Уинстон Черчилль
Сталин. Маршал, победивший в войне
Вместо предисловия
Часть первая. Воспоминания Шарля де Голля. (из «Военных мемуаров»). Начало Второй мировой войны. Договор Сталина с Германией. Отношения между союзниками. Малые страны. Перелом в войне. Балканы, Польша и Советы. Что будет с Европой?. Переговоры со Сталиным в Москве. Ялтинская конференция. Дипломатическая победа Сталина. Окончание войны. Сталин отказывается идти на уступки
Начало Второй мировой войны. Договор Сталина с Германией
Отношения между союзниками. Малые страны
Перелом в войне. Балканы, Польша и Советы
Что будет с Европой?. Переговоры со Сталиным в Москве
Ялтинская конференция. Дипломатическая победа Сталина
Окончание войны. Сталин отказывается идти на уступки
Часть вторая. Воспоминания Уинстона Черчилля. (из книги «Вторая Мировая война»). Накануне войны. Пакт Молотова – Риббентропа. Война в России. Проблема второго фронта. Разговор со Сталиным. Разрыв русских с поляками. Правда о Катыни. Тегеран. Операция «Оверлорд». Судороги Европы. Восстание в Варшаве. Европа под властью Советов. Ялта. Судьбы мира. Переговоры Аллена Даллеса с немцами. Угроза для свободного мира. «Железный занавес»
Накануне войны. Пакт Молотова – Риббентропа
Война в России. Проблема второго фронта
Разговор со Сталиным
Разрыв русских с поляками. Правда о Катыни
Тегеран. Операция «Оверлорд»
Судороги Европы. Восстание в Варшаве
Европа под властью Советов
Ялта. Судьбы мира
Переговоры Аллена Даллеса с немцами
Угроза для свободного мира. «Железный занавес»
Часть третья. Франклин Рузвельт о войне и маршале Сталине. (Из книги Э. Рузвельта «Мир его глазами» и Посланий Ф. Рузвельта к американскому народу). Встреча с Черчиллем. Разговор о России. Конференция в Касабланке. Причины отсутствия Сталина и де Голля. На пути в Тегеран. Можно ли доверять Сталину?. Тегеранская конференция. Первое впечатление о Сталине. Операция «Оверлорд» и позиция Черчилля. «Мы сумели поладить со Сталиным». «Челночные» полеты в Россию. Где соберется «Большая Тройка»?. Ялтинская конференция. Поддержка маршала Сталина. Из посланий президента США Ф. Рузвельта. американскому народу
Встреча с Черчиллем. Разговор о России
Конференция в Касабланке. Причины отсутствия Сталина и де Голля
На пути в Тегеран. Можно ли доверять Сталину?
Тегеранская конференция. Первое впечатление о Сталине
Операция «Оверлорд» и позиция Черчилля
«Мы сумели поладить со Сталиным»
«Челночные» полеты в Россию. Где соберется «Большая Тройка»?
Ялтинская конференция. Поддержка маршала Сталина
Из посланий президента США Ф. Рузвельта. американскому народу
Вместо предисловия
Под руководством маршала Иосифа Сталина русский народ показал такой пример любви к родине, твердости духа и самопожертвования, какого еще не знал мир. Этот человек сочетает в себе огромную, непреклонную волю и здоровое чувство юмора; думаю, душа и сердце России имеют в нем своего истинного представителя.
Из Посланий Ф. Рузвельта к американскому народу от 28 июля и 24 декабря 1943 года
В дни национальной угрозы Сталин старался выступать уже не столько как полномочный представитель режима, сколько как вождь извечной Руси.
Из «Военных мемуаров» Шарля де Голля
России очень повезло, что когда она агонизировала, во главе её оказался жесткий военный вождь. Это выдающаяся личность, подходящая для суровых времен. Человек неисчерпаемо смелый, властный, прямолинейный и даже грубый в своих высказываниях. Однако он сохранил чувство юмора, что весьма важно для всех людей и народов, и особенно для больших людей и великих народов. Сталин также произвел на меня впечатление своей хладнокровной мудростью, при полном отсутствии каких-либо иллюзий…
Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны.
Из выступлений У. Черчилля 8 сентября 1942 года и 8 ноября 1945 года в британском парламенте
Часть первая
Воспоминания Шарля де Голля
(из «Военных мемуаров»)
Начало Второй мировой войны
Договор Сталина с Германией
Было ясно, что окончание Первой мировой войны не обеспечило мира. По мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям.
В то время как Россия была всецело занята своей внутриполитической ситуацией, Америка держалась в стороне от европейских дел, Англия попустительствовала Берлину, чтобы Париж нуждался в ее помощи, а вновь созданные государства Европы были еще слабы и разрозненны, Франции одной приходилось сдерживать Германию. Она действительно старалась это делать, но действовала непоследовательно. Вначале наше правительство под руководством Пуанкаре применяло по отношению к Германии политику принуждения, затем, по инициативе Бриана, делало попытки к примирению с ней и, наконец, стало искать спасения в Лиге Наций. Однако германская угроза становилась все более реальной.
В январе 1933 Гитлер стал полновластным хозяином Германии. С этого момента события неизбежно должны были развиваться в стремительном темпе. Гитлер не терял времени. Уже в октябре 1933 он порвал с Лигой Наций и произвольно предоставил себе полную свободу действий в области вооружений. В 1934—1935 Германия предприняла огромные усилия в области производства оружия и укомплектования своих вооруженных сил. Национал-социалистический режим открыто заявлял о своем намерении разорвать Версальский договор и завоевать «жизненное пространство» для великой Германии. Осуществление такой политики требовало мощной, ударной армии, и Гитлер, разумеется, готовил всеобщую мобилизацию. Вскоре после прихода к власти он ввел трудовую повинность, а затем всеобщую воинскую повинность. Ему нужна была сильная армия вторжения, чтобы разрубить гордиевы узлы в Майнце, Вене, Праге, Варшаве и одним ударом вонзить германский меч в сердце Франции.
Адольф Гитлер выходит из самолета. 1935 год
Для людей осведомленных не было секретом, что фюрер намерен воспитать новую германскую армию в духе своих идей, он охотно прислушивался к мнению офицеров – сторонников стремительного маневра и высокого уровня подготовки войск, таких, как Кейтель, Рундштедт, Гудериан, группировавшихся ранее вокруг генерала фон Секта. Эти офицеры ориентировались на создание мощных бронетанковых частей, кроме того, было известно, что, разделяя взгляды Геринга, Гитлер стремился создать авиацию, которая могла бы тесно взаимодействовать с наземными войсками.
В ноябре 1934 стало известно, что Германия создает первые три танковые дивизии. В марте 1935 Геринг заявил, что вскоре Германия будет располагать сильным воздушным флотом, в состав которого, помимо большого количества истребителей, войдет также много бомбардировщиков и мощная штурмовая авиация. И хотя каждое из этих мероприятий являлось вопиющим нарушением Версальских договоров, свободный мир ограничился лишь «платоническими» протестами Лиги Наций.
1 мая 1937 на параде в Берлине впервые приняла участие полностью укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов. На зрителей – и в первую очередь на французского посла Франсуа-Понсэ и наших атташе – эта военная техника произвела впечатление такой мощной силы, которой может противостоять только равноценная сила. Но их донесения не заставили французское правительство пересмотреть ранее принятые решения.
11 марта 1938 Гитлер осуществил аншлюс Австрии. Он бросил на Вену механизированную дивизию, один вид которой склонил австрийцев к безоговорочному подчинению. Вместе с этой дивизией он к вечеру того же самого дня победоносно вступил в австрийскую столицу. Франция не сделала для себя никаких выводов из гитлеровского вторжения в нейтральную страну. Все старания были употреблены на то, чтобы утешить публику ироническими описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время этого форсированного марша. Не было извлечено уроков также и из опыта Гражданской войны в Испании (1936—1939), где итальянские танки и немецкая штурмовая авиация, даже при очень ограниченном их количестве, решали исход боя всюду, где бы они ни появлялись.
Жители Австрии приветствуют подразделения вермахта. 1938 год
В сентябре 1938, с согласия Лондона, а затем и Парижа, Гитлер захватил Чехословакию. За три дня до соглашения в Мюнхене, выступая в берлинском Спортпаласе, рейхсканцлер поставил все точки над «i», вызвав бурю восторженного ликования и энтузиазма. «Теперь, – кричал он, – я могу открыто заявить о том, что всем вам уже известно. Мы создали такое вооружение, какого мир еще никогда не видел!» 15 марта 1939 он добился от президента Гаха полной капитуляции и в тот же день занял Прагу. Затем 1 сентября Гитлер выступил против Польши.
Эмиль Гаха – президент Чехословакии с 30 ноября 1938 года по 14 марта 1939 года
***
Во всех актах этой трагедии Франция играла роль жертвы, ожидающей, когда наступит ее очередь. Надо сказать, что некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар СССР – вопросами оказания помощи Финляндии, бомбардировками Баку или высадкой войск в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией. Многие открыто восхищались Муссолини. Даже в правительстве кое-кто выступал за то, чтобы Франция добилась благосклонного отношения дуче, уступив ему Джибути и Чад и согласившись на создание франко-итальянского кондоминиума в Тунисе.
Когда в сентябре 1939 французское правительство, по примеру английского кабинета, решило вступить в уже начавшуюся к тому времени войну в Польше, я нисколько не сомневался, что в представлениях государственных мужей господствуют иллюзии, будто бы, несмотря на состояние войны, до серьезных боев дело не дойдет. Являясь командующим танковыми войсками 5-й армии в Эльзасе, я отнюдь не удивлялся полнейшему бездействию наших отмобилизованных сил, в то время как Польша в течение двух недель была разгромлена бронетанковыми дивизиями и воздушными эскадрами немцев.
Вмешательство Советского Союза, несомненно, ускорило поражение поляков. Но в позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными, и лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой.
В то время как силы противника почти полностью были заняты на Висле, мы, кроме нескольких демонстративных действий, ничего не предприняли, чтобы выйти на Рейн. Мы также ничего не предприняли, чтобы обезвредить Италию, чего можно было достичь, предложив ей выбор между угрозой французского военного вторжения и уступками в обмен на ее нейтралитет. Мы ничего не предприняли, наконец, для того, чтобы объединиться с Бельгией путем выдвижения наших сил к Льежу и каналу Альберта.
Вдобавок ко всему официальное военное руководство считало эту выжидательную политику весьма удачной стратегией. Выступая по радио и в печати, члены правительства и в первую очередь его глава, а также многие другие видные политические и военные деятели всячески подчеркивали преимущества стабильной обороны, благодаря которой, говорили они, нам удается без потерь сохранять нашу территориальную целостность.
В один из январских дней, будучи в Париже, я встретился с Леоном Блюмом. «Каковы ваши прогнозы?» – обратился он ко мне. «Весь вопрос теперь в том, нанесут ли немцы весною удар на западе, чтобы захватить Париж, или на востоке, чтобы выйти к Москве». – «Вы так думаете? – удивился Леон Блюм. – Немцы ударят на восток? Но какой же им смысл увязнуть в бескрайних русских просторах? Вы считаете, что они бросятся на запад? Но ведь они бессильны против линии Мажино!»
Андре Леон Блюм – премьер-министр Франции с 4 июня 1936 года по 22 июня 1937 года
Вскоре разразилась гроза. 10 мая противник, предварительно захватив Данию и почти всю Норвегию, начал большое наступление на запад. Повсюду наступление вели механизированные войска и авиация. Основные силы следовали за ними, но ни разу они не были введены в серьезные бои. Двумя группами, под командованием Гота и Клейста, десять бронетанковых и шесть моторизованных дивизий ринулись на запад. Семь из десяти бронетанковых дивизий, пройдя Арденны, через три дня вышли к реке Маас. 14 мая они форсировали ее в пунктах Динан, Живе, Монтерме и Седан. Их действия постоянно поддерживали и прикрывали четыре моторизованные дивизии и сопровождала штурмовая авиация. Немецкие бомбардировщики разрушали железнодорожные линии и стыки дорог в нашем тылу, парализуя тем самым наш транспорт. 18 мая, пройдя линию Мажино, прорвав наши боевые порядки и уничтожив одну из наших армий, эти семь бронетанковых дивизий сосредоточились вокруг Сен-Кантена, готовые в любую минуту двинуться на Париж или на Дюнкерк. Тем временем остальные три бронетанковые дивизии в сопровождении двух моторизованных дивизий, действуя в Голландии и в Брабанте, внесли разброд и смятение в ряды голландской, бельгийской, английской и двух французских армий общей численностью 800 тысяч человек. Можно сказать, что в течение недели исход сражений на Западном фронте был предрешен.
Отношения между союзниками. Малые страны
В 1941 в Европе война развернулась на огромном пространстве от Балтийского до Черного моря. Немецкое продвижение в России происходило чрезвычайно быстро. Однако каковы бы ни были первоначальные успехи гитлеровских армий, русское сопротивление усиливалось с каждым днем. Как в политическом, так и в стратегическом отношении это были события чрезвычайной важности.
Благодаря этим событиям Америка увидела, что ей представляется возможность для решительных действий. Конечно, нельзя было закрывать глаза на то, что в ближайшее же время Япония предпримет на Тихом океане диверсию огромных размеров, которая уменьшит масштабы и замедлит темп выступления Соединенных Штатов. Однако теперь можно было не сомневаться в выступлении американцев в Европе и Африке. И это обуславливалось тем, что большая часть германских вооруженных сил участвовала в гигантской авантюре на далеких просторах России, что англичане, с другой стороны, при содействии свободных французских вооруженных сил смогли обеспечить для себя на Ближнем Востоке прочные позиции и, наконец, тем, что оборот, который принимала война, должен был пробудить у порабощенных народов светлые надежды, а следовательно, и укрепить их боевой дух.
Теперь мне предстояло по мере возможности действовать на Вашингтон и Москву, способствовать развитию французского Сопротивления, поднять наши силы во всем мире и руководить ими.
Соединенные Штаты вносят в великие дела элементарные чувства и сложную политику. Так это проявилось в 1941 в их позиции по отношению к Франции. В то время как в глубинах американского общественного мнения предприятие генерала де Голля вызывало восторженные отклики, вся официальная Америка считала своим долгом относиться к нему с холодком или с безразличием.
Франклин Делано Рузвельт – президент США с 4 марта 1933 года по 12 апреля 1945 года
К тому же и личное отношение Рузвельта осложняло дело. Хотя я еще не имел случая встретиться с Франклином Рузвельтом, я мог по многим признакам догадаться, что он относится ко мне весьма сдержанно. Тем не менее я хотел сделать все от меня зависящее, чтобы Соединенные Штаты, которые готовились вступить в войну, и Франция, которая, по моему утверждению, никогда войны не прекращала, не пошли бы разными путями.
Что касается формы отношений, которую нужно было установить и о которой с жаром спорили дипломаты, политики и публицисты, то я должен сказать, что в данный момент она почти не имела для меня никакого значения. Реальный характер и содержание наших отношений представляли для меня неизмеримо большее значение, чем все чередующиеся формулы, в которые вашингтонские юристы облекали факт «признания». Однако в связи с огромными американскими ресурсами и склонностью Рузвельта распоряжаться и диктовать свою волю во всем мире я чувствовал, что наша независимость явно находится в опасности. Короче говоря, если бы мне понадобилось предпринять попытку договориться с Вашингтоном, все это надо было учитывать, но вести переговоры следовало на равной основе.
Трофейная японская фотография, снятая во время атаки Перл-Харбора, 7 декабря 1941 года
Нападение на Пёрл-Харбор 7 декабря ввергло Америку в войну. Можно было предположить, что отныне она будет считать «Свободную Францию», которая сражалась с общим врагом, своим союзником. Однако ничего подобного не произошло. Прежде чем Вашингтон в конце концов решился на это, пришлось пережить немало тяжелых превратностей. Так, например, 13 декабря американское правительство реквизировало в своих портах пароход «Норманди» и тринадцать других французских судов, не потрудившись ни договориться с нами, ни даже уведомить нас об их использовании и вооружении. Несколько недель спустя «Норманди» загорелась при трагических обстоятельствах. В течение декабря обсуждался и был подписан двадцатью семью государствами акт Объединенных Наций, но нас среди них не было.
Впрочем, какова бы ни была юридическая позиция Вашингтона, какие бы чувства они к нам ни питали, вступление Соединенных Штатов в войну вынуждало их сотрудничать со «Свободной Францией». Прежде всего это пришлось сделать на Тихом океане, где в связи с молниеносным продвижением японцев наши владения в Новой Каледонии, а также Маркизские острова, острова Туамоту, острова Общества и даже Таити со дня на день могли сыграть существенную роль в стратегических замыслах союзников. Некоторые из этих островов уже были использованы в качестве авиационных и военно-морских баз. Кроме того, союзников очень интересовал каледонский никель, имеющий огромное значение для производства вооружения.
***
В то время как шаг за шагом и не без труда мы добивались дипломатического сближения между Вашингтоном и «Свободной Францией», с Москвой нам удалось завязать союзнические отношения сразу. Тот факт, что Россия оказалась втянутой в войну, открывал перед разгромленной Францией новые большие надежды.
Было ясно, что, если рейху не удастся сразу же уничтожить армию Советов, эта армия будет непрерывно наносить немцам тяжелые потери. Разумеется, я не сомневался в том, что если Советы внесут основной вклад в достижение победы над врагом, то в результате в мире возникнут новые опасности. Нужно было постоянно иметь это в виду, даже сражаясь с русскими бок о бок. Но я считал, что прежде чем философствовать, нужно завоевать право на жизнь, то есть победить, а участие России создавало возможности для победы. К тому же ее присутствие в лагере союзников означало с точки зрения Сражающейся Франции некоторый противовес по отношению к англосаксонским странам, и я имел в виду воспользоваться этим обстоятельством.
О начале военных действий между русскими и немцами я узнал 23 июня 1941 в Дамаске, куда я прибыл вслед за вступлением наших войск в город. Решение было принято мною без промедления. Уже 24 июня я телеграфировал нашему представительству в Лондоне следующие инструкции: «Не вдаваясь в настоящее время в дискуссии по поводу пороков и даже преступлений советского режима, мы должны, как и Черчилль, заявить, что, поскольку русские ведут войну против немцев, мы безоговорочно вместе с ними. Не русские подавляют Францию, не они оккупируют Париж, Реймс, Бордо, Страсбург… Немецкие самолеты и танки, немецкие солдаты, которых уничтожают и будут уничтожать русские, впредь уже не смогут помешать нам освободить Францию».
В таком духе я и предлагал вести нашу пропаганду. Одновременно я рекомендовал нашей делегации посетить советского посла в Лондоне Майского и заявить ему от моего имени, что «французский народ поддерживает русский народ в борьбе против Германии. В связи с этим мы желали бы установить военное сотрудничество с Москвой».
Переговоры привели к обмену 26 сентября письмами между мною и Майским. Посол СССР сделал заявление от имени своего правительства, что оно «признает меня в качестве главы всех свободных французов, (…) что оно готово установить связь с Советом обороны Французской империи по всем вопросам, касающимся сотрудничества с присоединившимися ко мне заморскими территориями, что оно готово оказать свободным французам всестороннюю помощь и содействие в общей борьбе, (…) что оно исполнено решимости обеспечить полное восстановление независимости и величия Франции…»
Немного спустя правительство СССР аккредитовало Богомолова своим представителем при Национальном комитете. Он сумел легко приспособиться к новым условиям, в которых ему предстояло выполнять свои обязанности. С этого времени я часто встречался с Богомоловым. В той мере, в какой во всех деталях предписанное ему поведение позволяло сохранять человеческие чувства, он проявлял их во всех своих делах и высказываниях. Непреклонный, настороженный, весь собранный, когда он передавал или принимал официальные сообщения, этот человек большой культуры оказывался в иной обстановке приветливым и непринужденным. Говоря о делах и людях, он не чужд был юмора и даже улыбки. Знакомство с ним убедило меня, что хотя советская система облекала своих слуг в железный панцирь без единого отверстия, под этим панцирем все же скрывался живой человек.
Со своей стороны для связи по военным вопросам мы направили в Москву генерала Пети. Советское правительство сразу же проявило к нему свою благосклонность и уважение. Его приглашали на совещания в штабах, организовали поездку на фронт, и он был принят Сталиным. Все это заставляло меня думать, что эта предупредительность преследовала не только профессиональные цели. Во всяком случае, известия, приходившие из различных источников, создавали впечатление, что русские армии, понесшие урон в первых сражениях с наступавшими немцами, постепенно вновь обретали свою силу, что весь народ целиком поднимался на борьбу и что в эти дни национальной угрозы Сталин старался выступать уже не столько как полномочный представитель режима, сколько как вождь извечной Руси.
***
На стенах наших кабинетов висели карты, по которым мы следили за грандиозной битвой и наблюдали за развитием гигантских наступательных операций немцев. Три армейских группировки под командованием фон Лееба, фон Бока и фон Рундштедта за четыре месяца проникли в глубь России, захватили сотни тысяч пленных и богатую добычу. Но в декабре на подступах к Москве благодаря решительным действиям Жукова, которым благоприятствовала суровая и ранняя зима, захватчики были остановлены, а затем и отброшены. Ленинград не пал. Севастополь еще держался. Становилось очевидным, что Гитлеру не удалось навязать немецкому командованию единственную стратегию, которая только и могла принести решительный успех, а именно – сосредоточение сил и всей техники в направлении столицы, чтобы поразить противника прямо в сердце. Несмотря на блестящие победы в Польше, во Франции и на Балканах, «фюреру» пришлось возвратиться к прежним стратегическим заблуждениям, разделить ударные средства между тремя маршалами, удлинить фронт, вместо того чтобы действовать методом тарана. Оправившись от первоначальной неожиданности, русские, действуя на огромных пространствах, заставили «фюрера» дорого заплатить за эти ошибки.
Тем временем мы прилагали усилия к тому, чтобы оказать Восточному фронту непосредственную помощь, хотя она могла быть лишь весьма скромной. Наши корветы и грузовые суда принимали участие в союзнических конвоях, которые в неимоверно тяжелых условиях проходили по Ледовитому океану, доставляя грузы в Мурманск. Поскольку мне не удавалось добиться от англичан, чтобы две легкие дивизии, сформированные в Леванте, были отправлены на Ливийский фронт, я приказал в феврале генералу Катру подготовить переброску одной из них в направлении Ирана и Кавказа. Это обрадовало русских и озадачило англичан.
Французские летчики из состава эскадрильи «Нормандия-Неман» на фоне истребителя Як-1Б. Июнь 1943 года
Впоследствии, поскольку эти наши войска в конце концов были приданы английским войскам, сражавшимся против Роммеля, я послал в Россию отряд истребительной авиации «Нормандия», который затем был преобразован в полк «Нормандия-Неман». Полк этот доблестно сражался в России и был единственной воинской частью западных союзников, действовавшей на Восточном фронте. С другой стороны, в Лондон под командой капитана Бийотта прибыло полтора десятка офицеров и сотни две французских солдат, которым удалось бежать из немецкого плена и достичь России, где они, впрочем, были подвергнуты заключению. Вскоре после начала германо-советской войны они были освобождены и с конвоем, возвращавшимся из Архангельска через Шпицберген, добрались до нас.
20 января 1942, выступая по радио, я приветствовал восстановление военной мощи России и вновь подтвердил готовность поддерживать в настоящем и в будущем союз двух наших стран. В феврале бывший французский посланник в Бангкоке, присоединившийся к «Свободной Франции», Роже Гарро был направлен в Москву в качестве представителя Национального комитета. В течение трех последующих лет Гарро, действуя весьма разумно, проводил полезную работу на посту нашего представителя в России. Ему удалось вступить в контакт с различными лицами в той мере, в какой это было возможно в условиях тамошнего режима, и доставлять нам ценную информацию. Сразу же после прибытия в страну у него состоялись встречи с народным комиссаром иностранных дел Молотовым, его заместителями Вышинским и Лозовским. В беседах с Гарро они настойчиво подчеркивал» желание своего правительства установить со сражающейся Францией как можно более тесные отношения.
***
В мае месяце Молотов прибыл в Лондон. 24 мая я имел с ним беседу, во время которой были внимательно рассмотрены различные вопросы. Его сопровождал Богомолов, меня – Дежан. Впечатление, которое он произвел на меня в тот день, да и впоследствии, убедило меня, что по своему внешнему облику и по своему характеру этот человек как нельзя лучше подходил для выполнения возложенных на него задач.
Министр иностранных дел СССР Молотов, посол СССР в Великобритании Майский, британский премьер-министр Черчилль, министр иностранных дел Австралии Эватт, британский министр иностранных дел Иден и министр иностранных дел Великобритании Кадоган во время визита Молотова в Великобританию для подписания двадцатилетнего пакта о взаимопомощи.
Лондон. 28 мая 1942 года
Неизменно серьезный, скупой на жесты, предупредительно корректный, но вместе с тем сдержанный, советский министр иностранных дел, следя за каждым своим словом, неторопливо говорил то, что он хотел сказать, и внимательно слушал других. Он был чужд какой бы то ни было непосредственности. Его нельзя было взволновать, рассмешить, рассердить: какой бы вопрос ни обсуждался, чувствовалось, что он был с ним прекрасно знаком, что он тщательно отмечал все новые данные по этому вопросу, которые можно было почерпнуть из разговора, что он точно формулировал свое официальное мнение и что он не выйдет за пределы заранее принятых установок. Должно быть, и недавний договор с Риббентропом он заключал с той же уверенностью, какую теперь вносил в переговоры с западными державами. Молотов, который не был и не хотел быть ничем иным, как отлично пригнанным винтиком неумолимой машины, в моем представлении воплощал личность, воспитанную тоталитарной системой. Это была масштабная личность. Но в самой глубине его души, кажется, таилась грусть.
В ходе наших лондонских переговоров с советским министром иностранных дел мы пришли к соглашению относительно помощи, какую его правительство и Национальный комитет обязывались оказать друг другу в ближайшем будущем. «Свободная Франция» должна была толкать американских и английских союзников к скорейшему открытию второго фронта в Европе. Кроме того, своей дипломатической и общественной деятельностью она должна была способствовать прекращению того состояния изоляции, в котором Россия пребывала в течение длительного времени.
Со своей стороны советское правительство соглашалось поддержать в Вашингтоне и Лондоне наши стремления, направленные на восстановление путем вооруженной борьбы единства Франции и империи. Это касалось управления нашими заморскими владениями, например Мадагаскаром, различных так называемых параллельных, а по сути дела центробежных действий, которые англосаксы осуществляли в ущерб нашему делу, а также групп движения Сопротивления во Франции. Причем советское правительство признавало, что никакая иностранная держава, включая и СССР, не имела права призывать какую-либо из этих групп к неповиновению по отношению к генералу де Голлю. Что касается будущего, то Франция и Россия договаривались об объединении своих усилий при установлении мира. «Мое правительство, – заявил мне Молотов, – является союзником правительств Лондона и Вашингтона. В интересах ведения войны мы должны тесно сотрудничать с ними. Но с Францией Россия хочет иметь самостоятельный союз независимо от этого».
***
Несмотря на усилия, предпринятые «Свободной Францией» в деле установления связей с Вашингтоном и Москвой, центром ее деятельности по-прежнему оставался Лондон. В силу обстоятельств наша деятельность, которая включала военные усилия, связь с метрополией, пропаганду, информацию, финансы, экономику заморских владений, была тесно переплетена с деятельностью англичан. Вследствие этого мы должны были поддерживать с ними более тесные отношения, чем когда-либо. Но по мере того как наше движение росло, их вмешательство в наши дела создавало для нас все большие затруднения. Однако после вступления в войну России и Америки положение самой Англии могло стать затруднительным в союзе с двумя такими гигантами и это могло вынудить ее пойти на сближение с нами, чтобы действовать в Европе, на Востоке, в Африке и на Тихом океане в духе искреннего сотрудничества. Мы с радостью приветствовали бы такую перемену, и у нас подчас создавалось впечатление, что и некоторые английские руководители склонялись к такой политике.
Уинстон Черчилль – премьер-министр Великобритании в 1940—1945 и 1951—1955 годах. 1941 год
Но в конечном счете все зависело от премьер-министра. А Черчилль в глубине души не мог решиться на то, чтобы «Свободная Франция» стала самостоятельной. К тому же всякий раз, когда деловое обсуждение вопросов приводило нас к резким разногласиям, он придавал им характер столкновений на личной почве. Самого его они огорчали тем больше, чем сильней была связывавшая нас дружба. Подобные настроения и чувства в сочетании с приемами его политической тактики вызывали у того приступы гнева, чрезвычайно осложнявшие наши отношения.
