В. И. Иванов
Копье Судьбы
ШАШЛЫКИ ПО-ПАРТИЗАНСКИ
Крым. Голый шпиль. 3 марта 1942 г.
С хрустом отодрал лицо от наста. Стал на четвереньки. Каждое движение требовало неимоверных усилий. Встал в рост. Белый лес закружился.
Как на ходулях пошел по снегу. Если пальцы отморозил – труба, гангрену в лесу не вылечат. К своим надо, там землянки, тепло, там спасение.
Не сразу понял, что оглох. Скрип снега под ногами не доносился до слуха. Согревшись на ходу, начал различать звуки. Из ушей потекло. Потрогал, боясь, что кровь. Нет, вода. Ледяные пробки, намерзшие в ушных проходах за ночь, оттаивали и вытекали.
Падал, отдыхал. Снова брел. Снова падал. Набирался сил и брел дальше.
Вот и знакомая опушка.
Нет ли засады? Пахнуло шашлыком.
Неужели наши зубра завалили и жарят?
Не помня себя от голода, рванулся к лагерю, выскочил на знакомую поляну.
Запах только что изжаренного шашлыка источал штабель спекшихся трупов под обрушенным остовом лазарета. Значит, ребят не успели эвакуировать, немцы сожгли их живьем. На жирной от вытопленного человеческого жира почве копошился кто-то.
Василий ползком подобрался поближе, приготовился бить прикладом СВТ.
Гришка Гуськов сидел на корточках, ворчал и чавкал, как собака. Правое плечо его дергалось, он что-то резал, тряслись поднятые кверху уши шапки-ушанки.
– Гриша!
Гуськов схватил со снега винтовку, обернулся – в одной руке нож, в другой – японская «арисака». Рыжая борода слиплась клейким клином. В снегу у ног его ничком лежало обугленное тело. Обгорелые ягодицы походили на вареные свеклы. Разрезы в них сочились сукровицей. Гуськов держал нож в кулаке, как скорняк, лезвием книзу.
Уронив тесак, людоед передернул затвор винтовки, вскинул к плечу, узнал Василия – глаза заметались… ничего не мог сказал с полным ртом… стал быстро дожевывать… присел, нащупал ломоть мяса, протянул.
– Куфай!
За людоедство в отряде расстреливали. Василий понял: если не станет «куфать», Гуськов его убьет. Выбора не было. Как в той теснинке на чаире, когда Нина приказала себя задушить.
Подул ветер, и заснеженный лес ожил – с веток взлетели и заколыхались черные траурные ленты.
У Василия волосы зашевелились на голове: Нина плыла в извивах похоронных лент, не касаясь земли, – бледная, строгая, в фуфайке под ремень, в кирзовых сапогах. На шее – синенький скромный платочек. Только глаза – нечеловеческие, такие у кошек бывают – светлые, будто слюдяные.
«Жуков, закрой глаза, открой рот».
Он послушно открыл рот.
Очнулся от чавкающего звука. Не сразу понял, что это его челюсти так громко жуют в зимней тишине горного Крыма. На зубах хрустнул уголек.
Перестал жевать.
«Этого» не могло быть.
Но это случилось…
Расшатанные цингой зубы разжевывали пахнущую бензином человеческую плоть.
Ветер полоскал траурные ленты на деревьях. Их было много, весь сожженный лагерь колыхался муаровой бахромой.
– Гриш… это ты сделал?
– Что?
– Ты убрал могилу?
– Где?
– Вот. Это же похоронные ленты. Где ты их взял?
В белом безмолвии бились на ветру черные ленты.
– Это бинты, Вася. Их тут санитарки стирали и вешали сушить. Они от копоти почернели. Ты кушай, не обращай… Нам еще жить и воевать, а им уже все равно…
– Ты Нину видишь? – Василий глядел перед собой в одну точку.
Гуськов заглянул другу в стылые глаза.
– Нету тут никакой Нины… Ты кушай, давай, это тебе с голодухи мерещится.
Временами сознание уплывало.
Вроде не он это, не Васька Жуков, а кто-то другой кушает тело сожженного фашистами партизана.
Нет, он.
А где Нина? Вот она. Стоит, смотрит слюдяными глазами. Только не платочек у нее на шее, а расплывшиеся синяки от его пальцев.
«Жуков, ты чего творишь? Ты зачем Толю кушаешь?»
Василий поперхнулся, попятился. Сосны пошли хороводом и вдруг резко задрались к небу.
«Мальчики, давайте поклянемся, что бы ни случилось, сохраним нашу школьную дружбу и навсегда запомним этот день!»
«Ты чего, Вась, сомлел?»
Гуськов – жирнобородый, черноротый – протягивает кусок мяса, очищенный уже от пригорелой корки. Жуков отворачивается.
– Противно без соли, – понимает Григорий. – Погоди.
Выщелкнув из «Арисаки» патрон, он зубами раскачивает и выдирает пулю, посыпает мясо серым зернистым порохом. Порох отбил сладкий привкус человечины, – пресная, с запахом бензина буженина стала приятно горчить.
Снег припорошил штабель тел, засыпал безобразно разинутые рты. Обугленный Толя Колкин сделался белый, будто его покрыли простыней на хирургическом столе, оставив открытой для операции только худенький зад.
Осоловевший Гуськов смахнул снежок с еще нетронутой ягодицы и принялся надрезать ее по обводу.
С отвычки напала икота, усохший желудок выплеснул в рот едкую отрыжку, и Вася Жуков почуял всей пастью своей позорной, совестью своей волком взвывшей – дух тела худого очкастого Тольки.
Упал на колени, выблевал в снег съеденное.
Гуськов покачал головой. «Харч метать – последнее дело в лесу».
Василий набивал и набивал рот снегом, чтобы никто не услышал его рыданий.
Когда занемели челюсти, поднялся.
– Хватит жрать! Он сырой внутри, заболеешь.
– Горячее сырым не бывает, – голос Гуськова сделался блаженно басистым от сытости. – Если че, потом можно и дожарить… Отрежу про запас, все одно его тут лисы поедят…
– Похоронить их надо… – кивнул Василий на лазарет.
– Их пущай начальство актирует, – Гуськов паковал строганину в сидор. – Чистяков протокол составит, он без бумаг жить не может, опись, как положено, тогда и закопаем. Нам чего голову ломать, за нас Лобов думает, у него голова большая, а вот этого, да, закопать бы надо. Кого хоть кушали?
Григорий наклонился перевернуть изрезанный труп, но Василий не дал.
– Не смотри, сниться будет.
Он не хотел, чтобы Гуськов знал, что они ели его школьного друга.
Гуськов стряхнул у него снег с волос. Снова стряхнул. Жуков отстранился.
– Я думал, снегом тебя припорошило, – сказал Гуськов. – Ты поседел весь, Вася.
ГЕНЕРАЛ ОГУРЕНКОВ ПРИНИМАЕТ ДЕЛА
Москва. Наши дни
Получив приказ о назначения Начальником Историко-архивного департамента ФСБ, Валентин Григорьевич Огуренков вылетел из Берлина в Москву принимать дела.
Нового начальника представил коллективу Первый заместитель Директора ФСБ Вячеслав Гордеев, после чего генерал Огуренков приступил к ознакомлению с хозяйством. Сопровождал его зам. начальника НАД полковник Малышев.
Пройдя посты охраны, проверки доступа, пароли, сканирование сетчатки глаз и биометрических данных, Огуренков и Малышев вошли в святая святых – зал Главного Сервера Центрального Архива ФСБ РФ.
– И как тут найти нужный документ? – спросил генерал, усаживаясь перед полутораметровым монитором с вогнутым экраном.
Малышев щелкнул мышкой на значок, изображавший фигурку пограничника с овчаркой.
– Поисковая система «Карацупа», товарищ генерал. Это наши шутники так назвали, в том смысле, что от нее ни один документик не скроется. В этом окошке набираете ключевые слова, а система тут же откроет вам нужные дела.
– Ладно, Владимир Ильич, побудь пока за дверью. Будут вопросы – позову.
Когда подчиненный вышел, Огуренков набрал ключевые слова. – Крым, «Операция “Шекспир”», Буран.
Компьютер выдал «Дело № 1007/56-п/1942-ф находится в бумажном виде в отделе “Р”. Дата перевода в электронный вид – 2014 год».
Генерал вызвал полковника Малышева.
– Вот что, Владимир Ильич, мне срочно нужно найти документы по этой операции.
Малышев глянул на монитор, брови его сдвинулись.
– Отдел «Р» законсервирован с 1991 года, товарищ генерал, с тех пор там никто не работает.
– Так расконсервируй!
Полковник замялся.
– Отдел замурован, товарищ генерал, и представляет собой систему подземных штолен и капониров. Даже если мы его расконсервируем, понадобится несколько месяцев, чтобы найти интересующее вас дело. В общем, без Николая Кондратьевича не обойтись.
– Кто такой?
– Святной Николай Кондратьевич, полковник отставке, председатель
Попечительского совета ветеранов. Он был последним начальником отдела «Р».
Только что-то давненько его не было видно, даже на юбилейном концерте отсутствовал.
– Выясни, жив ли твой ветеран, и срочно его ко мне!
– Есть!
ПОИСКИ КЛАДА
Крым. Голый шпиль
Даша пила из железной кружки чай, когда услышала за спиной ворчание.
Покрывшись мурашками, она осторожно повернула голову.
Черная овчарка, вздыбив холку, в упор смотрела на нее темно-янтарными глазами. Подрагивала верхняя мохнатая губа, выщеривая белые клыки.
Даша замерла, готовая плеснуть чаем в смоляную морду.
Из кустов показалась группа молодых людей во главе с пожилым мужчиной в зеленой форме лесной охраны.
Путники тяжело дышали после подъема. Неспешно подойдя, мужчина поздоровался с туристкой, снял с плеча двустволку и приставил ее к дереву.
– Шаля, фу! – прикрикнул он на овчарку, снял с седой головы круглое кепи с украинской кокардой во лбу, утер пот со лба и представился. – Егерь горнолесного заповедника Скороходченко Михаил Матвеевич. На каком основании находимся в заповеднике? Вы знаете, что разведение в лесу костров в летний период строжайше запрещено?
Даша растерянно встала.
– Мы костров не разводим…
– А это что? – показал егерь на закопченный мангал. – Предъявите ваши документы, будем составлять протокол.
От раскопа послышались звуки долбления. Это работал Скворцов, черный копатель, с которым Даша познакомилась на вокзале, когда просила карпал отвезти ее на Голый шпиль. Один из таксистов посоветовал ей «специалиста», тот приехал и подрядился работать за сто долларов в день.
– Ого! – сказал егерь. – Ребята, проверьте у гражданки документы, а я посмотрю, кто там кайлом бьет. Шаля, ко мне!
В сопровождении овчарки егерь ушел к раскопу.
Хэдлайнером группы был стильный парень в узких алых очках на красивом лице. Такие очки были у героя «Людей X», который все поджигал своим взглядом. «Парень X» выразительно оглядел «туристку», задержав взгляд на натянувших маечку полных грудях.
– Где ваши документы?
– В палатке.
– Так несите, чего вы ждете?
Даша принесла паспорт. Парень в красных очках полистал его.
– Ну, и что мы тут делаем, Дарья Денисовна, вдали от родного дома? Костры палите в заповеднике, копаете без разрешения. Вы знаете, что с вами может быть за такие деяния на территории сопредельного государства?
– Я ничего не копала, – Даша посмотрела в небо. – Я просто туристка.
– Нет, ребята, это не туристы. – Егерь вернулся от раскопа с металлоискателем и лопатой в руках. – Это приборники, черные!
– Ого! – сказал «парень X». – А это уже статья.
Двое парней – амбал с фурункулезным лицом и низкорослый коренастый кореец – привели Скворцова. Скороходченко присел к мангалу составлять протокол.
Давая показания, Скворцов назвался чужой фамилией.
Даша объяснила свое присутствие в заповеднике желанием полюбоваться красотами горного Крыма, особо оговорив, что черным копательством она не занималась.
– Значит, пойдете свидетелем, раз только у вас есть тут паспорт, – сказал егерь, давая ей протокол на подпись.
– Ведите его на заставу, ребята, – кивнул Скороходченко на черного археолога, свистнул овчарке и пошел вниз по склону.
Смуглолицый и верзила повели Скворцова вслед за егерем.
– Че-то я проголодался, – белобрысый Виталя подложил в мангал сухие ветки, полил их горючкой, и вскоре на чаире затрещал костер.
Парни принялись доставать еду из рюкзаков и накрывать на стол, за которым всего полчаса назад завтракали Скворцов и Даша. Она лихорадочно соображала. Что делать? Рассказать этому «красавчику X» про поиски погибшей партизанки? Надо отозвать его в сторонку и постараться все объяснить.
Виталя разливал по пластиковым стаканчикам водку.
От раскопа вернулся веснушчатый паренек с соломенным чубом, в руках у него был пакет со сломанными костями.
– Вот над чем надругался ваш друг-мародер! – с упреком сказал он Даше. – Останки павших надо «поднимать» осторожно, а вы их все переломали!
– Он мне не друг, – ответила она. – Случайный попутчик.
У нее горело лицо от вранья и соленого пота.
– Девушка не копала! – «заступился» «парень X», обнял ее за плечи и заглянул в вырез майки. Даша неловко высвободилась.
– Хватит водку греть! – сказал Виталя. – Помянем павших.
Группа поднялась с пластиковыми стаканчиками в руках.
«Парень Икс» заставил и Дашу взять стаканчик.
– За знакомство. Меня Димой зовут.
Они чокнулись.
– За дедов наших!
– Светлая им память.
– Ну, давайте…
– Аж мурашки по коже, – крякнул веснушчатый паренек, показав предплечье, на котором вздыбились волоски. – У меня всегда так от теплой водки…
– Ты чего не пьешь? – посмотрел на Дашу Капранов.
Даша показала стаканчик.
– Я выпила…
– До дна!
– Мне много…
– Давай-давай, за упокой тех душ, что вы здесь потревожили.
Даша допила теплую водку, поперхнулась и закашлялась. Дмитрий раскрутил крышечку на бутылке минералки, дал ей запить. Глотая колючую воду, Даша заметила, как Виталя подмигнул приятелям и подпер языком щеку изнутри. Другой выразительно показал растопыренными ладонями, «какие у нее буфера».
Низко пролетел вертолет. Парни замахали ему руками.
– Мне надо с тобой поговорить, – сквозь грохот винтов крикнула Даша на ухо Дмитрию. Он кивнул на палатку.
– Иди, я сейчас приду.
ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ ФСБ
Николай Кондратьевич Святной оказался крепким стариком с седыми бровями и крашенными в черный цвет поредевшими на темени волосами. Одет он был в добротный, но поношенный костюм и растоптанные туфли, при ходьбе опирался на палочку.
– Чай, кофе, чего покрепче, а, Николай Кондратьевич? – спросил Огуренков, усаживая гостя в кресло.
– Благодарю, ничего не надо, готов к труду и обороне, – улыбнулся ветеран крепкими, желтоватыми от курения зубами.
– Николай Кондратьевич, вы работали в отделе «Р». Не могли бы вы вкратце рассказать об истории отдела, о его специфике, о том, чем он занимался.
С чувством собственного достоинства, ветеран начал рассказ.
– Отдел «Р» был создан в НКВД в 1923 году, товарищ генерал. Занимался поисками магических артефактов, потому и получил литеру «Р», что значило «реликвии и раритеты». Во время войны боевая группа «Р» противостояла особому отряду СС из оккультного ордена «Аненербе», который тоже занимался поисками реликвий. Это была ожесточенная тайная война, в ходе которой погибло много наших боевых товарищей. Отдел курировал лично товарищ Сталин, затем Хрущев, а при Брежневе нами занимался напрямую Андропов. Горбачеву было уже не до отдела «Р», он вообще панически боялся спецслужб. Ну, а Ельцин с Бакатиным отдел вообще ликвидировали.
– Вы не могли бы помочь нам в поисках некоторых документов?
– Конечно, товарищ генерал. Каких именно?
– Не встречались ли вам материалы операции, в которой упоминалось бы кодовое название «Шекспир»? Крым. 1942 год. В ней участвовал майор Буран, если вам что-то говорит это имя.
Святной поджал губы, глянул настороженно поверх очков.
– Откуда вам стало известно про эту операцию, товарищ генерал?
– Поступил запрос сверху, – Огуренков поднял глаза к потолку, – нужно срочно найти материалы, а в вашем отделе еще конь не валялся.
– Конечно, мне известно, где находится дело «Шекспира». И майора Бурана я лично знал.
– Так в чем же дело? Может быть, пройдем прямо туда, и вы укажете, где замурован вход в ваш мистический отдел?
– Отчего же не пройти? Пойдемте, укажу, – ветеран поднялся, опираясь на палочку.
Отдел «Р» располагался в законсервированной штольне. Вход перегораживала стальная дверь, покрытая слоем пыли. Святной вставил пять ключей в отверстия, находящиеся по четырем краям стальной двери и в ее центре. Пятеро сотрудников одновременно трижды повернули ключи. В стальной утробе что-то застрекотало, как в механизме часов с боем, затем раздались слабые щелчки. Когда створки медленно растворились, генерала поразила их массивность – не менее двух метров в толщину. Такая дверь и ядерный удар выдержит.
– Можно заходить, – сказал Святной, – только вам одному, товарищ генерал, свита ваша пускай тут останется.
Тяжело проползли и закрылись створки. Святной задвинул внутренние засовы, поднял рубильник, включив в тоннеле потолочные лампы, убранные в сетчатые стеклянные колпаки, и, припадая на палочку, пошел по коридору.
– Это и есть таинственный отдел «Р» ФСБ? – спросил генерал, осматривая штольню.
Святной поправил его.
– Это отдел не ФСБ, а НКВД.
– Разница в аббревиатурах не так уж существенна.
– Очень даже существенна! – сварливо заметил Святной. – ФСБ! Кто это название только придумал. Собачку так кликают на улице, а не называют самое грозное учреждение державы. – Ветеран сжал и поднял кулак. – ВЧК! Что слышите?
Валентину Григорьевичу послышалось клацание нагана.
Святной потряс мосластым кулаком.
– НКВД! ОГПУ! Одно это сочетание звуков запугивало врагов! КГБ уже послабее звучало, ну, а ФСБ… – старик махнул рукой. – Переименовать наше учреждение, тогда будет толк.
Черные многожильные кабели тянулись по стенам, волнообразно поднимаясь и опускаясь над рубильниками и ящиками учета. Хозяйство было старое, запыленное, но добротное, четко пронумерованное.
Святной подобрал ключ из связки, открыл дверь в конце тоннеля, включил свет.
– Входите, товарищ генерал.
– Огуренков вошел.
Сзади с оглушительным грохотом что-то рухнуло.
Генерал резко обернулся.
Его и Святного разделяла решетка, упавшая из потолка по полозьям, проложенным в торцах дверного проема. Старый чекист снял очки и с резким звуком захлопнул их в очечник. Он смотрел на генерала с любопытством, как на обезьяну в клетке. По крайней мере, так показалось Валентину Григорьевичу, который сказал, поежившись.
– Совсем у тебя старое хозяйство. Она ж могла нас, как гильотина, по шеям рубануть.
– Никак нет, – странным голосом отозвался Святной. – Двери в полном порядке..
– Как ее открыть? – генерал взял решетку на грудь в полуприсяде.
Он регулярно качал «железо» в зале и был уверен, что легко поднимет вес. Но не тут-то было, решетка стояла, не шелохнувшись.
– Зря стараетесь, товарищ генерал, вам ее не открыть… – все тем же замогильным тоном продолжал Святной.
– Что это за шутки? – повысил голос Огуренков.
– Вы же хотели получить дело по операции «Шекспир». Тут оно, третий стеллаж, третья полка сверху. Кстати, откуда вы узнали про операцию «Шекспир»? За последние пятьдесят лет вы третий человек, который интересуется операцией «Шекспир». Первые двое были предателями и плохо кончили, – голос ветерана приобрел следовательские обертоны. – Повторяю вопрос! Откуда вам стало известно о строго засекреченной операции, гражданин Огуренков?
– Что-о? – изумился генерал, пораженный разжалованием его в «граждане». – Ты что, Николай Кондратьевич, совсем рехнулся на старости лет? А ну, открывай решетку, пока я всерьез не рассердился!
Лицо Святного приобрело хищное выражение, глаза сузились, челюсти выдавили на впалых щеках крутые желваки.
– Операция «Шекспир» была нашим секретным «Сталинградом». Она переломила ход войны и предопределила нашу победу. Все ее участники погибли. А вы, не успев принять дела, тут же запрашиваете документы по «Шекспиру». Отвечайте, откуда вам стало известно про эту операцию?
Едва сдерживая бешенство, генерал заклокотал.
– Ты хоть понимаешь, что с тобой за это будет, старый ты пердун?!
– Это вы не понимаете, куда попали!
Огуренков обеими руками сотряс решетку.
– Открывай немедленно, б…! Шутка зашла слишком далеко!
– Возьмите себя в руки, Валентин Григорьевич. У вас давление…
– Чего ты там мелешь! – заревел Огуренков. – Считаю до трех! Раз!
– Успокойтесь…
Генерал вырвал из наплечной кобуры под пиджаком плоский ПСМ.
– Два! Не откроешь – пристрелю на месте!
Святной спокойно покачал головой.
– Ну, убьете вы меня, а кто вас тут найдет? Места у нас заповедные, мы практически в другом измерении, будете заживо тут с голоду помирать, да еще и на пару с моим трупом. Оно вам надо? Не лучше ли поговорить начистоту, облегчить душу?
– Дао чем нам говорить с тобой начистоту?!
– Вопрос простой: откуда вы узнали про операцию «Шекспир»?
– Я начальник Архивного департамента! У меня есть доступ к любым, самым секретным документам!
– К операции «Шекспир» доступ был только у меня, наркома Госбезопасности Берии и товарища Сталина. Только три этих человека могли снять с нее гриф секретности.
– Брось пыжиться, полковник! Мелкая операция в тылу врага. О ней давно пора забыть!
Самолюбие Святного было уязвлено.
– Услышал бы вас Коля Буран, царство ему небесное, шею бы вам свернул. Там наши лучшие ребята полегли. Операция против личного курьера Гитлера! Думаете, на него легко было совершить нападение, да еще в тылу их армий? Его прикрывала вся мощь «Аненербе»! Передвижения закрывались заклинанием «Туман нибелунгов». Чтобы разглядеть конвой, друг мой, Герой Советского Союза Николай Буран носил на груди чудотворный список иконы Елецкой Божьей Матери «Недреманное Око»…
Огуренков расхохотался.
– Да ты совсем спятил на мистике, старик! Опомнись, открой дверь и, обещаю, я отпущу тебя с миром.
– Будете упорствовать, пущу газ.
Святной открыл потайную дверцу в торце дверного проема, вынул из ниши брезентовую сумку с противогазом и взялся за рубильник с черной круглой ручкой.
Огуренков наставил ему пистолет в лоб.
– Стреляйте, что же вы? – спокойно сказал ветеран. – Я упаду и дерну рычаг, вот вы вдоволь и надышитесь.
Угроза могла быть реальной, в НКВД работали еще те волкодавы! Кроме того, в ситуации резкого конфликта генерал надеялся многое разузнать у въедливого хранителя мистического отдела «Р».
– Что за газ ты собираешься пускать? – спросил Огуренков, делая вид, что спасовал.
– Веселильный… – зевнул Святной. Дуло ПСМ нисколько не мешало ему разговаривать. – Свияжской лаборатории психотропных средств изделие. Григорий Моисеевич Майрановский его разработал на основе рицина. Сначала идет расторможение коры головного мозга, подследственный рассказывает все, что знает, даже воспоминания раннего детства, о которых давно забыл. Затем наступает состояние ошеломленности, в котором человек может пребывать неопределенно долгое время. Антидотов нет. Не советую я вам газ этот нюхать.
Генерал подавил закипающий гнев.
– В Берлине посол познакомил меня с внуком одного немецкого графа, – сказал он примирительно, – такого же ветерана как вы, Николай Кондратьевич. Он воевал в Крыму, попал в засаду, был ранен, потерял там руку, а на руке было эсэсовское кольцо с личным номерным знаком. И вдруг какие-то черные археологи откопали в Крыму могильник с его фамильным перстнем. Вот он и попросил помочь вернуть кольцо. Только и всего.
Новость поразила энкаведиста.
– Выходит, выжил «оберет»… – прошептал он. – Силен, бродяга! Мощная защита на него была поставлена.
– Ну, и что в этом криминального? Давай, Николай Кондратьич, открывай решетку!
– Вы пистолетик-то спрячьте, вы в меня все равно попасть не сможете, я заговоренный. Значит, «оберет» попросил вас найти только перстень?
Взгляд ветерана сделался давящим.
– Н-н-нет… – через силу признался генерал.
– А что еще?
– Перстень остался на отрубленной руке, а рука была пристегнута к фельдъегерскому чемодану. Немец рассчитывал, что рядом с перстнем покоится и его чемоданчик.
Святной так и впился в генерала глазами.
– А он сказал вам, что находилось в том чемоданчике?
– Нет. Попросил, чтобы чемодан не открывали и привезли ему в закрытом виде.
– И сколько он вам пообещал?
– Да ерунда…
– И все же?
– Сто тысяч…
– Чего, евро или рубликов?
– Евро, конечно. Мелко ты меня ценишь…
– Врете, товарищ генерал. За сто тысяч вы и пальцем не пошевельнете. Ну, и за сколько же вас купили? Говорите, облегчайте душу.
Огуренков тихо рычал в бессильной ярости. Святной махнул рукой.
– Вот и выходит, что продались вы оккультному Ордену «Аненербе» задешево.
Генерал вскинул пистолет.
– С полметра я не промахнусь, будь ты хоть трижды заговоренный!
– Э-эх, Валентин Григорьевич, – покачал головой чекист, – что ж вы все такие продажные, нынешние-то? Немец использовал вас втемную. Перстенек попросил найти и портфельчик. А вы знаете, что в том чемодане хранилось? Пройдите по третьему справа стеллажику, на третьей полке возьмите папку № 42. Это и есть операция «Шекспир».
Поколебавшись, генерал сунул пистолет в кобуру и пошел в глубь Архива.
Давление у него после ругани со старым маразматиком скакнуло, голова кружилась, перед глазами роились блестящие точки. Требовалось срочно выпить таблетку анаприлина, а ее как назло под рукой не было.
Став на приставную скамейку, он достал с третьей полки коробку № 42. Она была доверху набита пухлыми папками, завязанными на бязевые тесемки. Генерал вынул лежащее сверху «Дело № 1007/56-п/1942-ф», пролистал пожелтевшие страницы, частично исписанные чернилами от руки, частично отпечатанные на пишущей машинке.
«…Самовольно бросив при отходе портфель гитлеровского курьера, В. Жуков и Г. Гуськов позорно бежали, зачеркнув тем самым героические усилия павших в бою бойцов, что привело к фактическому провалу операции. По возвращении на места базирования В. Жуков и Г. Гуськов запятнали себя фактами людоедства, за что были приговорены к расстрелу…»
