Книга «Разговоры о русском балете: Комментарии к новейшей истории» составлена из диалогов, записанных московским историком театра и балета Вадимом Гаевским и петербургским критиком Павлом Гершензоном. Диалоги посвящены истории и поэтике балетного театра конца XX – начала XXI века, однако парадоксальным образом специфика русского балетного искусства с его кастовой замкнутостью, статусом экспортного продукта и особыми отношениями с властью предоставляет собеседникам неожиданно продуктивные возможности для разговора об истории и социологии русской, советской и постсоветской культуры в целом.
Захлёбываюсь от восторга. Рот полон слюней, а все доступные мне слова свелись к одному: Спасибо! Спасибо вам, Гершензон с Гаевским.
Это триста страниц чистейшего высоколобого трындения, daigetzen (хотя это ещё вопрос, что значит это слово; в биографии Адорно совсем другое значение, чем то, что в беседе с Филановским назвал Десятников: “глубокомысленная интеллектуальная болтовня”; тогда как Stefan Muller-Doohm, упоминая Берга в своей книге об Адорно, чётко написал: profound rubbish). В любом случае, разговор двух умных людей читать всегда интересно. Если подняться над “Разговорами…”, то надо ясно сказать: диалоги – это самый захватывающий жанр из всех, придуманных литературой. В нём любая мысль будет отформатирована самым интригующим образом: первоначальный вопрос, агон, смена позиций по ходу спора, примирение, соглашение, нападение на кого-то третьего. Взаимные уколы и взаимные признания в любви. Отсутствие ясных ответов. Толпа новых имён, произведений, дат. Но, как и у всех диалогов, у этого есть неизбежный видовой недостаток: непонимание. Читатель (я) не понимает Гершензона с Гаевским, Гаевский не понимает Гершензона, Гершензон – Гаевского, оба они не понимают Майю Михайловну Плисецкую и чем отличается её отношение к Власти от отношения к ней же Григоровича. Сложнее всего человеку, не сильно (мягко говоря) искушенному в балете (мне) увидеть, что ответ, вроде бы не имеющий никакого отношения к заданному вопросу, на самом деле отвечает на него полнейшим образом, отвечает даже на его не до конца озвученную часть, отвечает на то, что должно было вопросу предшествовать и что за ним должно было последовать. Для меня приятней всего в чтении чужих мыслей (и здесь то же)бывает либо мелкое и немного постыдное чувство радости от того, что кто-то озвучил то, что я когда-то уже надумал своим умом (Гершензон несколько раз упоминает между делом, что дуэт из форсайтовского блокбастера “In the Middle, Somewhat Elevated” – это “поднятое на пуанты аргентинское танго"; а я это и сам знал); либо – радость узнать то, что я даже и вообразить не мог. Пусть эта мысль и покажется простой, но ведь что она за собой несёт, сколько последствий и причин тянет! Фраза, ничего, вроде бы, не значащая фраза, Гаевского: “Для наших танцовщиков Петипа – это судьба”. Как просто. Но я никогда не думал, что за этим стоит. Все их проблемы (спор Гаевского и Гершензона о музеефикации балетов Петипа) напоминает оперу и музыку, пока они не разбились на массу разных стилистических резерваций. Только оперный театр со всем этим уже давно справился, одна компания может выпускать совершенно разные продукты, и ни один из них от этого соседства не потеряет в качестве (а здесь – либо хороший Баланчин, либо хороший Петипа). Интересно, балетные вообще смотрят, как их проблемы уже решили буквально за стенкой: возьми эту же модель – и живи спокойно! Ну, ладно, зато эти диалоги пишут…Ещё две вещи о Гаевском.
Как часто в жизни он употребляет слово гений? Гений в его значении – это девятнадцатый век. Что это значит – одержимый духами? Боговдохновлённый? Меня смущает это слово. От него веет религией.Гаевский прекрасно описывает главную идеологию времени как “стремление Туда”. Сегодня для балетных “туда” – это к “реальной” жизни: в телевизор, в депутаты, в чьи-то жёны, в водительское кресло бентли (Захарова, Цискаридзе, Лопаткина). В сталинские-брежневские времена стремление “туда” – это поход к номенклатурной кормушке (Дудинская). С 80-х все хотят на гастроли, желательно – в Японию. Но, интересно узнать, заметил ли сам Гаевский, что внутрецеховую художественную ситуацию последних десятилетий СССР (все хотят видеть и танцевать “настоящий” балет: Баланчина, Лифаря, Эка, Форсайта) описывает через очередное “туда”. Все, в том числе и сам Гаевский, хотели “туда” – в райские долины хорошей хореографии. Это намеренно он принижает своё тогдашнее желание, или уже просто слово заело?
А начинать читать надо было с приложения. Было бы проще.Гаевский в Школе Злословия: http://community.livejournal.com/shkola_nax/29320.htmlПлохой и короткий отрывок из книги: http://www.openspace.ru/society/russia/details/1246/Интервью Гершензона: http://www.openspace.ru/theatre/events/details/15884/