контрастировало с ярко окрашенными занавесками. Она была очень красива, но в ее лице сквозили страх и тревога. Как свойственно женщинам, она задала три вопроса одновременно:
– Что случилось, Антонио? Неужели народ восстал? Почему они стреляли?
Она робко стояла на верхней ступеньке лестницы, словно боясь спуститься.
– Все в порядке», – ответил президент своим обычным невозмутимым тоном. – Некоторые недовольные взбунтовались, но полковник принял меры предосторожности. И здесь снова воцарился порядок, моя дорогая. – И обратившись уже к Сорренто, он продолжал: – Возможно, беспорядки возникнут снова. Войска должны быть отозваны в казармы, и вы можете выдать им в качестве поощрения дополнительную дневную плату. Пусть воины выпьют за процветание республики. Сегодня вечером следует вдвое увеличить охрану, и желательно патрулировать улицы. Если что-то случится, вы найдете меня здесь. Спокойной ночи, полковник.
Он прошел несколько шагов, и министр обороны, сурово поклонившись, повернулся и удалился.
Женщина спустилась по лестнице, и они встретились на середине пути. Он взял ее руки в свои и нежно улыбнулся; она, стоя на одну ступеньку выше его, наклонилась вперед и поцеловала его. Это было дружелюбное, но формальное приветствие.
– Ну, – сказал он, – сегодня у нас все в порядке, моя дорогая; но я не знаю, сколько времени это еще будет продолжаться; по-видимому революционеры становятся сильнее день ото дня. Именно сегодня на площади сложилась очень опасная ситуация; но в настоящий момент это закончилось.
– Я пережила тревожные часы, – сказала она. И затем, впервые увидев царапину у него на лбу, вздрогнула: – Но вы же ранены.
– Ничего страшного, – успокоил ей президент. – Они бросали в нас камни, но мы использовали пули, которые лучше улаживают споры.
– Что же случилось в Сенате?
– Вы знаете, моя дорогая, я ожидал беды. Я заявил им в своей речи, что несмотря на нестабильную ситуацию, мы решили восстановить древнюю конституцию, но было необходимо исключить из списка избирателей тех, кто проявлял недовольство и бунтовал. Мэр извлек его на свет божий, и они наспех просмотрели сведения об электорате отдельных участков. Они разозлились, увидев, насколько сокращен был список. Годой даже потерял дар речи; этот человек просто глуп. Лоуве сказал им, что в нем указывалась лишь часть избирателей. Он заявил, что по мере урегулирования ситуации право голоса будет расширено; но в ответ они завыли от гнева. В самом деле, если бы не помощь сопровождающих и некоторых людей из охраны, они бы растерзали меня прямо на месте. Море погрозил мне кулаком – этот молодой идиот. А потом он бросился к толпе, собравшейся на площади, и обратился к ней горячо и страстно.
– А что же Саврола?
– О, Саврола! Он был совершенно спокоен; лишь засмеялся, когда увидел список.
«Это лишь вопрос нескольких месяцев, – сказал он. – Неужели вы считаете, что все это обойдется для вас без последствий?»
– Я сказал ему, что не понял, о чем идет речь… Но тем не менее он сказал правду.
И с этими словами президент, взяв жену под руку, стал медленно подниматься по лестнице, задумавшись о чем-то своем.
Но во времена массовых беспорядков у публичного человека остается слишком мало времени на отдых. Не успел Молара достичь вершины лестницы и войти в зал для приемов, как к нему направился человек. Он собирался встретить его у выхода из двери в дальнем конце зала. Он был невысоким, смуглым и очень уродливым. На лице его бороздились морщины, вызванные пожилым возрастом и сидячим образом жизни. Бледность лица этого человека усиливалась из-за контраста с его волосами и короткими усами, которые отличались особенной чернотой с фиолетовым отливом, редко встречающейся в природе. В руке он держал крупную кипу документов, тщательно разложенных его длинными изящными пальцами. Это был личный секретарь.
– В чем дело, Мигуэль? – спросил президент. – Вы хотите передать мне донесения?
– Да, сэр; это займет лишь несколько минут. У вас был беспокойный день; мне приятно, что он закончился успешно.
– Он был не лишен интереса, – устало произнес Молара. – Что вы хотите мне сообщить?
– Получено несколько иностранных депеш. Великобритания прислала ноту относительно сферы влияния на территории, расположенной к югу от Африканской колонии. Министр иностранных дел составил ответ на нее.
– Ах уж эти англичане, какие они алчные и властные! Но мы должны проявить твердость. Я буду защищать территорию республики от всех внешних или внутренних врагов. Мы не можем посылать войска, но, слава богу, мы можем писать донесения. Ведь это тоже достаточно мощное средство, не правда ли?
– Ваше превосходительство, вам не совершенно не о чем беспокоиться. Мы решительно защитили наши права, и это великая моральная победа!
– Я надеюсь, что она принесет нам кроме морального еще и материальное благо. У нас богатая страна, и мы платим не пустыми заверениями, а золотом; этим и объясняется данное послание. Конечно, наш ответ должен быть суровым. Что еще?
– Здесь есть еще некоторые документы, касающиеся армии, поручений и повышений в должности, сэр, – сказал Мигуэль, извлекая одну особую кипу документов, которую он держал между большим и указательным пальцами. – Следует утвердить эти судебные решения, а также представить информацию и высказать мнение о проекте бюджета, составленном Моргоном. Помимо этого следует рассмотреть два незначительных вопроса».
– Гмм, утомительное дело!.. Ладно, я приду попозже и разберусь со всем этим. Дорогой мой, вы же знаете, как я занят. Мы встретимся сегодня вечером во время ужина. Все министры дали согласие?
– Все, кроме Лоуве, господин президент. Сослался на то, что у него много дел.
– Дела… какая ерунда! Он боится вечером выйти на улицу. Как позорно быть трусом! Итак, он пропустит замечательный ужин. Тогда в восемь, Люсиль». Быстрым и решительным шагом он прошел через небольшую дверь личного кабинета. За ним последовал секретарь.
Супруга Антонио Молара на мгновенье задержалась в огромном зале для приемов. Потом она направилась к окну и вышла на балкон. Перед ее взором явилась картина необычайной красоты. Дворец стоял на высоком холме, и из его окон открывалась широкая панорама города и бухты. Солнце находилось низко на горизонте, но стены домов все еще сияли ослепительной белизной. Красные и синие черепичные крыши казались менее яркими на фоне множества садов и площадей, где росли зеленые изящные пальмы, навевавшие покой и радость. На севере виднелись величественные здания Сената и парламента. К западу находилась бухта, где сосредоточился морской флот. Ее окружали оборонительные форты. Несколько военных кораблей плыли по своему курсу, и множество мелких суденышек с белыми парусами скользили по водам Средиземного моря, которые уже начали утрачивать обычный синий цвет. Его сменили более великолепные цвета заката.
В ореоле прозрачного света осеннего вечера, она выглядела божественно красивой. Она достигла того этапа жизни, когда к привлекательности красивой девушки добавляется зрелый ум женщины. Изумительные черты ее лица отражали ее мудрость. В каждом ее чувстве и настроении сквозила особая радость жизни, которая придает женщине неповторимое очарование. Ее высокая фигура была преисполнена грации, и почти классическая одежда, которую она носила, подчеркивала ее красоту и гармонировала с окружающей обстановкой.
Что-то в ее лице отражало мечтательность и страстность. Люсиль вышла замуж за Антонио Молару почти пять лет назад, когда он достиг вершины власти. Ее семья принадлежала к самым верным сторонникам его дела, и ее отец и брат отдали свою жизнь на поле сражений в Сорато. Ее мать, сломленная горем, стремилась отдать свою дочь под защиту самого влиятельного друга семьи – генерала, который спас государство и теперь управлял им. Вначале он согласился принять на себя эту задачу из чувства долга перед теми, для кого он был путеводной звездой, но впоследствии возникли и другие мотивы. Прошел месяц, прежде чем он влюбился в красивую девушку, дарованную ему судьбой. Она восхищалась его отвагой, энергией и изобретательностью; величие должности, которую он занимал, также оказало на нее влияние; он предложил ей богатство и высокое положение – она стала почти царицей. И, кроме того, он был изумительным мужчиной. Они поженились, когда ей было 23 года. В течение многих месяцев ее жизнь была заполнена бесконечными приемами, балами и зваными вечерами. Жизнь казалась непрерывным праздником. Иностранные принцы преклонялись перед ней не только, как перед самой очаровательной женщиной в Европе, но и как перед важным политическим деятелем. В ее салоне толпились знаменитости со всех уголков света. Государственные деятели, военные, поэты и ученые считали его священным местом. Она принимала участие в государственных делах. Вкрадчивые и любезные послы высказывали деликатные намеки, и она давала им неофициальные ответы. Полномочные представители объясняли подробности договоров и протоколов с особенной тщательностью ради ее блага. Филантропы вступали в споры, на чем-то настаивали и подробно излагали свои взгляды и проявляли причуды. Все говорили с ней об общественных делах. Даже ее служанка обратилась к ней с просьбой – она просила повысить в должности своего брата, который служил клерком на почтамте; и каждый восхищался ею, обожал ее. Но пришло время, когда и восхищение – самый желанный напиток для любой женщины – стало вызывать скуку.
Но даже в первые годы замужества в ее жизни не хватало чего-то очень важного. Люсиль никогда не могла понять – чего именно. Ее муж был нежным и полностью посвящал ей время, когда не был занят общественными делами. В последнее время жизнь стала не такой яркой, как прежде. Волнения в стране, укрепление сил демократии, помимо трудностей, связанных с управлением республикой, полностью поглощали время и силы президента. Суровые морщины появились на его лице. Они возникли в результате тяжелого труда и тревоги. Иногда она улавливала его взгляд, полный ужасающей усталости. Это был взгляд человека, который упорно трудился и тем не менее понимал, что все было напрасно. Они виделись уже не так часто, и в моменты их встреч он все больше говорил о делах и о политике.
Чувство неясной тревоги проникло в столицу. Сезон, который только что начался, оказался несчастливым. Многие из влиятельных семей остались в летних резиденциях, расположенных в горах. Хотя на равнинах было уже прохладно, но деревья оставались зелеными. Другие, оставшиеся в городе, не выходили из своих домов. Во дворце посещались только самые формальные мероприятия. Поскольку перспектива становилась все более угрожающей, вероятно у нее оставалось все меньше шансов оказать ему помощь. Страсти бушевали, ослепляя глаза, уже неспособные наслаждаться красотой, притупляя душу, неспособную радоваться. Она была по-прежнему царицей, но ее подданные стали угрюмыми и невнимательными. Что она могла предпринять, чтобы помочь ему именно теперь, когда он был так измучен? Следовало ли ей продолжать проводить церемонии во дворце после того, как утрачено былое величие, когда враги трудились день и ночь ради свержения всего, что было ей дорого?
«Неужели я не могу ничего, совсем ничего сделать?» – бормотала она про себя. – «Неужели я отыграла свою роль? Разве уже прошли лучшие годы жизни?» – И тогда, охваченная горячей волной раздражения и решимости, она спросила: «Я сделаю это – но что?»
