Вот я, писатель, еще честный, еще не продавший душу свою грязному развратнику, еще не потерявший святую способность болеть чужими скорбями, проклинать за чужие страдания, – я слежу изо дня в день за жизнью общества, того общества, к которому я прирос самыми чувствительными тканями моей писательской души. И каждый день приносит для меня тяжкие испытания.
Стезею крови и слез тянется передо мной длинная вереница давимых и раздавленных жизнью, той жизнью, что родилась красавицей, а превратилась для них в злобную ведьму. Идут они, неся страшное бремя горя и беспомощности, сгибая спину не столько под тяжестью проклятой ноши, сколько под ярмом собственного бессилия.